Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссеСЛОВАРЬНа главную страницу сайта | Приобрести Словарь | Гостевая книга А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О Па Пр Р Са Со Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я ПРИЛОЖЕНИЯ: Что такое 1) гуманизм 2) разум 3) достоинство 4) призвание 5) природа человека ИЗБРАННОЕ СЛОВНИК ЖАДНОСТЬ | ЖАЛКОСТЬ | ЖАЛОСТЬ | ЖАНР | ЖАРГОН | ЖЕЛАНИЕ | ЖЕМАНСТВО | ЖЕНСТВЕННОСТЬ | ЖЕРТВА | ЖЕРТВЕННОСТЬ | ЖЁСТКОСТЬ | ЖЕСТОКОСТЬ | ЖИВОЕ | ЖИВОТНОЕ | ЖИЗНЕЛЮБИЕ | ЖИЗНЬ | ЖРЕБИЙ
ЖАДНОСТЬ– жажд-ность, – от жаждать, алкать – то же, что алчность;
• Жадность – ненасытность. А ненасытность – от неспособности усвоения: жадному все не впрок. • Жадность – самая пошлая форма страстности. ЖАЛКОСТЬ– вызывающее жалость;
• Для человека злого, всякая слабость презираема, всякая – жалкость. Это злой унаследовал от дикого, – верившего в правоту силы. • Ничтожество ценностей – вот единственная слабость, достойная не сочувствия, а презрения. Да и то сказать – презрения здесь достойна сама эта слабость, но не проявивший ее человек: ведь, в принципе, человек может быть лучше того, во что он верит. (Иначе, каких-то эпох человечество просто не пережило бы...) • Неумение признать себя побежденным, когда всем другим это уже очевидно, в борьбе за свою долю благополучия – жалкость сугубая: либо смешная, либо возмутительная, похожая на бунт. В этом пункте дикарь жесток особенно. – Но как по-настоящему жалок упоенный своим благополучием! • Можно было бы сказать, что мещанин – создание жалкое, если бы сама идея жалкости не была, по преимуществу, мещанской. • По сути, жалкость ничтожного человека должна бы возрастать с его самоуверенностью. Но тех, для кого «жалкость» – страшнейшее из определений, убеждает в значимости именно самоуверенность. Нахальство, говорят, второе счастье... • Жалкими бывают претензии, но не уверенность. – Амбиции убеждают – либо в силе, либо в жалкости: тот самый «один шаг»... • Смешное – синоним жалкого... Здесь в скобках следовало бы поставить два-три восклицательных знака: подумать только – не печальное! Не горькое! Ну как бы мы разъяснили инопланетянину, что нашей человеческой массе проявления слабости противны – или смешны? • Бессильное тем самым и бесправно. «Качать права» – убеждать в своем праве на то, чего не хватило сил просто взять – занятие презираемое, «жалкость». • Что такое, для толпы, «смешное»? – Непохожее. Тогда как вся сила человека толпы в его неотличимости. Вот и выходит, что смешное – самая презираемая слабость. • Чуждые ценности – если только не представляют опасности – смешны. • ...И даже, смешное – это хуже, чем просто жалкое. Человек жалок и не замечает этого, – смешно! Жалкость в квадрате... ЖАЛОСТЬ– страдание чужим страданием, «эмпатия». Непосредственное проявление чувства самоценности чужой жизни (всякой жизни) – самоценности, являющейся единственным и достаточным обоснованием «золотого правила». Поистине, «нравственное чувство», – но есть и другие смыслы – – снисходительность более благополучного к менее благополучному – расположенная
или презрительная;
• Сочувствие спасает снисходительность от того, чтобы та была унизительной – зато снисходительность компрометирует само сочувствие. – Есть жалость и есть жалость. • В том, что собой являет наша жалость, обнаруживается все достоинство одних и все ничтожество других – именно ничтожество, – тех как раз, кто в жалости снисходит. Человек достойный ощущает беду другого скорее, как его пьедестал... • «Нуждаешься в жалости – изволь быть жалким»!.. Но если кто и бывает жалок, такого найдешь среди тех, кто в жалости не нуждается. • ...Болит не то место, где у другого рана, не тело, – болит душа. Души хватает на всех. • Основная способность жалости – воображение. При условии доброжелательности, разумеется. • «Кто не пережил этого, никогда не поймет...» – Ну, это просто – «знать и испытать – вещи разные». А вообще, уж кому свойственно такое понимание, понимает в принципе все. Понимает иной раз даже больше того, чем кто-то способен и испытать. И даже чем способен испытать сам: в представлении, чего-то нельзя пережить, на практике, оказывается – можно... • Может и правда жалость – это боль о нашей общей подверженности боли? – Но уж только не о том, как в это верят умы плоские, что и сам боишься испытать такую же: напротив, будь ты один застрахован от несчастья, жалость к несчастному стала бы непереносимой! Куда реальнее та же участь, что и погибшего, грозит его соседям по окопу – и все же им страшней было бы потерять своего молодого друга в мирное время, скажем, в больнице... Другое дело, что редко у кого достает воображения понимать такую боль, которая самому не грозит, – отсюда, видимо, и разбираемая идея. • Что сострадаешь чужой беде лишь потому, что она напоминает о возможности такой же с тобою самим – чепуха. Напротив, только то иной раз и может хоть как-то утешить, что, представишь: в конце концов, самое худшее произойдет и со мною («все там будем»)! • Мы жалеем попавшего в беду не потому, что воображаем на его месте себя, а потому, что можем вообразить себя на его месте... Безжалостным этого не понять! • Зачем человек жалеет? – Тайна сия неразрешима, потому что нет самой тайны: кто
жалеет, а кто и нет. • По эгоизму своему люди полагают, будто каждый делает добровольно лишь то, что любит делать. Если такие проведают, что вы совершили что-то из жалости – они решат, что, значит, это вам так нравится – жалеть, и постараются предоставить вам такую возможность; развлечь, например, раздирающими душу рассказами... • Черствым, обычно, нравится все вызывающее жалость: сказывается потребность в остроте. (Искусство, как будто, чуть не целиком специализировалось на обслуживании этой потребности черствых!) – Черствость же некоторых – напротив, кажется не-допусканием до себя жалости, которая им будто бы слишком непереносима. • Лучшее лекарство от жалости – помощь делом; хорошо, если она возможна. Но выбрать для себя дело, требующее жалости – это уж или подвиг, или... или... • Лучшее средство утолить жалость находит совесть. Но она же и не дает уберечься от этой заразы. • Эгоизм и жалость встречаются вместе, в одном человеке; и даже, жалость эгоиста бывает особо острой – он-то знает цену боли... Но мирно жалость и эгоизм, ясно, не уживаются, а рождает их брак, обычнее всего, уродов, а то и чудовищ... • По шкале человечности, совесть выше стыда, а жалость выше и совести. • Совесть не то чтобы всегда права – но она независима и неподкупна, и в этом ее первое и величайшее достоинство. Точно таким же достоинством обладает жалость: ее не переубедит ничто, даже сама нравственность! • Основание автономии подлинной морали – не в особом кодексе, который она исповедует, а в этих двух чувствах, всегда остающихся равными самим себе, какой бы авторитет не пытался их оспорить, – совести и жалости. • Человечность – способность к жалости. Так что даже жалеющий себя – уже будто бы человечен... Тогда как бесчеловечность, бывает, сквозит даже и в героизме, в самопожертвовании... • Когда дурной человек попадает в беду и его становится жалко, мы даже не вполне неправы в этом чувстве: пока он жалуется, он волей-неволей расстается с идеей правоты силы и благополучия – становится на позиции человечности. • Нравственность – это предпочтение интересам каждого интересов некоего неопределенного целого, – настолько неопределенного, что и неясно, чьих же, собственно, интересов. – В этом смысле суждение Ницше, что сострадательность вредна – сугубо нравственно! • Жалость, точно, отбирает силы, тянет назад... Но только – зачем и силы, и что у нас впереди, если никого и ничего не стоит жалеть? • «Долг сострадания» – невозможная вещь! «Долг чувства»! – Но вот долг ставить себя на место другого, долг воображения – это точно... • Жалость, если и «аффект», то и, конечно, «добродетель», – поскольку не существует без добровольной работы души – работы воображения. (Впрочем, раз ступив на эту опасную стезю, перестаешь быть над воображением властен, оно – мучит, крутится само, оно – снова – «аффект»...) • Между прочим: состраданию нет дела до того, есть ли оно добро или зло. («Пусть правая рука не знает, что делает левая» – отчасти и об этом.) • Сострадание – не добродетель. Или, скорее, сама добродетель: если оно есть, добродетелей и не нужно. • Жалость – единственное нравственное чувство, достойное этого названия; все прочие – скорее страх. • Жалость вполне асоциальна; не знает она ни целей, ни идеалов, ни иерархий. Так что в чем-то асоциальна и доброта. И даже добро. • Жалость в мораль не вписывается, она морали только мешает. Вопрос морали – вопрос о
достоинствах и заслугах, – о том, что может и должно быть взвешиваемо, – процедура, жалости
незнакомая. • Смысл жалости в том, что она безусловна: сама свой закон. Скажем, изрекающий: «надо жалеть людей, а не животных» – говорит так, будто не знает, что такое жалость. «Надо», в применении к ней, не годится. • Как у одних жалость к животным – сама сентиментальность, упражнение в
чувствительности на мелком предмете, – так у других в ней сказывается вся абсолютность –
безусловность и безмасштабность – этого чувства. • «Аморальная жалость»? Бывает. – «Безжалостная мораль»? Редко бывает иначе! • Беды – раны, а жалость – если травма должна осложниться еще и этим – это фермент, не дающий крови сворачиваться и образовывать корку... • От жалости так же немыслимо избавляться, как от несчастной любви. Должно зажить, зарубцеваться само. • Жалость – это о ценности, не о цене. – Не умею выразиться понятнее. – К ней не подберешь равнозначного удовольствия, способного утешить... • Сострадание, если не живее, то – некоторым образом – абсолютнее страдания: оно не позволяет себе катарсиса... Не можешь утешиться, потому что главное – не в тебе. • Жалость – то, что Христос называл любовью. Неэгоистическая половина любви. • Дикарь жалеет, если любит. Цивильному же человеку удивительно и неприятно обнаружить в себе вдруг, что пожалел меньше того, кого меньше любил... А уж если ненавидел кого, и с тем случится несчастье – какой на душе осадок! • Одни люди жалеют, если любят, другим, пожалев, трудно не полюбить. – Так к умершему – чувствуешь уж не жалость, а любовь: какую-то абсолютную необходимость того, чтобы он существовал. • ...Может быть потому, что отсутствие непосредственного чувства жалости в религиозных людях видеть наиболее неприятно – от них ведь только и слышишь, что о добре, тут их признанная монополия – в них это отсутствие особенно заметно. (Впрочем, что жалости делать с авторитаризмом? А ведь религиозный дух – дух авторитарный. Потребность обосновать жалость какою-то высшей силой – не от того, ясно, что она сильна сама по себе.) • Религиозный человек будто спрашивает себя – с чего бы я стал кого-то жалеть? – и находит ответ: ради Бога... Но человек попросту добрый скорее исполнится жалости ко всему живущему, если в светлые загробные перспективы не поверит... • Для одних жалость – сострадание, – страдание за другого; для кого-то, все равно – лишь за себя (но это другая жалость). Жалко кого-то, поскольку он что-то для тебя значит и этому, с его бедой, что-то может угрожать. Чуть ли не то же, что ущерб собственности. • «Тебе что, жалко?» – «Жалко» тут в смысле: жадничаешь. Вопрос сугубо имущественный. Подумать только: жалость и жадность явно когда-то значили одно и то же! • Для кого жалость – жадность, для того нет будто бы разницы между живым и неживым.
Или, точнее, живым и реальным такой ощущает одного себя, а все прочее, вне его – только вещи,
доставляющие ему удовольствия или неприятности; все только приобретения или потери.
«Единственный и его собственность»... • Жалость – жадность; жалость – отдача... ЖАНР– искусство чего-либо (рассказа, песни и т.п.);
• ...То есть, жанр – это и есть искусство, а искусство вообще – понятие, объединяющее
нечто едва ли не разнородное. • Как бы дик ни был тот или иной существующий жанр, ни один из них никогда не умрет, как не может умереть в человеке ничего, родившееся не из каких-то насущных задач, а из коренящихся в его природе потребностей. – Не умерла даже ода: и ее питает своя потребность... • Коль скоро возникли жанры – из разных нужд, а не просто прихотей, ломать законы жанра – дело рисковое. • Смешение жанров разрушает иллюзию: исключает возможность нашей абсолютной самоотдачи произведению. Если автор пошел на это – значит, сам он отнюдь не жил в нем, сам ему не отдавался – был не искренен. Жанр возникает из потребности – и манипуляции с жанрами заставляют подозревать, что такой потребностью у автора была лишь демонстрация своих возможностей, – до которых, собственно, нам нет никакого дела. Нас интересует личность автора, да, – но не его персона. • Границы жанра – контуры того особого мира, в который нам предлагается погрузиться, до самозабвения. Искусство – это искусство созидания таких миров. • «Почему такое влияние – и у такой легковесной вещи?» – Да только потому лишь, что – «все жанры хороши, кроме скучного»... • ...Все жанры хороши, кроме нечестного. ЖАРГОН– язык посвященных, изобретаемый с целью – избежать общедоступности (сленг, офеньский); освоиться с необщедоступными истинами (научный). • Жаргон вреден потому и постольку, что им щеголяют: в обычной речи человек непрерывно ищет из многих слов максимально точное, а тут, напротив, пытается заменить максимальное число слов одним приблизительным, – словцом жаргонным. • Обеднять словарь – обеднять мысль, и, надо сказать, научный жаргон при неразумном употреблении способен на это зло перед общечеловеческим словарем, и интеллектом соответственно, в степени не меньшей, чем жаргон уличный. • Разумна ли опала на иноязычные слова? – Правило здесь получается простое, даже слишком: они обогащают язык, если без них трудно обойтись, и обедняют, если обойтись без них легко. Употребляют ли их в видах большей точности, или, напротив, не желая ее добиваться. • ...Минимум философского жаргона. Задача философии – обрести чувствуемые истины в языке. Решение этой задачи сомнительно, если ради нее приходится изобретать особый язык. • (Слово, годное лишь в одном-единственном контексте – это уж музыка, что ли. Суть слова, суть знака – в его воспроизводимости. Давайте верить – хоть оно и не всегда верно, но верно гораздо чаще, чем нам кажется – что «на все есть слово», и не изощряться в изобретании слов. Говорить, а не музицировать.) • От истины, конечно, не убудет, если она не откроется всем и каждому. Пусть существует научный жаргон, тем более, что без него нельзя. Но философские-то истины – истины обиходные! Не всем и не каждому охота и под силу их для себя выяснять, но кому охота – должен иметь возможность осмыслять их в обиходных же словах. • ...Впрочем, уже просто культурная речь для кого-то – темный жаргон. ЖЕЛАНИЕ– заявляющее нам о себе естество; сознаваемая или чувствуемая – то и другое
истинно или ложно – потребность; то же, что влечение;
• Желания – это элементы одного желания, – желания жить. • Без воли естества – нет и возвышенных волений. • Суетные желания – тоже от естества: нашего стадного естества. Естественность, из которой человеку естественно вырастать. • Желать – «жадать», по Далю; человек, умеющий многого и напряженно желать, выходит
– «жадный». Ныне «жадность» употребляют лишь в смысле «имущественная»; но какая-то
зависимость между той и другой жадностью, видимо, есть. – Жадность: либо страстность, либо
взамен страстности. • ...Видишь, как иные одаренные люди обрастают собственностью. И видишь других одаренных, которым, и именно по мере их одаренности, она все безразличней. – Первые, видимо, умеют желать многого. А вторые умеют желать сильно – того, чего стоит желать. • ...Это не аскетизм, не воображайте. Это – страстность! • Служить своим желаниям: служить тому, что, по сути, всего лишь служит нам. – Занятие эгоиста; опустошающее занятие. В конце концов, служить желаниям – значит обязательно прийти к тому, чтобы себе их изобретать. Уныло! • Опустошение – отсутствие желаний, а не возможностей; получается, опустошение и пресыщенность – одно и то же; кто, удовлетворяя свои желания, идет в направлении хоть и недостижимого, но все-таки счастья, кто – ко вполне реальному опустошению. • Желание – сигнал того, что в чем-то нуждаешься; отреагировал, как надо – и порядок, и забудь. Что же касается счастья, то, получив возможность удовлетворять желания, только и узнаешь, годишься ты для него или нет. • Не жалуйтесь на то, что все у вас есть, а счастья нет: это вы жалуетесь на собственную духовную немощь... И не потому, чтобы иметь все – и значило счастье, а потому как раз, что немыслимо было так заблуждаться. И что человек просто обязан быть счастлив, если ничто ему не мешает таким быть; правда, последнее тоже немыслимо... • Желания и удовлетворение желаний: счастливая жизнь – возможность их динамического равновесия. • Не к удовлетворению желаний надо стремиться, а к достижению целей. Желания
возникнут новые, эта стезя – в «дурную бесконечность», – а достойные дела пребудут всегда. • Ложные желания – от ума. То есть от глупости. • Ложное желание – не то, которое неисполнимо, а то, которое исполнившись, приносит разочарование. – Так что у кого-то все желания – ложные. • «Он не знает, чего хочет». Плохо. Но кто знает о себе это всегда точно – «пусть первый бросит в него камень». • ...Этот не знает, чего хочет. А этот, напротив, знает: хочет «стать человеком», то есть, главное, научиться хотеть того, чего не хочет. • Все желания оправданны, но не все бывают верно поняты, и не все справедливы. • «Хочу»: «я хочу»; «нужно»: «мне нужно». Но это еще не значит – не обязательно значит – «продолжаю хотеть, хотя и осознаю, что хочу этим вреда другому». Вреда другому ведь тоже – я не хочу! • «Разве желание есть пройдет, если убедишься, что раздобыть еду можно лишь преступлением?..» – Смотря каким преступлением, – а то и кусок в горле застрянет. Так что желание и корысть – отнюдь не синонимы, как полагают эгоисты. • В желаниях мы оказываемся, обычно, более эгоистичны, чем в своих установках. Но бывает и наоборот! Сколько людей из принципа хуже – собственного естества! • ...А уж если быть точным, желания наши вообще невменяемы. Моральный смысл, положительный или отрицательный, они обретают, когда мы возводим их в ранг целей. Ссылаться на их естественную корыстность – маленькая хитрость тех, кто прикрывает этим бессовестность своих установок. • «...Чего, подумав, не сделаешь.» – «Думать» же – это «взвешивать»; а «взвешиваются» здесь – желания. – Значит, не так обстоит дело, что с одной стороны у нас желания, а с другой ум, который, обуздывая естество, вынуждает нас фальшивить, – нет: ум только прозревает за первыми и непосредственными желаниями иные, и не менее реальные. Помогает естеству! • Нельзя научиться желать или не желать, и не нужно. Но нужно учиться понимать, – пойми и посмотри, не пожелаешь ли, не расхочешь ли того, чего не хотел или так хотел раньше. • Желания не управляемы, но направляемы. ЖЕМАНСТВО– «капризное кокетство». ЖЕНСТВЕННОСТЬ– «идеал внутреннего облика женщины, похожий на ее физический идеал». ЖЕРТВА– дань Богу; приношение идолу;
Или: – важное, что мы отдаем ради чего-то;
И еще одно: – добро кому-то ценой зла для себя. • Дань, налог, сбор. Богу, как кесарю. Но с совестью так не посчитаешься – здесь жертвы сомнительны. • Жертва – дань Богу. Но важно, какой у нас Бог; когда-то бог был и людоедом. И даже, если наш Бог – сама совесть, все равно, «дань» слишком похожа на «откуп»... • Принципиальнейший вопрос: что может быть жертвой? Вот, известный Стенька принес в
жертву самое ему дорогое: княжну... Жертвовать собой – одно. Жертвовать чем-то своим – уже
другое; это ближе к откупу. А есть и еще тип жертвы – жертва другими! • Жертва – дело личное. Что значит не только – «хочу жертвую, не хочу – нет», но главным образом – «если и жертвую, то не вовлекая в жертвы других, помимо их воли». • Христос дал себя распять – чтобы мы устыдились? Чтобы пробудить нашу совесть?
Чтобы ощутили свою греховность?.. Нет, что вы! Спросите любого христианина: это была, напротив,
жертва искупительная: наш Бог, подобно Стеньке с его княжной, предназначил за нас в жертву
собственного сына с тем, чтобы греховность наша была отпущена – достаточно лишь в это уверовать,
– и излить на нас свою благодать... (Не ведают, надо надеяться, что говорят.) • Жертв нельзя не только требовать – их нельзя даже желать. Не позволял себе этого и Христос. «Не жертвы хочу, а милости...» • Добро должно быть «не жертвой, а милостью» – потребностью. • Жертва – «важное, что мы отдаем». – Непременно захочется восстановить
справедливость и получить что-то взамен. • ...Если справедливость, то уж не жертва. А если жертва, то предпочтительней – справедливость! • Жертва: наказание добротой. • Совесть не требует от тебя жертв – она требует самого тебя. ЖЕРТВЕННОСТЬ– способность решать проблемы за счет собственных интересов;
• «...Решать проблемы за счет собственных интересов.» – Для чего нужно еще, конечно, чтобы перед человеком возникали проблемы кроме тех, что вытекают из его интересов. Для весьма многих – противоречие в определении. • В конце концов, ваше личное – чем хуже чужого личного? Вряд ли на несправедливости
можно построить что-либо хорошее, даже если причиняешь ее сам себе. Не надо жертв! • «Жертвенность»: перевес моральных мотивов перед корыстными. – Но ведь они, как будто, и должны перевешивать?.. • ...Не чью-то корысть помещать перед собственной, а совесть помещать перед корыстью. И не называть это «жертвенностью». • Жертвенность, как самовредительство: не от добрых чувств. Ближе всего к мстительности. • Подлинная жертвенность? Да просто – – интересы кроме выгод; личные интересы за исключением корыстных... ЖЕСТКОСТЬ– умение действовать так, как считаешь верным, вопреки всему «вызывающему
сочувствие» и «понятному» (вследствие – ощущаемого долга перед этим верным; недостатка
способности понимать и сочувствовать; силы характера; получаемого удовольствия от
легитимной жестокости, и т.д.);
• ...Жесткость, как плод четкого видения ситуации; как плод примитивного ее видения; как плод неспособности ее видеть... Как проявление ответственности – или умения «не брать на себя», – безответственности... Как сила духа – или как его немощь... • Жесткость – наивность: представление, что правильное легко доступно и одно на всех, что с ним нет проблем. – Или, напротив, изощренность: когда «мягко стелят, да жестко спать». • ...Тот предел, в котором можно быть злым, оставаясь правым. Опасная штука! – Жесткость в жестокость переходит плавно. • ...Но правда, что жесткое в конце концов только ранит, податливое же и губит – обманывает, засасывает. • Верное надо делать безусловно. Жестокого нельзя делать безусловно. – Быть жестким или мягким, вертясь между одним и другим – дело вкуса. Главное, добр ты на самом деле или зол. ЖЕСТОКОСТЬ– то же, что равнодушие, – равнодушие к чужому страданию, предел черствости,
неспособность сочувствовать;
• «Упоение несочувствием»: взорвавшийся душевный вакуум, взбесившаяся тупость.
Вот, «секс и насилие» – в качестве развлечений. Почему секс – понятно, но почему – насилие? – И
это понятно, логика здесь простая: бесчувственность – сосущая пустота – скука... А тут – встряска:
кому-то рядом плохо! • Любопытство к несчастью – уже жестокость, хоть и пассивная. • Святая миссия искусства – научить сочувствовать. Но, как посмотришь, именно упиваться несочувствием оно и учит – демонстрируя такое, чему нормальный человек не полюбопытствует без достаточной доли жестокости. • ...Нас хотят расстрогать? А зачем? Чтобы разбудить наши сонные души? Или, напротив, чтобы эту сонную тупость, развлекая и щекоча ей нервы, преобразовать в настоящую жестокость?.. • Форма жестокости: эстетизм. Как форма равнодушия. Здесь не сострадают и не сорадуются, здесь вся забота – стиль. • О бытовой жестокости. – «Убивают не только на войне, оружием, – убивают и в мирной жизни, словом...» Можно подумать, имеется в виду – неосторожным словом, запальчивым словом. Или, на худой конец, самым злым словом, последствия которого превзошли умысел – оказались трагичны... Но нет, дело хуже. Неосторожность – всего лишь неосторожность, а злых слов многие и заслуживают, – такие от них не погибнут. На самом же деле мирные средства сплошь и рядом прямо-таки предполагают чью-то смерть, означают убийство; как, скажем, какой-нибудь жалкий начальник обдуманно планирует чей-то инфаркт... • ...Не знаю, возможны ли тут степени, но – жестокость особенно противна в женщинах. Может быть потому, что человечность – та среда, в которой сами они и могут нормально существовать, и если не ценят ее, человечность, значит, уж вовсе для нее мертвы. • Природа не жестока – она неразумна. В разумной же природе – квалифицировать нечто,
как жестокость, и ненавидеть это! • «Бессмысленная жестокость» – напротив, самая «осмысленная»: совершаемая ради нее самой, не по неведению... Имеют в виду – «неоправданная». • Мост от добра к жестокости – мораль, или добро формализованное. Добро равнодушных – пополам с жестокостью. • Жестокость – худшее из зол... Нет, даже не худшее, а единственное: зло – не зло, если в нем нет жестокости. • И странно и пугающе – я уже говорил об этом, но повторюсь – в перечислении «смертных грехов» есть такие, как уныние или лень, но жестокость не упоминается! • Мы живем еще в эпоху жестокой морали, жестоких религий... ЖИВОЕ(Здесь в определении я не смогу обойтись без маловразумительного необиходного слова, –
вещь, которую сам же осудил в статье «Жаргон»; не надо было, видимо, зарекаться. – обладающее самостью. Более конкретно, но не исчерпывающе и даже не необходимо – – самосохраняющее, самовоспроизводящее; на высших своих ступенях – самоощущающее, самосознающее; а также во всех смыслах – самоценное. «Самосохраняющее» – уже значит – не полностью определяющееся ситуацией, а лишь помещенное в нее, с задачей выстоять; то есть – – свободное противостоять несвободе, как внешней – – способное сохранять собственные установки в конкретных меняющихся условиях, – так и внутренней – – способное откликаться на конкретные меняющиеся условия, – незапрограммированное, не установленное наперед (в выражениях: живое отношение, живая реакция, и т.д.). И все эти смыслы отражаются в следующих синонимах «живого»: – подлинное, настоящее; оригинальное; личное. • «Самость»: способность являться причиной. Понятие, близкое к «свобода», но только более фундаментальное. Сама-то «свобода» означает скорее «подходящие условия», – «свободу для свободы». • «Система, заботящаяся о самосохранении». Но откуда вообще такая необходимость? Зачем природе нужно, чтобы какие-то ее части становились сами себе целью?.. Притом, что нет уверенности, что сама природа в целом, вселенная, заботится о самосохранении – существует для себя?.. – Вариант вопроса – «в чем смысл жизни?» • ...А может, «самосохранение» – главное? И «живое» следовало бы определить, как «обладающее тенденцией к самосохранению»? – Но любой механизм обладает, в общем, такой тенденцией, – не назовем же мы его живым. Так что приходится, волей-неволей, говорить об этой неуловимой «самости». • Душа – это «самость». А тело – это «система, заботящаяся о самосохранении», – чтобы удерживать в себе эту «самость». • Телом все хотят жить, а вот душой... • Есть ли душа – функция тела? Такое излучение? Или тело – только приемник, ловящий это излучение от общего поля – духа?.. • «Самость»; «автономия». Основные определения живого, и – ценности. – Каждый рубль в точности равен другому, но каждая жизнь – сама по себе, утрата невосполнима. Так невосполнимо, неповторимо, незаменимо все истинно ценное, включая и некоторые создания человеческих рук. Искусство: если оно подлинное, оно, в этом смысле, «живое». • Живое – самоценно. Существуют ли ценности объективно? Выходит, существуют: это
жизни. • Подлинный вкус – не «определенное отношение», а – живое отношение. Оригинальность: непохожесть только признак, а принцип – живое. Личность: живое, поскольку оно живое... ЖИВОТНОЕ– живое, обладающее «я», – осознающее (чувствующее, ощущающее) собственное существование. (Осознание – такой способ ощущения: ощущение урока, вынесенного из ощущений, или ощущение не реальностей только, а и связанных с ними возможностей. Так что в своей основе сознание и ощущение одно и то же; это подтверждается и словоупотреблением – «потерял сознание», «в сознании».) • Животное не только не род автомата, как полагали еще пару веков назад, но и не род
растения, как, похоже, полагают сейчас (живое, но якобы не обладающее «я»). Зверь, как и мы,
«хочет», «боится», «страдает», «любит», – личное местоимение предполагается; он – его «я». Зверь
себя ощущает, – ощущает «я», – а не ощущал бы, так и не хотел бы, не любил, не страдал... • Законченный натуралист представлял бы переход от растительной жизни к животной,
другими словами, возникновение «я» – как механизм, вернейшим способом обеспечивающий
адекватную самосохранительную реакцию живого на его внешнее окружение. Новая ступень
независимости жизни от определенной среды породила этот фокус, «я», – пункт, в котором
непрерывно вершится процесс самоотождествления. • «Я» животного (и в том числе человека) есть воля к самосохранению, составляющая признак вообще живого и следовательно растений также, но действующая и в испытываемых животным чувствах, которых у растений нет. Общая воля всего живого к самосохранению, проявляемая во внутреннем мире особи. • Полная исчерпываемость духа требованиями природы означала бы, по выполнении особью жизненных задач, полное приятие смерти. Но этого нет не только у человека, но и у животных. Да мы так и не думаем. Если бы мы действительно верили, что сознание животного целиком на службе у его телесной природы и ни в чем ее не превосходит, мы не испытывали бы такой острой жалости к нему, когда оно умирает. • Если только не тупость, то подспудно чувствуемая вина перед животными заставляет нас воображать, что их чувства, их страдания – совсем не то, что наши; «только инстинкты!». • (Что говорить о животных – свое собственное поведение люди со странным пафосом объясняют голыми инстинктами. Скажем, за способностью привязываться к чужим детям принято заподозривать тоску по отсутствующим своим: человечность непонятна, понятней родительский инстинкт. Или, скажем, бережное отношение к культурному наследству чуть не каждый осмыслит, как такое проявление традиционализма или патриотизма, инстинкта коллективистского: само по себе, предполагается, ничто не может быть ценно и ничего не жалко, другое дело – привычное или «наше»...) • ...Не слишком еще живые люди мало верят, что животные – живые. Чем меньше в человеке человека, тем глубже ему представляется пропасть между ним и животным, – не наоборот. Он судит по формальным признакам, а признак главный – одушевленность – чтобы заметить в другом, надо еще достаточно развить в себе. • Мозг – только компьютер, которым оснащена душа; смотрю на своего пса – особенно, когда он на меня смотрит – и вдруг остро чувствую: душа у него такая же, как моя, только компьютер еще примитивный; это беда его, не вина, не недостаток... • Почему мы так ценим свой разум? Тревог от него много, а на утешение его далеко не
хватает. И все же... • Животные – это души, которые понимают все, но ничего не предвидят, – и потому уже то ли в раю, то ли в аду... • «Животное умнее человека» – говорят иногда. Конечно, – наше собственное животное
начало сильно деградировало, и в инстинктах мы глупее. Кроме того, если понимать глупость как
такой порок, при котором разум держат в загоне – ясно, глупость есть нечто сугубо человеческое. • «Не ведает, что творит»: животному это простительно... • Наши лучшие душевные качества свойственны и животным: любовь, подлинная
жертвенность... Нельзя даже сказать, чтобы у животных не было совести. Они не рефлексируют – и
потому совесть распадается у них на свои составляющие: жалость (которая есть), долг (который есть);
да, собственно, способны они и к ощущению вины. • Если человек и отличается от животного качественно, то – прямо по Гегелю – это такие качественные различия, которые родились из чисто количественных. • ...Существа страдающие и любящие. И этого мало?.. ЖИЗНЕЛЮБИЕ– умение радоваться (возможному, – тому, что предлагает жизнь);
Или же, несколько заостряя – – умение довольствоваться малым;
а главное – – то и другое вместе, «умение хотеть всего и довольствоваться ничем», – своего рода, природная мудрость. • ...Ну да, – чтобы сочетать это мало сочетаемое, хотеть всего и довольствоваться наличным, нужно, видимо, быть сильно привязанным к самому процессу жизни – состоящему из многих желаний и редких радостей, – быть «жизнелюбивым». • Жизнелюбие – отчасти то же, что страстность. • ...»Мудрость здоровья», я бы еще назвал это. Самое мудрое и самое здравое для живого – быть жизнелюбивым, и даже независимо от того, стоит того жизнь или нет. Это норма. Но норма особого рода, что и дает ей право претендовать на мудрость, – такая, которая встречается реже отклонений. • Все (ну, почти все) проявляют поразительное жизнелюбие, когда их жизни что-то грозит. Тут выступает ценность самой жизни, несравнимая ни с чем, чем только можно жизнь приправить. Жизнелюбивый – тот, видимо, кто чувствует это всегда. • Жизнелюбие встречается не часто, как талант. Если только это не одно и то же. – Темы: талант, как форма жизнелюбия; жизнелюбие, как форма таланта. • Эгоисту его жадность восполняет недостаток жизненности. Неспособность ценить просто жизнь делает ненасытным. А жизнелюбивый не ненасытен – у него хорош аппетит! • «Bon vivant» – хорошее определение жизнелюбивого. Вы его презираете? Вам нужно чего-то большего?.. Но в чем-то самый пошлый bon vivant вас правее, а самого мудрого мудреца следовало бы называть – bon vivant. • «Горе не беда», в смысле – «не унывай». А беды – еще не горе. (Случается, конечно, и непереносимое. Но что поделаешь – и его ведь тоже придется перенести. Долг...) • Позволим жизнелюбивому – чуть больше, чем всем, эгоизма; ему он естественен... Впрочем, ипохондрику – справедливее было бы эгоизм прощать. • Те эгоистичны от жизнелюбия. А те от эгоизма хандрят. • В неблизкой еще перспективе, страх смерти, кажется, жизнелюбивому мало свойственен. Но вот сама идея смерти, по временам, обескураживает его особенно. • Жизнелюбивый: «жаль, жизнь не вечна». Ипохондрик: «жить неохота, жизнь ужасна»...
Но копните поглубже, и последний тоже откроет – можно было бы и жить, будь жизнь вечна. Не
хочет жить – и подозревает в себе и боится несуществующих даже болезней, – дело известное. Где,
казалось бы, логика?.. ЖИЗНЬСледуя определению «живого» – с теми же, что и там, оговорками – это – – самость. Не есть ли «самость» то же, что вообще «бытие»? Или скорее: «самость» – название тайны
бытия. И тогда, только и существует, что – жизнь?.. – самость, отстаивающая себя; то же, что воля. В неодушевленном мире нет внутреннего и внешнего, свободного и несвободного. Живое же в нем – это свободное внутреннее в несвободе внешнего. Жизнь, соответственно – – внутреннее, или способность противостоять данности (пользуясь ей; воспринимая,
желая, радуясь, отчаиваясь; воздействуя; осмысляя); самореализующаяся свобода;
Кстати, и в смысле – – наш личный земной срок, звучит оттенок – – земной срок с его непреложными законами, наша общая судьба, – намек на борьбу свободы, жизни в себе самой, и несвободы, жизни в мире. • Итак, для кого жизнь – «сознание», для кого – «действительность». Хотя все понимают, что она – «сознание в действительности». • «Подлинная жизнь – это жизнь, поскольку она осознается.» «Подлинная жизнь – то, что ускользает от осознания.» – Жизнь, бывает, подменяют умствованиями. Но еще обычнее, как раз – деятельностью. • Конечно, жизнь сложнее самых верных ее осмыслений, потому и считается:
задумываешься – значит, не живешь. Самые скучные дураки живут умом, это точно... • Задача осмысления в том, чтобы жизнь вообще сделать – личной жизнью: жизнью личности. (Не всегда качество жизни от этого выигрывает; тут все дело в том, что за личность; пошляк самое жизнь, чудо чудес, сделает для себя пошлой...) • «Жизнь – борьба»: борьба за удовольствия? Не годится. Просто – борьба? То есть: отнюдь не удовольствие? А что же? Пытка?.. Или оно значит – «хочешь жить – умей вертеться», – только с пафосом?.. • Кого старость не опустошает? Кажется, тех, кто «боролся» лишь по необходимости. Кто не превращал жизнь в борьбу. • Жизнь – не борьба, не долг и не удовольствие, скорее – призвание: то, другое и третье. • «Это жизнь»; «знать жизнь». – Звучит всегда пугающе. Здесь «жизнь» – это то, чего бы ты никак не мог ожидать, что-то разочаровывающее, и в отношении чего всякая твоя свобода – жалкая иллюзия. И что очень сложные осмысления надо заменить – очень простыми правилами... • ...Ведь не случайно – как, впрочем, и во всем – «знание» – на счет понимания. Что такого они знают о жизни, эти мудрецы? – То, что понимание неминуемо потерпит фиаско, – это их глубочайший личный опыт. • «Жизнь – сложная штука.» – Конечно сложная, мы согласны! Если только не имеется в виду – «простая до тошноты; до ужаса»... • «...Сложная штука»: рассудку не под силу ее расчислить наперед, придется осмыслять и
осмыслять ее постоянно, тут нужен весь разум – и ум и сердце... • «...Сложная штука»: надо уметь и прощать, – следовательно, понимать. Напрягать ум и душу, а не только память на заповеди. • «На кого Бог, на того и люди»: это они, эти люди, «жизнь знают». Бог только ударит, а
они готовы добивать. Но в Божьи-то планы, может, оно и не входило?.. • «Жизнь жестока»: может быть жестока, что правда, то правда. Но характер необходимости и неукоснительности – это уж дело таких доброхотов. • «Жизнь впереди». – Жизнь – это возможности; лучшее, что можно с ними сделать – это реализовать их, но одна реализованная возможность закрывает все бесчисленное количество остальных. Детство, юность – полноценнейшая жизнь, да к тому же это особое чувство возможностей, которые еще все открыты, – жизнь плюс жизнь впереди. • Жизнь как «свободное в несвободном». – Несвободное в нас умрет, а свободное будет жить вечно. • В бессмертии я почти не сомневаюсь, вот только – насколько оно индивидуализировано? Не принадлежит ли наше индивидуальное все-таки к миру органического (подверженного разрушению)? • Жизнь не то чтобы представляет ценность, – это и есть сама ценность: святыня. • Жизнь – чистилище: точно между раем и адом. Или, скорее, то и другое вместе. • Жизнь – это имманентно омрачаемое счастье. ЖРЕБИЙ(«жрец», «жреческое» – одного корня) – случай, решивший дело; которому предоставили право решать;
• Обычное человеческое почтение к благополучию, то затушевываемое, то, напротив, только оттеняемое завистью – то самое первобытное почитание случая, в котором мнился божий перст, – жребия. • «С ним беда: ведь не просто же так? Значит, чем-то он ее заслужил». Почти то же, что
«так ему и надо»... Эта вполне бессмысленная жестокость – рудимент древней религиозности. Когда в
справедливость – «верили». • Право жребия – право силы и причем самое откровенное, – не имеющее за собой даже заслуги борьбы. Так право сакральное... • Право силы; право благополучия («престиж»); право происхождения – освящение случая, варваризмы. (Т.е., скажем, аристократизм – того же теста, что и кулачное право, – я уже отмечал это в своем месте.) • Когда умы были слишком слабы для того, чтобы устанавливать правду – правдою были сила и случай. – Глупость и поныне судит так; это, кажется, обратная сторона той мудрости, которая помогает смиряться с собственным тяжким жребием... • Приятно думать, что наши удачи не случайны, и невыносимо осознавать, что
случайными были непоправимые беды: в жребий хочется верить. |