Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссеСЛОВАРЬНа главную страницу сайта | Приобрести Словарь | Гостевая книга А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О Па Пр Р Са Со Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я ПРИЛОЖЕНИЯ: Что такое 1) гуманизм 2) разум 3) достоинство 4) призвание 5) природа человека ИЗБРАННОЕ СЛОВНИК ПАДЕНИЕ | ПАМЯТЬ | ПАНИКА | ПАНТЕИЗМ | ПАРАДИГМА | ПАРАДОКС | ПАРЛАМЕНТ | ПАРОДИЯ | «ПАРТИЙНОСТЬ ФИЛОСОФИИ» | ПАССИВИЗМ | ПАТЕРНАЛИЗМ | ПАТРИОТИЗМ | ПАФОС | ПЕДАГОГИКА | ПЕДАНТИЗМ | «ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ» | ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ | ПЕРЕДЕРГИВАНИЕ | ПЕРЕЖИВАНИЕ | ПЕРЕЖИТОК | ПЕРСОНАЛИЗМ | ПЕРСПЕКТИВИЗМ | ПЕРФЕКЦИОНИЗМ | ПЕЧАЛЬ | ПИСАТЕЛЬСТВО | ПЛОДОВИТОСТЬ | ПЛОДОТВОРНОСТЬ | ПЛЮРАЛИЗМ | ПОБЕДА | ПОВЕДЕНИЕ | ПОВЕРХНОСТНОСТЬ | ПОДВИГ | ПОДЛИННОСТЬ | ПОДЛОСТЬ | ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ | ПОДРАЖАНИЕ | ПОДСОЗНАНИЕ | ПОДЧИНЕНИЕ | ПОЗА | ПОЗИТИВИЗМ | ПОЗИЦИЯ | ПОЗНАВАЕМОЕ – НЕПОЗНАВАЕМОЕ | ПОЗНАНИЕ | ПОЗОР | ПОИСК | ПОКЛАДИСТОСТЬ | ПОКОЙ | ПОКОЛЕНИЕ | «ПОЛ» | ПОЛЕМИЧНОСТЬ | ПОЛИТИКА | ПОЛИТИКА И МОРАЛЬ | ПОЛУОБРАЗОВАННОСТЬ (ПОЛУЗНАЙСТВО) | ПОЛЬЗА | ПОНИМАНИЕ | ПОНИМАНИЕ (СОЧУВСТВИЕ) | ПОНЯТИЕ | ПОНЯТНОЕ | ПОПУЛИЗМ | ПОПУЛЯРНОСТЬ | ПОРАЖЕНИЕ | ПОРОК | ПОРЯДОК (ОБЩЕСТВЕННЫЙ) | ПОРЯДОЧНОСТЬ | ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ | ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ | ПОСТ | ПОСТИЖЕНИЕ | ПОСТОЯНСТВО | ПОСТУЛАТ | ПОСТУПОК | ПОТРЕБИТЕЛЬСТВО | ПОТРЕБНОСТЬ | «ПОЧВА» | ПОШЛОСТЬ | ПОЭЗИЯ
ПАДЕНИЕ
– моральная деградация;
и, хотя для обывателя этого различия принципиально не существует, взлеты в моральном отношении как правило требуют падения в отношении социальном – поистине «кто не падал, тот не поднимался». Как и наоборот, удачная социализация, престиж, обычнее всего покупается более или менее глубоким моральным падением, низость – верная примета, что человек «далеко пойдет» (никогда не слышал, чтобы «далеко пойдешь» предрекалось человеку талантливому)...
– принятие недостойной морали в качестве «правильной»;
Только надо заметить, что первое из этих определений может означать одновременно и второе – принятие недостойного за правило вопреки собственному чувству. Мораль ведь должна быть моральной, а не «правильной»; доброй, а не «как у всех», – и кто ей не чужд, не может этого не ощущать. Так что «поумневший» таким образом не может не сознавать, что – пал. Падение – знать, что пал, и согласиться с этим. ПАМЯТЬ
– «протяженность сознания» (память оперативная, кратковременная) – способность последовательности в его актах;
Или, эта же пара – – оперативная: актуальность сознания, а также объем этой его актуальности;
можно сказать – «собственно память» и «способность вспомнить». • У умного человека и память умная.
• Память, наверное, бывает и умнее нас – в виде каких-то случайных картинок подбрасывая нашему воображению то, чего мы не в силах осмыслить – но как мы могли бы в этом удостовериться, уже не встав с нею вровень? • Память делит никуда из нас не девающийся опыт на произвольно-доступный сознанию и произвольно-недоступный ему (то есть иногда доступный ему, но непроизвольно). А действует в нас и тот и другой. Так сердечной мышцей мы не управляем по желанию, как управляем руками и ногами. И в этом есть своя необходимость даже в случае памяти, – что-то должно быть от сознания защищено... • «Я зарастаю памятью...»
• Из года в год пробегая по одной и той же дороге, эти тысячи раз мы уплотняем, в своей сознательной памяти, до одного. (Не случайно сказалось – «пробегая», хотя, может быть, бегать и не каждому свойственно.) А в несознаваемой – они должны превратиться в навык. В способность действовать, не замечая, освободив душу для чего-то другого. • Достоевскому трудно было участвовать в дискуссиях о своих произведениях, потому что он их плохо помнил. Терял же память он по причине эпилепсии, болезни, обещающей в итоге своего развития ни больше ни меньше, как слабоумие. – Память – это вся материя интеллекта, но душу интеллекта составляет все-таки он сам; память в нем – и все и ничего; конечно, материю нельзя разрушить вовсе без последствий для духа, но что в одном человеке уже значило бы его конец, другому еще не мешает быть гениальным. • Забыть – «запамятовать». Вот и это народное слово свидетельствует: забыть не значит выкинуть из души, что невозможно, а значит затерять в тех ее закоулках, куда луч сознания с трудом проникает. • «В беспамятстве», «себя не помня»: память, в пределе – это все наше сознание, за вычетом воли; это его содержание и его связность.
• «Помни, кто ты есть!» – Вот здесь – скорее – действительно речь идет о памяти, а не о сознании вообще; о том, что ты со своей бессмертной душой можешь кого-то другого «не стоить», действительно можно только «помнить», но не чувствовать, не сознавать. • Самая загадочная для меня штука – существование отдельных «зрительной», «слуховой» памяти, памяти на цифры или на слова и т.д. – Можно еще представить, что кому-то легче извлекать то из памяти, что запало в нее через уши или глаза, потому что вообще зрение или слух доставляют ему более острые впечатления. Но какое впечатление могут доставлять цифры? Или комбинации из букв?.. Видимо, знаками в нас природа занималась особо, поскольку ей надо было сделать нас словесными, способными ориентироваться в мире по каким-то формальным приметам, зарубкам, – в общем, тут дело не в самой памяти, а в этих наших знаковых способностях.
• Механизм вспоминания – ассоциация. Заинтересованность посылает свои токи – по параллельным (связанным ассоциативно, а не причинно) путям. Тот же и механизм воображения, а значит, по меньшей мере наполовину, и самого мышления. • Актуализация пройденного (вспоминание): вызывание образов, воображение.
• Умное воображение объективно, оно следует или за фактами (память), или за самою реальностью, за истиной (мысль, понимание). Именно воображение делает факты значимыми, а неочевидное очевидным, понятным.
• Воображение – это человек, а человек – существо, способное ошибаться. Нельзя верить и памяти, она – сочинительница.
• Люди с обширной памятью часто неумны – ум ведь и есть воображение, а все воображение ушло у них в память.
• Самый лучший мнемонический прием – осмысление. Когда не страшно даже забыть!
• Скажем так: есть память механическая и есть, что ли, органическая – последняя называется пониманием. • Понять – это научиться воспроизводить, и запомнить – это научиться воспроизводить. Но, почувствуйте разницу: понять – научиться воспроизводить, не помня, запомнить – научиться воспроизводить, не понимая... Если всерьез: понимание воспроизводит любым путем результат, память – процесс.
• Искусство – это подражание, и оно же – творчество. – Память, она же осмысление. • Внушенные взгляды, если не извергаются бурно, то как бы забываются.
• Есть «память сердца»: так называют благодарность, хотя, наверное, сердцем помнится не только добро, но и все другое.
• Память имеет повадки воображения вообще (стороной которого она является) – то ласкает, а то неожиданно нападает и душит. • На что мы жалуемся понапрасну, «проходя, становится мило».
• «...Помнится ведь только хорошее» – сказал один удачливый человек; может, потому он и удачливый, что умеет так ощущать – не тащит на себе груза бед и поражений. А может, так высоко ставит свои удачи, свое настоящее, что в прошлом для него – «все хорошо», потому что «хорошо кончается». При этом очевидно, что беды близких – нечто, уже для них хорошо не кончившееся – особого значения не могут для него иметь. • Все давно покинутые места и даже места детства кажутся, при посещении, физически более тесными, узкими, маленькими, чем были. Видно, все прошлое оказывается для нас со временем значительнее, чем казалось в то свое время – и потому никак не поверишь, что все оно могло умещаться в этот скромный антураж. • «Короткая память»: это о том, что если бы человек имел свойство подключать память к тому, чем занят в настоящий миг, то поступал бы умнее и справедливее. Не повторял бы ошибок; воздерживался бы от сдачи на сдачу (вспоминая собственную вину), и т.д. • ...А «злопамятность», как уже говорилось в своем месте, – это и вовсе не о памяти, это – о злости. • ...Есть еще одно значение слова «помнить», грустное: продолжать любить, когда нет и объекта... «С глаз долой – из сердца вон», в обычном-то случае; да, память – очень серьезная любовь. • «Влюблен без памяти»: то есть до потери оглядки, благоразумия. Память – это об опыте, а страсть – это когда опыт уже ничему не учит, теряет значение. • «Историческая память» – это ум: способность воспринимать происходившее когда-то и не с тобой лично частью собственного опыта; допускать, что похожие ситуации вероятнее всего должны разрешаться похожими же результатами; что факты, которые ты можешь воспроизвести лишь мысленно, от этого не менее реальны, чем если бы происходили у тебя на глазах, – в общем, что ты ни в чем не составляешь исключения из общих законов.
• По наследству память не передается. Но она входит в нас с того мига, как мы являемся на свет – ею делится с нами все окружающее. В особенности, кажется, язык. • Как и ум, культура не в том, чтобы помнить, а в том, чтобы понимать и ценить. • У общества «Память» характерное название: подчеркивается будто бы – не понимание, не разум.
• В чем мы не управляем собою сознательно, в том управляет нами она, память. Та самая забытая, не актуализированная сознанием ее часть.
• Повторить сознательно, не имея образца перед глазами – трудно, а бессознательно – не имея перед глазами никакого другого образца – трудно не повторить.
• Больные потерей памяти поражают странной памятью: они не помнят, что уже говорили нечто, зато повторяются – слово в слово.
• ...Вообще, можно сказать, память – это идентификация, чувство: это было, было именно это. Больной амнезией отлично воспроизводит одни и те же слова – здоровается, делится соображениями и т.д. – не чувствуя лишь – «уже было». – А есть и другое извращение этого чувства, обратное: ложное «уже было», déja vu. • Может ли компьютер узнать лицо, «знакомое» ему по фотографии – по другой фотографии, если оно будет искажено гримасой, возрастом и т.п.? Без особых усилий человека, вряд ли. Улыбающийся человек, по формальным признакам, больше похож на другого улыбающегося, чем на себя плачущего. А человеческая память это делает. Память, эта способность узнавания – способность чудесная. • Déja vu – или точнее, просто vu – обычнее в том, что касается багажа памяти, оно легче присоединяется к воображаемому, вызываемому памятью, чем к реальному (что и естественней). Так образуются ложные воспоминания, когда человек убежден, например, что когда-то кем-то ему рассказанное в действительности происходило именно с ним.
Память – это способность узнавания пройденного, в реальности и в душе, в реальности – когда мы узнаем места или лица, в душе – когда воскрешаем, в воображении, годный к данной ситуации прошедший опыт. ПАНИКА
– инстинктивная реакция социума на чрезмерную опасность: мгновенное самоубийство социума, предоставляющее индивидам свободу спасаться по собственному усмотрению. (Взрыв социума, начинающийся с индивидов по принципу цепной реакции.) А со стороны самих индивидов – – потеря человеком самоконтроля, то есть –
инстинкт-то, все-таки, социальный! • На случай, когда стадо, защищающее особи, само становится для них опасным – например, когда другое стадо явно берет над ним верх – природа придумала инстинкт паники: самоликвидации стада. • ...Это инстинкт-команда: врассыпную!
• Социум взрывается по принципу цепной реакции, начиная с «паникеров» – почему их и пытаются немедленно нейтрализовать те, кто хочет этот социум сохранить.
ПАНТЕИЗМ
– понимание Бога, как имманентного бытию – или бытия как имманентного Богу; «Бог – все» или «все – Бог», или, скажем так, Бог – все, а бытие – это «Божий промысл». • «Бога нет, но что-то есть». Это:
• Пантеизм: может, бездушный Бог, а может, обожествленная вселенная. Бог, не вполне «кто», или вселенная, не вполне «что». • Кто не верит в существование души отдельно от тела, жизни как таковой не отрицает, но не верит в ее, души, бессмертие. Кто не верит в существование Бога отдельно от мира, одушевляет мир и верит скорее, что бессмертен мир. • «Бог в нас постигает жизнь и смерть; мы в нем – бессмертие» (Л. Облога). • Если в монотеизме не оставить ничего от пантеизма, это будет лишь вариант язычества. • Пантеизм – религиозность не социализированная, это идея, не могущая составить идеологии, и потому для большинства он вполне равнозначен атеизму.
• А что для пантеиста – зло?
• Если Бог есть мир, то мы ничего не можем сказать о Боге сверх того, что мы можем сказать о мире. Это значит, что пантеизм не предлагает какой-то особой теории о Боге, скорее он есть отрицание всяких подобных теорий. Он утверждает лишь нечто вроде: «трансцендентное внутри нас есть», приглашает нас ощутить это – и сим ограничивается. Короче, он не теория, а чувство. Пантеизм – это религиозное чувство в чистом виде, религиозное чувство смысла и причастности, но не страха и послушания, и отказавшееся от любых домыслов. ПАРАДИГМА
– ученое название моды – мода в науке, определяющее господствующее представление о перспективном и задающее таким образом направление ее движения и прогресса, так что остающиеся вне этой моды рискуют остаться и за бортом самой науки – хотя бы имели и более верное представление о перспективном, чем представление господствующее, парадигма; таким лишь можно надеяться повлиять на самое моду.
• Наука делается общими усилиями и движется вперед: усилиям отдельного ученого следует вписываться в цепь ее достижений, цепь, тянущуюся в направлении, заданным парадигмой. Не вписался – пропал.
ПАРАДОКС
то же, что апория и что антиномия, а как литературный жанр – – максима, идущая в передаче неодноплановости высказываемой истины на противоречие во избежание примитивизации ее (короче: противоречие во избежание примитивизации); точное описание неоднозначного в обычных, то есть наивно претендующих на однозначность, категориях;
• «Разноречивость – это взаимоуничтожение слов, высвобождающее мысль» (В. Кротов), – вот смысл, в том числе, и парадокса. • Всякое глубокое высказывание не без налета парадоксальности – наличные способы выражения грубоваты для истины, а со своей стороны и истина «грубовата» для наших щадящих себя душ и экономящих силы умов, – истина, являясь, взламывает общепринятость в наших понятиях и представлениях. • Красивейший парадокс – тот, автор которого не мыслил изречь нечто парадоксальное, – а только точное, только правду. • Я бы не сказал даже, что парадокс – это такой литературный прием (прием передачи сложного); нет, противоречие в парадоксальном высказывании должно быть вполне простосердечно, а прием, скорее, заключается в краткости или в «non finito»: автор заставляет читателя думать, позволяя себе не разжевывать, каким это образом выходит видимое противоречие. • Парадоксальное – емкость: отношение глубины содержания к простоте формы.
• Всегда можно две непараллельные и непересекающиеся в пространстве линии спроецировать на плоскость так, что они предстанут параллельными; в этом обычно и полагают искусство мысли – выдать сложное за простое. И все же это отнюдь не то, что «внести ясность»!
• Парадокс, передача многогранности в мысли противоречием в словах – для имеющих глаза это видеть, способ достичь «стереоскопического эффекта». • Остроумное парадоксально, парадоксальное остроумно: то и другое представляет собой какие-то истины, не вместившиеся в слова, логику или принятые представления и давшие о себе знать слишком неожиданно. ПАРЛАМЕНТ
– по замыслу, орган, представляющий народ и его руками осуществляющий законодательную власть: то есть народ решает, чего хочет, а судить и править согласно этому предоставляет независимым специалистам (вручает государству принципы, по которым желает жить, а суд по принципам, эту совесть государства, и согласное с ними правление, его волю, пусть вершат те, кто умеет это делать). • Как вообще невозможно идеальное разделение властей, так невозможен идеальный парламент. С одной стороны, сочинение даже самых нелепых правонарушающих законов требует каких-никаких специалистов, с другой, необходимая подотчетность исполнительной власти парламенту дает ему возможность вмешиваться в управление; так законодательная власть распадается на все три (как, впрочем, и две другие власти). • Чего хочет народ – ясно: манны небесной и чтобы его боялись другие народы. Но спрашивать его приходится не об этом, а о том, как он думает: кто и каким способом мог бы этого вернее достичь? А он не думает никак, потому что не умеет. Вот мы и видим в качестве народных представителей тех, кого видим. • Как кто-то весьма точно заметил, всякий раз, когда парламент берется за решение какого угодно вопроса, возникает чувство, будто в соседней комнате малыш принялся играть с молотком. • Парламент – учреждение, польза от которого исключительно в том, что он не отсутствует. Все, что он делает, гораздо разумнее можно сделать без него. • Диктатура – это неразделение властей, и лучший путь к ней – не через разгон парламента, а, как это уже опробовано в мировой практике, через передачу ему (конвенту, советам) всей власти. В этом случае диктатором становится «спикер» – самый большой в стране начальник, а народное представительство удушается само собой. ПАРОДИЯ
– передразнивание: способ вышучивания, основанный на том, что одно только подчеркивание в изображаемом характерного неминуемо представит его глупым или смешным. Выдавание индивидуального за нелепое. Гвоздь темы в том, что пародия возможна – и самого достойного, а может быть, это самое достойное – оригинальное – защищено от возможности быть спародированным и предстать в дурацком виде меньше многого другого. • Сами пародисты обычно верят, что бичуют глупости и что на это потребно особо тонкое суждение, на самом же деле их ремесло довольно несложное и притом беспроигрышное – нет личности без своей характерности, и при соответствующем настрое видна только последняя. (Притом, хорошая пародия не может не нравиться!) • Душа, ум, талант – это и возможность подняться над собою, свобода оторваться от собственного характерного. Потому-то, изобрази только чье-то характерное без этой божественной возможности – и получится ничтожество, нелепость, нечто без души, ума и таланта, получится – пародия. • Пародии должны быть очень обидны, они метят именно в лицо, – в личность. • Глупость всегда – как бы пародия, она начинает с формы, а не с души, потому она пародирует именно те самые идеи, начинания и вкусы, которые думает пропагандировать. • ...И есть еще одно значение «пародии», к которому мы уже подошли – – форма без души, заимствованная видимость чего-то значительного и признанного, как например в догадке Татьяны об Онегине – «уж не пародия ли он?». «ПАРТИЙНОСТЬ ФИЛОСОФИИ»
(известная idée fixe нашей многолетней социальной паранойи) – то же, что ангажированность; сведение философии к политике, пропаганде;
философия – «наука общественная»! • Можно бы подумать: «партийность» – это представление, что истина открывается человеку лишь с какой-то точки зрения, в каком-то свете; что это – пристрастность, неравнодушный взгляд; пристрастие же, помноженное на объективность, дает любовь к истине... Но – то было бы пристрастие личное, не партийное. А речь как раз о том, что вопрос об истине – не личный вопрос и не вопрос об истине, а – идеологический. Хотят сказать, что партийна сама истина. • Как разъяснялось уже в статье «общественные науки», личной философии с партийной точки зрения быть не может, ибо она, личная, слишком проста для того, чтобы называться философией – концентрируется в одном слове «дай». И только корысть коллективная, например «классовый интерес», может составлять какую-то проблему для увязывающего рассудка – требовать своей философии (псевдофилософии, с нашей точки зрения).
• Принцип партийности – принцип, вполне согласный с тем экстравертивным умонастроением, что истина есть какое-то коллективное мнение; то есть, что я говорю! не какое-то, а мнение общества, которое считаешь передовым и членом которого состоишь или мечтаешь состоять. Так что «искать истину» – вроде как искать подходящую контору, – искать нужное общество. • Они там у себя басурмане, а мы тут у себя православные, у них своя истина, у нас своя, но в случае чего, чья истина истинней, покажет сила: вот тоже – вариант «партийности философии». Вернее, религии. «Бог с нами»: «религия партийна, и система однопартийная».
• Принцип партийности философии, не давая сторонам возможности апеллировать к истине самой по себе, как к независимому объективному суду, неизбежно отсылает к выяснению истины силой. Учение о «прогрессе» – правое побеждает, победившее право – вполне укладывается в этот принцип. Годится и «критерий практики»: чья партия берет верх, за той и истина. • «Партийность философии» – это такой общественнический прагматизм. Как в прагматизме вопрос об истине вообще – это не имеющая смысла интерполяция единственно доступного уму и важного вопроса об истинно-полезном – так в рассматриваемом партийном прагматизме истина вообще есть такая же бессмысленная интерполяция истины-для-нас, какая-то нелепая «ничья идеология». «Истина» этого рода прагматизма – идеология чья-то, это способ организации масс. • ...Впрочем, самая невинная философская мода утверждает уже одним своим существованием «принцип партийности». ПАССИВИЗМ
– воздержание от поступков: от проявлений личной свободной воли, которые ведь означают принятие на себя ответственности – за то, чего невозможно даже предусмотреть, ибо предусмотреть в принципе невозможно до конца ничего.
– ненасилие, не-политика: ненавязывание своей воли тем, кто обходится без этого;
и никак не уразуметь, чем этот поступок лучше других, ведь и последствия его столь же непредсказуемы, и ответственность за «умывание рук» столь же неизбежна. • ...Впрочем, «умывание рук» – демонстративное, каким оно и было по римскому обычаю – самый честный и справедливый выход из ситуации, какой только возможен. Просто бывают ситуации, в которых он как раз невозможен. ПАТЕРНАЛИЗМ
– предельное выражение иерархизма – система, при которой высшие в иерархии заботятся не только послушании низших, но и об их морали и благополучии; система, которую просто-таки необходимо скрашивать какой-то человечностью, превращать в подобие чего-то семейственного, иначе она становится невыносимой.
ПАТРИОТИЗМ
– любовь к родине, одно из естественных проявлений человечности;
а подробнее – – здоровая социальность, человечность, вообще, признак развитой души: чувство ответственности за то, к чему причастен, неравнодушия (то есть любви, боли, радости, негодования и т.п.) к тому, что тебя окружает. Рациональное чувство ответственности за свою малую часть мира. Чувство «я и другие»;
• «Любовь к человечеству наделяет людей множеством добродетелей, например кротостью, справедливостью, умеренностью, милосердием, снисходительностью, но отнюдь не внушает им мужества, твердости и т.д.; и не наделяет их также той силой, которую сообщает им любовь к родине, возвышающая их до героизма» (Руссо). – Создается впечатление, что не будь в людях любви к родине, то надобность в мужестве, твердости и героизме просто отпала бы – блаженные времена!..
• ...Однако, космополитизм и патриотизм разделять отнюдь не обязательно. Для понимающих патриотизм достойно, по-человечески, космополитизм включает в себя патриотизм и идет ещё дальше. Хотя для понимающих патриотизм по-варварски, верно, космополитизм есть лишь другое название измены. • Боги варваров – идолы (нынешние «идеалы») – видимые символы сакрализации социума, – сакрализации, называемой патриотизмом. Изначально религия – идеология рода, родины. Патриотизм был религией и нравственностью. Самому Христу потребовались душевные усилия для совершения того открытия, что Бог, пожалуй, космополит, один на всех, и что его собственная миссия шире, чем вразумление своего «жестоковыйного» народа, так что помощь, оказанная самарянке, хоть и отданное «псам» (увы! так в тексте), а всё же... «Сначала иудею, потом и эллину»... А ныне стараются вернуть религию в лоно патриотизма. И нет, кажется, извращения лицемернее, чем «национал-христианство». • По всем прописям, коммунизм, этатизм (патриотизм, национализм) и христианская религия – вещи ни порознь, ни вместе абсолютно не сочетаемые.
• Фашизм возрождается не потому, что умные и хорошие люди недостаточно в нем разобрались, а потому, что плохим и глупым он нравится. • Как будто специально для того, чтобы человечество все поняло правильно, провидение распорядилось так, чтобы тот пароксизм варварства, которым Германия потрясла мир, разразился не где-нибудь в Турции, не в Африке и не на Востоке, а именно в Германии – «стране философов, обители музыкантов»; стране, поделившейся, кстати, своим языком с тем самым народом, «окончательное решение вопроса» которого после предложила и осуществляла... Но история снова и снова «учит тому, что ничему не учит»... • Политика и война, делающие одно дело разными способами (одна хитростью, другая убийством) – суть даже и не изнанка, а собственное лицо варварского патриотизма. • Империализм – в сущности государства, и также как война является «продолжением политики другими средствами», так и самая мирная политика представляет собою только продолжение войны, когда на собственно военные средства полагаться почему-либо нельзя; мир – это только своего рода «военная хитрость», и каждый образцовый гражданин обязан это чувствовать, демонстрировать в принятых формах и, едва представится случай, действовать соответственно. Вот этот-то стадный боевой дух в гражданах и называют обычно патриотизмом, но отнюдь не мирный созидательный дух, отнюдь не благоустройство собственного дома. – Действительно, сколько бы ни обвиняли наш прежний режим в антипатриотизме, массам эти обвинения непонятны: репрессии, взорванные храмы, осушенные моря – так это всё наше «внутреннее дело», зато японцы о своих островах и заикаться не смели! • Имя худшей напасти, гнетущей человечество от самого его биологического воплощения и по сию пору – патриотизм (как коллективный эгоизм).
• Что такое «свобода народа»?
• (Ушли французы из Конго: для того ли, чтобы конголезцам было лучше? Нет, конечно – чтобы лучше было французам; «своя рубашка ближе к телу». Соображение справедливое, но последствия его актуальны до сих пор... Теперь англичане, вроде как чужую вещь, честно отдают Китаю Гонконг. Только правильней тут была бы аналогия не с вещью, а с ребенком, выдаваемым сумасшедшим родителям...) • Варварскому патриотизму, как известно, потребен «образ врага», вернее, идея его существования: если есть извне угроза, «ещё теснее сплачиваются ряды...». А патриотизму человечному, скорее, важен образ друга. Если человек вообще – зверь, к чему тогда наши усилия украсить жизнь какой-то части человечества? Что такое наша любовь к ней? • Культурный патриотизм и патриотизм народно-государственнический, который мы здесь называем варварским или первобытным, не только не суть одно и то же (надеюсь, что уже достаточно ясно показал это), но, кажется, и расцветают обычно один за счет другого. К примеру, истребление памятников культуры нисколько не мешало «советскому патриотизму», – даже напротив... • ...Патриотизм, которому лучшее название – «ордынский» или «татаро-монгольский», проходящий по земле и не имеющий на ней ничего родного, всех держащий в страхе и не оставляющий по себе никакой иной памяти, кроме памяти о завоеваниях и поборах (улица Ордынка), ничем своим не поступающийся и ничем не дорожащий, принципиально без-культурный...
• Памятники культуры надо беречь не из патриотизма, поскольку они «свои», а, напротив, свое надо беречь постольку, поскольку оно – культура, – и так понимать патриотизм.
• Что могло заставить смириться с порядками в стране, возведшей, подобно нашей, нелепость и насилие в принцип? Только равнодушие.
• Казенный патриотизм: официального образца, – то есть такого, в котором родина и власть суть понятия тождественные. Есть также смысл, похожий на тот, в котором говорят о «казенных» ногах или руках: что не болит, поскольку выдано из казны и по казенной надобности, и что поэтому можно нещадно эксплуатировать – при случае и себе на пользу. Или такой смысл: производимый на продажу, точнее, по «госзаказу»; мечта всякого нынешнего патриота!
• ...Так патриотично или нет – изобличать пороки своей страны?
• ...А вот частное приложение приведенной выше знаменитой формулы – по странному упущению никем до сих пор не обозначенное: «коммунизм плох, но это наш коммунизм». • Настоящий патриотизм – даже не то, что любовь, а неравнодушие: к тому, что стоит того, понимание и нежность, а что не стоит – понимание и, возможно, ненависть. – Впрочем, любовь и должна быть – таким неравнодушием. • Не заботиться о себе есть наш первый долг, но, конечно, заботиться о себе самим, не отягощая этим других; верно понятый долг по отношению к себе есть тот же долг по отношению к другим. К тому же, этот долг – первый, но не главный; иногда другие приобретают на нас особое право (бросай дела и веди соседа к врачу)... Всё сказанное целиком применимо к понятию патриотизма. Когда обстоятельства не выдвигают особых задач, первая задача – забота о самих себе и своей земле, как части человечества и планеты. • Принимаю патриотизм-нежность, но не гордость. • Человек впечатлительный, вдумчивый, совестливый – и есть патриот; то есть о том, чтобы к этим качествам добавился ещё и патриотизм, беспокоиться уже не нужно. – Такой человек не захочет, чтобы лес, в котором ему впервые открылась Природа, рубили или загаживали; чтобы с улиц, где он научился любить не «славу, политую кровью», а живую человеческую историю, исчезали храмы и усадьбы; чтобы автор, чьими глазами он вдруг впервые разглядел что-то в своей развивающейся ещё душе, был забыт или не понят; чтобы язык, на котором он мыслит и в который одевает свои чувства, обеднялся, засорялся... • (Кстати, о «языковом патриотизме». – Русский язык потому и богат, что принимает в себя богатство, как ещё недавно принял церковно-славянский пласт и целую сокровищницу так называемых калек с философичного немецкого. Счастлив тот, кто мыслит на русском! И не надо бояться заимствований, если они добавляют что-то, а не выбивают, как Эллочкин жаргон, целые обоймы более точных слов. – «Гармония», пожалуй, и действительно идеально точно переводится русским «лад», но пусть себе живет и «гармония».) • Патриотизм – нормально развитое чувство ответственности за всё, к чему волею судеб имеешь отношение.
ПАФОС
– самое главное;
(а святое недоказываемо, оно может только заражать). То есть – – «путь от сердца к сердцу», единственный способ искусства воздействовать и убеждать, смысл, в котором, кажется, слово перестает употребляться, не то что в прошлом веке, когда оно переживало расцвет. Видно, если сама суть искусства – пафос, говорить отдельно о пафосе нет необходимости. Ныне под пафосом чаще разумеют пафос подчеркнутый, или – – «вымогательство согласия», интонация, дающая понять, что речь идет о чем-то священном и непререкаемом, такое литературное иезуитство.
– общий настрой (произведения); эмоциональная сущность – в выражениях типа «гражданский пафос», «лирический пафос», «пафос отрицания» и все такое. • Стадное в человеке, как самое соблазнительное и самое сомнительное, изъясняется именно с пафосом. Не чурается патетики и простая низость. • Некоторый перевес добра над злом в мире был бы обеспечен, если бы все, что говорится с пафосом, признавалось, без разбора, ложным. • Подчеркнутый пафос убеждает в лучшем случае в том, что автору нужно убедить в чем-то себя, – вызывает сомнения.
ПЕДАГОГИКА
(дополнение к статье «Воспитание». Еще статья, целиком относящаяся к теме – «Влияние». Педагогика – теория и искусство влияния.) • Взрослый – это всегда педагогически запущенный случай. Уважение, которое причитается взрослости – признание за ней права быть такой, как она есть... Воспитывать взрослых – деспотизм. «Педагог – это человек, воспитывающий тех, кто еще не в силах от этого защититься». • «Педагогика – это опровержение генетики.» • Педагогика – сфера представлений о том, как лучше способствовать правильному взрослению. Дело столь же бесполезное, сколь и необходимое: генетика – опровержение педагогики, научить человека ничему нельзя, он учится только сам и только тому, чему способен научиться – но важно, чтобы было у кого учиться и этому! Самая лучшая педагогика – наличие рядом с ребенком (то есть существом еще вбирающим в себя найденное другими) хорошего и умного человека. • ...Да, о том, чтобы растущий человек сумел найти «правильный путь в неправильном мире» (Кротов, «Молитовки») – можно только молиться. «Правильный путь» здесь – это, наверное, отнюдь не такой, прокладывает сам неправильный мир, но притом все-таки максимально безопасный. • Надо ли пытаться ребенку «все дать» (в смысле образования, ибо во всех других смыслах и так ясно, что не надо)? – Нет, но надо обеспечить ему возможность «все взять». (То есть, конкретно говоря, специализированных школ не должно быть, но нужны всевозможные кружки и факультативы). И точно так же в том, что касается воспитания не профессионального, а морального: действенно, как известно, не наставление, а пример – предоставленная возможность увидеть, оценить и воспользоваться самому. (Пример – проложенная дорога, по которой пойдешь даже не туда, куда надо...) • В семье с деревенской бабушкой, сколько бы она ни проводила времени с детьми, дети все равно будут говорить по-городскому, «правильно». Из двух образцов, имеющихся у ребенка на выбор, он сам возьмет – не скажу лучший, но – нужный: нужный ему.
– искусство являть собою тот лучший пример, который ребенок способен выбрать, при условии, что какой-то он выберет обязательно. ПЕДАНТИЗМ
– недостаток понимания, компенсируемый дотошностью, относительно безобидный брат формализма и догматизма. – Это братья сводные. Если педантизм родится от непонимания и добросовестности, то формализм – от непонимания и равнодушия, если не жестокости, догматизм – от непонимания и деспотизма. • Педант – кто хочет быть ученым, но не ученый, формалист – кто хочет быть праведником, но не праведник, догматик – кто хочет быть верующим, но не верит. • Педант – того же корня, что педагог. То ли потому, что учительствующим бывает свойственно западать в иллюзию, что все в преподаваемой ими науке открыто и завершено и задача лишь в точной ее систематизации – короче, потому что учить свойственно педантам; то ли потому, что образ наставника поневоле вызывает идею скучной правильности – педантизма. • Педант в науке – вечный школяр, явление противоречивое: человек, которому что-то в науке интересно, но не то, что интересно самой науке, не жизнь. «ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ»
(с моей – то есть, к счастью, не только моей – точки зрения) – наличие в человеке искры Божьей – «яблоко» с «древа познания добра и зла» – осуждающее его на все тяготы собственного разумения и ответственности. «Повинность разума». • Все то, что говорят обычно о «первородном грехе», можно было бы считать чистейшим недоразумением, если бы только это недоразумение не выдавало кое-какую сущность: в религии и вправду человек пытается отречься от собственного ума. • Бог вложил в человека частицу себя, дал разум и вместе с тем способность самому различать добро и зло, а человек – подумать только! – все ждет, когда же тот снимет с него эту епитимью... «Стали, как боги» – и ощущают этот дар, как смертное наказание... И веруют, что преданный ими Христос – искупительная жертва, избавившая их от столь тяжкой повинности... • Мы осуждены на трудность понимания, ответственности, свободы; но и отмечены, награждены этой трудностью. «Первородный грех» – не грех, конечно, а – – долг перед божественным началом в себе, и настоящим грехом является – уклоняться от этого долга, «первородной повинности» человека разумного. • «Первородный грех» – это наверное, тот самый «грех разума», – грех, состоящий в том, что вместо послушания мы применяем разум (это с точки зрения любого рода авторитаризма), – или же в том, что мы им пренебрегаем (с точки зрения гуманистической). • Миф о Прометее – аналог мифа о проступке первых людей: человеку достается нечто, ставящее его до какой-то степени вровень с богами (Богом). Но первый интерпретируется, в отличие от второго, вразумительно. ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ
– «Я», воображаемое «в предлагаемых обстоятельствах» (включая другой характер, возраст, здоровье, внешность, пол конечно, багаж памяти, впечатления и собственно обстоятельства); так сказать, дух, примеряющий на себя чужую плоть;
фальшиво уже потому, что мы не можем понять другого человека иначе, как через себя. «Перевоплощаться», это и значит – понимать; в последнем же определении, напротив – активно не понимать. • Перевоплощение по типу «я в предлагаемых обстоятельствах» – единственный способ «понимающей психологии» (есть такой термин). А перевоплощение по типу «другое я», «совсем не я» – это, наверное, «психология непонимающая». • Понять другого – это представить себя на его месте. Строго по «системе Станиславского». • «Я» у всего живого на всех одно, утверждает Шопенгауэр. То, что мы друг друга понимаем, а не только вычисляем или передразниваем, говорит о том, что он прав. • Итак, можно еще сказать, что перевоплощение – – вживание, эмпатия;
а суть искусства, согласно взгляду с огромной историей, подражание, – подражаем с любовью – постигаем, подражаем с высокомерием – только обезьянничаем. • «Мадам Бовари – это я».
• Писатель, совершив свое главное открытие, сделавшее его писателем – что чужое я есть его собственное в иных обстоятельствах – уже, казалось бы, тем самым получил прививку от чванства. Ведь чванство будто бы исходит из ошибочного представления, что другой человек сделан из другого теста, менее качественного, чем твое, – иначе чванства не понять. И все же... ПЕРЕДЕРГИВАНИЕ
– «изощрение в непонимании» (Л. Облога); вообще, от «передернуть карты» – шулерского приема. Вот на что похоже – – осмысление чужих выводов или поступков с позиций, противоположных тем, с которых они совершались: все так и все не так. – Каждая философия начинает с того, что расправляется этим способом со всякой другой, именно – «передергивает». А в видах эпатажа, бывает, философы передергивают и самих себя. ПЕРЕЖИВАНИЕ
– «принимание к сердцу», способ отношения к ощущаемой ценности;
а не только функционирование в ней. Интересное слово! Можно переживать больше или меньше: будто бы больше или меньше жить. • Долго живет тот, наверное, кто «не переживает» – не очень живет. • ...Чему-то каждый человек придает значение – но не всегда поймешь, чему. Мы просто не знаем, что переживает равнодушный, не понимаем его самого. Вероятно, равнодушный – тот, в область переживаний которого не входит ничто нам понятное и дорогое. Кто-то стойко перенесет потерю ребенка и свалится с инфарктом, лишившись чина.
• Если бы людей лечили от переживаний и препараты против совести, жалости и любви считались запрещенными, то лучше всего помогали бы таблетки, подавляющие воображение. Впрочем, кому-то достаточно было бы травок от жадности или воспаленного самолюбия (если не наркоза)... • Переживаем мы то, так сказать, чем сами являемся.
• Активность – это активное избегание переживаний.
ПЕРЕЖИТОК
– нечто в умах, пережившее смысл собственного возникновения и существования (что возможно, поскольку вообще мало кто верит в смыслы). Сохранившаяся и по логике вещей сакрализованная форма исчезнувшего смысла. (Традиция – «священный пережиток»). • ...Этакое паранормальное явление, призрак умершего, мешающийся в дела живых. Пережиток не знает, что уже умер. • Консерватизму особенно милы пережитки, в них он празднует свою победу над вольнодумством, докапывающимся до смыслов. • Обычно опасение, что выяснение смысла моральных правил может подорвать в них веру, которая предпочтительней, и которая поддерживается древностью и распространенностью: в общем, считается, что нравственности лучше быть чем-то вроде пережитка. И обратно: мотив, удерживающий на плаву пережитки – сугубо нравственный. Пафос этой нравственности можно было бы выразить так: «глуп долг, но – долг!». ПЕРСОНАЛИЗМ
весьма трудноопределимое направление мысли, как и всякое, полагающее истину не в природе вещей, а в чем-то другом. Итак – – усовершенствованный прагматизм, – полагание истины мира в свободном творчестве личности, запросы которой не исчерпываются выживанием и благополучием (так что и Бог становится здесь не удобной гипотезой, а личностью, «первой среди равных»), – и не вполне проявленный экзистенциализм, в котором «существование» уже «предшествует сущности», то есть прямо заявляется, что творческая личность творит сущности из ничего. ПЕРСПЕКТИВИЗМ
– идея равноправности разных точек зрения, соответственно, разных картин мира: отрицание объективного или, напротив, вера в него вопреки разноголосице свидетельств. • «Точка зрения» складывается, как будто, из принимаемой системы координат – интересующих нас аспектов явления; из системы аксиом или постулатов – допущений относительно недоказуемого и неопровержимого, тех именно, к которым лежит душа; системы ценностей – ориентиров «хорошо-плохо», «важно-неважно», – если только это последнее не включает в себя первое и второе.
• Пафос перспективизма, идеи равноправности точек зрения, не в том, что согласие невозможно, а в том, что, возможно, несогласия и не существует. Этот пафос и не в том, что истина зависит от точки зрения, а в том как раз, что она от точек зрения не зависит.
• О ценностях. – Если именно то, что для вас «здорово», для другого «смерть», вы не согласитесь друг с другом, даже когда будете хором твердить одно и то же. • Объективность и справедливость (объективность моральная) – общая точка зрения всех законных точек зрения.
ПЕРФЕКЦИОНИЗМ
– вера в моральный прогресс, идея, что духовное совершенствование человека возможно, что оно происходит и составляет его долг: для этого человеку надо лишь вполне проявиться, то есть не изменить свою природу, а обнаружить в ней, по Шефтсбери, «свое лучшее я»; ведь главное достоинство человека так просто и называется – человечность. • Долг перед собой – это долг совершенствования. (Материальное и физиологическое составляют всего лишь наши обязанности.)
• Мы изменяем своей лучшей природе, но это тоже в нашей природе.
Еще одно значение – – черта характера: неспособность останавливаться на приемлемом, если знаешь, что можно добиться лучшего. Либо долг перед лучшим, чувство, что, если «можешь» – «значит должен» (читая известную формулу наоборот, отчего ее смысл может и не меняться), либо, всего лишь, отсутствие чувства оптимального (наилучшего для данного случая). • Мораль стоит на двух китах: долге перед лучшим и комплексе представлений, в чем это лучшее состоит, – причем единственно безусловное и самое моральное в любой морали составляет именно первый «кит», – «перфекционизм». • «Лучшее – враг хорошего», «перфекционизм – враг общепринятого» (доброе – враг общепринятого). – Впрочем, об этом уже много говорилось.
ПЕЧАЛЬ
понятно, что это – душевное страдание, любая «отрицательная эмоция» (извиняясь за такое выражение), – но только я никогда не слышал, чтобы так называли гнев, ненависть или страх, а зависть – разве что с насмешкой, – вообще ничто связанное с отрицательным отношением к другим людям. Так что печаль, кажется – – страдание по неосуществленности какого-то доброго чувства – любви, веры или надежды, но еще не отчаяние или уже не отчаяние; напротив, печаль может быть и – – то же, что грусть: страдание, приходящие в гармонию. И, в некотором смысле противоположное последнему определению – – то же, что забота (например, в выражении «не твоя печаль).
• Печаль, грусть – это обладание тем, чего на недостает.
• Пока день, как-нибудь да сумеешь укачать, усыпить свою печаль, «грусть-тоску», но стоит заснуть и проснуться – она просыпается с тобою вместе. ПИСАТЕЛЬСТВО
– вновь и вновь воспроизводимая метафора смысла жизни: воплощаемая на бумаге религиозная надежда, что все дорогое нам не пропадает бесследно, что всему есть не конец, а итог и гармония, и они вечны, – к другим искусствам, конечно, это тоже в разной мере относится.
• ...И что писательство – «трудолюбивая праздность» (Гете) – это конечно так. Это (в идеале) даваемый себе труд думать о том, о чем позволяет не думать всякий другой труд. • ...Алкоголики, «трудоголики» (ходит сейчас такое словцо), и – художники. Первым иллюзию смысла дает отравленное тело, вторым смысл жизни заменяет опьянение целью, третьих опьяняет она сама. • Если учесть, что человеческий род отличает способность накопления и передачи опыта, писательство – самая человеческая деятельность изо всех видов человеческой деятельности. ПЛОДОВИТОСТЬ
(обозначение этого свойства писателя или художника термином, ассоциирующимся с представлением о рождающихся кроликах, скорее, чем слонах) – обычное следствие найденного метода, типового подхода: стиля, своего или усвоенного, направления, тенденции и т.п. • «Набить руку» – некоторый эрзац «найти себя». • «Здравствуй, брат, писать очень трудно!»
• Плодовит тот, кто «сел на своего конька», – а до того, значит, этого конька обнаружил. Но ирония не случайна. Плохо то, что повадки «конька» стали слишком узнаваемы, а значит, не всадник им управляет, а он всадником.
– охота продолжать речь там, где, для себя, уже мог бы ограничиться «и т.д.». ПЛОДОТВОРНОСТЬ
– способность (идеи, метода) приносить какие-то результаты; способность приносить значимые результаты, – взгляд Гете, что «истина – это плодотворность», будто приравнивает первое ко второму.
– адекватность метода;
А вот еще своего рода плодотворность – – способность плодить эпигонов, вероятно, обусловленная легкостью в подражании или применении в сочетании с гарантированным успехом у публики. • «Истина – это плодотворность».
• Между прочим: самым плодотворным методом в познании оказался метод естественнонаучный – экспериментально-индуктивный. А самым неплодотворным, если не ошибаюсь, «мистический»; даже если ему верить, этот метод, во-первых, неперенимаем, – то есть не вполне метод, – а во-вторых, какими бы чудесными ни были его результаты, за ними уже ничего не следует и умы они скорее парализуют, чем стимулируют к дальнейшему поиску. • Эта идея (что истина – плодотворность) не препятствует в праве называться истинами и заблуждениям – которые, кажется, бывают исключительно плодотворны. Действительно, как бы важно ни было их преодолевать, в более широком плане заблуждения играют столь важную роль рабочих гипотез... Заблуждения бывают плодотворны и в смысле способности плодить фанатиков, – тогда они называются «идеями» (идеологиями) и их значимость определяется отнюдь не отношением к истине, – но это тема другая. • Наверное, так: истинное можно распознать по его плодотворности. Истинное – это плодотворное, то есть открывающее новые пути к поиску Истины. ПЛЮРАЛИЗМ
противоположное тоталитаризму и даже только авторитаризму – – правовая, а не идеологическая система, то есть такая, в которой мировоззрение человека является его частным делом; демократическая, а не авторитарная система, в которой ответственность за судьбу государства не сосредотачивается в руках одной какой-то силы, – последнее составляет естественное дополнение и гарант первого. ПОБЕДА
– переносный смысл: достижение трудной цели;
последнее предполагает наличие правил, при которых победа засчитывается «юридически», без того, чтобы соперник был разбит и как личность. В прежние времена так не умели – даже в спорте; кулачный бой у древних греков должен был закончиться не раньше, чем он кончался для кого-то естественно, то есть очень плохо, а у майя проигравших в безобидную игру, вроде баскетбола, считалось необходимым казнить.
– овладение чем-то, чем пытаются овладеть и другие, но что достаться может лишь кому-то одному. – Игра-состязание искусственно создает эту ситуацию, очень уж, видно, захватывающую человеческое существо: в качестве безусловно-вожделенного объявляется что угодно, например попадание шайбы в сетку – и страсти закипают. • Победа – будто от «беда»; победить – вроде «предельно набедокурить». Но что тогда значит «убедить»? Тоже, выходит, чего-то дорогого кого-то лишить, настояв на своем?
• Победа – то, что называется «убеждение силой». Война – это такой «поиск истины».
ПОВЕДЕНИЕ
– «повадка», «повадки»: определенный способ действовать в определенных ситуациях, характеризующий вид или особь;
то есть повадка характеризует особь или даже целый вид, а поведение – личность; или так: поведение характеризует особь в личности – которая больше особи ровно на бесконечность, поскольку включает в себя свободу, – а также многое другое, такое, что невозможно описать однозначно.
• Даже если внешний, научный подход восторжествует и соотношения того, что у человека «на входе» и что у него «на выходе» (воздействия и реакции) будут установлены и формализованы – даже если! – живая психология будет продолжать интересоваться тем, что внутри, как раз между «входом» и «выходом». • Синоним «повадки» – «манера», но за исключением манеры творческой. Обычное словоупотребление, как видим, не рассматривает творчество «бихевиористски», как разновидность поведения. • Поведение – наш рассказ о себе.
• Разница между повадкой и поведением – это разница между тем, что можно в нас подсмотреть, и тем, что показываем мы сами.
ПОВЕРХНОСТНОСТЬ
как она проявляется с чисто логической стороны, сказать слишком трудно. Возможно, она в том, чтобы – – не видеть за последовательностью закономерности, за закономерностью – действующей причины; но и наоборот – воображать, что познал причину, когда едва можно подозревать какую-то закономерность, или быть уверенным в наличии закономерности, завидев лишь ряд случайных фактов, – поверхностность первого рода избегает заблуждений, второго – непрерывно западает в них. В общем, поверхностность – один из синонимов глупости, относительно которой никогда не знаешь, где и как она ошибется, что именно «сделает не так». Но – есть нюанс. Поверхностность – – глупость, но как бы добровольная: не недостаток ума, а изъян характера. Иначе, глупость, определяющаяся ленью или нежеланием думать; равнодушие, объясняемое страхом переживать. А может – поверив ей самой – – такая мудрость, умение не загружать голову и душу сверх целесообразности, вопрос в том, в чем видеть целесообразность и как определить ее меру. – Между прочим, количество крылатых словечек, афоризмов этой мудрости, свидетельствует о ее особой признанности и ценимости. Например: «не ломать голову», «не толочь воду в ступе», «не вариться в собственном соку» (вариант – в г...), «не смотреть в свой пупок», «не занудствовать», «не портить себе кровь» и т.д. • Как свойство характера, поверхностность – глупость, которая кажется исправимой, и, конечно, исправима – на какие-то миги: как бывает «исправим» характер.
• Поверхностность не заблуждается, потому что именно блуждать больше всего и не любит, и потому она всегда в плену – не заблуждений, а – иллюзий. • Поверхностных выручает интуиция – кстати, обычный предмет их гордости, – собственная несознаваемая глубина. Выходит, поверхностные хранят в себе сокровища, которые отнюдь не стремятся рассмотреть поближе: недостаток элементарного любопытства.
– наивное, примитивизирующее резонерство, – мы вернулись тут к первым определениям, различавшим поверхностность, не имеющую суждений, от поверхностности самих суждений. • Поверхностность, любая, в первую очередь заявляет о себе в нелюбви и недоверии к рефлексии. Но ничто главное в жизни не может быть понято человеком глубже, чем он понят собою сам.
– это и есть неспособность к рефлексии, потому что глубина понимания всего главного измеряется вглубь нашего Я. • Поверхностность естественно социализирована – ей ничего не остается, как безотчетно держаться каких-то распространенных мнений, либо, в лучшем случае, какие-то мнения себе по вкусу выбирать. При этом сама поверхностность будет считать поверхностным, напротив, всякое индивидуальное мнение – как не имеющее под собой достаточно солидной «социальной базы», как всякого рода «отсебятину». • «Салонный дебил» (есть такой психиатрический термин). – Да, светская жизнь представляет дебилу исключительные возможности казаться не хуже других – услышал в одном месте, повторил в другом, в масть – хорошо, не в масть – сочтут за свое мнение, которое ведь, если не надоедать аргументацией, для разнообразия даже необходимо. • В отличие от глубины, стремящийся удовлетворить интерес к предмету, поверхностность жаждет, чтобы ее интерес возбуждали. (Свойство экстравертивности, представляющей собою ученый синоним поверхностности, – следствие того, что впечатления недостаточно долго «камертонят» в душе, и их не хватает.) • В XIX веке ни одно впечатление не могло удержаться в сознании молодого человека дольше, чем час с четвертью, – цифра Розанова. – Счастливое время! Кто бы сейчас оценил этот срок больше, чем в минуту с четвертью! • Поверхностности противостоит глубина. То есть: серьезность, проницательность, чуткость, искренность, оригинальность – все... К счастью, редко кому удается оставаться поверхностным во всем и всегда. И еще люди бывают – талантливыми, то есть глубокими в чем-то особом вопреки даже собственным установкам. ПОДВИГ
(не повторяя сказанного о героизме и мужестве) – доброе дело такой трудности, что никем никому не может вменяться в обязанность, – откуда и ироническое, пародирующее значение «подвига» – «дело, удивляющее своей трудностью, но в котором ни у кого не было нужды». • «В жизни, – как сказано, – всегда есть место подвигу». Особо часто это место – презираемое, вот почему мечтающим найти это место из тщеславия так сложно его найти. • Дерзость – это «нахальный героизм». • Подвиг – воистину «личное дело»: это долг, который личность может ощутить, но которым не может быть никому обязана. • Люди, совершившие подвиг, обычно расценивают его, как только свой исполненный долг: видимо, это люди, исключительно четко слышащие голос совести, а ведь если точно знаешь, в чем в данной ситуации состоит добро, то уж чувствуешь и свою ответственность за него.
подвиг – это долг, потребовавший всего.
ПОДЛИННОСТЬ
(не касаясь трагикомической этимологии «подлинного», «подноготного»...) – соответствие вещи тому, за что ее принимают или выдают. Откуда – соответствие наших проявлений нашей сущности; хотя слово монополизировано теми, кто «существование» ставит впереди «сущности», именно о сущности-то и должна идти речь; Я невозможно сделать, то будет, по определению, фальшь; но Я должно быть и оставаться собою во всем, и это – подлинность. Нельзя, в самом деле, и помыслить какую-то подлинность, не имея в виду самого подлинника!
– честность перед собой и соответственно перед другими во всех твоих проявлениях – что для человека как существа социального, определяющегося в значительной мере извне, составляет трудность не только нравственную, но и, так сказать, гносеологическую, требует не только доброй воли, но и таланта... Подлинность есть искренность и оригинальность (ибо оригинальность ничего в себе не содержит другого, кроме искренности, только в это не так легко поверить); она есть свой, а не модный, элитарный или показной вкус, свое, а не принятое или, напротив, ищущее удивить необычностью поведение.
– это подлинность в добре. Так что призыв к подлинности отнюдь не значит (хотя многие рады видеть в нем именно такой смысл) – «лучше быть подлинным, чем добрым», – он значит другое: будь подлинно добрым, думай и заботься лишь о подлинном смысле своих поступков. Не прячься за тем, что считается правильным, но твоя-то совесть судит иначе, будь в своем добре честным. «Лучше быть подлинным, чем правильным; лучше быть подлинным, чем кому-то приятным» – вот – точные формулы; они преобразуются в такую: «надо быть подлинно добрым, и что это значит в каждом конкретном случае – спроси у себя, и действуй соответственно». • Считают, что низшие стремления обладают в нас большей энергией, чем высшие. – В значительной мере так оно потому, что в сфере высших стремлений мы чаще ошибаемся в свойственном и несвойственном себе. «Найти себя» – это найти свою дорогу в этой сфере высших стремлений, так, чтобы не принуждать себя к ней, а чтобы она сама тебя принуждала, звала – как ежедневная охота есть или пить. • Что мешает человеку быть во всем подлинным? Казалось бы, это то, что должно ему даваться проще всего?..
подлинность – это подлинность в подлинно человеческом. • Быть подлинным действительно бывает легче всего, только нас по каким-то причинам это не устраивает.
• Подлинность достигается в конце многих усилий безо всяких усилий. • Лец: «мой мозг был слишком утомлен для того, чтобы создать ложную идею». – Напряжения требует фальшь – вот ведь и «детектор лжи» реагирует на ложь, а не на правду, – а прорыв к подлинности – это с облегчением от этой фальши отречься. • Подлинность – это одна из таких «открытых дверей», в которую «ломятся», или «ларчиков», которые «просто открываются», безо всяких ключей, – природа ее труднодоступности. • У людей, не умеющих ни в чем быть собой, необходимым проявлением подлинности является – шараханье из стороны в сторону. • Задача нашей подлинности в том, чтобы «выбирать себя» верно еще до того, как убедишься, что себя не выбираешь. • Подлинность и непосредственность. – В непосредственности есть, конечно, какая-то подлинность – «непосредственная» же, – но сама подлинность больше непосредственности. Первая реакция не врет в том лишь, что она существует. Взвешенная реакция может и врать, но только она и может и призвана сказать всю правду, полную правду.
• «Подлинный» – типовая похвала; «подлинный художник», «подлинный патриот». То есть художник или патриот не потому, что им за это платят. Видно, это считается большой редкостью, если только не притворяться художником, патриотом, а быть ими – уже заслуга. • Подлинность и искусство. – На одно произведение искусства приходятся тысячи произведений, изображающих произведения искусства; но из этих тысяч многие сделаны с таким тонким пониманием искусства, что уж и сами – искусство. Способности в искусстве – это способность его имитации; талант же – это подлинность в нем. • Блаженна глупость, говорит Эразм Роттердамский, – вот хотя бы потому, что позволяет радоваться стекляшкам вместо настоящих драгоценностей... Но, смотря более глубоко, только глупость и воображает, что камни есть ценность в себе, что «настоящие» камни более настоящие, чем другие, и что всегда красивее стекла. Радоваться, предварительно справившись о цене – вот уж глупость из глупостей! Блаженна глупость, выдвинувшая идею такой ценности; дороговизна – слишком удобная замена ценности подлинной.
Подлинность – это способность чувствовать (красоту, истину, добро) и смелость судить адекватно своему чувству. ПОДЛОСТЬ
то же, что низость, и по сути (недозволенный прием) и этимологически (свойство «подлых», «низкого происхождения»); но все же – – «равнодушие к чести» (Кант), – неспособность поставить честь выше выгод. Эксплуатация собственного ничтожества. – Хотя честь – понятие довольно-таки сомнительное, архаическое, но от аморальности вообще подлость все-таки отличает именно генетическое родство «подлости» как противоположного «чести». Кроме того, в современном смысле подлость-поступок включает в себя и какое-то вероломство, так что подлость – – нарушение негласного морального договора: с каждым невооруженным встречным цивилизованный человек вступает в отношения моральные, заключает еще до первых слов «договор о мире», – а подлый, подобно дикарю, напротив, остается в состоянии войны (той самой «войны всех со всеми»), причем, обеспечивая себе фактор внезапности, не предупреждает об этом. Подлость – вероломство, верхний предел ее – коварство. • Подлый человек – это человек, которому позволено больше других, на том основании, что он хуже других. • Подлец – кто совершает подлости сознательно... тогда как приличному человеку требуется для этого какая-то доля самообмана. • Сама себя подлость осмысляет, как практицизм, или трезвость, или здравость, или даже как ум. А то и как такую искренность: «каждый бы рад поступать так, как я, только трусит или лицемерит».
• Подлость, как философская концепция: материализм. «Что бы кто ни говорил, первично у всех материальное». Образовав идеологию, эта подлость порождала и своих идеалистов-фанатиков. • В. Шойхер: «подлецов немного, но их всегда хватает». ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ
– род мнительности, страх чьих-то скрытых дурных намерений; страх перед людьми, осложненный психологической фантазией (фантазией, расцветающей на почве знания о свободе и непредсказуемости всякого человеческого Я); легкая форма бреда отношения;
и в этом случае называемая подозрительностью, а если добрые – доверчивостью. Каждый подозрителен по-своему: подозревает в другом себе свойственное. • Без доверия нельзя, то есть, от риска никуда не деться. Потому-то подозрительность заразна, прилипчива. • Если корысть считать единственно возможной ценностью, поневоле будешь подозрителен: слишком многое придется разоблачать и развенчивать. Но корыстному слишком трудно считать иначе, ведь корысть – его кругозор. • Подозрительностью, конечно, первым делом порочат самих себя; в особенности, если она осложнена еще и глупостью. • Подозрительные воспринимают мир, как нечто враждебное, доверчивые – как дружелюбное. И та и другая установки эгоцентричны по-своему (ведь миру, скорее, до нас дела нет). • Подозрительность: либо подлость – либо сложность, плюс трусость. • Подозрительные нередко обладают психологическим даром.
• Совесть подозрительна. • Подозрительный напряженно-внимателен. А невнимательный бывает подозрителен припадками. • Нет подозрительного, не обжегшегося бы когда-то на доверии. «Поручителю – горе» (Фалес). Но все-таки подозрительные родятся не от доверчивых, хотя сами, как правило, утверждают именно это и свято в это верят, – нет, и то и другое вполне неисправимо. Просто без какого-то доверия невозможно и шагу ступить, ну, и кто-нибудь этим да воспользуется. • Подозрительность как свойство вызывать подозрение. – Видимо, манера человека, вознамерившегося сделать ближнему добро, похожа на манеру затеявшего какую-то подлость: подозрительна. • ...У добрых поступков и у злых поступков причины телеологические, причины цели, – в них главное, для чего, а не почему. «Всякое даяние благо»: не ищите под каждым добром его изнанку, «подлинные причины» – если человек хочет добра, причина – добро и только. (С моральной стороны, хотя и не с психологической...) • Кто-то хочет вам добра, которое для вас, однако, добром не является. Кто-то хочет вам добра, которое, однако, для него самого добром не является (вероятнее всего, в этом случае, так же и для вас). – Ситуации неприятные, разгадать которые – еще не значит проявить подозрительность, если только не выказать при этом раздражения или мстительности.
• Подозрительность бывает – как бы сказать? – права и тогда, когда не права; или, лучше, не права и тогда, когда права. Как часто она разгадывает неумышленное, неосознанное, видит злой умысел там, где его не чает сам злоумышленник. Фрейдизм – вот школа такой подозрительности, это искусство «подозревать в подсознательном», раскапывать несправедливые, в отношении подозреваемого, правды, цепляясь за сны, нечаянные поступки да оговорки... «Подозрительность – это дурно применяемый психологизм.» • ...А есть еще явление: массовая подозрительность.
ПОДРАЖАНИЕ
(кроме смыслов «мимесис», «подражание природе», а также «стилизация») – влияние, не ассимилированное личностью, «непереваренное влияние»; вторичность, неоригинальность, – такое подражание может быть двух типов, одно неискреннее, другое искреннее – – вид притворства, выдавание себя в своих произведениях за кого-то, по причине отсутствия собственного лица;
то есть одни подражают образцу, другие, как и положено – «природе», но с чужой помощью. • Бесполезно советовать – «не подражай»: это лучшее, что подражатель может сделать. Хуже будет, если он научится маскировать свою подражательность. • Скорее являет собою проблему неоригинальность, чем оригинальность: удивительная возможность смотреть на мир чужими, а не собственными глазами.
Подражание – это заимствование частичной слепоты к пестрящему многообразию мира, которая естественна у прозревшего к чему-то своему первопроходца, а заимствующему только и позволяет что-то в этом многообразии различать. • Подражание заимствует характерное – это такое пародирование без юмора, иногда, по этой самой причине, очень жестокое. Развенчивающее. • Подражание бывает свободнее оригинальности, оно может следовать тому или другому, у него «сердце не болит», тогда как оригинальный сам себе равен и другим быть не может, искренность – одна.
• Уточняя предыдущее. – Оригинал свободен в прокладывании пути – как тот, кто этот путь своими глазами видит; свободен и потому, конечно, что это его собственный путь, другого ему не надо. Зато подражатель свободен в выборе – если не самого пути, то поводыря. • Духом, сутью подражатель не связан – и худо, когда он сам это обнаруживает: смело сочетая несочетаемое, он научается нравиться... оригинальностью. • Подражатель часто выступает посредником между оригиналом и публикой; он мастерит свои поделки «в том же духе», но со специальной задачей угодить; это своего рода популяризатор. • Подражание и стиль. – Стиль – это, напомню, устоявшееся характерное, ставшее пригодным для перенимания; характерное, как метод. Но если подражание – это перенимание чьего-то индивидуального метода, то стиль – это метод общепризнанный. Стилизация – нарочитое применение стиля.
• Талантливый учит видеть, бездарный – странное дело – учит не видеть. Гипноз таланта открывает глаза, а бездарности – усыпляет. Идешь с выставки не-художника, и так все и воспринимаешь – без цвета, без жизни – и не знаешь, как избавиться от этого серого наваждения. • Есть влияния, которые отвлекают нас от самих себя, и есть такие, что нас, нам самим, открывают. Соответственно и подражание – либо чей-то гипноз, либо школа. От первого мы освобождаемся (или нет), второе перерастаем (или нет).
• Налицо подражание кому-то – значит, влияние недостаточно глубоко.
• Написанное или нарисованное «в подражание» – не подражание, ясно, а стилизация. Подражание-то невольно, – – это исчерпываемость твоего взгляда более острым или глубоким взглядом другого. Отсюда видно, как получается, что многие начавшие с подражания «врастают» со зрелостью в оригинальность: взгляд их поначалу будто и исчерпывался уже виденным, а все-таки в самом подражании был свой – искренний. • ...Вообще, едва ли не всякое развитие начинается с подражания. С обучения самому себе на чьем-то примере. Сначала – «яйца» какой-то «курицы», потом «курица», о которой кто-то помнит, чьим она была «яйцом». • Влияние бывает вроде пробоины, в которую хлынет вдруг не находивший себе выхода талант. Так что наблюдатель не успевает оглянуться – да и поверить – как из восторженного подобострастия возникает личность.
• ...Манеры, положим, разные, но истина одна и красота одна.
• Если произведение вызывает в вас сочувствие, то, по крайней мере для вас, оно подлинно – вопрос, подражательно оно или оригинально, теряет смысл.
• Повторяться – это подражать себе: всего лишь подражать. • «Неподражаемо» – замечательная похвала. «Оригинально и подлинно до такой степени, в каждом штрихе, что даже само себя ни в чем не повторяет». ПОДСОЗНАНИЕ
(подсознание, подсознательное, бессознательное) – автономия несознаваемого в нас; наше неконтролируемое и, как выяснилось, активное и едва ли не самодостаточное существо. • Автономия – самоуправление, своя жизнь по своим законам. Обнаруживается эта автономия подсознания всегда как чудо, как какой-то трюк. Ныне в это чудо Фрейд заставил поверить. • Живое научилось действовать еще до того, как оно научилось мыслить, сознавать, – так что, на самом-то деле, странно было бы, если бы несознаваемое и в мыслящем существе не сохранило своей автономии. • Толстой: «почему под-, а не внесознательное?»
• «Утро вечера мудренее». – Не то чтобы утром просыпаешься с готовым решением или формулой – но утром легче их находишь. Подсознательное проделывает свою работу, с точки зрения сознания подготовительную, а с собственной, видимо, вполне достаточную. Ведь для того, чтобы влиять и даже прямо заставлять нас действовать, подсознание отнюдь не обязательно нуждается в этом посреднике – в сознании.
• Отдых – это переключение. То есть настоящий отдых не учит, а разучивает. Но кто и отдыхая и развлекаясь не может перестать хотеть того, чего добивался за работой – того перерывы приближают к цели прыжками, заменяя долгое упорное к ней шаганье. «Конек-Горбунок» – это подсознательное, которому отдых препоручает работу. • «Повторение – мать учения». Во-первых, оно «мать» запоминания, во-вторых, навыка, а в третьих – и главное – «мать» понимания: дело не в самих повторениях, а в том, что между ними: необходимы перерывы, чтобы включать в дело подсознание.
• Подсознательное и память. – Помнимое хранится и перерабатывается в подсознании. Забытое тоже хранится – в памяти самого подсознания. И тоже не лежит мертвым грузом. Можно сказать, что память – это подсознание и есть, но только не наоборот, уж слишком плоско мы привыкли понимать память. • Сознание – это активное участие Я в чем-то из того, что с ним происходит; подсознание же – вся сумма этих превращений Я. И дико думать, что преобразования эти могли бы не иметь своей необходимости, логики, законов. • Царство подсознательного – сон, а бодрствование – частичное разделение его власти с сознательным: это готовность считаться с реальностью. • Очень большая сосредоточенность напоминает сон и даже переходит в сон (как состояние задумчивости не отличишь от бездумного оцепенения), она – полный контакт с подсознательным.
• Почему мы отличаем явь от сна, хотя и сон, во сне, воспринимаем как реальность? Просто потому, что просыпаемся мы к одной и той же реальности, а засыпаем к разным. Явь – «то, что снится всего регулярнее».
• Сумасшествие: неосознанное не только автономное, но агрессивное, узурпирующее власть сознания. «Агрессивный сепаратизм» фрагментов Я, раскалывающий психику или подчиняющий ее всю. • У животных также, конечно, есть сознание и подсознание: отличают же они реальность от снов (которые видят, и, если сон был тревожным, проснувшись, не сомневаются, что явь не сон – скоро успокаиваются). • Подсознание – это «субъективная реальность».
• Процесс моего размышления о предметах состоит в том, что я спрашиваю себя, что я «в душе» о них думаю, и, подстегивая ответ, только призываю себя ко все большей и большей искренности. • Подлинное – это такое, с чем согласно и твое подсознательное. Такое, о котором и подсознательно знаешь: правда. Подсознательное: та самая «глубина души». • Думает сознание так же «подсознательно», – само оно лишь пожинает урожай. Мысль – видимый результат процесса, протекающего самопроизвольно, в тайне. • Подсознание «думает» только о том, о чем само хочет думать, и принудить его ни к чему нельзя. – Мыслитель – тот, кого действительно волнует то, о чем он мыслит, и потому его внутреннее существо мыслит именно об этом. • «Лучшие мысли мы находим, подыскивая слово» (Жубер) – то есть лучшие мысли в подсознании и давно готовы, они не возникают по заказу, и сознанию надо лишь оформить их в логику, в слова. • О том, что что-то где-то случилось, если это достаточно глубоко нас задевает, знает наше подсознание. Известиям предшествуют сны, а иногда не находишь себе места – и нащупываешь: что-то с работой? что-то с близкими? еще что-то?.. Иногда, конечно, и ощущаешь подъем, и также нащупываешь... Сознание же может этого голоса подсознания и не слышать, точнее, может его не расслышать или принять за голос разыгравшегося воображения; а еще вариант – сознание может «поменять знак», отреагировать, например, на слишком тревожное приступом беспечности. Будто радуясь – «а я еще не знаю, для меня еще ничего не случилось...»
• Подсознание знает правду и говорит ее, если только ее действительно желают слышать. • Подсознательное, истина и «исполнение желания». – Да, подсознательное так именно решает наши проблемы, как мы сами хотим, чтобы они были решены: создает иллюзии, если нас устраивают иллюзии, рассеивает их, если они нас не устраивают...
• Возвращаясь к теме мыслителя. – Философ – тот, чья корысть – истина (для которого самая горькая истина – «в его интересах»), так что ему нашептывает истину даже его подсознание. • Сознание есть участие в процессах подсознательного – ясное дело, не могущее их собой ни заменить, ни хотя бы исчерпать.
• Как не всеми своими органами мы можем командовать – у творца не было уверенности в том, что мы всегда распорядимся ими себе на пользу, – так и подсознательное создано им представляющим для сознания трудность, а в основном и тайну. • ...И опять: почему сознание не знает того, что у него в подсознании, а может лишь выуживать из него или обнаруживать его действия post factum? Будь иначе, о подсознании можно было бы и не говорить, – так что вопрос надо переформулировать следующим образом: зачем нужно, чтобы что-то в нас, не доходя до осознания, могло проявляться самостоятельно? – Это предоставленная инстинкту возможность поправлять наши сознательные акции, ведь сознанию свойственно ошибаться. А самому сознанию, со своей стороны, тоже лучше не о всем в себе знать, иметь свое подсознание, которого оно могло бы и не слышать – ведь свойственно ошибаться и инстинкту.
• Поведение управляется, в основном, подсознанием, а не сознанием, так что даже сугубо сознательные поступки, так сказать, в своем «подсознательном исполнении» могут полностью противоречить своему замыслу. – Комплименты то и дело отдают колкостями, услуги оказываются так, что ими никак не воспользуешься, жертвы терзают, и т.д. • «Вредность» – мелкое пакостничество подсознательного, с которым, как ему кажется, не хотят считаться. • Очень опасно не верить в подсознательное – в то например, что твое поведение могут определять вместе с явными мотивами самому тебе неизвестные. Запретить себе всяческое «самокопание», «мелочность», «занудство» – и кто-то познакомится с тобою таким, что – что останется и в это не поверить. • Что плохой человек сделает сознательно, хороший сделает потому, что уверен, что ни на что подобное просто не способен. • Не «подсознание – это хищный зверь», а (это принципиально) живут в нас самые разные звери, и хищного мы стараемся не допускать до сознания. • «Коллективное бессознательное» – по-моему, фантазия. Но как образ, как наглядность эта идея вполне годится – ведь все мы принадлежим к одному виду, «все мы люди» и притом «человек – животное общественное». «Наше стадное подсознательное».
• Восприятие принадлежит подсознательному в первую очередь. Воспринимать «объективно» – не значит, конечно, сразу воспринимать сознанием, это значит не быть слепым и глухим к тому, что тебе не нравится. • Совесть и подсознание. – Совесть – со-весть, со-ведение, рефлексия, – то есть будто бы целиком принадлежит сознанию. Но само сознание целиком себе не принадлежит, соответственно и совесть. Если о правде сознание почему-либо не желает слышать, совесть говорит в этом случае из подсознания, не-весть из каких глубин.
• Подсознательное «исполнение желания» и совесть. – Расшифровав сон или оговорку, мы можем себе ужаснуться. Как можно иметь такие желания! – Но желаний много, и наше подлинное желание – равнодействующая их всех, из которых одним может быть стыдно за другие; пусть даже то, что мы от самих себя прячем, неизбывно, но почему нужно считать это основным в себе? Зло в желаниях – это как бы ошибка; невозможно не ошибаться, но важно, выруливаем ли мы в конце концов к истине.
• Подсознание – это наше внутреннее животное. Посмотрите на свою собаку: разве это так страшно? • Для сознания, наше Я есть часть мира, выкраивающее себе какие-то островки независимости от него. Для подсознания, напротив, мир есть часть нашего персонального универсума, хотя далеко не во всем подвластная ему. Подсознание – эгоцентрик, это правда, но это еще не значит – злодей, и даже не значит – эгоист. К тому же, «в подсознании» самого этого эгоцентрика – сознание...
• Юмор – это разрешение своему подсознательному проявляться максимально безобидно и его радость от своего раскрепощения.
• Подсознательное мыслит ассоциациями, а разве ассоциации имеют какое-то отношение к правде?.. А мы здесь твердим, что подсознание имеет доступ к правде, да такой, которого не имеет сознание?..
ПОДЧИНЕНИЕ
(«подчиненность» значило бы то же, что зависимость – очень богатая тема; так же, впрочем, как «авторитет» или «иерархия»; здесь есть необходимость коснуться их снова) – отчуждение личности, способ принадлежать иерархии (хотя бы из двух человек), или разделять ее идеологию. Что значит – признание права силы над твоим разумением, ведь подчинение разума разуму – не подчинение, а убеждение; подчинение воли воле, минуя разум – гипноз, вопреки разуму – просто насилие. Подчинение иррационально, это, скорее, культ... Если же попытаться найти в нем что-то рациональное, получится – – следование хотя и не тому, что считаешь разумным, но тому, чему считаешь разумнее всего следовать в видах собственного благополучия или сохранности. Вариант: следование какому-то заведенному порядку несмотря на то, что мыслим порядок и более разумный – поскольку хоть какой-то порядок разумнее его отсутствия (один из источников нравственных коллизий в жизни разумного человека в бесчеловечных системах. – Кстати, – что касается людей не слишком разумных, – именно поведение масс в бесчеловечных системах ярче всего демонстрирует недостаточность рационалистического понимания подчиненности: оно не в силах объяснить примеров самопожертвования, на которое оказались способными, скажем, подданные добиваемого «третьего рейха»...)
– замена личной ответственности ответственностью персональной, или, иначе, замена совести страхом. – У кого-то и отношение к Богу – страх: «Божий страх». А может быть, затрудняясь определить совесть для тех, кто знал только страх, уточнением «Божий» и тщились донести различие: «как бы страх, но особый – Божий»... Преодолевая рационализм этих замечаний, скажем: «Божий страх» есть, видимо, не просто страх и не просто совесть, а формула культа: восторженное подчинение, препоручение личности трансцендентному. • «...Способ разделять идеологию». – Да, иного способа разделять идеологию, кроме подчинения, быть не может, идеология ведь вменяет себя в долг. • Истина не тиранит и не подчиняет, как бы, может быть, ни бывала неприятна – она предоставляет каждому убеждаться в ней лично. Тиранит или подчиняет сила, даже если стоит на стороне какой-то правды – именно личное она и отрицает.
• ...Именно по тому, как самозабвенно человек командует, и видишь, что он рожден подчиняться: личность не может попирать личность. Наполеон прав. • Воля – это сила плюс еще что-то: это что-то – ее, силы, обаяние, или заложенный в людях инстинкт повиновения. (Стадный инстинкт – комплекс власть-подчинение.) • ...Ищут ведь даже не лидера – ищут самой возможности подчиниться. Если лидера нет, подчиняются безличному «как все». • Слабого можно принудить, ощущающего свою некомпетентность – убедить, а вот подчинить – стадного. Даже если подчиняет не стадо. Дело в том, что разумному способу бытия противостоит коллективный, – либо «человек разумный», либо «животное общественное», то есть способное подавлять в себе собственный разум. • Отдать свое разумение в чьи-то руки – и значит верить, веровать. Всякое такое подчинение религиозно, «всякая власть от Бога»... • Нравственности собственного разумения противостоит нравственность послушания: послушания лицу (например Богу-личности) или – но это уже таит в себе зерно ее разложения, некий зародыш самостоятельности – замещающей лицо норме. • Формализм – разновидность подчиненности, или отчуждения разума. Но отчуждения уже не в пользу лица, а – принципов; которые слепы, и позволяют расцветать в формалисте самой безобразной недобросовестности. Вот в чем и смысл Христовой заповеди каждому религиозно-нравственному человеку – остерегаться фарисейства: правила-то верны, но слепы, и чтобы «не нарушить, но исполнить» – помни, что Бог всевидящ. Послушание так послушание!
• «...Послушание ценится больше, чем все остальные моральные достоинства» (Августин)... Больше того: если его вообще следует ценить, оно становится и единственным моральным достоинством, главным принципом всех прочих. Оно здесь – сама моральность, как и сама вера (которая ведь – не столько от «верить», сколько от «верность», послушание...). • «Опереться можно на то, что оказывает сопротивление». Был бы я верующим, сказал бы: не зря же всевышний и народ себе избрал «жестоковыйный». Но в том и дело, что верующий так ощутить не может. • Разум – «искра Божья»; то есть Бог никак не за пределами разума, Бог – это его предел, абсолют. Но человеческая вера, видящая в разуме грех и ставящая на его место подчинение, полагает Бога даже не сверх-, а не-разумом. • ... «Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Ап. Павел). – Вот чему и подражает всякий деспотизм. ПОЗА
– «делание впечатления» (ясно, в ущерб естественности);
а в выражении «встать в позу» (пришедшем, видимо, из фехтования) – – демонстрация того, что удовлетворение какого-то своего притязания решились считать делом чести, – поза, обычно – гордая поза. • Гордость – это поза достоинства. Но подлинное достоинство, как раз, естественно – категорически чуждо всякой позы. • Некоторые актеры лишь в ролях обходятся без позы (так сказать, чувствуют свое Я лишь в предлагаемых обстоятельствах...). В роли они точно знают, кто они такие. Остальное время приходится себя делать... • Самая эффектная из поз, кажется – это из принципа, на котором строится дело, губить самое дело. Не случайно «пойти на принцип» и «встать в позу» – синонимы. К примеру: в условиях угрозы коммунистического реванша – как нельзя уместней организовать власти «демократическую оппозицию». ПОЗИТИВИЗМ
умонастроение, состоящее примерно в следующем – – «искомая метафизическая истина в том состоит, что сами вопросы о чем-либо подобном не имеют смысла – "псевдовопросы"; спрашивать можно лишь о том, на что можно получить однозначный ответ». Потому с правом существуют только опыт и логика, а миссию философии следует передать науке. (Или же считать философию самоосмыслением логики, – то будет позитивизм «логический».) • ...Но так как любой общий вопрос можно считать до некоторой степени метафизическим, интересоваться в конце концов предписывается лишь феноменологией, только «как»; есть и такая тенденция в позитивизме. • Мой «Словарь» – о значениях слов для нас, – потому и «псевдовопрос» об основании рассматриваемого умонастроения я задаю себе. И приходит в голову уже другой «изм» (которому, кажется, места в обычном интеллигентском словоупотреблении уже не нашлось) – «инструментализм». – «Возможности разума не то что малы, они специфичны, как возможности всякого инструмента; так даже маленьким молотком можно еще надеяться вбить огромный гвоздь, но никаким молотком нельзя пилить. Для метафизики наш разум не предназначен и потому все ее вопросы лишены именно разумного смысла».
• «Философы, – по мнению "логического позитивиста", – либо авторы бессмыслиц, либо борцы с ними». – На самом деле, они авторы осмыслений. Авторы точек зрения. ПОЗИЦИЯ
если не точно то же, что точка зрения или идеология – – твердое знание того, что ты такое – среди других людей; сознание личностного;
Впрочем, бывают ситуации, когда действительно надо принимать чью-то сторону, самому находясь на своей третьей, – нейтралитет может быть и глупостью и подлостью, – но это тема особая. А здесь я клоню лишь к тому, что партийность – одна из возможных позиций, но личная позиция и позиция партийная далеко не одно и то же.
– точка зрения, предопределяемая занимаемым местом в жизни – например, доступными данной социальной группе возможностями обеспечения своего благополучия: не взгляды, определяющие образ жизни, а образ жизни, определяющий взгляды. «Он говорит с позиций рабочего (инженера, крепостного, барина и т.д.)». • «Надо иметь позицию» – это конечно, – но те, кто обращается к ближнему с таким призывом, как правило меньше всего беспокоятся о его личностной идентичности: у них несколько позиций на выбор, а еще обычней, только две – за них или против. • «Нравственная позиция»: позиция нравственности? Одна на всех?
• «Позиция»: в какую сторону мы склонны передергивать факты. • В политике, понимание – это прояснение позиций. И тут, конечно, иметь позицию – уже кое-что понимать. • Чтобы понять, что другой говорит, вернейший прием – догадаться, чего он хочет. «Чем выгодно». Но есть люди, которые – по временам – хотят истины, – здесь этот прием не работает. • Если не чувствуешь, не поймешь, если не имеешь своего отношения, не поймешь: если не имеешь позиции, не поймешь. И все же позиция не должна заменять понимания, достигнутое понимание как бы перерастает позицию. Опыт, который ты приобрел во власти заблуждения и с его позиции, пригодится и тогда, когда это заблуждение изживешь. • Что сначала: позиция или осмысление? Осмыслять-то, вроде, можно лишь с каких-то позиций – значит, сами позиции не обосновываются, и могут быть приняты произвольно? А тогда почему не обзаводиться ими по признаку удобства?..
ПОЗНАВАЕМОЕ – НЕПОЗНАВАЕМОЕ
– что может быть дано в опыте (или же нет);
выражение «это непознаваемо» уже содержит в себе противоречие: раз «это» названо, то, стало быть, какое-то понятие о нем составлено (само называние может быть определено, как минимум интерпретации). Возможно, речь тут о чем-то, чего нам никогда достоверно не узнать по каким-то внешним причинам , просто каком-то «неузнаваемом» – например, нам никогда не будет известно, с кем вчера подрался наш кот в подвале, как, может, и то, как поживают обитатели других галактик. – Но что можно сказать о непознаваемом в принципе? О непостижимом?
непознаваемое – это то в возможном и действительном знаемом, что мы считаем не подлежащим пониманию.
то есть, если отбросить просто «неузнаваемое», область познаваемого та же, что и непознаваемого – весь универсум. Никто от нас ничего не скрывает! • «Все познаваемо» должно означать: «мир для меня есть рассудок». Не ощущение, не чувство... • В наше время познаваемое как будто далеко впереди понятного (релятивистские эффекты). Раньше опыт являл собой наглядность, а теперь он являет чудеса. ПОЗНАНИЕ
тема настолько необъятная, что коснуться ее здесь я рискну только в самых общих чертах. – Начну с того, что познание – это освоение. Или – – опыт освоения субъекта (я, жизни, воли) с противостоящим ему объективным. Но что такое опыт? Урок на будущее. Самый первый опыт я о факте – ознакомление, констатация его, – предвидение, что с чем-то подобным вообще можно столкнуться. Опыт более глубокий – выяснение необходимости этого факта, или иначе его причин, – того, как этот факт мог бы быть предвиден. И опыт вполне завершенный – предвидение следствий. То есть, познание – – это приобретение умения прогнозировать: освоение сферы возможного. Именно: это освоение живым воображаемой сферы, – чем и отличается животное от растения, осваивающего лишь наличное. Дальнейший прогресс живого – это прогресс его воображения, внутри которого в конце концов явилась – уже человеку – способность обозначать и оперировать знаками, мышление.
– «соучастие в творении». «Воспроизведение акта творения». А если у мира нет других глаз, кроме наших – – «пробуждение бытия». • Познание теоретическое и практическое. –
• Эмпирическое познание. – Познание, не признающее внутренний опыт Я заслуживающим доверия, – за исключением ощущений. Соответственно, это познание, открещивающееся от осмысления: лишь констатирующее факты и забывающее о том, что сама констатация факта есть уже констатация какой-то закономерности, то есть, значит, уже осмысление (констатация без осмысления – мычание)... Можно сказать: это познание, не признающее мышления. • Научное познание. – Изощренное эмпирическое: идущее к осмыслению, но только от факта к факту. (Ученый – это философ, знающий цену факта.) • Интуитивное познание. – Познание, не формализующее ни своих методов, ни результатов. Ограничивающееся «очевидно» и «по-видимому», – не обосновывающее первого, поскольку очевидность и составляет предел обоснованности, пункт, где сам рассудок упирается в опыт; не обосновывающее и второго, в готовности предоставить опыту самому его подтвердить или отбросить. В общем, странным образом, все замыкается именно на опыте – так что интуитивное познание есть такой своеобразный нюанс познания эмпирического! • Познание чувственное. – Познание эмпирическое, поскольку оно совпадает с интуитивным. Верящее лишь непосредственному чувству и не формализующее своих результатов. Эстетическое познание (в двух словах буквально). – То же, что чувственное, но со спецификой: фиксирующее свои достижения в образах, – образах воображения. • «Познание нового»: что бы это значило? Не иначе как приобретение новой информации с целью не осмыслять имеющуюся. ПОЗОР
(являть собою зрелище: общественное животное человек не относится к этому равнодушно) – публичное унижение; экзекуция над социальным существом в тебе («торговая казнь»);
• ...А слава, та представляет собою вершину признания твоего социального существа – но и низводит твое личное, лишая тебя, в большей или меньшей степени, сокровенного.
• «Ославить»: опозорить. Слава: вожделенное позорище. • Чем развитей личность, тем меньше для нее значит публичное осуждение (свои одобрение и осуждение значат несравненно больше), и тем больше – позор самой публичности.
• «Никто не может быть опозорен деянием другого» (Шелли).
ПОИСК
(процесс совершения открытия) – особый и, кажется, высший вид творчества: достижение неведомого результата (тогда как собственно творчество – это достижение результата заданного), конечно, хоть результата и неизвестного, но удовлетворяющего критерию нужности или истинности. • ...Вид творчества, при котором вы становитесь не подражателем, а соавтором Творца. (Лучше сказать: не жалким подражателем, а ничтожным соавтором.) • Поиск составляет одну из сильнейших человеческих страстей, о чем свидетельствует хотя бы популярность детективов. • К вопросу, насколько труднее достичь неведомого результата, чем поставленной цели: патентов на открытия в сотни раз меньше, чем на изобретения. • Искусство, конечно, в первую очередь – и поскольку оно всерьез талантливо – поиск, а не изобретение. (Бездарность, напротив, берет изобретательностью.) • «Трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно, если ее там нет». – На то – основной метод поиска, если только не единственный: рабочая гипотеза. Вы предполагаете, что кошка в комнате есть и что ее не видно, потому что она черная. Находя вместо нее черную собаку, вы, может быть, обнаружите, что она вас устраивает даже больше кошки. ПОКЛАДИСТОСТЬ
может, от «поклажа» (положил, и несет), а скорее – «поладистость» (легко поладить); и соответственно означает – – свойство уступать чужим притязаниям, хотя бы и несправедливым – отсутствие характера;
ПОКОЙ
– противоположное суете – возвращение к твоему главному, одна из составляющих того, что, по Пушкину, заменяет не существующее на свете счастье («покой и воля»). Покой и воля – все, что требуется человеку от внешнего мира, чтобы иметь возможность быть собой. ПОКОЛЕНИЕ
– «отцы» и «дети» по отношению друг к другу; возраст, маркирующий какие-то мировоззренческие отличия; возраст принадлежности к определенной эпохе, но суть всего этого – – возраст как клан: со своими кумирами, идеологией, снобизмом и всем полагающимся всякому клану. Взаимонепонимание поколений – это взаимоотталкивание разных снобизмов. «ПОЛ»
означает комплекс проблем, связанных с половой ролью человека: как влияет она на его социальные роли? На характер? Составляет ли относящееся к полу свою особую мораль, или нет? Эти проблемы имеют два противоположных решения: – пол – лишь ситуация, в которую попал человек;
(«Это только ситуация»: «на месте оказавшегося в ней я бы вел себя, наверное, так же».) • «Человечность, мораль и право одни и те же для мужчин и для женщин; но мужчины и женщины находятся в разных ситуациях.»
• «Двойной морали» не должно быть, – должна быть мораль, точная по ситуации.
• Рассматривать пол как ситуацию: что это значит конкретно? С точки зрения человечности, следующее. Ситуация есть то, за что человек не отвечает, соответственно наиболее выгодная ситуация накладывает скорее обязанности, менее выгодная дает право на преимущества. • «Сексизм»: так, по словам одного писателя (Ю. Трифонова), пометили американские студентки фразу «мужчины несли чемоданы, женщины вели за руки детей». – «Сексизм» – очевидно, и есть нежелание видеть, что пол – лишь ситуация. Только в данном случае совершена иная ошибка: речь именно о ситуации, причем лестной скорее для женщин, чем для мужчин. Дети важнее чемоданов! • Если говорить о «ситуации женского пола» в применении к «женскому характеру», то (кроме многого иного): это ситуация, представляющая особые проблемы для самолюбия. • К спорам о том, что могут и чего не могут, что должны и чего не должны мужчина и женщина. – Женщина может все то, что мужчина должен. • Конечно, «женская ситуация» снабдила женщину и какими-то своими приемами в борьбе за существование. Вот, психология – женское оружие. Или, точнее, это женское «поле боя». – Одна из причин особой женской власти над мужчинами – их большая осведомленность в подсознательном (способность к психоанализу): получается, что женщина всегда знает о мужчине что-то такое, о чем тот в себе и не подозревает, – вещь обескураживающая и парализующая волю. («Женская интуиция» – вероятно, и есть эта осведомленность в подсознательном.) • «Мужской ум» и «женский». – Ум, все-таки, пола не имеет – зато, кажется, имеет пол глупость. Мужчины часто будто не знают, что существует такая вещь, как психология: психологические подтексты поступков. А женщины столь же часто не верят в дела и интересы без психологического подтекста.
• Есть-таки факты, к «теории ситуаций» полностью не сводимые: например тот, что девочки играют в куклы, а мальчики в машинки и (увы) в войну. Направления интересов («отношения» и «свершения») – врожденные. • (Никогда раньше я не видел, кажется, чтобы куклы изображали, если не животных, то взрослых людей; сейчас же распространены куклы – эффектные девицы, «Барби». Раньше, значит, девочки играли в матерей, а теперь – в обольстительниц, что ли.) • «Женственность»: надежда встретить в женщине внутренние черты, похожие на ее внешние. • Каждый пол не лишен того, в чем силен другой. (Как, впрочем, и каждый человек.) И что при наличии доброй воли означает взаимодополняемость, при ее отсутствии – несовместимость. • «Пол сильный», «пол прекрасный»: хорошо говорится, – главное наше различие в крупных достоинствах, а не в мелких недостатках. ПОЛЕМИЧНОСТЬ
– свойство ума прозревать свои истины не непосредственно, а отталкиваясь от каких-то заявивших о себе заблуждений; острее чувствовать свое, отталкиваясь от чужеродного, короче говоря, острее чувствовать свое «нет», чем «да», но, все-таки, идти к какому-то утверждению. – Но есть и дурная полемичность (а может, она-то и составляет полемичность в своем собственном смысле) – – свойство все не свое ощущать чужеродным или неверным, при неспособности противопоставить этому что-то свое или то, что представляется истинным; все положительно утверждаемое ощущать как ложное и враждебное. Такое проявление зависимости ума, берущего все свое содержание извне, и притом говорящее ему не «да», а «нет»: жизнь отрицанием. • Утверждает ум – на ощупь, а возражает, видя перед собою цель. Почему критиковать легче. • Из каких-то своих истин-аксиом мы исходим в каждом своем вздохе и не чуем их – глаза ведь смотрят наружу – пока кто-нибудь их не оболжет. Что вообще можно сказать о свете, пока не появится тьма? Слишком уж многое или вообще ничего. Ум должен от чего-то отталкиваться, должен – «отрицать отрицание». • Настоящая гуманитарная мысль вообще не «акция», но и не «функция», а «реакция» (ответ на воздействие). В этом залог ее подлинности. Себя ведь не конструируешь – себя выясняешь, а выясняешь не иначе как по собственным реакциям. • «Все, что мы записываем – отчаянная самозащита» (Фриш). – Это о том же: мысль не акция, а реакция. Только здесь мерещится как раз не подлинность, а нечестность... Что же, и такой взгляд не лишен оснований. Любовь к истине, как я уже говорил – нерасторжимость пристрастия и справедливости. • Полемичность – вторичность. Если только в способности впервые и без посредников ощущать что-то в самом мире удивительным – не различить то же самое «не может быть!».
• Что «глубокое утверждение должно обладать тем свойством, что противоположное утверждение тоже является глубоким» – верно лишь для суждений полемических. Проще было бы сказать – «если возражаешь на что-то, пусть это что-то будет хотя бы достаточно значимым». Но вот утверждения-открытия, то есть наиболее ценные, могут ничему явно не противоречить, а обратные им утверждения быть вполне ничтожными. (Что шарик, скатывающийся по наклонной плоскости, движется с ускорением – оказалось так глубоко! А противоположное этому утверждение Аристотеля, будто такой шарик движется равномерно – просто жалкое.) • Остроту большинству наших высказываний придает скрытое «а не ...», «так, а не этак, как принято думать». Вот то, что теряют книги со временем: когда забывается, что и по какому вопросу было принято думать. ПОЛИТИКА
– сфера отношений человека к обществу из положения над ним (отношения внутри общества называются моралью). Иначе, искусство властвовать: использовать людей как средства к каким-то целям (да, власть и есть использование человека как средства – принцип аморальности). – Здесь, впрочем, надо заметить, что само общество без власти обходиться не может, каждый при определенных условиях готов ей подчиняться, то есть выступать таким средством; так что политик находится вне морали на признанных основаниях – в чем и состоит призвание политика!
– искусство добиваться своего, или, необходимо – – образ поведения, ставящий интересы перед моралью. Искусство эксплуатировать в своих целях все, в том числе и мораль (искусство эксплуатировать собственно мораль называется макиавеллизмом).
– это «искусство пользоваться возможностями», соответственно, согласно знаменитому афоризму, «искусство возможного»: или – а) искусство компромисса, умение ограничиваться частью, чтобы не потерять целое, или – б) искусство ограничиваться в своих целях лишь теми из них, что не повредят собственной карьере политика... • Если вас тошнит от Макиавелли, вас тошнит от политики. • «Искусство добиваться своего». – В этом искусстве одно из важнейших правил – «хвост не должен вертеть собакой» (слышано, по телевизору, от министра Козырева). То есть, решив, что главное и что второстепенное, никогда не позволять в последнем что-нибудь в главном определять. Причем, понятно, моральная сторона дела, даже при полной готовности ее учитывать (кстати, у Козырева эта готовность была) – не «собака», а «хвост». • Политик отличается от прочих людей еще и тем, что лучше оценивает ситуации: на то он и политик, ведь ситуации – не условия только, а само поле его деятельности. Но, наблюдая за фантастическими просчетами политических звезд, хотя бы в оценке своих рейтингов, убеждаешься, что точнее они отнюдь не в прогнозах. Их настоящее знание состоит, видимо, в обратном: прогноз невозможен, всего учесть нельзя и не нужно пытаться, каждая ситуация может самым неожиданным образом измениться. Это и есть самая точная оценка ситуации. Отсюда, политик умеет ждать; когда его планы срываются, он не отчаивается, не теряет надежды, упорен, – а упорство само по себе имеет самые лучшие шансы на победу, имеет, так сказать, самый благоприятный прогноз. • Качества политика: смелость и беспринципность.
• Интриганство, властвование хитростью – политическая жилка. • Принцип политики – цель оправдывает средства. То есть, уточняя: цель оправдывает все средства, которые действительно к ней приводят. Например, если какие-то крутые меры и могли бы привести к цели кратчайшим путем, но рискуют не достичь этого потому, что слишком пугают – тогда цель этих средств не оправдывает. • Добрые цели не могут быть достижимы дурными средствами просто потому, что это уже не будут добрые цели.
• Есть место в политике и морали: где это нужно. Самой подлой политике приходится иногда быть моральной, как самой моральной политике приходится бывать и подлой; это вопрос вернейшего достижения преследуемой цели. (Кстати, политика вообще может ставить перед собой моральную цель; если она захочет добиться ее чего бы то ни стало, ей придется сдавать меньшее ради большего. Сама мораль не может и не должна быть вовсе без политики в этом смысле...) • В политике даже искренность – политика.
• Полагаю, где-нибудь в заведениях, где учат на политиков, наставляют: «совесть отдается последней». Чтобы торговать ею с реальной выгодой, этого нельзя делать тогда, когда есть возможность нажиться на чем-то другом.
• Совесть говорит – «ты должен, и значит ты можешь», политика же – «ты можешь, и значит ты должен, как бы то ни претило твоей совести». В таком смысле выразился в свое время Ленин – «мы можем, а значит должны» (расправиться с церковью под предлогом помощи голодающим). • ...Итак, политика не становится моралью, даже если ставит перед собой моральные цели.
• Политика, твердят, грязь. И если этой грязи не стыдятся, то потому, главным образом, что ее уж приходится ужасаться.
• Жизнь не вытекает из нашей морали, а сталкивается с нею, морали приходится искать в ней место, которое никогда не оказывается ей впору, – и вот тут является необходимость в политике.
• Политика как «все касающееся общественных отношений». – Развитый человек – не то чтобы вне этой политики, он не исчерпывается ей. Так, гуманизм есть нечто большее либерализма, но уж, ясно, и либерализм тоже. – Отдать политике ее минимум каждый обязан морально.
• «Политикой должны управлять расчеты, а расчетами – мораль» (Ж. де Сталь): прекрасно сказано. Пусть будет так и не наоборот; а то моралью вовсю крутят расчеты, извиняемые «политикой». ПОЛИТИКА И МОРАЛЬ
Переход к статье «Политика и мораль»
ПОЛУОБРАЗОВАННОСТЬ, ПОЛУЗНАЙСТВО
но что составляет половину образованности, а что – сто процентов? И главное, в чем особое зло этого явления? Чем полуобразованность хуже необразованности?.. Видимо, полуобразованность – примерно то же, что мещанство (украшающее себя образованностью, до которой по сути ей нет дела). Слово в русском языке довольно давнее. – Более универсальное, полузнайство – самоуверенность «знающих», от которой, как предполагается, их могло бы излечить уже одно только более глубокое знание.
ПОЛЬЗА
тогда как добро – это «способствующее жизни», польза есть только «что-то, содействующее чему-то с чьей-то точки зрения» (В. Кротов): самое строгое определение. – Смотря с обычной для предмета точки зрения моральной, польза – – непременная, но недостаточная составляющая добра: так сказать, добро непосредственное, не задумывающееся о своих более широких или отдаленных перспективах. • Польза – само добро, если не за счет какого-то зла и не ведет к какому-то злу. Едва ли не самый частый пример такой «пользы»: добро подопечному, которым его портят.
Если же взглянуть на пользу с точки зрения «эстетической», то – – это приятное скорее вообще, чем в данную минуту, как доброе – это полезное скорее вообще, чем в данную минуту. ПОНИМАНИЕ
забыв все, что раньше уже говорилось об этом, первое, что приходит в голову – – «это способность прийти к результату другим путем», то есть, точнее, прийти к нему самостоятельно: своим путем.
– усмотрение в знаемом его необходимости, – необходимости, с которой это знаемое нами следует из чего-то, и той, которая следует из него самого (способность прогноза).
– усмотрение в чем-то новом для нас уже известного нам же; сведение к привычному. Далее. Очевидное – это привычное? Или такое, во что рассудок упирается необходимо? Так или иначе, понимание – – усмотрение очевидного. Мы не можем пойти в понимании дальше того, что по-иному представить понимаемое просто не можем. То есть, понимаемое, это и – – обнаружение того, что рассматриваемый феномен существует и в самом тебе (обнаружение архетипического); обнаружение чего-то внешнего, как твоего собственного. Овладение. «Само по себе» предмета, коль скоро мы находим его в себе, – это, наверное, мы сами; такая вот мистика. • «Понять, – есть взгляд, – это суметь воспроизвести». – Во всяком случае, не умеющие понимать действительно учатся воспроизводить – запоминают, – и верят, что в том и состоит понимание. – Вот если б – «воспроизвести по-своему» – тогда определение стало бы точным.
• Плохие студенты формулы «учат», хорошие научаются их выводить; плохим, догоняя хороших, приходится «учить» еще и выводы. «Запоминание к пониманию приближается асимптотически». • «...Воспроизвести» – и остается тайной сама душа предмета. Но «понять» – это, скорее, уметь «произвести». • Высшая степень понимания – умение. Это, будто бы, отбрасывает наше понимание мира к простому приспособлению к нему; ведь что-то умеет в мире и амеба, и растение, – все живое, в том его признак. Но: высшая степень человеческого умения – понимание. • «Биологизируя», можно осмыслить понимание как средство приспособления к среде, средство защиты. Кстати, здесь надо отметить, что защищают и примиряют нас с реальностью не только стопроцентно установленная правда, но и кое-какие версии, а то и неправды. Понимание с нежеланием понимать вперемешку. • Понимание – форма обладания. То есть для кого-то – форма приобретения, для кого-то – овладевания. Кто «приобретает» знания, тот, видно, «обогащает память». Кто ими «овладевает», обогащает ум. • Знаниями «овладевают», а понимание, в той же мере, что мы им, овладевает нами. • Дверь в понимание открывается «на себя». И не так, что каким-то определенным способом каждый может ее открыть, а по принципу «стучите, и откроется», – как благодать. • Воистину, чтобы понять, надо уже каким-то образом понимать; чего нельзя обнаружить в себе, нигде не обнаружишь. («Поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали». И возражение: но ведь каждый захочет, чтобы весь мир пекся исключительно о нем... Если смысл первой максимы ясен, смысл второй сознается с трудом, и наоборот...) • Когда мы не понимаем чего-то в чьих-то трудных рассуждениях, мы не понимаем обычно – о чем он? – но не – как это у него выходит? И момент понимания сопровождается – а! об этом. – Это момент узнавания. • Когда мы говорим: «это слишком сложно», не подразумеваем ли мы – «это не о главном»? То есть: «это неважно, меня это не трогает»? • «Познай самого себя» значит, в нашем контексте, следующее: понимание – это понимание в себе общего всем нам. Понимание какого угодно общего есть обнаружение этого общего, как частного, в Я. • Понимание – по меньшей мере, личная затронутость понимаемым.
• Осмысление – либо процесс понимания, либо, так сказать, его проект, его план. «Личный план».
• Понять чужую мысль, это значит – узнать в ней свою да еще сообразить, как и почему тот ее исковеркал. Или, конечно: какой именно незаметный росток в тебе ему удалось вырастить в это чудное растение.
• Все живое дается уму только в интерпретациях: в приложении к собственному Я. • Понимание у Творца – давание жизни, а человеческое понимание – обнаружение этой жизни в себе: оно – говорит философия – есть переживание.
• «Эстетическое познание». – Лучше звучит – «эстетическое понимание». Не приобретение знаний, а проживание их. • Понимание ничего не прибавляет к известному – кроме прозрения относительно предшествующего и последующего. Оно дает возможность делать выводы: предвидение, малая толика провидения. • Овладеть предметом – научиться пользоваться им. Все понимание, сказал бы верующий, в Боге, а наше «владение» – вроде аренды. • Опытность – это только понимание следствий, для тебя, всем известных вещей. Твоя личная геометрия из таких очевидных аксиом. • Удивление – сознание непонятности, восторг – своего рода понимание. И между ними будто нет разницы! Восторг – понимание тайны (понимание чуда). • Объясняя странное, открываем привычное. Объясняя привычное, открываем чудеса. • «Объяснял, объяснял, пока сам не понял». А то: убеждал, пока сам не усомнился. • Если понятное замыкается, в конце концов, на привычном – а мы-то ждем от него большего – остается заявить, подобно Сократу: «я понимаю только то, что ничего не понимаю». • Наверное, глупо говорить о чем-либо вообще понятном – но лишь о понятном в каких-то отношениях. «Вообще понятное» – это, разве что, не требующее осмысления, да еще то, что пониманию не подлежит, – понимается как-то иначе... Последнее «вообще понятное» называется еще – «непостижимым»... • Если бы было на свете что-нибудь до конца понятное – хотя бы известное! – не осталось бы и тайны бытия. • «Понять до конца» – это равнозначно сотворению. Но человек даже творит, до конца не понимая. • Нам все понятно – обратно пропорционально способности понимать. • По мере того, как науке все большее становится доступным, все менее доступной становится сама наука. – Все, на самом деле, непонятно. И вот кто-то это обнаружил, в чем-то разобрался и в той же мере стал непонятен сам. • ...Они не хотят понимать: так им понятнее. • «Верю, чтобы понимать». – Это: «доверяю, чтобы понять». Или: «восхищаюсь, чтобы постичь». «Надеюсь, что смысл есть – «в темной комнате черная кошка», – иначе не достанет решимости его искать». «Доверяю глазам, чтобы делать выводы; верю очевидному». – Что еще?.. • Привычное, очевидное: ведь это – такая вера. То есть: прогресс понимания – в усовершенствовании того, что в конечном счете принимается на веру.
– отодвигание границ веры. Все более точное определение того, в чем же состоит непонятное (чудо), берущееся как данность. ПОНИМАНИЕ (СОЧУВСТВИЕ)
– приятие ценностей и целей другого, «человек человеку Бог» (пословица, у Спинозы), – то есть, человек для другого – и святыня сам по себе, цель, а не средство, – и – разделяющий его святыни – опора.
понимание – минимум сочувствия, который в нашей воле и потому составляет долг. А максимум понимания – – это согласие с тем пониманием мотивов поведения ближнего, какое сложилось у него самого. Способность понимать другого именно так, как он сам себя хочет понимать. Понимание же «истинных», как нам кажется, его мотивов – называется не пониманием, а «знанием». Что-то вроде «видения насквозь». • О чуждых нам ценностях можно скорее только «знать», иметь представление; «понимать» их – это уж, в какой-то мере, и разделять. Потому «знать» человека – скорее осуждать, «понимать» его – скорее любить. • «Понять – значит простить». «Отказываться понимать» – значит осудить. Ведь собственная интерпретация человеком своих поступков всегда имеет свои основания, – чем глубже мы входим в его обстоятельства, тем мы к ней становимся ближе.
• «Понять – значит простить»: это, вообще говоря, отрицание принципа вменяемости, и даже – свободы воли. И точно то же, что «не судите...». • Грехи есть и за хорошими людьми и за плохими, – но у первых это слабости и просчеты, а у вторых – сами их расчеты и свершения. Последние исходят из своих анти-ценностей, уразуметь которые – значит их ненавидеть, и догадаться-то о которых можно, лишь уже заподозрив и возненавидев.
• Чего с такой страстью ищут: понимания? Или только хорошего отношения? Особой снисходительности? Или, может быть, каких-то исключительных прав?..
• Кто понимания требует, вряд ли хочет, чтобы его понимали правильно. • Путь к взаимному пониманию справедливее и надежнее начинать самому. Как сказал кто-то, понимание – улица с двусторонним движением, – к нам приближаются, когда мы приближаемся. • ...Ты позволяешь себе то-то и то-то, вообще, как ты догадываешься, не слишком позволительное, потому что чувствуешь: тебя тут можно оправдать, это извинительно. Ждешь понимания. – Попытайся же понять тех, от кого рассчитываешь его встретить, и найдешь, возможно, весьма извинительным, если они понимания не проявят! • «Пойми самого себя». – Если хорошо понять себя, надо полагать, за всеми извиняющими твои сомнительные намерения мотивами раскопаешь-таки, снова, запрятанные от собственных глаз требования справедливости – иначе, обнаружишь и другого в себе с его собственными обстоятельствами и правами – и не так уж будешь нуждаться в прощающем понимании. • Немного о супружестве. – Женятся обычно в возрасте, когда даже благоразумие бесполезно проявлять: как решишь задачу, что такое другой, когда сам для себя задача?
• Верное мнение о другом человеке редко кому так уж важно, – зато очень важно, почему-то, определенное мнение.
• «Принцип экономии» – не знаю как в природе, но в нашем понимании ближнего действует точно. Например, знаменитое «сам виноват» как нельзя лучше экономит сострадание. • Человек, склонный выслушивать чужие мысли, приятен всем, но человек, пытающийся говорить другим, для их удовольствия, что, по его мнению, те думают – не приятен никому. • Недоброе понимание – ненависть, поверхностное – презрение. А доброе, конечно, это любовь. • «Понимать музыку» (живопись и т.д.) – это, наверное, понимать язык, на котором они к нам обращаются. В какой-то мере, этот язык есть система условностей, в которой самовыражается данное искусство – семь цветов или только черный и белый, форма без цвета, семь нот, – но и условности требуют того, чтобы их чувствовали. Иначе, ценили. Главное – это язык ценностей: либо красота существует для нас как ценность, либо не существует, тогда мы ее не видим; здесь, тоже, понимать – значит просто любить. • Ценности – это и есть, по сути, наш настоящий язык. При несхожих ценностях мы говорим на разных языках, даже употребляя те же самые слова. Понимание – не столько общие мнения, сколько общие подходы; общий язык общих нам ценностей. ПОНЯТИЕ
– представление о каком угодно явлении в мыслительной, то есть знаковой, форме, – форме, в которой его можно удержать и идентифицировать. Формализованное представление.
например «дерево», «фея», «теорема», материализм», – – всякое поименованное представление. Явление, получившее наименование, или скорее наименование, постулирующее наличие некоего явления. Собственно, работа интеллекта и заключается в именовании: создании понятий и прояснения отношений между ними, результаты которого так же именуются, образуя понятия, – и так без конца.
– выделенное наименованием явление, самим этим актом отчасти интерпретированное, и во всем прочем оставляющее интерпретацию на усмотрение использующего наименование. Так что точки зрения предшествуют не умозаключениям (они должны быть теми же самыми с любой точки зрения), а образованию самих понятий. Не каждому легко будет с этим согласиться, поскольку в большинстве случаев точка зрения здесь о себе ничего не ведает; «на сем стоит и не может иначе», и даже не предполагает, что иначе можно; и в большинстве же случаев она как бы элиминируется – «река» есть для всех река, «дом» для всех дом. Но не для всех одно и то же – «ум», не для всех – «добро» и т.д., и т.п. • Каждый душевный склад пытается узурпировать право на свое толкование понятий, то есть: на свои понятия. Почти каждое понятие маркирует между кем-то и кем-то раскол. • «Общий язык» людьми уже найден и используется, но такой, что каждый продолжает говорить на своем собственном языке; тем неожиданней всплывает взаимонепонимание.
• Распутать недоразумения – создать философию. • Когда уберете терминологическую путаницу из умов, упретесь в различия самих душ. • ...Всякое слово есть, конечно, понятие, не исключая «ах!» и «ой-ой-ой!» – Содержание этих последних «понятий» приближено к нулю, зато объем, как и следует по правилу, почти бесконечен.
• ...Когда основная масса возможных умозаключений уже сделана и мы видим, что особого удовлетворения это нам не принесло, – тогда являются новые понятия (что значит – точки зрения), и кажется, что вот-вот они исчерпают истину, но время идет, и понятия эти точно так же исчерпывают сами себя... ПОНЯТНОЕ
– то же, что естественное: чему можно найти причины, в чем не видим тайны;
О том и другом говорилось выше. Но вот еще одна точка зрения на понятное (в гносеологическом, а впрочем, и в моральном смысле): понятное – это могущее быть сообщенным. Тогда «понимание» – это, наверное, то же, что формализация. Действительно, определение понимания, как «возможности прийти к тому же результату другим путем», весьма к этому близко.
• «Понять»: «найти общий язык». • «Быть сообщенным»: воспринятым именно так, как воспринимает передающий. Для этого – формализованным, то есть приведенным к определенной однозначности. Символы, знаки, абстракции – варианты некоего универсального языка, некоего – искомого! – sensus communis. • Всякая точка зрения, всякий проект понимания – «три кита», на которых стоит мир, но сами они покоятся в непостижимом... «Мир стоит» для нас на возможности коммуникации, а ее обеспечивают нам некоторые неподвижные пункты, эти самые «киты»; почва под ними – это уже другой вопрос, может быть, не имеющий ответа, а может, не имеющий смысла... • Минимум морали – а лучше сказать, инвариант всякой морали, захламляемы и искажаемый тем, что привходит в нее от обычаев – возможность как можно более удобного каждому общежития. Иначе, «консенсус». Этот самый «общий язык». ПОПУЛИЗМ
– то же, что демагогия (апелляция к невежеству), – политическая демагогия; демагогия, осуществляемая на практике – угождение невежеству, которое, в социальных вопросах, знает только материальные нужды и стадные побуждения, – соответственно – – подачки в ущерб реальной, хотя не сразу ощутимой, пользе, потрафление стадным инстинктам в ущерб справедливости и праву, – или же то и другое вместе, в простой формуле: отнять и поделить. • Невежество не ведает, что экономика и право составляют для ума задачу; демагогия утверждает его в этой иллюзии, а популизм, исходя из нее, действует. ПОПУЛЯРНОСТЬ
(кроме значения «понятность не-специалистам») – признание в кругах наиболее широких – обладающих своей особой требовательностью: так сказать, требовательностью, не требовательной к себе. То есть, эта требовательность не горда и не чванлива, не ставит перед собой задач и не станет напрягать себя. Иначе, не станет задумываться об истинном достоинстве того, что предлагается ей к потреблению, как и о том, насколько это потребление украшает ее саму. Например, оригинальность, столь ценимая знатоками, ей не важна – то, что ей нравится, не должно ее утруждать, должно понравиться ей с первого взгляда, а значит и должно быть никак не оригинальным, но зато ярким, может быть неожиданным, но притом вписывающимся в какую-то уже известную, опробованную и признанную типологию. Лицу эта требовательность предпочитает имидж, – запоминаемость. Даже для собственного удовольствия она ничему не желает учиться; разве что, раскручивая коллективистскую реакцию, ее можно к чему-то новенькому путем частых повторений и усиленной рекламы приучить; не завоевать популярность, так сделать ее. – Это дурное.
• ...Как показательно, в свете сказанного, сообщение одного популярного композитора: он добивается от своих мелодий того, чтобы казалось, будто он их всегда знал. – Да: сочинить такое – что-нибудь да значит. Ей-богу, обратная задача – стараться лишь о том, чтобы казалось, будто ничего подобного не видано и не слыхано – вот уж фальшь в чистом виде!
• Вообще-то, добиваться понятности – долг и призвание художественного труда, коль скоро художник искренне хочет не запутать, не солгать, не раздуть свою значимость, а – понять.
ПОРАЖЕНИЕ
– утрата способности и духа сопротивления, вынужденный отказ от себя: либо отчаяние в своей способности стоять за свои ценности, либо отчаяние в них самих. В душах, в которых сила и право значат еще одно и то же, поражение – вернейший, если не единственный, способ убедиться в чужой правоте; в том, что те «боги» оказались выше.
Поражение – это и уважительное название жизненных или творческих неудач: мы признаем, что бой был потерпевшим поражение принят – но в сражении закономерен проигрыш так же, как и выигрыш. • Убеждения – идеологии, или социообразующие принципы, а социумы выясняют свои места под солнцем силой; победивший тем самым убедил. Победивший правит – он «прав», пораженный подчиняется, несет повинность, – «виноват». • Дух сопротивления – по мере возможности сопротивляться. Но все мы по разному ее оцениваем; иногда даже перспектива гибели не означает для борца такой невозможности. Кроме того, существуют единицы, чьи ценности вовсе не зависят от шансов победить, переубедить кого-то или хотя бы найти единомышленников; их сопротивление – «глухая защита». • «Победителей не судят» – до конца побежденные в этом уже не нуждаются. В них побеждены сами те ценности, с позиций которых они могли бы судить. – Так не судят «жизнь»: за нею признается право силы. • Но вот еще пара определений. Поражение – – уступка не правде, а насилию;
Как одни уступают силе и чувствуют, что приобщились тем самым более достойной правде – так другие ощущают насилием над собой даже необходимость признать правду самую явную, если она им неприятна, или самую безобидную, лишь потому, например, что она не открылась сначала им. • Неподчинением правде говорят, что подчинились бы силе. • Поражение – примирение. Для низкого даже и любовь. ПОРОК
(я бы думал, однокоренное с «порча», «испорченность», но на самом деле от «речь», «порицаемое») – принципиальный изъян (изменить который – значит изменить сам принцип), например, «порочная система»: которую надо не улучшать, а менять.
– изъян, с которым уважающая себя личность ужиться в себе не может, и уступка которому означает падение: уступка против воли – падение частичное, в разорванность; сознательная – в ничтожество.
А так же, «принципиальные изъяны» – – это наши претензии к человеческой натуре как таковой («слаб человек», «обычай – деспот» и т.д.). • Потребность себя уважать – это и потребность в цельности; то в нас, что нас лишает этой возможности, исторгается из души вместе с ее частью – так совершают грехи те, кто на них не способен. Порок – раздвоенность, раздвоение личности, неразлучное неисторгаемое не-Я; «широта души» – в том варианте, как это представлено, например, у Достоевского – есть такая раздвоенность; полная победа этого не-Я означает падение окончательное, низость. • В свое время, когда социализированность человека, его послушность порядкам вполне ассоциировалась с его добродетельностью, людей потрясла мысль, что само общество зиждется как на добродетелях, так и на пороках; так, что без пороков одних немыслимы и добродетели других.
• Существуют «пороки общества» как такового: имя им стадность. И существуют пороки общества порочного – в нем добродетели сходят за пороки, а пороки за добродетели. • «Клеймить пороки» – «снабжать их соответствующей этикеткой» и одновременно их «разоблачать». Без лицемерия они не показываются. • Пороки – то в человеке, что сильнее его самого, потому что отчасти он сам и есть. «Черного кобеля не отмоешь добела»: а ведь это можно говорить и в оправдание... • Согласно хасидам, узнать, что Бог простил кому-то его грех, можно по тому, что он никогда больше его не совершает. – Посмотреть бы на того, кто снискал такое прощение! ПОРЯДОК (ОБЩЕСТВЕННЫЙ)
– либо исключение насилия (правовая система), либо регламентированное насилие (система авторитарная), либо его апофеоз (тоталитарная). Правовое общество для нас новость, так что наш «порядок» – – обыденное обозначение идеала авторитарной нравственности, неразличимой от политики: отлаженная система подчинения, мыслимая как единственно возможный способ общежития.
• Пусть «порядок» и может поддерживать некую относительную справедливость, сам он держится на силе и сакрализации ее. Вот почему «восстанавливают порядок», в случае неподчинения, выступая не на стороне справедливости, а на стороне силы. Сначала казнят мятежников, а потом уж разбираются с теми, кто довел их до мятежа; чинить несправедливость, считается, грех частный, а бунт – непризнание власти – это уж покушение на сами основы. • «Порядок» – нравственность злых. «При Сталине был порядок...»
• Церковь, конечно, можно лишь поздравить с такими противниками, как Рабле или Боккаччо, – их творчество лишь иллюстрирует ту идею, которую отстаивает всякая авторитарная мораль и религиозная в том числе – что, если не «порядок», то – безобразие. • Любопытно, как безошибочно самые тупые ревнители «порядка» нащупывают те точки, в которых их нравственность вступает в конфликт с человечностью. Здесь они непременно впадают в пафос, – пафос жестокости. Всегда-то они за ужесточение наказаний, всегда как должное принимают гонения на невиновных, если есть на то какие-то высшие соображения, всегда воспевают (именно воспевают) предательство ближних за идею, то есть за власть, – все это – их «порядок». • Большинство у нас против отмены смертной казни. И это притом, что с нашим-то «порядком», как известно, чуть не в трети случаев осуждаются невиновные! И ошибок здесь уж не исправить! – Так что же, разве большинство этого не знает?
• Воспитание человечности: «нельзя, потому что ...» (следует объяснение, почему).
• «Непротивление злу насилием» – неорганизация добра насилием. Идея вполне анархическая, прямо отвергающая «порядок». ПОРЯДОЧНОСТЬ
одна из двух противоположных позиций – – «порядок – и есть моя нравственность»;
так что, если порядки безнравственны, порядочность борется с порядочностью... • Порядочными назывались у нас те, кто не мог смириться с порядками. («Порядочный», как известная степень политического вольнодумства, а затем следовало уже прямое «диссидент»). – Этим, видимо, подчеркивалось, что корни разврата находились именно там, где полагается быть устоям. • Есть нравственность послушания и есть нравственность разумения; что же касается порядочности – это, похоже, нравственность «нормативная».
Порядочность – это «нормативная нравственность» и даже формализм, выступающий заслоном как против притязаний отсталой нравственности послушания (гетерономной), так и против поползновений нравственности собственного разумения (автономной). • Позиция порядочности – сумма некоторых «категорических императивов».
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ
понятно, свойство себе не противоречить, а это может означать – – то же, что верность себе: неизменное следование тому, что сам по совести считаешь должным;
ведь жизнь не вытекает из наших принципов, а сталкивается с ними и постоянно приводит их в противоречие друг с другом, да и с самими собой.
– принципиальность как нечто положительное независимо от того, насколько достойны сами ее принципы, – что называется «предсказуемость»; понятность, в меру способности понимания судящих, легкая узнаваемость «типа», «менталитета»; возможность быть отнесенным к той или иной группе, – партийность. Ну, и – в другом плане – – очередность; способность ощущать и соблюдать ее, методизм; терпение, упорство. • Примитивность ощущает себя последовательностью, собою гордится.
• Сумасшедшие грешат, как известно, не отсутствием логики, а именно своей особой последовательностью. Каждый может показаться себе ничтожным – с зерно, – но только сумасшедший испугается на этом основании петуха. • О последовательности неявной. – Если сегодня политик говорит нечто прямо противоположное тому, что говорил вчера – он, видимо, даже слишком последователен: в соблюдении собственных выгод.
• (Философия – это наше умение дать своей внутренней непротиворечивости ее собственный непротиворечивый язык.) • Точек зрения может быть бесконечно больше, чем партий – последовательность не умещается в партийность. (Но: как не следует смешивать партийность и последовательность, так не следует забывать о разнице между беспартийностью и предательством.) • Косность – это когда мы оцениваем, что должен сказать другой, чтобы быть последовательным... • Мужество – такая последовательность: готовая не только к поступкам, но и ко всем следствиям из них. Последовательная смелость. • Если нет никаких внешних ориентиров, у последовательности-упорства всегда лучшие шансы, чем у непоследовательности. Заблудившись в глухом лесу, лучшего не придумаешь, как идти только по прямой. ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ
оценка, которая вполне могла бы быть приравнена к «недурно», – если бы не имелось в виду нечто особое – – достаточное умение при отсутствии собственного лица – неоригинальность, личность-то, при самых малых данных, по определению исключительна.
– полная определяемость средой (хотя бы и «элитой»), неразличимость в кругу подобных; приверженность общим взглядам, оценкам, целям. И еще. Непосредственности и вправду противостоит посредственность как – – неспособность что-нибудь воспринять или выразить без посредства известных способов это воспринимать или выражать, – «опосредованность». Посредственность, как уже сказано, это недостаток оригинальности, а еще точнее – подлинности (ибо достоинство самой оригинальности в подлинности, а не несхожести). • Я довольно много говорю о людях ординарных и неординарных, а ведь каждый человек – универсум. Я позволяю себе это потому, во-первых, что никто не может быть ординарен во всем, ординарность – не свое амплуа, слабость именно в том, в чем пытаешься проявиться. А главное – даже если ординарность штука отчасти и врожденная, все равно в конце концов люди сами выбирают для себя ординарность или неординарность. Ординарными быть хотят и ординарностью гордятся – это называется, например, «comme il faut», – но коль скоро ординарность – слово бранное, не хотят слышать этого о себе. • Посредственность не посередине, а ниже среднего: она – «как все» там, где годится лишь «по-своему». • Следует четко различать общепринятое и общезначимое (истинное, вечное). Посредственность – на стороне общепринятого: расхожего, пошлого, если это посредственность наивная, или группового снобистского, если – изощренная. В последнем случае она даже получает возможность клеймить как «посредственностей» всех, кто не забыл об истинном и вечном в угоду ее «comme il faut». • Снобизм – чувство коллективной исключительности. Так только и может ощутить себя исключительной посредственность: коллективно. Снобизм – «знак качества» стопроцентной посредственности. • Оригинальность в том, чтобы касаться сути, и видеть ее может лишь тот, кто касается сути. Поверхностность же вся принадлежит посредственности: здесь она, в угоду времени (не всегда так было) выучилась быть «оригинальной» и всеми признается таковою. • Талант талантливому естествен, а вот посредственность озабочена тем, как бы удивить. Талант знает лишь, что он – таков, как есть, – а посредственность научилась хотеть чувствовать себя исключительной. Так что успевшая в искусстве удивлять посредственность искренне считает всякое проявление таланта проявлением «посредственности», а себя – талантом... • Столько труда, сколько может потребовать от нас беспокойная душа, не выжмешь из нас ни пряником, ни кнутом – «охота пуще неволи». Но есть и такое явление: «трудолюбивая посредственность». Это готовность трудом рук взять «то, не знаю что», – заменить боль души.
• «Дурная голова ногам покою не дает». – Беспокойная голова? Или пустая? Не дает покоя «ногам» как дар, голова беспокойная, так и бездарность. А в числе тех причин, что не дают покоя самой голове, могут быть и «дурные ноги». • У скольких талантов – способности не выше средних! Талант – это мировосприятие.
• Общество, все равно какого типа, является, естественно, порождением и выразителем интересов посредственности. Гражданское, правовое – посредственности энергичной; тоталитарное – послушной.
• Большинство на стороне большинства. У посредственности хорошие шансы на успех. ПОСТ
– символическое жертвоприношение. (Воздержание, как способ или разновидность жертвоприношения.) • Настоящий-то «первородный грех» человека, в котором он без вины виноват, тот грех, по причине которого «мир во зле лежит» – плотоядность; с нею связанные жестокость, убийство. И, если символические акции вообще необходимы, отмечать страшные даты воздержанием от убийства вообще – было бы и хорошо и разумно. Вот только пост не имеет к этому отношения (рыбу есть можно, молока, видите ли, нельзя). Здесь воздерживаются не от жестокого – за жестокостью и греха-то не видят – а от сытного или вкусного. Жертва такому богу – отнюдь не жертва чему-то божескому, это подношение тирану. Пост как разновидность жертвоприношения – скорее символическое заклание, убийство, чем воздержание от него... • Пост измыслила религия, как мораль послушания: это периодическая демонстрация верности путем некоего самоистязания. Логика тут такая: мы демонстративно подтверждаем право господа наказывать нас, тем, что периодически наказываем себя сами. ПОСТИЖЕНИЕ
«Постижимое – непостижимое» – то же, что «познаваемое – непознаваемое», с уточнением: «в принципе познаваемое – в принципе непознаваемое», – но дело в том, что «в принципе» они оказываются неразличимы, границы познаваемого и непознаваемого конгруэнтны; тут-то и требуется – постижение: причащение непознаваемому в познанном, или причащение непостижимому. Проще говоря: освоение истин, не могущих быть обоснованными чем-то вне их самих. Забегая вперед: таково, например, очевидное. Таково все, в чем мы убеждаемся непосредственно (и не можем иначе); все, что должны почувствовать. • Причины могут быть непонятны, основания – непостижимы. • Непостижимое во всем познанном – это бытие; бесконечность; свобода. И эти три слова суть, в главном, синонимы: все, не исчерпывающееся своими границами (которые мы только и можем удерживать умом). • Все постижимое всегда оказывается – скорлупой чего-то непостижимого. • Рассудок не то чтобы «ограничен» – но он в принципе имеет дело с «границами». Он размечает эти границы – что называется знаками, и оперирует этими знаками-межами. А их текучее содержание составляет не «познаваемую» просто, а исключительно только «постигаемую» – «непостижимость». • Познаваемое: наглядное? Рассудочно обосновываемое? Что можно ощутить? – И «наглядное» и «рассудочно (причинно) обосновываемое» вполне вписываются в то, «что можно ощутить». Но ощущение есть еще – непосредственное столкновение с бытием. Это и есть «постижение непостижимого». • Непостижимое дано как ощущение тайны. Но то, что можно ощутить, есть постижимое. Так, снова: постигается – непостижимость.
• Загадка – заинтриговывающее недоразумение. Догадка – осеняющая очевидность. Постижимое и непостижимое – не сферы, а подходы. • Непостижимое непосредственней является не в загадочном, а в очевидном.
• Подражание – постижение воспроизведением. В конце концов, всякое постижение упирается – как бы – в подражание (констатацию): в то, чему мы уже не можем найти лежащих вне его самого оснований, а можем лишь исполниться чувством – «так!». «Самоуподобиться». • Постижение – это знание, которым должно увенчаться понимание; которым мы должны не овладеть, а – как бы – стать. Познание – дело рассудка, постижение – если хотите – мистики. • Сам рассудок вынужден признать, что доказанность – это только приведение к очевидности, и очевидность для него уж не обосновывается, то есть, значит, составляет лишь максимум вероятного. • Чувство – постижение. Так что лучше бы говорить – особенно, учтя теорию подражания, мимесиса – не «эстетическое познание», а «эстетическое постижение». • «Бог – гипотеза, выдуманная для объяснения всего непонятного».
ПОСТОЯНСТВО
(в дополнение к статьям «Последовательность» и, главное, «Непостоянство»). – Все люди постоянны и «непостоянные», кажется, в особенности. От себя не уходит никто, и хотя люди разнообразны в проявлениях в большей или меньшей степени, в своем диапазоне каждый «semper idem». Так что постоянство – это, наверное – – замеченная однообразность. Как вариант последовательности – похвальная (или только удивляющая) приверженность чему-то, которой не изменяют в угоду разнообразию. Последнее – в двух противоположных психологических смыслах: – способность находить свойственное себе и посвящать ему себя – так что самоограничение не представляет проблемы;
проще говоря – – способность не уставать от себя – или же способность как угодно долго не быть собою. • «Завидное постоянство» – звучит как «упорство, достойное лучшего применения», или, вроде того, «моему бы таланту да твою задницу». Постоянство – сомнительное достоинство, приносящее несомненные результаты. • Между постоянством как признаком найденного призвания и постоянством как признаком полного его отсутствия помещается непостоянство – знак того, что призвание, возможно, есть, да не встречено, не открылось, а только тревожит. ПОСТУЛАТ
– исходный пункт рассуждений, «аксиома», но безотносительно к ее очевидности или неочевидности – имеющая какие-то иные, кроме очевидности, аргументы за ее принятие. Например, так понимаемые нравственные – как в постулатах религиозных (догматах). Или, скажем, обещание рассуждающего, что истинность или полезность предлагаемых им постулатов явят хотя и не они сами, но все из них вытекающее.
– исходный пункт рассуждений, определение: условленность, что мы будем иметь в виду под каким-то термином. «Понимая под А то-то и то-то, можно утверждать, что оно влечет за собой такие-то В и С».
– постулат – конкретный пункт договоренности об общем языке, на котором мы будем понимать друг друга и себя. ПОСТУПОК
или «акция», в отличие от только «реакции» или «функции». – С одной стороны – – действие, обнаруживающее свободную волю, или, иначе, личность, – почему «поступок и может произноситься с пафосом, несмотря на то, что поступки бывают и дурными, бывают и преступлениями. Большинство ориентируется на большинство, то есть предпочитает поступков не совершать.
– волевое воздействие на ситуацию (определяющееся ею хотя и не как причиной, но как целью): политика... • Нерешительность – страх поступка. Но не знают колебаний – те, конечно, кто действует по тому или иному кодексу «как положено», то есть вообще поступков не совершают. • Рефлексия – то, что мешает совершаться поступкам, но только и делает поступки поступками. • Поступок, утверждают, «является выражением человека как целого». Это значит, что и он все-таки никогда не бывает вполне сознательным (сознательное – только часть), никогда не бывает до конца «поступком», проявлением свободной воли. В нем отражается всегда больше, чем человек замышляет, больше, чем знает о себе и чего от себя может ждать. Своя душа тоже – потемки. – И именно потому, что служат невольным отражением целого, наши поступки кажутся нам самим иногда вовсе чужими, иногда – какой-то оторвавшейся неуправляемой нашей частью. • У пассивизма достаточно оснований: мало того, что мы не знаем, что выйдет из наших дел, мы даже не можем знать с определенностью, что, собственно, делаем!
• Думают, приравняв слово к делу, иначе говоря, к поступку, польстить слову. – Конечно, слово тоже поступок, но подлинное его значение не в отношении к действию, а в его отношении к истине. «То-то он сказал в пику этим, то-то – в масть тем»: такое слово, конечно, только поступок, но настоящее-то слово должно быть выше. • Ценность мысли «в правде, только в правде и ни в чем, кроме правды», – то есть в мысли не должно быть ничего от политики, от желания так или иначе воздействовать. Как поступок выше просто «поведения», так мысль выше поступка. То же относится и к искусству. Воздействовать-то и мыслитель и художник воздействуют, но это уж не их дело, это – от Бога. Поскольку же философия и искусство хотят быть поступками, социальной деятельностью – постольку они перестают быть философией и искусством и превращаются в пропаганду. А с тем и утрачивают право на доверие к себе.
ПОТРЕБИТЕЛЬСТВО
или «готовность потреблять без остатка» (Л. Облога), то есть без представления о самоценности предмета; иначе – – проявление «морального солипсизма»: «быть – значит восприниматься», быть для меня; хорошо и нужно – то, что мне хорошо и нужно...
ведь ценность и есть самоценное, а не то, что может быть употреблено мною с большей или меньшей пользой, как польза – это «моя польза», потому что представление о пользе другим, ради которой я поступился бы собственной, содержит уже в себе идею ценности. • Сущность потребительства – неведение относительно того, что ценность не исчерпывается ценой и вообще не есть цена, не имеет – очень точно – «меновой стоимости». Как-то заплатив, потребитель, именно, чувствует себя вправе потребить «без остатка»; потребив и ощутив, что чего-то не хватает, он ищет замены... • Ценность – это самоценное, незаменимое, неповторимое, – а таким является, по определению, живое. В том числе все, чему человек дарит жизнь – плоды ли его рук или воображения, «дорогое как память», – и все, что дарит жизнь ему – природа, красота...
• Сколько б ты ни отдал за картину, ты не можешь ее уничтожить, если ты не потребитель, то есть не моральный калека, – и не потому, что она «принадлежит народу» или человечеству (хотя и это верно): в ней – жизнь, самоценность. За ту же цену картину можно найти, а равноценной не может быть в принципе. Так точно (если не больше того) никакая другая собака не заменит тебе ту, которую ты потерял... Но потребитель не испытывает подобных чувств даже к людям, не то что к собакам или картинам. • Собственничество – иллюзия, что лучший способ причащения к ценности – это овладение ей, возможность творить с ней все, что пожелаешь: другое название потребительства, неведения самоценного. • Корень негодяйства во всем один. Потребительство – другое название эгоизма. Или, скажем так, одно из его проявлений. Как и вообще эгоизм, потребительство, конечно, бывает жестоко, но может и не творить жестокостей ради них самих; оно, конечно, по-своему всегда равнодушно, но ради собственного спокойствия способно когда-то и «внять мольбам»; оно безусловно корыстно, но ведь корыстность у каждого своя, так что вдруг где-то проявит бескорыстие – которому иногда восхитишься, от неожиданности, а иногда и ужаснешься. • Не знать о самостоятельной ценности того, что не ты сам – быть эгоцентриком, эгоистом – это значит различать лишь полезное и вредное, приятное и отталкивающее, но не доброе и злое. • Непостоянство – плод потребительского отношения: когда даже близкий человек не самоценен, а потому исчерпаем. • Любовь – это прозрение о незаменимости.
• Любит потребитель, ясно, потребительски же. Так что среди дурных людей дурные проявления такой любви (вроде ревности, заставляющей идти на подлость или насилие) имеют особую цену, как вернейшие ее доказательства.
• Потребитель – потребитель и в том, как он берет, и в том, как отказывается. Его «мне не нужно» потрясает иной раз не меньше, чем его «дай», – бескорыстие его отвратительней корысти. – Например, выбрасывать годные вещи – потребительство худшее, чем приобретать ненужные (отдавать их, конечно же, дело другое). Бескорыстное потребление – истребление! • Когда потребителю приходит охота осмыслить тех, кто в этом на него не похож – ничего другого ему в голову прийти не может, кроме как: «это им, в жизненной-то борьбе, ничего не светит, вот они и выдвигают теории, по которым им должно что-то отломиться без боя». • В обществе потребителей, ясно, «жизнь – борьба». Потому и заслугой в нем считается – потреблять больше других; «лучше» – тот, кому лучше. • Против хороших людей потребитель ничего не имеет – они его добровольная пища. Его поощрение – не восхищение в себе заключает, а презрение. Хорошим людям он противопоставляет «умных» – таких, как он сам; его уважение – зависть.
• Последовательный потребитель признает лишь право силы: другой используется им в своих интересах до предела, который только тот сможет положить сам, и иной «самоценности» ближнего потребитель не знает; что не сможет само защититься от потребителя – его! • Казалось бы, религия против потребительства: если сам Бог не чурался создавать тварей, к которым нам противно бывает прикоснуться, как можем мы не знать о самоценности всего живущего? Но – вам скажут: все создано Богом специально для человека! И даже среди людей есть особые привилегии на самого Бога – их (везение, в котором почему-то можно не сомневаться) – их имеют «наши»!.. • Техника – наделение потребностей возможностями, увеличивающими потребности же.
• Потребительство коллективное всегда готово пилить сук, на котором сидит. Без того, чтобы кто-то сдерживал его силой, оно не может, а всякие воззвания к разуму только распаляют потребительские страсти. «От меня хотят, чтобы я от чего-то отказался? Стало быть, оно привлекательно: ищут дураков. Как бы не так!» – Все мы знаем, что такое дефицит: когда могло бы всего хватить всем, понемногу, но не достанется в конечном счете практически никому и ничего. В итоге мы дожили до времени, когда в дефиците чистые воздух и вода... • Человек плотояден; этому его греху нет ни оправдания, ни осуждения, это – одна из моральных неразрешимостей, с которой он сталкивается в сем мире... Но потребителя, если только он задумается об этом факте, наша плотоядность скорее украсит в своих глазах: «все, – скажет он, – для человека!».
• Трагедия живого в том, что оно бывает вынуждено жить за счет другого, вынуждено – потреблять. Это оправдывает наше материальное потребление, – материя ведь добра и зла не различает, – но чудовищно думать, что и духовное имеет право потреблять таким же образом.
• Искусство на потребу, потребительское, ненасытно «требует жертв». Для потребителя попроще губится на экранах ежедневно по легиону человек, ему важно количество. Потребитель культурный ценит работу штучную – чтобы до души доходило.
• Эстетизм – отвратительнейшая форма потребительства: это потребительство, открывшее для себя особое лакомство – открывшее, что морально невыносимое может быть употреблено «эстетически».
• Почему эстетическое чувство развивается в человечестве быстрее морального? (Каков, скажем, Колизей и каково то действо, для которого он был предназначен; или как тонкости режиссуры «Андрея Рублева» для понимающей публики полностью затмили немыслимую жестокость этого фильма...). Прекрасное люди научились чувствовать, да как изощренно! – а элементарной жалости – нет; будто эстетическое развивалось в человеке насчет морального. «Никому не сочувствуй», как сказал поэт... Что ж, в искусстве потребления человечество продвигается преимущественно; эстетическое относится до потребления, а сочувствие терзает да требует самоограничений... • Любопытство. – То, что есть в нем отвратительного – это потребительство. Потребительство, иногда доходящее до жестокости (интереса к страданию, готового даже его причинить – например, расспросами или донесениями); и во всех случаях дурное тем, что не признает за ближним его сокровенного. Это, так сказать, пожирание чужого личного. • Потребитель – не тот, кто «ест», и даже не тот, кто «ест слишком много», а тот, кто «ест» к съедению не предназначенное. • Вариант «потребительского духовного» – престиж.
• «Есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть» – какая бы пища не имелась в виду, материальная или даже духовная! Если живут для того, чтобы «есть» материальное – это всего лишь ничтожество, если же «едят» духовное – возможно, это само потребительство в наихудшем его виде. ПОТРЕБНОСТЬ
примерно то же, что желание, но не то, что «хочу», а то, чего «не могу не хотеть» – – «желание хотя бы и против воли», – заявляющее нам о себе естество. Чувство необходимости, с которым мы ничего не можем поделать. Чувство необходимости – чего-то, без чего немыслимо наше нормальное существование как живого существа вообще или как собственно человека.
• Человек – «животное культурное»; «материальная» его потребность – потребность всякого животного в самосохранении, «духовная» – быть собственно человеком. И все же деление потребностей на материальные и духовные мало что дает, особенно в виду группы потребностей социальных, социализированных, где «духовное» и «материальное» почти не различаются, если только материальное, как оправданное естеством, не симпатичнее духовного... • «Потребность – заявляющее о себе естество». – В этом плане любопытно, что может означать выражение «искусственная потребность»: видимо, это не-необходимое, создавшее к себе каким-то образом привычку – «вторую натуру» («второе естество»). – Впрочем, основная масса искусственных потребностей также восходит к естеству, только другому – не индивидуальному, а стадному. Заставляющему нас носить не то, что нравится, любить не то, что любится, трудиться не над тем, к чему лежит душа и т.д. – предпочитая всему этому то, что достойным признается: «общее» в себе ставить «выше личного». Главный источник искусственных потребностей – потребность принадлежать социуму, «соответствовать».
• Материальные потребности в своем собственном смысле легче перечислить, чем определить (хотя и определить нетрудно); это пища и кров, ну, и усовершенствования в обеспечении этого, которым предела нет. Утонченной разновидностью этих усовершенствований, с точки зрения материалистической, являются потребности «духовные»...
• Человечество, бичом которого в сей жизни является опустошение, испытывает особого рода «духовную потребность»: потребность в потребностях. – Мода – индустрия искусственных потребностей. «Духовная потребность духа материальности». • Главная мысль Торо, кажется, в том, что большая часть человеческих потребностей – искусственные, и что, таким образом, на беспрерывную каторгу труда каждый обрекает себя сам. То, что нам действительно нужно, обеспечить себе несложно. Но люди хотят каторги, поскольку она избавляет их от самих себя, и выдумывают себе с этой целью потребности.
• У развитого человека потребностей меньше, а не больше, – и это касается не только потребностей искусственных. Человек, сильный телом, меньше нуждается в удобствах, богатый духом – нуждается настоятельно разве лишь в возможности уединения, в свободном времени.
«ПОЧВА»
– родовой дух в его традиционных проявлениях.
можно сказать, «почва» – имя той идеи, что культура тем подлинней, чем ближе к людям, наименее тронутым культурой: что, подумалось, отчасти и верно – лучше быть полностью в стороне от большой культуры, чем лишь слегка ее коснуться (пошлость, кич). • Традиция может быть названа культурой, однако, лишь в строго ограниченном значении этого слова – как накопление опыта; но накопление это принципиально некритическое, не различающее истины от заблуждения, и с какого-то момента человеческого развития становящаяся на пути реального культурного прогресса, – в общем, скорее «накопление невежества». • Единственная «почва», без которой не может быть искусства – личный душевный опыт художника; и один из довольно верных и явных признаков того, что опыт этот действительно личный, то есть подлинный – это возможность зрителя ощутить, так сказать, адрес привязанностей художника, его болей и упований. Почувствовать, в общем, откуда он родом. – Но почвенников-то интересует как раз не личность, а только ее причастность роду, сам род. • Так как культура поневоле даже «национальна по форме», но, если только это и вправду культура, общечеловечна «по содержанию», – настроение у «почвенников» всегда подозрительное, истеричное и обреченное, – апокалиптическое. ПОШЛОСТЬ
(«расхожесть»; видимо, изначально – порок наиболее широких слоев, бывших и «низшими», – ныне же пошлость не является чьей-то привилегией) – то же, что трюизм, – расхожий трюизм;
«пошлый опыт – ум глупцов». Иначе (что касается сферы мысли) – – либо слишком уж очевидная расхожая мысль, либо мысль сколь угодно хитроумная, но в которой слишком уж очевидна ее расхожая направленность, корыстность. Пошлость – конформизм, но, характерно – – конформизм воинствующий. Самоутверждающаяся, самодовольная, сильная свой расхожестью («чувством локтя») ограниченность; ограниченность, возомнившая себя здравым смыслом. Низведение, профанация высокого – цинизм ограниченности. Цинизм глупый и претенциозный, не столько пугающий или возмутительный, сколько жалкий и отвратительный – противный. Откуда и частное значение «пошлости» – – неприличность, особенно касающаяся пола (сферы, где духовное и физиологическое рядом, так что духовное слишком уязвимо для бездуховного). Повадка пошлости, кстати говоря – особая подозрительность, склонность «развенчивать»; ключевые слова этой подозрительности – «знаем мы...». «Мы» – это большинство.
– претензии на значительное или высокое, но по своему уровню стоящие цинизма (и наивно за собой этого не замечающие). Так, например, банальное – синоним пошлого, но ведь может быть пошлым и романтическое. Если для первого значимо лишь то, что видимо, для второго – лишь то, что за горизонтом; о подлинном первое не ведает, а второе считает, что его нет и надо лишь его выдумывать. • ...Да, пошлость – это мудрость дураков, приобретаемая ими в опыте, – ведь опыт – о двух концах, извлекается он всегда из «жизни», но важно еще, кем извлекается и для чего, что человеку от опыта нужно. У пошляков и опыт пошлый.
• Пошлость-трюизм. – В самом безобидном случае это тавтология, – которая как таковая ничего в себе не содержит, а потому и толковаться может как кому угодно. Хуже, если это примитивизация – тогда она только ложь. • «Благоглупости». – Пошлая мораль, вообще-то, жестока. Так что когда пошляку приходит охота учить доброте, он волей-неволей должен говорить ничего не содержащие глупости, в лучшем случае очевидности. Какие-нибудь моральные дважды два, трудность которых отнюдь не в уяснении, а в применении на практике. Больше всего, кажется, он любит цитировать первые номера Моисеевых заповедей, и называть их притом «вечными истинами» (что, конечно, отчасти и верно, но истина – все-таки не указание, а суждение). • Бывают вечные истины – и неистребимые (также, выходит, вечные) пошлости. Пошляк различает их так: первое – это что надо говорить (вариант: «в книжках»), второе – чем руководствоваться (вариант: «в жизни»). • Большинство из нас всегда, да и меньшинство в большинстве случаев, дойдя сердцем до истины, языком формулирует пошлость (трюизм, банальность). • ...Пошлость ли это, или сам взгляд на это пошл? Обвинение в пошлости обоюдоостро, – пошляк – вроде дальтоника, при самом хорошем зрении всей гаммы не видит. • Обо всем уже «все сказано», и выводы общечеловеческой опытности раньше успевают надоесть, чем личный опыт откроет для человека их глубину.
• Чувство не становится пошлым от того, что его должен испытать каждый или почти каждый; напротив, расхожее – это обычнее всего долг времени, а не вечности и не универсальности. (Личное – сокровенное общечеловеческое). • «Чувство всегда самобытно, вот только – выразить его точно; пошлость таится лишь в выражении...» – Верно. Но и это верно лишь отчасти. Есть-таки чувства, которые, весьма точно выраженные, потрясут истиной, но истина их именно в их ничтожестве – в пошлости.
• Царство пошлости – сфера искусственных социализированных потребностей: не того, что действительно нужно, а того, что считается нужным, чтобы считаться не хуже других. • О пошлых чувствах. – Вот, очень пошлой бывает зависть (даже, может быть, если зависть не пошла, то она и не есть настоящая зависть). Настоящая-то – когда хотят не того, что могло бы радовать, да досталось другому, – а когда хотят, «завидев», того, что у других есть, а у тебя нет, и ты, стало быть, «хуже».
• Быть особенным, не переставая быть стадным – вот что называется «элита». Потому, кажется, «элита» – самое пошлое на свете слово. • Пошлость, ценимая за наивность – «кич».
• Пошляку – противное, неловкое, стыдное кажутся пикантными. Противное заменяет ему юмор, точнее: есть его юмор.
ПОЭЗИЯ
(вид искусства, занимающий, согласно известному и очень авторитетному мнению, первое место в их иерархии; что значит, наверное, полнее всего выражающий суть всякого искусства. – Потому постараюсь быть здесь очень конкретным, чтобы не повторять сказанного об искусстве вообще, о гармонии, метафоре, образе и многом другом) – речь, доносящая свой полный смысл мелодией (иначе, звучанием). • Стихотворение: мелодия звуков и значений. • ...То есть, не смысл, который нужно еще зарифмовать, уложить в какую-то подходящую мелодию, – а мелодия, в которой находит себя смысл; мелодия смысла. (Слово «мелодия» можно заменить на «гармония», «гармония» – на «образ»...) • Собственно «мелодий» у стихов всего несколько, наперечет (ямб, хорей...); белый стих от них и вовсе отказывается; тут дело, главным образом, в «мелодии» смыслов. – В песнях же, где каждая мелодия сама является предметом творчества, слова и смыслы отходят на второй план – «поэт-песенник» будто не вполне настоящий поэт. (Хотя в древности, как известно, стихи только пелись – Гомер был «поэт-песенник»...) • (Верлибр, можно сказать, не отказывается от мелодии, а напротив – требует от каждого стихотворения своей собственной, нестандартной. – Это так, но ведь и проза должна иметь свою мелодию, иначе, чем хорошая проза будет отличаться от плохой? Верлибр – это «уж очень художественная проза». Поэзия он постольку, поскольку не повествует, а рисует.) • Стихи повествовательные – уже не совсем поэзия, а так, версифицированная проза. Но настоящий поэт – тот, кто останется поэтом, даже повествуя: он не излагает событий, а видит и показывает их, именно, передает впечатления. Поэзия – «импрессионизм». • Если имеешь что сказать, зачем говорить это в ритм и в рифму? – Совершенно верно. Говори стихами только то, что невозможно сказать иначе, «если имеешь что молчать». Кстати, и читать стихи нужно, не разбивая ритма.
• Существует такое соображение: найти слова со смыслом и притом в рифму – это как выбрать из кучи зеленых и красных яблок только большие и зеленые, – скорее всего то будут яблоки не самые большие и не самые зеленые, соответственно слова – не самые осмысленные или не с лучшим звучанием. – Соображение неопровержимое и даже совершенно правильное... для плохих поэтов, – для тех, кто не стихи пишет, а рифмует прозу. Истинный-то поэт, как я пытаюсь здесь доказать, именно звучанием и доносит полный смысл; смысл и мелодия не гасят друг друга, а потенцируют. В переводе на «яблоки» это значит: «те, красные, вообще не яблоки».
• Рифма разоблачает плохого поэта и обнаруживает поэта подлинного. У не-поэта сразу видно, что именно он сказал для рифмы – и «для рифмы» же подсознание, внутреннее существо настоящего поэта, сообщающееся с космосом, вдруг, неожиданно, расстается со своим самым сокровенным и глубоким – подсказывает гениальные слова. • «Единство содержания и формы»: картины не пересказываются (как, впрочем, и рассказы, только в случае с картинами это явнее), стихи не переводятся.
...В более широком смысле, поэзия – – гармония, в которую переплавляются чувства – обнаруженная в них работой души, собственно, задача любого искусства. Да и душевной жизни вообще! • «Проза жизни» – говорят, «поэзия жизни» – не слышал. Поэзия помещается в душе. Точнее, в отношении души к этой «прозе». • ...А что такое, скажем, «поэтический пейзаж»? Это обычный антураж поэзии эпохи романтизма и сентиментализма. До того, кажется, пейзажа в литературе вовсе не было, а после – «уж тает снег, бегут ручьи», даже «в багрец и золото одетые леса» – пейзажи уже не «поэтические», а живые, но воспринятые поэтами. • «В душе поэт» значит примерно то же, что созерцатель или философ. Человек, способный и склонный видеть события не с потребительской точки зрения; находить их место в общей гармонии (смысле) бытия.
• Поэт не бесстрастен, а, так сказать, бескорыстен даже в страстях, – потому-то ему дается гармония в них, – «поэзия». • Гармония – торжествующая в нас, побеждающая жизнь (это не выспренние слова, а особый аспект слов). «Жизнь и поэзия – одно»: да, это чувство жизни и поэзия – одно. Как и обратно, поэзия – жизнь, даже если это «мечты поэзии». |