Адольф Августович Цибарт
(21 августа 1892, Польша – после 23 марта 1946, СССР)

Благодарю зав. архивом "Мемориала"* А.Г. Козлову за точные инструкции по обращениям в архивы ФСБ и МВД (Москвы и Магадана),
а также постоянных участников форума "Всероссийское генеалогическое древо", консультировавших меня по другим архивам,
сотрудников архивов ЦА ФСБ России, ГАРФ, РГАСПИ, ЦГАМ, ГАМО, Магаданского областного краеведческого музея и других.
Особая благодарность вед. архивисту Государственного архива Магаданской области Галине Юрьевне Зеленской, директору ГАМО Н.Б. Применко, а также зам. нач. Магаданского областного краеведческого музея по науке Светлане Владимировне Будниковой
Благодарен директору Музея МГТУ им. Баумана Галине Алексеевне Базанчук и всем сотрудникам Музея.
Благодарен Ивану Иванову, предоставившему мне возможность пользоваться его коллекцией сканов по истории МГТУ им. Баумана из архивных и библиотечных фондов
Благодарен библиографу Отдела редких книг библиотеки МГТУ им. Баумана Э. Наумовой.
Большая помощь в поиске книг оказана мне Александром К. knigi.ishem@yandex.ru

* Международное общество "Мемориал" состоит в списке иностранных агентов в России.

При всем своем, самом остром, неприятии нынешней политической активности "Мемориала" (независимо от источников его финансирования),
я убежден, что отрицание или замалчивание факта сталинских репрессий не только несправедливо, но и недальновидно,
и работа по сохранению памяти их жертв, проводимая в основном "Мемориалом", безусловно необходима
 

На странице:

▼ А.А. Цибарт. Очерк биографии на фоне событий.
Список архивных и литературных источников, включая собственные статьи Цибарта и пр.,
с внутренними ссылками на сканы и тексты важнейших из источников
П р и л о ж е н и я :
▼ Некоторые (самые общие) цитаты о МММИ им. Баумана и сканы из изданий 1930–37 гг.,
фото МГТУ им. Баумана (июнь 2018)
▼ Дневник А.А. Цибарта – обзор и внутренняя ссылка на текст
▼ А.А. Цибарт в последние лагерные годы (дополнения к очерку).
Сканы некоторых архивных документов,
сканы и тексты отдельных писем А.А. из лагеря, внутренняя ссылка на их полный обзор
▼ Судьба семьи
▼ А.А. Цибарт. Фотографии из семейного архива

 

А.А. Цибарт. Очерк биографии
на фоне событий

СОДЕРЖАНИЕ

▼ Происхождение. Родительская семья

▼ Лодзинское мануфактурно-промышленное училище. Техник-механик

▼ «...Учиться в самом лучшем учебном заведении»: студент Императорского Московского технического училища.
Репетитор в семье препод. ИМТУ В.А. Ушкова (?)

▼ «Нуждающийся студент»
▼ «Поступил к Ушакову»: Василию Афанасьевичу Ушкову?
▼ «При ком»: великие директора ИМТУ Александр Павлович Гавриленко и Василий Игнатьевич Гриневецкий
▼ Предметная система в ИМТУ: «интерес к делу» vs «диплом».
«Дни и ночи сидели в библиотеке и рылись в материалах»

▼ Война. Земсоюз. Минская губерния, Синявка; Минск

▼ Март 1917 г.: Москва. Вступление в РСДРП. Революционный романтизм

▼ Продолжение работы в Минске и завершение учебы в ИМТУ/МВТУ.
Высшее образование: законченное или незаконченное?

▼ Начало советско-партийной деятельности.
Железнодорожный Совет рабочих депутатов,
Наркомтруд (член коллегии Всероссийского музея труда)

▼ Авторское отступление: общие замечания о жизни и личности А.А.
«На мое несчастье, я не умею отдаваться частично»

▼ «Неужели опять хотят меня перекидывать». Номенклатура
▼ «Договор с Природой». «Рост». «То что мне будет суждено сделать и открыть будет за лучшие идеалы человечества»
▼ «Новый Христос – Ленин», «апостол Павел – Сталин», «Троцкий – черт – ад»
▼ «Забрались мы на вершину материального благополучия»
▼ Родственные чувства. «...Легла спать не покушав как следует...»

▼ Гомель. Комиссар труда

▼ Ольга Адамович

▼ Советская Белоруссия, Минск.
Председатель и зам. председателя Белорусского СНХ; особоуполномоченный по Западной области;
зам. Наркома внешней торговли; инспектор торгпредов в Варшаве и Берлине

▼ «Независимая» С.С.Р.Б.
▼ Совнархозбел
▼ Внешторгбел
▼ «Тайные связи»

▼ Женитьба. Мария Иосифовна Сыч (Цибарт)

▼ Москва. Егорьевско-Раменский Государственный Хлопчато-Бумажный Трест

▼ Оренбург. Директор Илецкого соляного промысла.
Член президиума Казпромбюро ВСНХ РСФСР; член коллегии и 1-й заместитель председателя ЦСНХ Казакской АССР

▼ Москва. Директор Директората текстильной промышленности ВСНХ РСФСР

▼ БАУМАНСКИЙ, 29.01.1930 – 14.12.1937
(механический факультет МВТУ; ВММУ; c 28.10.1930 МММИ им. Н.Э. Баумана)

▼ «Здравствуйте, инженеры царства теней!» «Индустриализация» и удушение технического образования:
«поскорее выпустить на производство», узкая специализация, борьба ВКП(б) с научным «балластом», «тысячники» и пр. – МВТУ ко времени прихода Цибарта
▼ «Красный декан» как будущий директор втуза. А.А. Цибарт – декан механического факультета МВТУ
▼ Раздробление МВТУ свершилось. А.А. Цибарт – Директор ВММУ (Высшего механико-машиностроительного училища)
▼ Наследство МВТУ. «...Безусловно "старшим сыном" оказалось ВММУ»
▼ Рождение Бауманского: втуз стал «Бауманским» при Цибарте.
А.А. Цибарт – директор МММИ (Московского механико-машиностроительного института) им. Н.Э. Баумана
▼ «Дело Промпартии». «Спецеедство» партячейки ВММУ/МММИ и «оппортунизм» Цибарта
▼ Общий взгляд: восемь лет работы Цибарта во втузе в его «наиважнейший период» (январь 1930 – декабрь 1937).
Лучшее из возможного
▼ 1930 – 1932: прежним курсом. «Пролетаризация», «бригадный метод», «непрерывное производственное обучение», 4 курса вместо 5, и проч.
▼ «Охват учебой командиров промышленности». Между вузом и ликбезом (Курсы красных директоров, ФОН, МММИПКХ)
▼ Поворот на 180 градусов:
спасительные реформы Кржижановского 19 сентября 1932 года
▼ Первый год реформ в Бауманском: 19 сентября 1932 года – конец 1933 гг.
«Полный возврат к старой школе», «по руслу копирования бывшего императорского технического училища»?
Доклад Цибарта на 6-м пленуме ЦК ВЛКСМ, возвращение профессоров в МММИ, создание факультетов и многое другое
▼ 100-летний юбилей Училища (1830 – 1930) в 1933-м году: реабилитация отечественной науки.
Приказ Серго
▼ Юбилейный сборник «Сто лет МММИ им. Баумана»
▼ Орден Трудового Красного Знамени: награждение Бауманского и Цибарта.
«ВТУЗ находится на крутом подъеме. Мы идем вверх по большинству наших качественных показателей»
▼ Цибарт и партия: чужой среди своих. «Не было ни одного выступления где он разоблачил бы хотя бы одного врага»;
парттысячники «его очень не любили и с ним всегда сражались»
▼ Новые школы и старые специалисты
▼ Профессор, доцент, ассистент в 1930 – 1937 гг. Ученые «старые» и «молодые»
▼ «Партийно-пролетарская аспирантура» в 1930 – 1937 гг.:
«проведя успешно задачу комплектования аспирантуры в части партийного и социального состава...»
▼ Иностранные языки в МММИ:
между «сделать обязательным знание по крайней мере одного из иностранных языков» и «втуз все равно языкам не научит»
▼ Студенческие научные кружки в МММИ – «группы содействия» кафедрам
▼ Физкультура и спорт в ВММУ–МММИ:
рождение кафедры, спортивная школа, спартакиада втузов, зимняя спартакиада, шахматы и др.
▼ «В первой шеренге социалистического соревнования». Ударничество и звание «Лучший втуз Советского Союза».
Прежними методами – но за подлинную учебу
▼ Чудесное продолжение соцсоревнования: «стахановско-бусыгинское движение» и абсурдизм во втузах.
«Все учебники надо пересмотреть и по-новому составить.» Ерманский, Шаумян, Беспрозванный и другие.
Почетный нагоняй Бауманскому и Цибарту
▼ Брошюра А. Ямского (Г. Нехамкина) «Лучший втуз Советского Союза». Отступление: о быте МММИ в годы триумфа
▼ События, победы и бедствия 1934–1935-х гг.
Первые с начала реформ общетехнический факультет и ученый совет, Труды КрМММИ,
отделение для слабослышащих, спартакиада, прокатная лаборатория, «Заметки о высшей школе», Радищевка и др.
▼ «Я включен в расписание по математике и физике... Вот это реальное достижение»
▼ События и успехи 1936–1937 гг.
«Московский процесс», сентябрьский прием, постановление СНК и ЦК ВКП(б) от 23 июня 1936 г. и угроза «переброски»,
пушкинские дни, научно-техническая конференция, право приема диссертаций и другое
▼ Семейный разлад

▼ Продолжение. Февральско-мартовский пленум 1937 г.
«...Как меня травят, как троцкистская сволочь хочет меня выжить»

▼ «...Опасности, связанные с успехами, с достижениями»
▼ «Фамилия очень неподходящая.» «Портрет контрреволюционера Петровского рядом с портретами вождей»
▼ «Большевистская критика, невзирая на лица.» «Надо прямо поставить вопрос, что тов. Цибарт не может работать в институте»
▼ «Из партии тов. Цибарт исключить.» «Пусть судит меня партия, но не троцкисты»; «веру в то, что делает Сталин, нельзя терять»
▼ «Смотри, ты враг народа, а я террорист и сидели рядом с секретарем ЦК...»
▼ «Октябрьские дни»
▼ «Из зала трижды кричали: "Цибарта"»; «Меня встретили студенты громом аплодисментов»
▼ «Неужели шайка подлых троцкистов победит?» «Даже сторож, который умер в Ильинских дачах, приходил и спрашивал: "правда, что Цибарта снимают?"»
▼ Захар Малинкович. «Тут что-то не то. Идет расправа»
▼ «Теплое письмо» Сталину. «Вы какой-то сверхчеловек...»
▼ Последние дни в МММИ. Арест. «Разберутся, я завтра приду»
▼ «Очиститься от вражеского охвостья». По завершении юбилейного 1937-го

▼ Архивное уголовное дело № Р-24817
Бутырская тюрьма. Так называемое следствие: вина не признана,
«я участником антисоветской организации правых не был».
Приговор ОСО

▼ Магадан: Севвостлаг, Маглаг. Инженер-теплотехник

▼ Рабочая биография А.А. Цибарта в заключении.
Проектный отдел ГУС ДС; конструкторское бюро Колымпроекта ГУС ДС; затем ЦНИЛ ДС; затем непосредственно ДС
▼ «Подлежит лишению ордена Трудового Красного Знамени».
Восстановление в правах на орден указом В.В. Путина (27 мая 2022)
▼ «Пересидчик»
▼ Надежда умирает последней. Опять Малинкович. Зайцев. «Мне видно здесь могила...»
▼ Когда А.А. Цибарт был освобожден

▼ «Признан умершим», «место смерти неизвестно»

▼ Реабилитация...

▼ «Прекращение дела производством за отсутствием состава преступления»
▼ Роль в истории МГТУ. «Получается так, что я ничего не делал. Мои заместители тоже, а втуз все время идет вверх...»

▼ ПРИЛОЖЕНИЕ: как складывался современный архитектурный облик старого здания МГТУ – Слободского дворца.
Предыстория и первоначальный вид; штукатурка и покраска – или кирпич; нереализованная перестройка в 1900-х гг. и «безбожные» надстройки, судьба ограды, а также загадочные письмена и прочее

▼ Источники

▼ 1. Литература, архивные и др. источники
▼ 2. Статьи, заметки, предисловия А.А. Цибарта

Происхождение. Родительская семья ▲

Адольф Августович Цибарт родился 21 августа 1892 года. Эта дата приводится в его «служебной карте работника ВСНХ» в 1925-м году (РГАЭ ф. 3429, оп. 20, д. 600, л. 25), и можно думать, что по новому стилю, т.к. уже в выдаваемых с 1923-го года удостоверениях личности требовалось указывать число, месяц и год рождения именно так. Но не исключен и старый стиль. Взрослые получатели удостоверений указывали только год, как будто на число и месяц власти внимания не обращали, и, например, в 1922-м году первый советский ректор МВТУ В.А. Ушков при поступлении совместителем в систему ВСНХ указывает дату своего рождения по старому стилю – в соответствии с представленными церковными «метрическими выписями». – Нет сведений и в личном дневнике А.А. – дни рождения детей, конечно, упоминаются, но ни о своем дне рождения, ни о дне рождения супруги нет ни слова, – они их как будто потеряли.

Место рождения – Польша, Калишская губерния (губернский город Калиш, польск. Kalisz). Относительно более точного места своего рождения сам А.А. оставил две различные версии. Согласно регистрационному бланку члена ВКП(б) 1936 г. (см. материалы РГАСПИ), он родился в Кольском уезде Калишской губернии (адм. центр г. Коло, польск. Koło); в то время в Российской империи существовал и другой одноименный уезд, и А.А. в своей биографии от 1936 г. (см. РГАСПИ) уточняет: «на германской границе», которая проходила тогда по этой губернии. Однако в упомянутой служебной карте указано иное: Калишская губерния, Ленчицкий уезд, Поддембицк<ая> в<олость>, деревня Фулки (Łęczyca – Poddębice – Fułki). С чем связана эта разноречивость и какой вариант верен, неизвестно. Но, если предпочесть более ранний и подробный источник – он родился в деревне Фулки (нынешнего Лодзинского воеводства), в несколько домов вдоль дороги, в 30 км к западу от Лодзи.

По национальности обоих родителей немец, «евангелическо-лютеранского исповедания», «звания крестьянского». Точное немецкое написание фамилии, известной в трех вариантах, найти пока не удалось. Самый распространенный вариант – Ziebart, но в его автографах как будто просматривается конечная h. Родной язык А.А., «тоже и разговорный» – немецкий, а в упомянутом документе от 1925 года он указывает в качестве родного и польский; с детства владел также, что в его сословии общего правила не составляло, русским языком, на котором в дальнейшем писал даже личные дневники. Среди его личных записей 1930-х годов, на русском языке, встречаются изредка и на немецком, но ни слова на польском.

«Воспитывался в Лодзи»; этими словами из краткой автобиографии (1933) как будто не предполагается, что в город переехала вся семья. В Лодзи работал его отец.

Многие интересные сведения, весьма вероятно, можно было бы обнаружить в личном деле Цибарта – студента: как сообщают на форуме «Всероссийское генеалогическое древо», дела студентов ИМТУ бывают довольно объемными, до 60-и страниц, и могут содержать даже метрики студентов, различные прошения их и их родителей, и т.п. Увы, в Центральном государственном архиве г. Москвы, в фонде "Московское Императорское техническое училище, г. Москва" (Ф. 372) личного дела и сведений о принятии в число студентов и учебе там Адольфа Августовича Цибарта в 1910–1916 годах нет. Также нет личного дела студента Цибарта (и другого личного дела – директора Цибарта, которое, как сообщает И.Л. Волчкевич, сохранилось) и в само́м училище – МГТУ им. Н.Э. Баумана – куда ЦГАМ рекомендовал нам обратиться.

Все то немногое, что здесь можно сказать о происхождении А.А. (с польской ветвью родственников связь потеряна с 1960-х годов) типично для Лодзи того времени. Каждый 3-й житель Лодзи – немец, лютеранин; город, как второй по значению промышленный центр Королевства Польского, обеспечивает рабочие места. Обращают на себя внимание и такие его характеристики (ЭСБЕ): Лодзь один из «самых нездоровых городов во всем Привислинском крае. Воздух испорчен дымом ежегодно сжигаемых местными фабриками 20 млн. пд. угля; вода в Лудке и в окрестных озерах заражена фабричными отбросами; большинство домов и квартир устроены без соблюдения важнейших требований гигиены» – рабочей семье Цибартов, скорее всего, довелось испытать эти тяжелые жизненные условия в полной мере. – Август Цибарт трудился в Лодзи литейщиком на машиностроительном (приводостроительном) и чугунолитейном заводе «I. Iонъ» и текстильной фабрике Израиля Познанского в течение 8-10 лет, а затем около 25 лет вагоновожатым на трамвае (кстати, трамвай был гордостью Лодзи – именно в этом городе в самом конце 1898 г. состоялся пуск первого в Польше электрического трамвая). Эти данные о местах работы Августа Цибарта взяты из краткой автобиографии, составленной А.А. в 1933-м г. (Сведения из регистрационного бланка к партийному билету образца 1936 г. с этими как будто разнятся: из них можно понять так, что отец А.А. работал вагоновожатым лишь с 1917 года. Автобиография в этом пункте выглядит достовернее). Если вспомнить, что в 1929–1932 гг. Август Цибарт был в Москве, а с 1933-го года никакой информации о родительской семье А.А. иметь уже не мог, то получается, что сменил род деятельности отец А.А. Цибарта во время Русско-японской войны, когда на заводах Лодзи прошли массовые увольнения. В студенческие годы А.А. семья, в которой он был старшим из 4-х детей, никак не могла ему помогать: «отец был вагоновожатым на трамвае в Лодзи, получал 60 р. в месяц и основательно к тому же выпивал» (письмо А.А. из лагеря 13.02.1944). Однако ценность образования, как будет видно из дальнейшего, в семье понимали хорошо.

Полноты ради надо упомянуть, что в своей служебной карте в ВСНХ (1925), в графе «Имуществен. полож.» / «до Окт.» / «родит.» – Цибарт указывает: «служащ.». Понимать ли это так, что на самом деле Август Цибарт рабочим не был, или был им не все время, или как-нибудь иначе – неясно.

 

Лодзь на открытках 1900-х гг. (из собрания В. Кмитовича); лодзинский трамвай на фото ок. 1899 г. (музей истории гор. транспорта Лодзи).

Мать А.А. – Леокадия (?), домохозяйка. «Матери приходилось очень тяжело» (письмо А.А. 13.02.1944). По крайней мере до конца 1935-го года она была вероятно жива; ей в это время в своем дневнике (переписки не могло быть) А.А. желает здоровья и счастья. Из других сведений о ней – только то, что по крайней мере в начале 30-х она сильно болела. Был младший брат – Бруно (ок. 1897 г.р.), и две младших сестры (однажды А.А. сказал о трех – видимо, имелась в виду и какая-то двоюродная); во время студенчества А.А. все они учились в гимназии. Одна из сестер умерла в 1932 или 1933 году. С сестрой Эльфридой (? – в письме А.А. «Ида») – А.А. связывали особенно теплые отношения. Может быть, именно с ней или ее дочерью (если она была) в хрущевскую эпоху какое-то время переписывалась старшая дочь Адольфа Августовича – Эльфрида-Леокадия.

О семьях брата и сестер А.А., были ли у них дети – племянники А.А., – ничего пока не известно.

«Тяжело было», и тем не менее – «жили, пробивались и всем детям давали образование». В этом А.А. позже приходится оправдываться, ибо профессиональная учеба А.А. в Польше вызывала у партийных товарищей сомнение в его «каноническом» рабоче-крестьянском происхождении (например: «Я ставлю под сомнение социальное происхождение Цибарта. И возьмите самого Цибарта. В царское время он учился в коммерческом техническом училище. Я не думаю, чтобы лодзинский ткач мог послать своего сына учиться. И дочки у него тоже учительницы» – С. Шевяков, ЦГАМ ф. П-158 оп. 1а, д. 39, л. 93). Брат Бруно, хотя это сведение неточно, получил образование юридическое, затем работал счетоводом или бухгалтером; сестры, как говорит Цибарт, «учительствовали».

Впрочем (что до материальной обеспеченности), все относительно: когда А.А. на последнем перед арестом партсобрании говорит, что его отец имел заработок в 60 рублей, ему с места посылают реплику «это много!». Действительно, в центральной России эта сумма, по некоторым данным, составляла 40 рублей. А.А. отвечает лишь, что «там так платили». То есть, что отец все-таки был рядовым рабочим.

В 1929-м году отец и брат А.А. приехали, по его приглашению, из Польши в Москву («я выписал своего брата и отца потому, что им там плохо жилось», – см. Партсобрание). Отец устроился в артель и «набивал шнурки для ботинок», брат работал на фабрике, видимо в администрации. Предполагалось перевести в Москву всю семью: «...почему не взял родителей к себе? – Я пытался их взять...».

В 1932-м оба они, за эти годы благоразумно не приняв подданства СССР, вернулись «через посольство» в Польшу: как объяснял А.А. бдительным товарищам по партии и затем, после ареста, на Лубянке, – потому, что мать заболела и сверх того подвергалась в Польше каким-то полицейским преследованиям из-за родственников в СССР, а согласно доносу на А.А. в НКВД, отец и брат якобы говорили, что «здесь голодно». С тех пор они жили в Польше под Лодзью в «местечке Радогощ» (Радогост, ставший печально знаменитым со времен фашистской оккупации). В том же 1932 году связь А.А. с родительской семьей, как с «заграницей», становится уже невозможной: «кроме открытки о том, что умерла моя сестра, я от них ничего не получал. Первое время после их от'езда я писал, ответа не получал. Живы ли они, работают ли – не знаю». Из тех же доносов и стенограмм партсобрания декабря 1937-го года известно, что в этом, 1932-м году Цибарт обращался к командированному в Данциг другу и сотруднику С.И. Шевякову с просьбой написать оттуда Бруно – чего «Сережа», обманув А.А., не исполнил. («Когда я уезжал заграницу в 32 году, в Данциг, Цибарт дал мне адрес Бруно и просил написать в Польшу. Я адрес взял, конечно, но не писал. / Цибарт спросил меня когда я приехал – "писал"? Я ответил писал. Ничего неэтического я тут не вижу. Он член партии, он должен понять, что нельзя члена партии заставлять переписываться с заграничными людьми» – ЦГАМ ф. П-158 оп. 1а, д. 39, л. 93.) Были, кажется, у А.А. и другие безуспешные попытки того же рода дать родным о себе весть.

Лодзинское мануфактурно-промышленное училище. Техник-механик ▲

Пройдя начальную школу, в 1902 г. А.А. Цибарт поступил в Лодзинское мануфактурно-промышленное училище.

В этом году заведение уже носило именно такое название (в 1901-м году был принят «Устав Лодзинского мануфактурно-промышленного училища»), но располагалось оно еще в своем старом здании на главной лодзинской площади – «Новый рынок».

Кстати, несколько слов касательно топографии – это место тесно связано с детством А.А. Для официальной биографии одного из ректоров МВТУ такие подробности, конечно, совершенно излишни, но нас здесь все подобное живо интересует. – Здание почти вплотную примыкало к евангелическому храму Св. Троицы (по другую сторону храма – городская ратуша). Ныне площадь носит именование «пляц Вольности» (площадь Свободы), а в доме № 14 по этой площади, бывшем помещении Училища, располагается Музей археологии и этнографии. Здание, увы, в настоящее время неузнаваемо: оно изменило декор и было надстроено на этаж, а в месте примыкания к храму, где оно было (с флангов) понижено – на два (что существенно повредило ансамблю площади, зрительно «задавив» храм). Как и прежде, по площади ходят трамваи.

На открытке 1900-х гг. – площадь Новый рынок, ныне пл. Свободы.
В здании, примыкающем к евангелическому храму Св. Троицы (с 1945 г. католический костел Сошествия св. Духа) располагалось до 1903 года
Лодзинское мануфактурно-промышленное училище
(ныне в этом доме помещается Музей археологии и этнографии, здание основательно перестроено; совр. адрес: пл. Свободы, 14).
В 1903-м году училище переехало в новое здание по ул. Панской

Фото со страницы pastvu.com/435718 (Rustam253). Фрагмент
Лодзинское мануфактурно-промышленное училище, евангелический храм, трамвайная развязка...

В 1901 г. по решению городского магистрата, выделившего 2,5 га парковой территории по ул. Панской (недалеко от Пиотрковской, центральной улицы Лодзи), и при финансовой помощи промышленников Л. Гейера и И. Познанского начинается строительство великолепного нового здания училища (арх. П. Брукальский, медалист Российской академии художеств) – точнее комплекса зданий, включающего лаборатории и мастерские (см. сайт Школы им. Кароля Войтылы; сайт Baedeker Łódźki). В мае 1901 г. был утвержден проект, а в 1903-м году строительство было завершено, новое здание встретило первых учащихся.

Лодзинское мануфактурно-промышленное училище. Арх. П. Брукальский. 1900-е гг., ул. Панская, 115
(Открытка из собрания Е. Шолох; фотографии с сайта fotopolska.eu)

Лодзинское училище, существовавшее под разными названиями с 1869-го года, было одним из важнейших средних технических учебных заведений Российской империи (в военном 1915 году его сочли нужным эвакуировать – в Иваново-Вознесенск). Преподаватели, согласно Уставу училища 1901 г., должны были иметь образование не ниже высшего; у некоторых имелись научные труды. В заведение принимались «лица всех состояний и вероисповеданий»; от платы за обучение могли быть освобождены и даже получать единовременные денежные пособия и ежегодные стипендии «заслуживающие того по своему прилежанию и поведению сыновья недостаточных родителей и притом не более ¹/₇ части учащихся» – скорее всего, Цибарт вынужден был ориентироваться на эту малую часть. «Когда я учился в средней школе [т.е. училище], книги, одежду мы получали от благотворительного общества. Там был пастор Штиллер, который собирал одежду у детей фабрикантов, а потом нам отдавал. Тяжело было...» (см. Партсобрание). Преподавателями изначально были русские и немцы, занятия велись на русском языке: «я получил образование только потому, что знал [русский] язык». Училище было семилетним, последние три класса были преимущественно специальные, по двум отделениям – механико-техническому (ткацкому) и химико-техническому (красильному); Цибарт учился на механико-техническом. К общим предметам в училище относились Закон Божий, русский и немецкий языки (но не польский), история, география, математика, естествознание, рисование и чистописание, к специальным – физика, механика, химия, химическая и механическая технология, красильное искусство, ткачество, прядение и уроки черчения. Предполагалась также, «с разрешения министра народного просвещения», организация приготовительного класса.

1904–1905 гг. – Русско-японская война. Тяжело страдает экономика Польши. В частности, ограничение внутреннего российского рынка, в связи с занятостью железных дорог военными поставками, душит ее текстильную промышленность. В Лодзи проходят массовые увольнения рабочих-текстильщиков. По всей Польше разгораются социалистические и анти-имперские настроения. Лодзь становится одним из важнейших очагов революции 1905–1907 годов в Королевстве Польском. Одной общей целью самых разных революционных групп в королевстве было возвращение польского языка в учебные заведения, гминное правление (местные администрации) и судопроизводство. В 1905-м году, вслед за общероссийской рабочей забастовкой, в Польше началась так наз. Школьная забастовка, управляемая ученическими, родительскими и учительскими комитетами, – ее целью было главным образом введение преподавания на польском языке. К забастовке присоединились Варшавский университет и Политехнический институт. Бессрочный бойкот русских учебных заведений – и в том числе Лодзинского «Włókiennik'а» (Włókiennictwo – ткачество), – мануфактурно-промышленного училища, – был объявлен 19 февраля 1905 года. В конце концов, после долгих маневров властей, это требование бастующих было удовлетворено. В 1907-м году училище получает название «Szkoła Rękodzielniczo-Przemysłowa» и переходит на польский язык, а русский остается в качестве факультативного (см.: сайт e-reading.club, Польша в ХХ веке / Очерки политической истории; сайт Объединения послегимназиальных школ им. Кароля Войтылы).

Таким образом, последние три класса лодзинского училища Цибарт учился на польском.

К концу пребывания в училище Цибарт изучил французский язык, с которого затем переводил в студенческие годы. Вероятно, в освоении французского ему помогло какое-нибудь знакомство в более образованной и обеспеченной семье, чем его собственная.

Если говорить о школьных знакомствах А.А., то в найденных к настоящему времени материалах встречается прямое упоминание лишь об одном из них. Вместе с Цибартом (на год младше), на химико-техническом отделении, учился сын торгового агента и будущий крупный советский деятель Григорий Аронштам.

Григорий Наумович Аронштам – член РСДРП с 1913 г., старший брат более известного советского деятеля – военачальника РККА Лазаря Аронштама и еще двоих младших братьев, также большевиков, погибших в Гражданскую; по этим судьбам можно представить себе авторитетность старшего! Лазарь и Григорий Аронштамы были расстреляны в годы Большого террора. – Сталин, заметим здесь, расстрелял практически всю историю РСДРП(б) – ВКП(б), чем и объясняется бесцветность и невразумительность казенной «истории КПСС», чудовищной, но во всяком случае не скучной и не бедной на лица.

После Лодзи пути Цибарта и Аронштама не раз пересекутся, и дальше мы к этому еще будем возвращаться.

А.А. Цибарт закончил Лодзинское мануфактурно-промышленное училище в 1910 году (видимо, в связи со Школьной забастовкой год был пропущен). Училище давало квалификацию техника-механика – помощника инженера. С этим выпускник получал право «на поступление в высшие учебные заведения по соответственной специальности» (стало быть, ни по какой другой).

Здание Лодзинского мануфактурно-промышленного училища. Современный вид.
Улица Стефана Жеромского, 115 (бывшая ул. Панская, 115). Объединение послегимназиальных школ № 19 им. Кароля Войтылы

«...Учиться в самом лучшем учебном заведении»:
студент Императорского Московского технического училища.
Репетитор в семье препод. ИМТУ В.А. Ушкова (?) ▲

«Нуждающийся студент» ▲

Студент ИМТУ Адольф Цибарт. 1910 г.
Сад ИМТУ – курдонер Слободского дворца
 

В августе 1910 г. А.А. «приехал из далекой Польши в Москву, чтобы учиться в самом лучшем учебном заведении» (из письма к дочери 1945 г.); но какая характерная для А.А. фраза! «...Я поехал в далекую Москву учиться с 5 рублями денег в кармане. Помню, что все таки мама напрягла все финансы и я поехал не как нибудь, а во II классе!» (письмо 1944 г.). «Выдержал конкурсные экзамены» (математика, физика, русский язык) – упоминание об этом в автобиографии А.А. (как и других его сверстников) имеет тот смысл, что «проверочные испытания» в вузах того времени превращались в конкурсные далеко не всегда – и поступил на механический факультет Императорского Московского технического училища.

«Желающие поступить в студенты Училища ... подают прошения на имя Директора ... не позже начала августа, с приложением подлинных документов о рождении, звании (происхождении), полученном образовании, о приписке к призывному участку по отбыванию воинской повинности и свидетельства о благонадежности от местной администрации, засвидетельствованных копий с их документов, четырех фотографических снимков с собственноручным обозначением на сих снимках звания, имени, отчества и фамилии просителя и с засвидетельствованием его подписи. В прошении должно быть указано избираемое просителем  о т д е л е н и е  Училища» (Журавлев, Справочник...). Этих материалов, увы, нам найти не удалось.

Программы по физике и математике (алгебре, геометрии с задачами на построение, тригонометрии) можно найти, например, в справочнике для поступающих в ИМТУ в 1913-м году (см. Журавлев, Справочник...). Экзамен по русскому языку представлял из себя сочинение на заданную тему; литературных тем не было, т.к. в технических средних учебных заведениях литература и не преподавалась, а были, в 1907–1912 гг., такие: «Значение науки в жизни отдельных людей и целых народов»; «Труд подневольный и труд свободный»; «Какие открытия и изобретения наиболее способствовали успехам всемирной культуры?» (там же). Сочинение должно было уместиться в 1-2 листа, т.к. будущий инженер должен был уметь выражать свои мысли предельно сжато, и – что особенно примечательно ввиду послереволюционных десятилетий, когда неграмотность поступавших и заканчивавших вузы стала ужасающей – максимум две грамматические ошибки означали «неуд». Именно на экзамене по русскому языку «среза́лись» большинство поступавших в вузы – 27 процентов поступавших (см. журнал Высшая техническая школа 1935 № 5, проф. Е.Н. Медынский, Высшее техническое и сел.-хоз. образование в дореволюционной России, ч. 2). А ведь в семье А.А. общались на немецком языке, и после 1905-го года А.А. учился на польском, своем втором родном языке.

Впрочем, «неуд» в то время еще не обязательно значил провал. «Согласно разъяснению Министерства Народного Просвещения, неудовлетворительный балл не лишает конкурента права продолжать испытания и при надлежащей сумме баллов быть даже принятым в училище» (Журавлев, справочник...).

В 1910-х годах в ИМТУ проходили по конкурсу 40-42% поступающих; в 1909-м году, на который мог ориентироваться Цибарт, из 719 подавших «прошение о приеме» на механическое отделение ИМТУ было принято по конкурсу, включая принятых «сверх комплекта», 314 человек, т.е. 43,7% (см. Обзор преподавания... за 1910-11 г.). Для того времени такой отбор, учитывая в т.ч. образовательный уровень поступавших, был весьма серьезным, «но, несмотря на это, отсев за время последующего обучения был очень велик. Из каждых трех-четырех студентов, поступивших на первый курс, оканчивал училище только один» (из книги сына и биографа профессора МВТУ А.Н. Шелеста, учившегося в ИМТУ в одно время с Цибартом). Так, в 1913/14 году из ИМТУ выбыло до окончания курса 654 студента, т.е. 24,5% всего состава. Надо сказать, большой отсев был вообще характерен для втузов того времени – он колебался от 13 до 25% ежегодно, – и ИМТУ, как видим, находилось в этом отношении на его верхней планке (см. ВТШ 1935 № 4, ч. 1, Медынский). Учиться «в самом лучшем учебном заведении» было действительно чрезвычайно трудно. Тогдашний директор ИМТУ А.П. Гавриленко отмечал «особенность условий, в которых находятся студенты Императорского Технического Училища, проистекающая из огромной трудности проходимой ими программы», «отделял студентов Технического Училища по огромности требуемой от них работы от других учебных заведений Москвы...» (см. Памяти Александра Павловича Гавриленко, Мастрюков).

Заметим, что студенты из «низших» сословий во втузах того времени и в частности в ИМТУ отнюдь не были редкостью – по крайней мере в ИМТУ в 1914-м году таких было более половины. В 1914-м году в ИМТУ в числе студентов дети «дворян и офицеров», лиц «духовного звания» и «почетных граждан и купечества» составляли вкупе 42,6% (19,7%, 2,6% и 20,3% соответственно), тогда как дети «мещан и цеховых» и «крестьян» – 49,7% (32% и 17,7%), т.е. последних было на 5,1% больше. Понятно, что рабочее или крестьянское звание поступавшего могло не вполне соответствовать фактическим занятиям его семьи. Что до национальных и вероисповедных меньшинств, к которым также относился А.А., то в 1913-м году русские и украинцы («православного вероисповедания») в ИМТУ составляли 78,5%; студентов «магометанского вероисповедания» (татар, тюрков, узбеков) было всего 5 на 2666 учащихся, евреев (в некоторые вузы их не принимали, в ИМТУ вакансии для евреев составляли 3%) было (все-таки) 3,9%, армян – 1,2% (см. ВТШ 1935 № 4, Медынский). Случай студента Цибарта попадал в оставшиеся 16,2%.

Зарабатывал молодой Цибарт на первых порах частными уроками и переводами с немецкого и французского. Затем он поступит репетитором в семью (весьма вероятно) преподавателя ИМТУ, будущего ректора МВТУ В.А. Ушкова, о чем будет рассказано в следующей рубрике.

Стоимость обучения составляла 75 рублей в год, и взнос в 40 рублей за первый семестр поступающим надо было оплачивать в любом случае. Так что минимум 40 рублей на учебу А.А. небогатая рабочая семья Цибарта все-таки накопила. «О 1-ом годе / несколько слов начинающим. / В начале каждого семестра открывается запись на практич. занятия, а потому, запасшись справкой о взносе денег за семестр, идите в деканскую (хим. корпус) и просите записать вас...» (Журавлев, Справочник...). Далее А.А. был от этой платы освобожден, «так как хорошо учился» (см. автобиография, ЦГАМ, РГАСПИ). Это «хорошо учился» – существенно. «Одна только бедность ученика» признавалась недостаточной для освобождения от оплаты учебы – еще по «Уставу Общества Вспомоществования нуждающимся воспитанникам ИМТУ» 1888-го года необходимо было проявить также «способность к учению, прилежание и хорошее поведение» (см. Устав...; Краткий исторический очерк...). Когда от этого правила отступали, само студенчество обращало внимание на несправедливость «непринятия во внимание успешности», и ко времени учебы Цибарта «все просители стали делиться по категориям, сначала по степени нуждаемости, а затем все, отнесенные к данной категории студенты, подразделялись на группы по количеству полученных ими в течение года зачетов» (см. Краткий исторический очерк...). «Отличнейшие по успехам из недостаточных студентов Училища, русские подданные, могут получать стипендии или могут быть освобождаемы от взноса платы за учение»; «При распределении стипендий и освобождений от платы преимущество дается тем студентам, которые наиболее продвинулись вперед по учебному плану и оказали наилучшие успехи» (Обзор преподавания ИМТУ...). К 1 января 1911 г. при общем числе студентов в 2893 человека были освобождены от платы за обучение, как и обычно, всего 50, и в том числе, как это запротоколировано в «Кратком отчете о состоянии Императорского Московского Технического Училища за 1911 г.», – А.А. Цибарт. В дальнейшем в списках освобожденных от оплаты имени Цибарта не встречается – видимо потому, что он, как только что упоминалось, поступил репетитором в семью преподавателя ИМТУ на достаточно хороших условиях (претендующий на эту льготу студент обязан был представить «несомненные доказательства своей материальной необеспеченности»).

«Краткий отчет о состоянии Императорского Московского Технического Училища за 1911 г.»:
«В 1911–1912 учебном году были предоставлены казенные и частные стипендии, освобождения от платы и единовременные пособия
нижеследующим студентам училища. ...»

Слова о «количестве полученных студентом зачетов» нуждаются в пояснении. При нынешней «курсовой» системе обучения число зачетов, не равное требуемому, значило бы только наличие «хвостов» – то есть неуспеваемость. Но в ИМТУ с 1907 года действовала иная, «предметная» система (о ней дальше будет рассказано подробнее), при которой, кроме обязательных, студент самостоятельно выбирал предметы для изучения, причем жесткости в сроках контрольных испытаний не было. «Учебный план разбухал различными предметами, и студентам приходилось сдавать более 60 зачетов»; «основная масса студенчества по предметной системе, в особенности первогодники, не привыкшие к самостоятельной работе, отставали и сдавали за год не более двух-трех предметов. Некоторые настолько отбивались от школы, что сдавали не более одного предмета, а то и вовсе ничего не сдавали» (Юбилейный сборник, Нехамкин). Влиться в эту «основную массу студенчества» первогодник Цибарт позволить себе не мог бы.

Быт студента Цибарта точно воспроизводит ту общую картину, которую можно себе составить по «Краткому историческому очерку двадцатипятилетней деятельности Общества Вспомоществования нуждающимся студентам Императорского Московского Технического Училища», изданному в 1914-м году. Если, по свидетельству авторов Очерка, «в первые годы существования Общество было в состоянии только немного успокоить совесть лиц, близко видевших студенческую нужду, но отнюдь не уменьшить самую нужду», то ко времени учебы Цибарта его помощь хоть и оставалась все еще далеко не достаточной, но все-таки стала существенной.

Цель учреждения «Общества Вспомоществования...» конечно, очевидна. Все же приведем здесь слова из речи его председателя В.Ф. Листа в 1914-м году: «Скольких Ломоносовых, скольких ученых, с мировой может-быть, славой, наше училище дало бы нашей дорогой родине благодаря тому, что среди нуждающихся учащихся находятся таланты, а может-быть и гении, которые гибнут потому, что острая нужда заставляет их по целым дням рыскать по заработкам, вместо того, чтобы отдаться всецело основательному изучению науки». В речи Листа, как и других материалах Очерка, множество интересных подробностей, но излагать их здесь не место; кончается же она так: «Дорогому же нам Императорскому Техническому Училищу высказываю сердечнейшие пожелания жизни, роста и процветания на бесконечные времена на пользу нашей любимой родине» (см. Краткий исторический очерк...).

Между прочим. «Студенты поголоднее развешивали билетиков по Москве сколько вам угодно. Дескать, делаем конкурсные проекты и выполняем всякие чертежные работы» (из рассказа А.И. Гусева, мастера чертежно-модельной мастерской МММИ им. Баумана – «За промышленные кадры» 1934 № 1). Имеются в виду проекты и работы, выполняемые «голодными» студентами за обеспеченных и ленивых. При этом среди студенческих обществ существовало в Училище «Бюро Труда Студентов И.Т.У.», имевшее целью «содействие своим членам в приискании занятий», а также в частности «Кружок Взаимопомощи Судентов-Поляков И.Т.У.» (имел ли к нему какое-либо отношение студент Цибарт, неизвестно).

Кроме сего, скажем к слову, работала «Студенческая театральная касса» – «для студентов, желающих посещать московские театры, покупается театральною кассою определенное число билетов, правила пользования которыми вывешены в помещении кассы. Билеты можно получать в оба Императорские театра – Большой (опера) и Малый (драма), Художественный (драма), Зимина (опера), Незлобина (драма) и Корша (драма)» (Журавлев, Справочник...).

Итак. Ни о каких московских родственниках или знакомых Цибартов, у которых А.А. мог бы остановиться, семье ничего не известно.

Обосновывая (в 1895-м году) необходимость строительства училищного студенческого общежития, товарищ председателя Общества вспомоществования неимущим студентам ИМТУ (тогда В.А. Морозовой) Н.П. Зимин, в числе прочего, говорит: «Местность, в которой расположено Императорское Техническое Училище, не представляет собою удобств для приходящих учащихся. Местность эта, как известно, есть окраина города, на которой нет домов, приспособленных для жилья и питания учащихся. Благодаря этому большинство их размещается по частным квартирам, устроенным неудобно и в санитарном отношении неудовлетворительно. Многие живут прямо в углах, в холоде и сырости. Правда, углы эти дешевы, но если принять во внимание, что в них страдает молодой организм, что они воспитывают чахлое молодое поколение, – то эта кажущаяся дешевая жизнь окажется жизнью очень дорогой. / Хотя и трудно, но еще возможно находить учащимся квартиры; несравненно же большие затруднения представляет получение стола, потому что далеко не каждая семья принимает к себе квартирантов, а если и принимает, то больше тяготится нахлебниками, чем простыми жильцами.» «Представим себе сначала такое положение: один из студентов Училища, студентов большей частию бедных, не имея возможности нанять для себя приличное и мало-мальски подходяшее помещение вблизи Училища, вынужден приютиться где-нибудь, в тесной комнате частной квартиры, в обстановке, которая не дает ему решительно никаких удобств для занятий. / Проработав день в училище, возвращается молодой человек в свою квартиру. Ему надо бы сосредоточиться в самом себе, подумать о том, что он слышал, чему его учили, надо поработать, – а тут за перегородкой шум и гам: дерется пьяный хозяин, бушует унимающая его хозяйка, ребятишки плачут. Какое тут занятие пойдет на ум. Так и хочется бежать куда-нибудь подальше из этого неприглядного угла, бежать от этой обстановки. / Сколько молодых людей, благодаря подобной обстановке их жизни, оставляют Училище, не окончив в нем курс, – приходят в тяжелое положение, а иногда и гибнут безвозвратно...» (Об устройстве общежития...)

Построенное, наконец, неимоверными усилиями Общества Вспомоществования к 1903-му году (на фронтоне общежития указана дата «1902»), «общежитие для неимущих студентов» ИМТУ, на 200 мест, справило «торжество открытия» 22 октября 1904 года (NB: в отчете об этом событии в «Кратком историческом очерке...» на стр. 40 опечатка: ошибочно указан год «1914») и «уже осенью 1906 года Общежитие не только было заселено сполна, но даже записывались кандидаты на комнаты» (Краткий исторический очерк...). Вопреки ожиданиям студентов общежитие оказалось – как, впрочем, это было и в 1930-х гг. – платным (хотя и «плата за номера была назначена ниже той нормы, при которой Общежитие могло сводить концы с концами»). Скорее, новоиспеченный студент Цибарт поселился не в общежитии, а снимал – или для него снимало Общество Вспомоществования – какой-то угол: с 1907-го года расходы Общества именно на квартиры для студентов выросли в десятки раз. «Ведь только двум стам студентам мы можем дать приют; большая же часть наших нуждающихся будущих товарищей принуждена ютиться по комнатам, питаться в кухмистерских...» – Об этом времени как будто свидетельствуют две дневниковые записи А.А. 1936-го года. 12 февраля, говоря о своем разочаровании в отношениях с близкими, он упоминает: «Я один сегодня. Был у Лид<ии> Артем<овны>. Гнет. Иконы живут [?] веков давит на психику. Сатрики [?] старинные, манеры древние от всего веет спертым душным консерватизмом. Точка на этом». И 17 декабря: «Вечером при лекции Ерманского [в МММИ им. Баумана] <беседа> с Лид<ией> Ар<темовной>». Странные визиты, непонятная связь для деятеля-коммуниста со столь непохожим на него человеком, но вполне естественные, если, скажем, они были данью памяти давнишним отношениям бедного студента и доброй домовладелицы, из числа сотрудников еще бывшего ИМТУ.

Также и стены общежития ИМТУ для студента Цибарта скорее всего были не чужими. Во всяком случае, студенческая столовая при общежитии, расположенном напротив главного здания ИМТУ (на углу Коровьего брода и Бригадирского переулка; здание сохранилось), была общей – рассчитанной на 300 мест. Столовая при общежитии «открыта в учебные дни от 12 ½ до 5 ½ час. дня, в праздничные дни от 1 до 4 час. дня. Каждое кушанье расценено, а потому можно обедать и дорого и дешево» (Журавлев, Справочник...).

Столовая при общежитии для студентов ИМТУ.
В торце помещения – портрет первого председателя Общества вспомоществования студентам ИМТУ
Варвары Алексеевны Морозовой
 

Нормальная (скорее рекомендуемая) продолжительность прохождения курса в ИМТУ составляла 5 лет, но допускался и меньший и больший срок, с 1911 г., конца I курса Цибарта, максимум составлял 8 лет; от этого правила, по обстоятельствам, отступали, и срок пребывания студентов во втузе доходил и до 12 лет. Каким был средний срок? По словам наркома просвещения Луначарского, сказанным им в 1928-м году (см. Луначарский, Правда), «Наркомпрос ... установил, что в довоенное [т.е. дореволюционное] время, когда студенты были почти богаты, когда разрухи во втузах было несомненно меньше, когда профессора и преподаватели получали в три раза большее жалованье, – среднее прохождение курса было все же семилетним». – Цибарт будет переходить с курса на курс каждый год.

(Трудно не обратить внимание на то, что довольно неустроенные, как мы видели, студенты царского времени были в сравнении с советскими студентами 1920–30-х гг. «почти богаты», – нарком, конечно, не стал бы в этом пункте преувеличивать.)

Специализация на механическом факультете в ИМТУ начиналась на III курсе: это были специальности «тепловая технология», «инженерно-строительная», «механическая», «электротехническая» и «гидротехническая». Больше всего студентов специализировались по тепловой технологии (Высшая техническая школа 1935 № 4, Медынский; Обзор преподавания... и др.). Есть основания полагать, что Цибарт во время учебы был членом правления студенческого кружка теплотехников (см. об этом далее). И уже по тому, что в Магаданском лагере в 1938–1946 гг. А.А. работал инженером-теплотехником и называет своей специальностью теплотехнику, можно судить, что он обучался в ИМТУ именно по этой специальности.
 

Личный состав
Императорского Московского Технического Училища

Директор – Гавриленко А.П. / Помощник Директора – Астров А.И. / Секретарь Учебного Комитета – Никитинский А.Я. / Декан Механического Отделения – Чарновский Н.Ф. / Декан Химического Отделения – Чичибабин А.Е. / Секретарь Механического Отделения – Кифер Л.Г. / Секретарь Химического Отделения – Шустов А.Н.

Заслуженные Профессоры И.М.Т.У.
Жуковский Николай Егорович. / Никитинский Яков Яковлевич. / Петров Петр Петрович. / Федоров Семен Андреевич. / Худяков Петр Кондратьевич.

Профессоры:
Гавриленко Александр Павлович. / Гриневецкий Василий Игнатьевич. / Лазарев Петр Петрович. / Прокунин Михаил Павлович. / Сидоров Анатолий Иванович. / Чичибабин Алексей Евгеньевич.

Адъюнкт-Профессоры:
Астров Александр Иванович. / Кузнецов Александр Васильевич. / Ланговой Сергей Петрович. / Мерцалов Николай Иванович. / Шарвин Василий Васильевич. / Шилов Николай Александрович.

Преподаватели:
Андреев Константин Алексеевич. / Арбатский Иван Владимирович. / Артари Александр Петрович. / Болотов Евгений Александрович. / Бочвар Анатолий Михайлович. / Бриллинг Николай Робертович. / Бриткин Алексей Сергеевич. / Бубекин Борис Михайлович. / Бычков Владимир Игнатьевич. / Васильев Леонид Осипович. / Васильев Николай Алексеевич. / Величковский Анатолий Перфирьевич. / Вессель Александр Карлович. / Виноградов Дмитрий Иванович. / Волков Александр Александрович. / Гандурин Александр Лаврентьевич. / Фон-Гартман Александр Николаевич. / Герасимов Дмитрий Григорьевич. / Герке Федор Карлович. / Гетье Александр Александрович. / Гольдштейн Иосиф Маркович. / Горбенко Виктор Моисеевич. / Горский Константин Николаевич. / Грейфе Эрнест Генрихович. / Григорьев Иван Кондратьевич. / Долгов Александр Николаевич. / Дуров Александр Николаевич. / Жеребов Леонид Петрович. / Залесский Василий Герасимович. / Залесский Иосиф Петрович. / Зворыкин Владимир Васильевич. / Зернов Алексей Алексеевич. / Зернов Борис Сергеевич. / Зубарев Дмитрий Васильевич. / Иванов Александр Павлович. / Иванов Алексей Иванович. / Игнатов Константин Михайлович. / Калинников Иван Андреевич. / Кашинский Аркадий Александрович. / Кестнер Евгений Генрихович. / Кирш Карл Вильгельмович. / Кифер Людвиг Генрихович. / Красовский Федосий Николаевич. / Кременецкий Андрей Никитич. / Круг Карл Адольфович. / Куколевский Иван Иванович. / Курдюков Николай Сильвестрович. / Курсанов Николай Иванович. / Кустов Иван Сергеевич. / Ламакин Александр Андреевич. / Ларионов Герасим Илларионович. / Лахтин Николай Козьмич. / Лукин Матвей Григорьевич. / Мазинг Евгений Карлович. / Мейер Павел Константинович. / Михалевский Иван Елеазарович. / Мозер Александр Эдмундович. / Новицкий Александр Васильевич. / Отт Альберт Альбертович. / Павлов Владимир Евграфович. / Пацуков Николай Григорьевич. / Пафнутьев Николай Капитонович. / Пешель Оскар Адольфович. / Писарев Владимир Петрович. / Поливанов Михаил Константинович. / Поляков Алексей Петрович. / Поляков Рувим Вениаминович. / Прокофьев Александр Васильевич. / Прокофьев Иван Петрович. / Пудовкин Александр Илларионович. / Раковский Евгений Владимирович. / Розанов Павел Петрович. / Ронжин Николай Васильевич. / Румянцев Василий Алексеевич. / Савков Евгений Иванович. / Сидоренко Константин Викторович. / Смирнов Владимир Александрович. / Смирнов Леонид Петрович. / Соколов Владимир Дмитриевич. / Солонина Борис Андреевич. / Ставровский Александр Иванович. / Суреньянц Яков Суренович. / Сушкин Николай Иванович. / Тищенко Иван Александрович. / Угримов Борис Иванович. / Ушков Василий Афанасьевич. / Фортунатов Алексей Федорович. / Церевитинов Федор Васильевич. / Цируль Сергей Мартынович. / Чаплин Владимир Михайлович. / Чарновский Николай Францевич. / Чиликин Николай Михайлович. / Шварцман Николай Николаевич. / Швецов Борис Сергеевич. / Шустов Александр Николаевич. / Щапов Николай Михайлович. / Ясинский Всеволод Иванович.

(Справочник Императорское Московское Техническое Училище.
Сведения, справки, программы, списки руководств и проч., необходимые для поступающих,
переводящихся из других высш. уч. зав. и студентов И.М.Т.У.
Составил А.И. Журавлев. Издание группы студентов-техников. М., 1913)

 

Схема расположения зданий ИМТУ в ХХ-м веке
(только по ул. Коровий брод)

 

Главное здание ИМТУ, механический факультет – Слободской дворец (слева, в основном закрыт деревьями);
справа, по другую сторону улицы – здание химической лаборатории
(ул. Коровий Брод, с 1912 г. – ул. Техническая, после 1917 г. прежнее название "Коровий брод" возвращается; с 1933 г. – 2-я Бауманская).
В перспективе – здание лаборатории по механической технологии волокнистых веществ
(угол ул. Коровий брод/Техническая/2-я Бауманская и Спиридоновского/Технического пер.)
и общежитие ИМТУ для неимущих студентов (угол ул. Коровий брод/Техническая и Бригадирского пер.)
 

Главный корпус ИМТУ. Открытка 1900-х гг. из собрания М. Комолова.
Здание сохраняет значительные фрагменты Слободского дворца и усадьбы сер. XVIII в.
Настоящий облик предопределили арх. Д.И. Жилярди и А.Г. Григорьев (1827–1932); Л.Н. Кекушев (надстройка двухэтажных частей здания, 1899)
 

Главное здание ИМТУ, центральный вход. 1912 г. (Внешняя примета времени учебы Цибарта – пристроенный на крыльце тамбур)
Открытка из собрания М. Комолова
 

МВТУ им. Баумана, Слободской дворец. Центральная часть, парковый фасад
(верхний этаж в полуротонде – алтарная часть бывш. училищной церкви св. Магдалины; основной 2-й этаж в ней – окна актового зала)
Фото 1960-х гг.
Парковый фасад, в отличие от того, что видно на фото, еще не был оштукатурен.
Также и площадка с балюстрадой перед ротондой – поздняя, сер. ХХ в.

Интерьер церкви Св. Магдалины. Главное здание ИМТУ, верхний этаж, центр. часть
Открытка из собрания М. Комолова
 

Императорское Московское техническое училище. Главное здание, северо-западное крыло, 2-й этаж. Модельная.
Открытка из собрания М. Комолова
 

Здание химической лаборатории ИМТУ (Химико-технологического института). Открытка из собрания М. Комолова
(в советское время здание надстроено на этаж)
Арх. Л.Н. Кекушев (на фото 22 марта 1902 г. /см. Щапов/ здание уже полностью отстроено)
 

ИМТУ. Здание химико-технологического института. Химическая лаборатория.
Фото с сайта pastvu.com
 

ИМТУ. Здание физико-электротехнического института (напротив центр. части главного здания, со стороны Яузы)
Фото нач. XX в. (из статьи М.В. Нащокиной "Работы Льва Кекушева...")
Арх. Л.Н. Кекушев (1901)
(Здание снесено в 1950-х гг. в связи с реконструкцией МВТУ)
 

    

1. ИМТУ. Здание механического института (между главным зданием и Яузой). Фото с сайта pastvu.com
Арх. Л.Н. Кекушев (нач. 1900-х гг.)
2. ИМТУ. Портик здания механического института и здание физико-электротехнического института. Открытка из собрания М. Комолова
Арх. Л.Н. Кекушев (1901)
(Здания снесены в 1950-х гг. в связи с реконструкцией МВТУ)
 

1. ИМТУ. Кузнечная мастерская (между главным зданием и механическим институтом). Фото 1985 г. с сайта pastvu.com
Постройка до 1860 г.
(Здание потеряло сводчатые перекрытия, были прорублены часть окон в нишах и т.д.)
2. ИМТУ. Чугунно-медная литейная мастерская. Фото с сайта pastvu.com
(Здание снесено в 2020-х гг.)
 

ИМТУ. Здание лаборатории по механической технологии волокнистых веществ, вид в 1912 г.
(ныне перестроено до неузнаваемости). Открытка из собрания М. Комолова
Архитектор не установлен. 1902
 

ИМТУ. Общежитие для нуждающихся студентов. Открытка из собрания М. Комолова
Арх. Л.Н. Кекушев, Л.О. Васильев (1902–1903)
 

Здание лаборатории по механической технологии волокнистых веществ и общежитие для студентов ИМТУ.
Слева на фото – угол главного здания и ограда ИМТУ.
Уменьш. фото с сайта vfi.ru
 

Дом Политехнического общества при ИМТУ в Малом Харитоньевском переулке.
Фото с сайта Radiovera
 

Адресная и справочная книга "Вся Москва". ИМТУ в 1910 году.
Сведения о программах и структуре училища, условиях оплаты, приема и др., список преподавателей и сотрудников

Лист из списка студентов ИМТУ за 1914/1915 уч. г.

«Поступил к Ушакову»: Василию Афанасьевичу Ушкову? ▲

Требуемые «способность к учению, прилежание и хорошее поведение» наверное были проявлены студентом Цибартом в полной мере, и вскоре его положение улучшилось. «Когда я приехал сюда без гроша в кармане, в Москву, – рассказывает А.А. на партсобрании в декабре 1937 года то, чего нет в его официальных автобиографиях, – я занимался только тем, что репетиторствовал, а потом поступил к Ушакову [Ушкову?], получал квартиру, все готовое и плюс 25 рублей в месяц и занимался с его детьми по всем предметам, в течение нескольких лет.»

Кем был этот столь значимый в МВТУ человек, названный в стенограмме партсобрания «Ушаковым», который 1) был настолько хорошо знаком сотрудникам втуза в 1937-м году, что Цибарту не приходится делать на этот счет никаких пояснений, 2) работал во втузе еще в предреволюционное время, 3) имел тогда несовершеннолетних детей, и был притом достаточно состоятелен, 4) не вызывал отторжения у партийной верхушки заведения, и 5) такой, о «связи» с которым заподозренному во «вредительстве» Цибарту можно было упоминать без опаски скомпрометировать его самого (т.е., видимо, к этому времени умерший)?

Подходящих «кандидатур» с такой фамилией в литературе об ИМТУ и МВТУ, как и в адресных книгах, обнаружить не удалось. Но «Ушаков» в тексте стенограммы – это вполне мог быть и «Ушков». Вообще неправильности в записях фамилий, обозначений и пр. в стенограммах дело обычное, причем в принятой в 1930-х гг. системе стенографии «а» в середине слова не записывалась (помечалась лишь черточкой) и, ввиду сравнительной редкости этой последней фамилии, при перепечатке записи легко могла быть «додумана» стенографисткой.

То есть, вероятно, пригласил студента Цибарта в свою семью репетитором не кто иной, как Василий Афанасьевич Ушков, один из заметнейших ученых и администраторов в истории ИМТУ–МВТУ.

В.А. Ушков (1871–1931) – как указывается в справочниках – специалист по технологии топлива и пирогенных производств. Кстати, он представитель видной и разветвленной купеческой династии, специализировавшейся на химической промышленности и имевшей тесные меценатские, научные и производственные связи с ИМТУ. – Длительное время по 1909 год В.А. Ушков находился в заграничных командировках от ИМТУ. В 1910 году, как раз во время поступления А.А., этот ученый – преподаватель черчения на химическом отделении ИМТУ, и.о. секретаря отделения аналитической химии (см. «Вся Москва»); «был избран преподавателем вновь введенного в план преподавания Химического Отделения Училища [курса] "Устройство топок и печей" и руководителем проектирования по этому предмету», «в 1912 году был избран кроме того преподавателем технологии топлива» (РГАЭ ф. 1884, оп. 27, д. 267, л. 6об, "Curriculum Vitae"). – В 1918 году В.А. – «сверхштатный экстраординарный профессор», и.о. ректора МВТУ; в 1919-м – 1920-х  годах (с небольшим перерывом) – избранный ректор МВТУ (первый «советский» ректор); позже – проректор МВТУ по учебной части (см. РГАЭ; Коршунов; др. источники).

Все сходится как нельзя лучше, однако, как узнаём из личного дела В.А. Ушкова в наркомате Путей сообщения, где с августа 1918-го по июль 1919 года В.А. заведовал Отделом топлива при Экспериментальном институте, – по крайней мере до этого времени В.А. был холост и детей не имел (РГАЭ ... л. 1 и др.). Но нет ничего невозможного и в предположении, что у него в 1910-х годах могли находиться на воспитании не родные дети.

Рядом с памятником В.А. Ушкова на Ваганьковском кладбище (уч. 14), в одной ограде, находится крест с табличкой «Ушкова Анна Михайловна. 1894–1951». Это почти наверняка его жена, уже после 1919-го года. На скромной стеле выбита надпись «ПРОФЕССОР ВАСИЛИЙ АФАНАСЬЕВИЧ УШКОВ 1871 – 1931», имелась и фотография, но не сохранилась – на ее месте овальное углубление в камне. (Благодарю за помощь О. Любчинову.)

Памятник проф. В.А. Ушкова. Ваганьковское кладбище
(Фото с сайта Pogost.Info)
 

К сожалению, фотографии Ушкова обнаружить не удается нигде. «Поразительно, но я не нашел фотографии одного из ректоров МВТУ, первого послереволюционного ректора – Василия Афанасьевича Ушкова. Так, оказывается, безжалостна история к своим сыновьям» (Коршунов [проректор МГТУ им. Баумана]).

«При ком»: великие директора ИМТУ Александр Павлович Гавриленко и Василий Игнатьевич Гриневецкий ▲

В своей вводной статье к юбилейному сборнику 1933-го года «Сто лет МВТУ – МММИ» директор Цибарт упоминает о директорах ИМТУ, при которых учился, лишь по одному разу и только как о специалистах, в ряду прочих. Видимо, советскому директору надлежало отзываться о своих «царских» предшественниках «либо плохо, либо никак». Меж тем и Гавриленко и Гриневецкий были поистине выдающимися, если не сказать великими людьми. – Составлявший, по словам Н.Е. Жуковского, «славу Технического Училища» ученый, великолепный, чрезвычайно много сделавший для Училища администратор, самый чуткий педагог и исключительно достойный человек, А.П. Гавриленко был первым и единогласно (или «почти единогласно») избранным Учебным комитетом Училища директором ИМТУ (это стало возможным после царского указа 27 августа 1905 г., даровавшего вузам в т.ч. право выбирать руководителей). Затем этот ученый четырежды переизбирался на эту должность и оставался в ней вплоть до своей скоропостижной кончины (в возрасте 53 лет) 10 мая 1914 г. Смерть эта потрясла и коллег и – если не в первую очередь – студентов. В то время студент Цибарт заканчивал 4-й курс, шла экзаменационная сессия... О таком своем предшественнике, знакомом по личному опыту, директору Цибарту наверняка было, что рассказать. Но в статье А.А. находим лишь следующее. «Заслуга создания конструкторского направления и преподавания, машиностроения в Техническом училище (а тем самым постановка его в России) принадлежит проф. П.К. Худякову и его ближайшим сотрудникам в этом деле – проф. А.П. Гавриленко и А.И. Сидорову». И о В.И. Гриневецком: «Из Технического училища выросли целые научные школы, и его профессора сыграли исключительную роль в развитии отдельных наук: проф. Сидоров и проф. Худяков – в машиностроении; проф. Кирш и Гриневецкий – в теплотехнике; проф. Н.Е. Жуковский и его ученики Туполев и Архангельский – в авиации».

Однако в историческом очерке истории Училища, помещенном в том же сборнике, за авторством преподавателя «диалектического материализма» в Бауманском Г.А. Нехамкина (см. на сайте), об А.П. Гавриленко и В.И. Гриневецком говорится также и как о директорах. Причем, насколько это было возможно в отношении досоветских деятелей, доброжелательно. Если учесть обличения «травителей» Цибарта в 1937-м году, якобы «вскрытый» к тому времени «заядлый троцкист» Нехамкин во время подготовки юбилейного сборника особенно тесно общался с А.А. («Нехамкин троцкист, – обличает Цибарта П.М. Зернов, – он в 33 году буквально по пятам за тобой ходил»), – то можно думать, что под характеристиками Нехамкина, даваемыми им этим ученым, мог бы подписаться и сам Цибарт.

«Сильный и добрый»: А.П. Гавриленко

Итак, А.П. Гавриленко (по Нехамкину) «был буржуазный демократ, который не только тактично вел себя по отношению к студентам, но и пользовался у них авторитетом и даже покровительствовал их общественной деятельности, представляя собой полную противоположность прежней чиновничьей администрации. Но нужно сказать, что как Гавриленко, так и его преемники, стремились изгнать политику из училища». «Свое руководство училищем проф. Гавриленко, главным образом, направлял на изменение учебного строя, введение предметной системы [см. ниже] и частичной специализации. Самым деятельным помощником Гавриленко являлся проф. Гриневецкий, который, по сути дела, является автором предметной системы [в ИМТУ].»

А.П. Гавриленко, профессор, первый избранный директор ИМТУ (7 сентября 1905 – 10 мая 1914).
(из книги "Памяти Александра Павловича Гавриленко", 1915)
 

...Спустя год после безвременной смерти предпоследнего директора ИМТУ, в 1915-м году Политехническое общество (председателем которого он также был) издало драгоценную для нас книгу – «Памяти Александра Павловича Гавриленко». Содержащая, кстати, множество по тому времени идеально воспроизведенных фотопортретов и других фотографий, – эта книга представляет собой прекрасный источник не только для воссоздания биографии и необычайно привлекательного образа этого ученого, но и для характеристики ИМТУ в те годы, его атмосферы, настроений, студенческого и преподавательского быта, многих исторических обстоятельств... Как это всегда и бывает, вопреки обывательским представлениям, настоящий специалист в любой частной сфере, в т.ч. и технической, оказывается в первую очередь глубоким, что называется понимающим человеком, – это касается не только самого́ А.П. Гавриленко (его в первую очередь), но и всего коллектива авторов посвященного его памяти сборника. Практически вся книга написана в лучшем, на наш взгляд, литературном стиле из возможных – стиле серьезных ученых, далеких от собственно литературы. (К сожалению, среди авторов сборника нет В.А. Ушкова – это дало бы возможность лучше узнать человека, с которым так тесно был знаком в то время студент Цибарт.) Книгу хочется цитировать едва не от первой до последней страницы – настолько точны и глубоки наблюдения и оценки мемуаристов, в правдивости которых уже в силу одного этого не приходится сомневаться, и настолько значительна, интересна и обаятельна личность А.П. Гавриленко. «Сильный и добрый» – вот, повидимому, самая краткая и емкая, и несомненно идущая от сердца, его характеристика (Памяти А.П. Гавриленко, Лист). Или, в сущности то же: «благородный, большой» (С.С.)... «Чуждый и тени рисовки, позы, важности, он делал свое дело, не обставляя его никаким внешним эффектом. Проявляя редкую самостоятельность и твердость, он держался всегда так, что никому из нуждавшихся в нем не было нужно считаться с ним самим, с его настроением или расположением, и, с другой стороны, имея с ним дело, было совершенно невозможно использовать и тень лести или угодничества. У него не было любимцев, но, зато, и не было, кажется, человека, из имевших с ним дело, которому он не сделал бы всего добра, которое мог сделать, и, даже больше, – которое он сделал, переходя предел возможного. / Его деловая атмосфера слагалась, во-первых, из огромного, непрерывного труда, во-вторых, из совершенного, деятельного доброжелательства к людям, нуждавшимся в нем» (Памяти А.П. Гавриленко, Мастрюков). «Кто шел к Александру Павловичу, тот знал, что встретит у него самое заботливое отношение к своей нужде, как бы мала она ни была, и получит именно тот ответ, который подсказывался не сухой буквой правила или закона, а требованиями жизни и сплетениями всевозможных обстоятельств, непредвиденных установленной формой» (Памяти А.П. Гавриленко, Ставровский). «Кем же был Александр Павлович в своей общественной деятельности? Он был работником в чистом значении этого слова, и вся его психология отвечала такому типу деятеля. Практическую цель, результат деятельности он ставил всегда выше формальных соображений, но шел к этому результату всегда прямыми путями. Трудно найти другого деятеля, который бы так последовательно направлялся в своих поступках тем началом, что "суббота" существует для человека, а не человек – для "субботы". Это основное свойство Александра Павловича придавало ему исключительную мягкость в отношениях с людьми и облегчало ему мирное и плодотворное разрешение иногда весьма запутанных и острых вопросов» (Памяти А.П. Гавриленко, Гриневецкий). Природную человечность и истинно либеральный настрой директора ИМТУ Гавриленко может характеризовать следующий эпизод, описанный в цитируемой здесь книге одним из свидетелей, секретарем Политехнического общества и лаборантом физической лаборатории ИМТУ, инженером-механиком Дм. Ив. Виноградовым, и не один раз упоминавшийся в литературе об ИМТУ. Поместим его описание здесь вместе с комментариями автора. «Я вспоминаю день похорон Баумана. Группа преподавателей, в том числе и я, смотрели вместе с Александром Павловичем из окна на двор. Двор был залит огромной толпою; гирлянды, флаги, плакаты... Все были тревожны, только Александр Павлович сохранял спокойствие. И вот, – как сейчас себе это представляю, – бледный и взволнованный подошел к Александру Павловичу смотритель зданий и сказал, что "вывешивают флаги неподходящего, красного цвета. Что делать? Снимали их, опять вывешивают, и ясно, что хотят их защищать". Александр Павлович совершенно невозмутимо ответил приблизительно следующее: "Что же вы думаете, государственный строй России изменится что ли от красной тряпки на нашем крыльце?" Эти спокойные, может быть, резкие слова сразу изменили настроение. Конечно, это пустяк, но такие пустяки иногда кончались кровью. По моему, в этом эпизоде Александр Павлович обрисовался весь, с его ясным умом, расположением к людям, готовностью взять на себя ответственность, полным пренебрежением к форме». Также, в тот день, Александр Павлович распорядился не выдавать властям тело убитого во время демонстрации Н.Э. Баумана, перенесенное студентами в актовый зал ИМТУ (точнее, смертельно раненый Бауман скончался уже в стенах ИМТУ); просил московского генерал-губернатора о том, чтобы по пути похоронной процессии полиция и войска отсутствовали... «Это был уважаемый профессор и интеллигент в том высоком понимании, какое оставили нам произведения А.П. Чехова, – глубоко порядочный, деликатный, бескорыстный. По словам его сына, Бориса Александровича, он не принадлежал ни к каким партиям – но ведь всегда русская интеллигенция сочувствовала революционерам!» (см. Анцупова). (По другим сведениям – см. Памяти А.П. Гавриленко, Угримов, – «Александр Павлович был одним из учредителей московской группы конституционно-демократической партии» и, при своем неизменном уважении к чужим взглядам, в т.ч. и крайне левым или правым, оставался «верным до самой смерти партийному знамени». Правы и Угримов, и Б.А. – слова «партийное знамя» не совсем подходят к случаю Гавриленко.) Вряд ли все-таки за этими поступками А.П. (в отношении похорон Баумана) стояло однозначное «сочувствие революционерам». Скорее, он ждал от властей проявления тех свойств терпимости и великодушия, которыми в высшей степени обладал сам. «Политика не должна быть в школе, ни с той, ни с другой стороны» – так сформулировал свое убеждение А.П. (см.: Памяти А.П. Гавриленко, Астров). Но обе противостоявшие стороны, и революционная (в особенности) и государственно-монархическая, по сути своей не могли мыслить иначе, как «кто не с нами, тот против нас», расценивая всякую независимую позицию как враждебность или предательство, и не признавая заповедных для себя сфер. А.П., разумеется, мыслил шире и глубже. И ему, с его личным обаянием и авторитетом, удалось совершить невозможное: прочно поселить «академические настроения» в совсем еще недавно столь мятежных умах своих студентов. Нет никаких свидетельств того, чтобы какую-то революционную активность проявлял в то время и юный Цибарт. Говоря о годах учебы А.А. в ИМТУ, весьма уместно обрисовать отношение А.П. Гавриленко именно к студентам, к их нуждам, интересам и судьбам – тем более, что это отношение имело, по доброте, уважительности и мере затрачиваемых на заботу о конкретных студентах времени и сил, совершенно исключительный характер. Об ответной любви студентов Училища к А.П. можно судить по цитируемому сборнику «Памяти А.П. Гавриленко», – всех свидетельств этого в книге привести здесь физически невозможно. Современный биограф Гавриленко Л.И. Уварова замечает (2006), что «описание и оценка работы А.П. со студенчеством может составить специальное исследование» – жаль, что такого исследования еще нет! Она приводит также цитату из сборника Памяти А.П., из надгробной речи студента И.П. Захарова, которую тот произнес «сильно волнуясь, едва подавляя рыдания» – ее отчасти воспроизведем и мы. «С А.П. у нас были наши обще-студенческие идеалы, наши обще-студенческие принципы. На его знамени всегда были написаны – вера в науку, доверие к студенчеству, любовь к свободе, в пределах, по крайней мере, нашей академической жизни...» Сборник «Памяти Александра Павловича Гавриленко» дает нам возможность погрузиться в эту тему во многих ее примечательных деталях; из-за их обилия трудно выделить важнейшие из них. Вот часть из сказанного по поводу отношений его со студенчеством в статье проф. Н. Чарновского. – «Нельзя не упомянуть также о той готовности выслушивать всякие студенческие просьбы, которую неизменно проявлял А.П. при всех своих многочисленных обязанностях. Александр Павлович в сущности не имел своего времени в Училище, так как его время целиком принадлежало всем имевшим к нему какую-либо просьбу лицам и в особенности – студентам. Не имея определенных часов для выслушивания студенческих просьб, он выслушивал их всюду: на ходу по коридорам Училища, в директорском кабинете, в канцелярии при подписывании бумаг. Короче говоря, Александр Павлович, в ущерб себе, отдавал свое время в первую очередь студентам, как бы ни были малы по своему значению их просьбы, и надо было удивляться, как он мог при постоянном отвлечении своего внимания от других очередных дел по управлению Училищем, не теряя ни на минуту обычного своего равновесия, ни нити в делах, возвращаться к ним и продолжать с неослабевающим вниманием и терпением свою прерванную работу»... Замечательные слова встречаем в Адресе студентов – членов теплотехнического кружка (расцвет активности студенческих кружков в ИМТУ – также заслуга Гавриленко) по случаю празднования 25-летней педагогической деятельности А.П. (1913), устроенного для него, к смущению А.П., самими студентами. Эта встреча, о которой А.П. не был извещен заранее, не была им отвергнута, при том, что «всякие юбилейные чествования со стороны учреждений, товарищей, друзей» А.П. отклонил «самым решительным образом». «Много такта и нравственного здоровья нужно иметь, чтобы делать свою трудную работу так, как Вы ее делаете» (см. Уварова, факсимиле Адреса). – «...Я всегда был против подобных празднеств, – ответствовал на том студенческом собрании А.П. – Но в настоящем случае, я вижу нечто, дающее мне основание смотреть на происходящее несколько иначе: я вижу, что между вами и мною существует дружеская связь; видеть все это так дорого, что, вероятно, для большинства из вас, находящихся еще в первой половине жизни, вряд ли и понятно. И это меня так трогает, что я, собственно, предпочел бы...» А.П. не договорил своей речи. «И, будучи не в состоянии ни слова сказать больше, бледный Александр Павлович забрал ворох поднесенных ему адресов и удалился так поспешно, как только возможно было, пробиваясь через битком набитую аудиторию» (см. Памяти А.П. Гавриленко, Мастрюков). «Особенно поражала способность А.П. творить добро незаметно, всячески скрывать свою инициативу в добром деле... А между тем, дорогой учитель-друг, всякий, имевший счастье видеть тебя, чувствовать твою душевность, всякий, знавший тебя, жил твоим делом. / Только твоя обаятельная личность удерживала студентов от рискованных шагов и тем сохранила относительную свободу нашего Училища» (см. Памяти А.П. Гавриленко, /студент-еврей/ Гордон). «Помню – на дворе, у крыльца, разговор с группой студентов-евреев. Подали венок, и я прочел на лентах стих из св. писания "искавший правды и милости найдет вечную жизнь и славу". Кто-то спросил меня, можно ли прямо на дворе вывесить объявление о том, что в синагоге будет особое, торжественное богослужение в память покойного; я подумал, от кого это разрешение может зависеть – вероятно, от полиции – и сказал, что можно. И инженеры-евреи прислали отдельный венок, тоже со стихом из св. писания, и помню, он начинался словами "умер праведник!" Да, для него не было ни эллина, ни иудея; они оценили это» (см. Памяти А.П. Гавриленко, Д.И. Виноградов). Приведенная евангельская цитата («ни эллина, ни иудея») была и на венке от студентов-кавказцев – видимо, мусульман. Студент Цибарт родился также не в «титульном» православном, а «евангелическо-лютеранском исповедании»... «Процессия трогается со двора. Впереди студент с иконою, за ним две шеренги студентов поперек улицы, от них – студенческие цепи вдоль процессии; колесницы с венками; приглашенный хор, за ним хор студентов, духовенство и гроб на руках; дальше родственники, сослуживцы, члены О<бщест>в – колоссальная толпа, которую оценивали десятками тысяч ... Это была грандиозная манифестация ... Студенты охраняли порядок, так что лишь старшие чины полиции дежурили на улицах; студенты заменили и прислугу у гроба...» (Д.И. Виноградов). Трудно прервать здесь студенческую тему. Поставим точку на следующей цитате (см. Памяти А.П. Гавриленко, Мастрюков): «...Фраза "пойду к Гавриленко" употреблялась студентами в годы его директорства при самых разнообразных затруднениях и всегда – с надеждой и даже с чем-то большим, чем только надежда. И не удивительно, что когда распространялась весть о его внезапной кончине, многие из студентов не в силах были и передать не знавшему товарищу этой вести и многие, я видел и слышал, плакали так, как плачут только по родным»... Мы почти не коснулись здесь темы необыкновенной работоспособности А.П., отмечаемой едва ли не всеми основными авторами книги, и вовсе опустили всю профессиональную сторону его деятельности, как собственно инженера и технического деятеля (этому в книге специально посвящены очерки профессора Н.Е. Жуковского, Р.В. Полякова и др.), как руководителя втуза (проф. А.И. Астров и др.), и как преподавателя (проф. А.И. Сидоров и др.).

...Пока неизвестно, в чем состояло общение студента Цибарта с директором Гавриленко, но в любом случае ясно, что и образ этого человека, и духовная – творческая и нравственная – среда, созданная им в ИМТУ, и те события и общие переживания, что были связаны с его внезапной и безвременной кончиной, не могли не запечатлеться в памяти А.А.

«Друг студентов.» Фрагмент страницы из журнала «Искры» № 19 от 18 мая 1914

«ДРУГ СТУДЕНТОВ.
10 мая скончался директор московского технического училища профессор А. П. Гавриленко, которого студенты считали лучшим своим другом и защитником, всегда любовно охранявшим их от всяких гонений и невзгод. Сходка студентов постановила учредить при училище стипендию имени покойного. На дворе училища была совершена панихида. Обширный двор был напружен студентами. Пел студенческий хор. Многие из студентов плакали. Когда 13 мая опускали в могилу прах покойного, вдруг сверху посыпались цветы. Это бывший ученик училища авиатор Россинский, витая на аэроплане, посылал последний привет своему профессору, осыпая незабудками могилу своего учителя. С 1905 г. А. П. Гавриленко состоял директором училища. В свое время поездку в Америку, предпринятую им для практических занятий, он совершил в качестве кочегара на пароходе, а на тамошних заводах и фабриках работал простым рабочим.» (Искры 2014 № 19)  

Кончина А.П. Гавриленко. Похоронная процессия при выходе со двора Технического училища 13 мая 1910 г.
Фото из книги "Памяти Александра Павловича Гавриленко" (Политехническое общество, 1915)
 

«Широта и даль взглядов»: В.И. Гриневецкий.
А.А. Цибарт – вероятно, член Правления студенческого кружка теплотехников

В «экстренном заседании» Учебного комитета 7 сентября 1905 г., последовавшим за царским Указом 27 августа, единодушно избраны были на должность директора – А.П. Гавриленко, на должность помощника директора – профессор (с 1900 г., теория паровых машин) Василий Игнатьевич Гриневецкий. «Выборы эти нельзя не признать исключительно удачными и счастливыми для Технического Училища. Имена А.П. Гавриленко и В.И. Гриневецкого навсегда и неизменно останутся как в памяти Высшего Технического Училища, глубокое преобразование и развитие которого при исключительно трудных внешних обстоятельствах связано с их именами, так и в памяти русской высшей технической школы вообще ... Если А.П. Гавриленко, как директор, с гражданским мужеством, достоинством и честью встал на охрану Училища и создания в нем нового строя и быта, то помощнику директора В.И. Гриневецкому принадлежит, несомненно, инициатива и разработка многих важнейших вопросов, связанных с созданием этого нового строя и быта. "Известия" Училища содержат целый ряд докладов и записок В. И–ча по этим вопросам, характеризующих широту и даль его взглядов на задачи высшей технической школы. Следует пожалеть, что деятельность В. И–ча, сменившего потом А.П. Гавриленко на посту директора после безвременной кончины последнего (1914 г.), увековеченная Совнаркомом созданием Теплотехнического Института его имени (и проф. Училища К.В. Кирш), до сих пор не получила освещения в общем и целом, как это сделано Политехническим Обществом по отношению к бывшим директорам Технического Училища В.К. Делла-Вос и А.П. Гавриленко» (см. Катушев /1926/).

При «непосредственном» директорстве В.И. Гриневецкого (избран 23 августа 1914 г.) Цибарт учился лишь полгода, до своего отъезда на фронт в качестве инженера, плюс, эпизодически, в 1917–1918-х годах.

Видимо, А.А. был весьма активным и интересующимся студентом: на групповой фотографии с В.И. Гриневецким в центре и молодыми людьми, двое из которых в мундирах ИМТУ, запечатлен также А.А. Цибарт. В докладе директора музея МГТУ им. Баумана Г.А. Базанчук эта фотография подписана: «В.И. Гриневецкий с Правлением студенческого кружка теплотехников (1916 или 1917 г.)» (точнее, если судить по биографии Цибарта, с марта по май 1917 г.: на это время он отлучился из Минска в Москву).

«В.И. Гриневецкий с Правлением студенческого кружка теплотехников (1916 или 1917 г.)»
(фото и подпись из доклада директора музея МГТУ Г.А. Базанчук /см. Источники/)
В центре на фото: В.И. Гриневецкий, профессор, директор ИМТУ (20 сентября 1914 – 1918)
Справа на фото – студент А.А. Цибарт. Дата съемки: март – май 1917 г.

О профессоре Гриневецком, кроме его авторства предметной системы в ИМТУ, Г.А. Нехамкин сообщает в Юбилейном сборнике 1933 г. несколько больше, чем о его предшественнике.

Так, во время «реакционнейшего руководителя МТУ, тайного советника Аристова» «…профессора Жуковский и Никитинский, а также адъюнкт-профессора Павлов и Гриневецкий высказывают такие бунтарские мысли, как, например: "Думать и действовать дозволяется лишь на основании того, что предписано правилами, а это кладет отпечаток пошлости и безыдейности на всю будущую жизнь". Эти же профессора высказываются за разрешение студенческих корпораций, тогда как одного этого слова, как огня, боялось реакционное руководство высшими школами».

«После смерти Гавриленко в 1914 г. были выбран ректором училища его помощник – проф. Гриневецкий, который первой своей задачей поставил преобразование Московского технического училища в школу политехнического типа, которая имела бы не два отделения, а четыре и давала бы возможность более дифференцировать преподавание, более приблизить его к запросам промышленности. Им был тщательно, со всеми деталями, разработан проект, но его пожелания не могли быть осуществлены в старой царской России, и лишь после Октябрьской революции этот проект получил реализацию. В частности, изменения старого устава оказались возможными только в 1918/19 г.» (Здесь неясность. Если Г.А. Нехамкин имеет в виду создание в МВТУ 4-х отделений, то такое нововведение утвердило еще Временное правительство в сентябре 1917 г., осуществив, по оценке Гриневецкого, «давнишние пожелания Училища». А ко времени написания Нехамкиным цитируемого очерка, от проекта Гриневецкого не осталось ничего: все эти отделения МВТУ, ввиду ставки ВКП/б/ на узкую специализацию втузов, стали самостоятельными втузами. Впрочем, сравнительный анализ предложений Гриневецкого и его «реализации» в первые советские годы в нашу задачу, конечно, не входит.)

«…Характерные противоречия социально-политического строя и реакционная политика царского правительства задерживали развитие технического образования, и отсталость русских экономических отношений здесь сказывалась сильнее, чем где бы то ни было. Это непосредственно отражалось и на Московском техническом училище. Все эти противоречия ярко изложены проф. Гриневецким в его брошюре "О развитии Императорского московского технического училища (политехнического типа)". Сопоставляя условия развития, в которые поставлена высшая техническая школа в Германии и у нас, проф. Гриневецкий приходит к следующим печальным выводам: <обширная цитата; см.> Социально-экономические противоречия, на последствия которых правильно указывает проф. Гриневецкий, были уничтожены только победоносной пролетарской революцией в нашей стране…»

…О категорическом неприятии Гриневецким Октябрьского переворота, как и социализма (с его системой хозяйствования) как такового, институтский наставник по идеологии, конечно, не упоминает. И тем не менее ученый удостаивается от него добрых слов. Причина столь удивительной расположенности партдеятелей к Гриневецкому в том, что в 1918-м году, за год до своей смерти от сыпного тифа, этот ученый и мыслитель выпустил брошюру «Послевоенные перспективы русской промышленности» – и его труд, несмотря на свой нескрываемо «антисоветский» настрой, восхитил Ленина и во многом вошел в основу плана ГОЭЛРО…

Предметная система в ИМТУ: «интерес к делу» vs «диплом».
«Дни и ночи сидели в библиотеке и рылись в материалах» ▲

За три года до поступления А.А., ИМТУ первым в России проводит примечательную реформу образования, которая давно вынашивалась российской научной общественностью (но в дальнейшем распространения не получила) – задержаться на этой теме здесь нелишне. Реформу в России связывают с именами известнейших российских ученых и педагогов, в т.ч. цитируемого в этом очерке Л.И. Петражицкого (см., напр.: Князев Е.А. Лев Петражицкий и аутодидактика в высшей школе). Настоящий «отец» ее в ИМТУ, как уже говорилось, – зам. директора, тогда А.П. Гавриленко, и затем последний директор ИМТУ проф. В.И. Гриневецкий.

Это т.н. предметная система обучения, в отличие от традиционной курсовой.

Еще в 1901 г. министру народного просвещения (ген.-адъютанту Ванновскому) было представлено «Мнение Учебного Комитета ИМТУ» относительно многих назревших тогда реформ в российском техобразовании. Вопрос о введении предметной системы, действовавшей уже в частности немецких вузах, увязывается авторами «Мнения» с непрерывным развитием техники и необходимой в связи с этим специализации техобразования, которая, однако, не должна быть «преждевременной и поэтому вредной» и должна начинаться уже после получения учащимися солидной научной базы. Тогда же становится востребована и творческая самостоятельность учащегося. – Позиция Учебного Комитета ИМТУ внимательно анализируется Я.М. Катушевым в «Историческом очерке развития МВТУ» 1926-го года (см. на сайте), помещенном в книге «Обзор деятельности МВТУ...»: «В вопросе о  с и с т е м е  о б у ч е н и я  Учебный Комитет отмечает, – пишет автор очерка, – что крайняя регламентация срочности всех видов занятий, обусловленная жесткой курсовой системой, мало благоприятна для активной работы учащихся и полного использования ими школы. Учебный Комитет полагал тогда, что курсовая система могла и должна быть оставлена на младших курсах как ввиду того, что тогдашняя средняя школа доставляла высшей школе "контингент учащихся, носивший в себе очень мало благоприятных задатков для проявления самодеятельности", так и потому, что "чисто предметная система совершенно не соответствует духу и задачам  о б щ е г о  п е р и о д а  технического образования, а формальное ее подобие в немецких школах, не принося серьезных преимуществ, обременяет школу и уменьшает ее продуктивность, и поэтому введение такой системы нежелательно". По мнению Учебного Комитета, предметная система обучения могла и должна быть предоставлена учащимся на старших курсах. Таким образом, " в с я  с и с т е м а  я в л я е т с я  с м е ш а н н о й,  и этим удовлетворяется как необходимое ограничение настоящей чрезмерной срочности всех работ, как наиболее интенсивное использование средств школы, так и наибольшее использование сил учащихся, которым, по мере приобретения подготовки и увеличения самодеятельности в работе, предоставляется и больше свободы в занятиях"».

Фактический переход на предметную систему в ИМТУ был окончательно подготовлен в ИМТУ, в результате напряженной работы его Учебного комитета, к концу 1905/06-го учебного года, во время последовавшего в ходе революции 1905-го года и состоявшегося по требованию студентов периода закрытия вузов для учебы (ИМТУ было закрыто с февраля 1905 по 17 апреля 1906 г.). Как пояснялось в издании вуза «Обзор ИМТУ на 1906–7 учебный год» (см. Источники), «...учебная система Училища подверглась коренному преобразованию. Введена предметная система прохождения курса и свобода научно-технической специализации в пределах целей и учебных средств Училища. Расширено преподавание в специальных областях. Все преимущества нового учебного строя учащиеся могут использовать только при условии самостоятельного и продуманного отношения к поставленным ими себе учебным целям».

Надо заметить, что предметная система в ИМТУ была реализована под руководством В.И. Гриневецкого в более радикальной форме, чем она была предложена Учебным комитетом ИМТУ в 1901 г., и была уже не «смешанной», а распространялась на все годы обучения («курсы»), в т.ч. и на первые два. Во всяком случае, так считает редакция «Обзора деятельности МВТУ» 1926-го года (редакция критикует авторов новой системы за отступление от планов ИМТУ 1901 г. и находит нововведения «дезорганизующими»; см. в: Катушев). То же сообщает о положении первогодников соавтор Юбилейного сборника 1933 г. Г.Н. Нехамкин, имевший возможность ознакомиться с ситуацией прямо от первокурсника 1910-го года Цибарта: «основная масса студенчества по предметной системе, в особенности первогодники, не привыкшие к самостоятельной работе, отставали...». В некоторых же источниках указывается, однако, что предметная система начинала действовать в ИМТУ лишь с 3-го курса. Видимо, на младших курсах из-за абсолютного перевеса общеобязательных предметов она все-таки не могла быть воплощаема в полном объеме, и полной однозначности в этом вопросе просто не может быть. – Так или иначе, обозначив лишь общеобязательную часть всего курса, т.е. необходимые для изучения каждым студентом втуза дисциплины (а также специально-обязательную, т.е. обязательную для избранной студентом специальности, и необязательную части), и в некоторых случаях последовательность прохождения дисциплин и упражнений, во всем прочем она полагалась на «самодеятельность» студента. В 1926 г. Я.М.  Катушев констатирует: «такое построение учебного плана, осуществленное  в п е р в ы е  в Техническом Училище, как известно, оказалось весьма жизненным и плодотворным и послужило  п р о т о т и п о м  для учебных планов других высших технических школ, значительно позднее оставивших единую энциклопедическую систему преподавания».

Как конкретно строилась учеба? Можно сказать, что каждому студенту предоставлялась возможность (почти безальтернативная) учиться по его собственному индивидуальному плану:

«Общий порядок и продолжительность прохождения курса предоставляется свободному выбору студентов с соблюдением нижеуказанных ограничений (...).
Учебные планы дают рекомендуемый порядок и нормальную продолжительность прохождения курса в течение 10 семестров. Выбору студентов предоставляется всякий иной порядок и продолжительность прохождения курса, с соблюдением указанной в программах последовательности некоторых испытаний и работ (...).
Посещение лекций для студентов свободно (...). Допущение ко всем практическим занятиям определяется очередями записи на них и числом свободных мест. Студентам, приступающим к данным занятиям впервые, дается преимущество в очереди перед студентами, записывающимися повторно (...). Запись в группы различных руководителей упражнений, графических занятий и проектирования предоставляется свободному выбору студентов, лишь с ограничением максимального состава группы.
Оценка знаний по предметам производится на экзаменах, которые сдаются только во время трех экзаменных сроков: в сентябре, январе и мае. Повторение неудовлетворительно сданных экзаменов в последующие экзаменные сроки для студентов не ограничено. ...»

(См.: Обзор Императорского Московского Технического Училища за 1906–7 учебный год)

В «Записке Учебного Комитета» ИМТУ «О современном положении Императорского... 1907-1908» (см.; на сайте помещен соответствующий отрывок) авторы подводят некоторые первые итоги введенной ими предметной системы. Возможно, несколько идеализируя ситуацию в отношении наименее самостоятельных студентов, пришедших во втуз не столько по интересу, сколько «за дипломом», авторы в частности сообщают: «...Полное сопоставление этих данных [приведенных авторами статистических данных по количеству сдаваемых зачетов] с результатами курсовой системы было бы затруднено различными основаниями учета отметок и недостаточной продолжительностью настоящего опыта, но во всяком случае можно утверждать, что относительно процента абсентеистов [т.е. студентов, не сдавших ни одного за год] обе системы довольно близки между собой и что ожидавшееся при предметной системе замедление в прохождении курса осуществилось далеко не в полной мере. Зато в качественном отношении между результатами обеих систем можно уже установить разницу: по единодушному свидетельству преподавателей механического отделения существенно улучшилось качество знаний и работ, повысился уровень требований... ...Еще большие результаты в учебном деле были достигнуты введением свободной научно-технической специализации, которая, ввиду требований диплома и необходимости для всех инженеров общей технической подготовки, была проведена на основе обязательной для всех студентов общей части курса длительностью в 8 или 7 семестров... Училище смогло предоставить студентам до 40 различных планов специализации, из которых многие оказались весьма жизненными. Такого характера специализация, не только содействующая утилитарной цели приобретения знаний, но и привлекающая учащихся к возможно самостоятельной и законченной разработке жизненных научно-технических задач, сразу приобрела себе симпатии студентов... ...Большинство из введенных специальных курсов приобрело себе прочную аудиторию, а относительно некоторых из них студенты обнаружили из ряду выходящий интерес и настойчивость в изучении предмета. Специальные лабораторные работы, по мере своего развития, вызывают все растущий интерес студентов и нередко выходят далеко за пределы обычных учебных работ, принимая характер научных исследований, исполняемых совместно с преподавателями; некоторые из таких работ уже вышли из печати, а гораздо большее их число находится еще в стенах лабораторий. Отсюда видно, что экспериментальный метод, – одно из важнейших орудий современной научной техники, нашел себе твердую почву в студенческих работах Училища, благодаря предоставляемой специализацией свободе углубления в предмет. Выполняемые студентами специальные проекты достигают теперь такой сложности задач и законченности в их разработке, каких не бывало при прежней системе, и сопровождаются иногда самостоятельной разработкой хотя и детальных, но все же новых для технической литературы вопросов. Параллельно с ростом интереса студентов к техническим вопросам обнаружился интерес к углублению знаний в области чистой науки, и теперь Училище, следуя плодотворному примеру германских технических школ, могло ввести несколько специальных курсов из области физико-математических наук, нашедших достаточную аудиторию, на что в практике прежнего учебного строя никак нельзя было рассчитывать. Растет, вместе с слушанием специальных курсов, и серьезный интерес к научной литературе, изучаемой теперь многими студентами по своему почину параллельно с курсами; читальный зал библиотеки Училища, рассчитанный на 25 студентов, нередко должен вмещать теперь от 50 до 75 человек. ... Кроме всего изложенного, показателем плодотворности начала специализации служит и тот факт, что значительная часть студентов бывших III, IV и даже V курсов, которые могли бы соответственно их учебным планам уже окончить Училище, оставались и остаются еще лишние семестры и целые годы для более широких занятий по специальностям. При этом, крупный и даже неожиданный успех дела характеризуется по внешности как бы отрицательным признаком, – понижением числа оканчивающих курс, особенно ярким для механического отделения, где специализация поставлена наиболее широко и где окончили курс: в 1904 г. – 107, в 1906 г. – 136, в 1907 г. – 70 человек. Таким образом, наиболее яркие результаты новая учебная система дала не в той области, где студенты являются более или менее пассивными участниками восприятия научного знания, но там, где они становятся более самостоятельными работниками в применении научных методов и где иногда сами активно участвуют в живой научной работе. В этом, бесспорно, надо видеть залог укрепления в высшей школе того научного духа, который необходим не только для ее участия в развитии самой науки, но и для выполнения ее прямой задачи, – сообщения высшего научного образования, который неотъемлем от высшей школы, поскольку она служит творческой культурной силой в жизни нации. Между тем, при прежней учебной системе этого в училище не было и не могло быть, ибо тогда студенческие работы за очень редкими исключениями не выходили из обязательных программ, а научные стремления проявлялись лишь исключительными лицами.» Из всего сказанного, для нашего очерка надо отдельно отметить, что специализация, которая выступает тут чуть ли не как синоним предметной системы, ничего общего не имеет с проводившейся ВКП(б) в 1928–1932 гг. «специализацией», начинавшейся с 1-го курса за счет вытеснения из программ общетеоретической подготовки. Характерен встречный «интерес [студентов ИМТУ] к углублению знаний в области чистой науки», «серьезный интерес к научной литературе». Предметная система имела, как уже говорилась, мировые (западные) аналоги; применение ее на российской почве, в частности пионерский опыт ИМТУ, В.И. Гриневецкий оценивает положительно и по прошествии довольно значительного времени. На девятый год реформы, в 1915-м году он говорит (см. Гриневецкий, О реформе инженерного образования): «Что касается самой формы учебного строя, будет ли это форма предметной системы или форма курсовой системы, то в этом отношении, казалось бы, западные школы дают различные примеры. Можно ли говорить, что тот или другой строй является безусловно необходимым для технической школы вообще? Казалось бы, что так категорически ставить вопрос нельзя. А в русских условиях какой строй является более подходящим? В этом вопросе учет примеров Запада без достаточной корректуры, может быть, заведет на неверную почву. Мы являемся уже достаточно взрослыми для того, чтобы видеть свою собственную обстановку и из нее делать соответственные выводы. С этой точки зрения вопрос учебного строя в смысле учебной системы приходится рассматривать и приходится сказать, что та быстрая эволюция, которая требуется от нашего учебного дела, в рамки курсовой системы совершенно не укладывалась, и только с переходом к предметной системе преподавание получило возможность известной эволюции.» Интересно замечание Гриневецкого о «дипломе», т.е. о статусе, который получает окончивший вуз. – «...Вопрос о том, чем заканчивается образование. Можно, конечно, говорить о дипломе, "дающем право" или "не дающем", но это все-таки в жизни, надо признаться, вопрос сравнительно второстепенный, ибо чем больше окончивших курс идет в промышленность, а не в государственную или общественную службу, тем меньшую цену приобретает диплом. Несомненно, что теперь часто личной рекомендации того или другого преподавателя в промышленных сферах придают большее значение, чем той форме диплома, с которым молодой инженер является на свою первую практику...» В следующей цитате из доклада Гриневецкого подчеркнута замечательная положительная сторона новой системы, но проглядывается и ее отрицательная сторона: она опирается лишь на «наиболее самостоятельных, наиболее работающих». Отсюда, видимо, и разная «цена» дипломов, получаемых при предметной системе студентами: «Среди оканчивающих наш курс инженеров теперь гораздо больше разнородности по степени подготовленности к будущей деятельности, чем это было прежде. При действии предметной системы это совершенно естественно, и надо сказать, что лица наиболее самостоятельные, наиболее работающие достигают результатов, какие германские школы нередко покрывают дипломом "доктор-инженер"». Любопытно, если иметь в виду специфику раннесоветского времени, что в 1926-м году автор «Исторического очерка развития МВТУ», хотя прямо и не высказывается, но явно оценивает предметную систему ИМТУ в высшей степени положительно, при этом редакция издания находит необходимым указать на это как на недостаток его работы: «...автор не дает никакой оценки такой крупной реформы, как введение ... на всех курсах МВТУ предметной системы обучения, вопреки четкому академическому плану, установленному Учебным Комитетом еще в 1901 году. Эта реформа несомненно повлияла дезорганизующе на дальнейшее развитие преподавания в МВТУ». Не совсем ясно, вызвало ли критику со стороны редакции лишь то обстоятельство, что предметная система была введена на всех курсах, вопреки рекомедациям Учебного комитета ИМТУ 1901 г., или же вся предметная система в целом; похоже, однако, что именно последнее.

В самом общем плане, переход от курсовой к предметной системе – это переход от обычной «дидактики» к «аутодидактике». Т.е. от образования, которое студенту, говоря теперешним бытовым языком, «дают», к – практически в прямом смысле – самообразованию, которому в вузе всеми силами и возможностями способствуют. Если основным стимулом к учебе при курсовой системе, вольно и невольно отметающей всякое зарождающееся личное увлечение студента той или иной конкретной темой, остается, по существу, лишь статус, даваемый дипломом об окончании вуза (что ныне именуется «корочка»), – то при предметной системе этот стимул – именно его личный профессиональный интерес к предмету изучения (нащупываемое призвание), выстраивающий его учебу в своего рода самостоятельное исследование и требующее, по ходу дела, расширения и углубления нужных для этого познаний. Несомненно, что для становления серьезного специалиста предметная система совершенно адекватна. Она была бы и безальтернативна, но при условии, что у самого́ учащегося его подлинный стимул к учебе – не «диплом», а профессиональный интерес. (Предметная система против курсовой, если говорить о главных стимулах к учебе – это, так сказать, «интерес к делу» vs «диплом».) Итоговое (т.е. опуская время самодурств ВКП/б/ в области образования) отторжение предметной системы в вузах определилось тем, видимо, что для среднестатистического студента, в отличие от идеального, главным стимулом выступает все-таки «диплом»... Не говоря уж о том, что, понятно, в административном аспекте ориентация на столь неформальные материи, как интерес и самостоятельность учащегося, а не на тот единственный безусловный в плане отчетности показатель, который составляет установленное количество обоснованно выданных дипломов, – настоящий абсурд.

Действительно, эта система, не рассчитанная на «среднего», не столь инициативного учащегося, имела свои издержки – в частности, слишком многие превращались в «вечных студентов», оставаясь в училище по 7–10 и даже 12 лет. (Впрочем, с конца I курса Цибарта «...по циркуляру г. Министра Народного Просвещения от 5 марта 1911 г., подтвержденному в распоряжении от 1 июня, в училище введен предельный восьмилетний срок пребывания студентов» /см. Краткий отчет о состоянии Императорского... за 1911 год/). Случаи, представлявшие для В.И. Гриневецкого предмет его особой гордости как «крупный и даже неожиданный успех дела», когда студенты, которые (подобно будущему профессору МВТУ/МММИ А.Н. Шелесту) «могли бы соответственно их учебным планам уже окончить Училище, оставались и остаются еще лишние семестры и целые годы для более широких занятий по специальностям», явно бывали реже, чем случаи банального второгодничества.

В этом свете такой будто бы незначительный факт, что студент Цибарт переходит с курса на курс, с 1-го по 5-й (последний), регулярно, некоторую важность для его характеристики приобретает. (Тем более его членство в правлении студенческого кружка теплотехников, руководимого В.И. Гриневецким.)

Отношение к предметной системе, выражаемое Г.Н. Нехамкиным в редактировавшемся Цибартом юбилейном сборнике (1933), т.е. безусловно их общее отношение, двойственное – и в этом, похоже, справедливое. Регламентированность обычной курсовой системы действительно связывает заинтересованных, инициативных и работоспособных учащихся, самых «талантливых и одержимых» (см. Анцупова, МГТУ глазами историка) – какими ученые авторы предметной системы хотели бы видеть, по собственному примеру, каждого студента, – но сориентировать все обучение именно на них оказывается нереальным.

Но оно и не отрицательное.

Свой дореволюционный студенческий опыт предметной системы – «помню, когда я учился, мы...» – А.А. не боится высоко оценить в «Известиях», в 1935-м году, и даже надеется внедрить его (частично, скорее в варианте Учебного Комитета в 1901-м году) в современную ему учебную практику (см. Цибарт, Известия):

«Если от студентов, проходящих общетеоретический этап, можно требовать обязательного посещения лекций и семинаров, то для студентов старших курсов эти посещения следовало бы сделать необязательными. Когда человек занимается специальными дисциплинами, ему надо много работать над собой, работать самостоятельно, продумывать ряд вопросов, рыться в литературе. Существующий порядок занятий его стесняет.
Институт не может считать свою задачу выполненной, если не выпустит инженера, научившегося самостоятельной творческой работе. Больше самостоятельности студенту, больше доверия к его способностям, больше стимулов для инициативы и творчества! И лучше проверять! Эти положения должны быть, по-моему, положены в основу организации студенческой учебы. К сожалению, мы создали слишком много "нянек" для студента.
В институте организовано дежурство преподавателей и профессоров; почти по всем дисциплинам есть кабинеты, где студент может получить консультацию. Но в большинстве случаев консультанты предлагают студенту не помощь, а решение вопроса. Студента к этому приучили, и он не пытается сам найти ответ. Мало самостоятельности в работе студента, и нет стимула для нее. Помню, когда я учился, мы дни и ночи сидели в библиотеке и рылись в материалах. Это меня приучило к самостоятельному решению технических задач. Я думаю, что будет правильно, если мы перестанем водить студента на помочах. Это ведь взрослый человек!»

(«И лучше проверять!» в устах Цибарта означает не увеличение всяких контролирующих мер, а, напротив: не ежечасно принуждать к учебе, а ориентироваться на ее конечный результат.)

Надо сказать, что, ко времени появления статьи Цибарта в Известиях, среди педагогов и организаторов высшего образования дискуссии о должной степени самостоятельности студентов велись самые напряженные, и завершились они введением в 1936-м году двух свободных, кроме выходного, дней в шестидневку (!) для старшекурсников (подробно об этом см. в соответствующих местах очерка). Рискованность высказывания Цибарта – в прямой отсылке к дореволюционной предметной системе.

Война. Земсоюз. Минская губерния, Синявка; Минск ▲

Училище, его профессора и студенты в полной мере разделили бремя Первой Мировой. «...Среди студентов уже не было аполитичности: наоборот, они были ярыми защитниками царя и отечества» (говорит с язвительным неодобрением нарком труда А.М. Цихон, один из авторов изданного МММИ им. Баумана в 1933 г. Юбилейного сборника).

Призыву подлежали в первую очередь студенты первых курсов – старшекурсники должны были получить специальность и служить фронту в этом качестве. К концу 1915 г. около трети студентов работали на оборону. Еще в 1914 г. все здание общежития ИМТУ, просторные помещения в главном здании (модельная мастерская и другие) и даже казенная квартира В.И. Гриневецкого, по его почину, были переоборудованы под лазарет, также в ИМТУ расположились организации Земсоюза (Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам) и Земгора (Главного по снабжению армии комитета Всероссийских земского и городского союзов); ряд преподавателей входили в различные военно-общественные организации – в их числе Земсоюз и Земгор. В частности, предполагаемый «работодатель» Цибарта В.А. Ушков откомандирован ИМТУ в Земгор – оборудует завод минеральных кислот близ Н. Новгорода, при реке Оке (ст. Растяпино Московской Нижегородской ж.д.), состоит его директором, затем становится заместителем председателя Правления всех химических заводов Земгора (РГАЭ ф. 1884, оп. 27, д. 267, л. 6об, "Curriculum Vitae").

Городской лазарет при ИМТУ, 1914 (помещение модельной мастерской)

В середине 5-го курса, в декабре 1915-го, учеба А.А. прерывается.

Неточное высказывание Л.И. и И.Л. Волчкевичей в их книге «МГТУ имени Н.Э. Баумана 175 лет», рисующее Цибарта тех лет чуть ли не лоботрясом, – «сын литейщика из Лодзи, проучившийся в ИМТУ и МВТУ в общей сложности восемь лет, однако курса так и не кончивший», не учитывает того, что с 1915-го года весьма активный и успевающий студент Цибарт, член правления студенческого кружка теплотехников (см. фото в рубрике «При ком: великие директора...»), подобно многим лучшим студентам ИМТУ, находился на линии фронта и вернулся к учебе лишь, самое раннее, после Февральской революции, и то параллельно с активной политической деятельностью. «Второгодником» Цибарт не оказывался ни разу, что само по себе в то время было хорошим показателем. Правда в высказывании Волчкевичей – только то, что по каким-то причинам А.А. не получил свидетельства об окончании втуза (об этом см. далее в рубрике «Продолжение работы в Минске и завершение учебы в ИМТУ/МВТУ. Высшее образование: законченное или незаконченное?»).

В 1915 г. А. Цибарт вступил во Всероссийский земский союз. С декабря 1915 по апрель 1916 г., студентом 5-го курса, работал инженером-конструктором по постройке армейских бань, прачечных и проч. в 22-м строительном отряде Всероссийского союза городов, на Западном фронте в местечке Синявка Минской губернии (Слуцкого уезда, ныне Клецкий район Минской области). «Сражения начала войны в Восточной Пруссии, Галицийской, Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операциях не увенчались успехом русских войск, и они вынуждены были отступить вглубь своей страны. В результате весной-летом 1915 г. Беларусь стала одним из главных центров боевых действий. Здесь на линии Двинск – Поставы – Сморгонь – Барановичи – Пинск на два с половиной года установился участок российско-германского фронта. Численность его составляла свыше 2 млн человек. Трудно даже представить, что здесь творилось: кровопролитные бои, сожжённые деревни, эвакуация населения и предприятий, беженство. Для эффективности атак немцы стали применять химические вещества – ядовитые и удушливые газы, несмотря на то, что это запрещалось существующим международным правом» (сайт «Наследие Слуцкого края»). Служба студента Цибарта в Синявке действительно не была тыловой: «Передовые отряды союзов [Земсоюза и Земгора] (врачебно-питательные, хирургические, банные и другие), бани и прачечные работали непосредственно на линии фронта...» (РГВИА, путеводитель по фондам, т. 3, раздел 17, стр. 121).

С мая 1916 г. – А.А. в Минске, инженер-конструктор в отделе санитарной техники Земского союза.

...В Земсоюзе и Земгоре настроения были уже не те, что были в ИМТУ времени Гавриленко. «В них находят место много революционных работников, проникающих через них на фронт...» (свидетельствует видный белорусский большевик Кнорин, с которым в 1920–1923 гг. А.А. будет тесно контактировать по работе в совнархозе Белоруссии). Видимо, в период своей службы в Земсоюзе у А.А. и складываются – или окончательно складываются – его революционные убеждения.

Март 1917 г.: Москва. Вступление в РСДРП. Революционный романтизм ▲

«Февральская революция застала в Минске» (автобиография); председатель Земгора и Земсоюза князь Львов становится главой Временного правительства. Правые партии запрещаются, а бывшие запрещенные партии и в том числе РСДРП легализуются. Членство в них увеличивается лавинообразно; в особенности это касается партии социалистов-революционеров, так что в их среде возник даже термин «мартовские эсеры», но и РСДРП не была конечно исключением. – С марта по май 1917 г., согласно партийной анкете 1936 г., А.А. в Москве, продолжает учебу в ИМТУ. И уже в марте, за полгода до Октябрьского переворота, в Городском районе Москвы (образованном большевиками в основном из прежней Городской части, т.е. центральной части города, и в 1922 году упраздненном) А.А. Цибарт вступает в РСДРП.

Подробнее о том, при каких обстоятельствах А.А. вступил в РСДРП, о его партийных товарищах и фракционных предпочтениях ничего достоверно пока сказать нельзя. О каких-либо своих большевистских связях во время работы в Земсоюзе, в Минске, он не оставил свидетельств ни в одном доступном нам документе. Неизвестны и имена рекомендовавших его в партию. В следственном деле Цибарта в НКВД (1937–1938 гг.) об этом есть запись: «вступал в Москве, кто ручался не помнит» (ЦА ФСБ РФ, АУД Р-24817, т. 1, л. 10); примечательна снисходительность следователей к подобной забывчости подозреваемого в этом вопросе – ручаться могли слишком крупные действующие большевики. Понятно и то, почему сам А.А. не пожелал назвать имен поручителей, которых конечно забыть не мог, – в его ситуации это значило поставить их под удар, а может быть уже могло утяжелить и собственное положение. – Однако одно предположение выдвинуть можно. Весьма вероятно, что одним из поручителей был видный большевик Г.Н. Аронштам, упомянутый соученик А.А. по Лодзинскому мануфактурно-промышленному училищу, также в марте 1917-го вернувшийся из ссылки в Москву. О деятельности Григория Аронштама в этот период известно следующее (см. сайт centrasia.org): «В марте 1917 – марте 1918 член Исполнительной комиссии Железнодорожного райкома ВКП(б) [точнее: РКП(б)] г. Москвы, председатель фракции ВКП(б) [РКП(б)] райсовета, пред. Железнодорожного райсовета, гласный районной Думы. Одновременно, в окт. 1917 – член Железнодорожного районного ревкома, Одновременно, в 1917–18 – врид. комиссар путей сообщения при Президиуме Моссовета. В марте–августе 1918 – парторг (1-й секретарь) Железнодорожного райкома». Важно, что в Совете Железнодорожного района с апреля по июль 1918-го года работал инструктором и Цибарт. В то время А.А. был уже членом РКП(б), но ведь встреча двух выпускников Лодзинского училища в Москве могла произойти и раньше. (На фото справа – молодой Григорий Аронштам, сайт Rulers.org.)

Сам по себе политический выбор молодого Цибарта, сына лодзинского рабочего, был для его среды вполне ожидаем. Что до студенческой среды ИМТУ, то здесь на рубеже веков (и память об этом в ИМТУ 1917-го года конечно была жива) революционные настроения в их большевистском варианте были сильны исключительно. Студенты не стеснялись терроризировать «консервативных» преподавателей, призывавших в помещениях ИМТУ учиться, а не устраивать сходки – так, будущий профессор-химик и руководитель рабфака МВТУ Ф.К. Герке с гордостью рассказывал, как особо настойчивым лекторам устраивались «химические обструкции», т.е. в «спорных» аудиториях откупоривались емкости с сероводородом и тем приходилось ретироваться, и т.д. В 1905 г. в здании училища заседал стачечный комитет и Московский комитет РСДРП(б) (официально уточнение «б» в этой аббревиатуре появляется лишь в 1917 году, но автор статьи в юбилейном сборнике, посвященной большевистским традициям в МВТУ, ставит «б» уверенно); здесь в училище – в актовом зале (по другим сведениям, в нижнем этаже под ним) его главного здания (Коровий Брод, 5) – несколько дней находилось, перед грандиозным двухсот- или трехсоттысячным шествием и похоронами, замороженное «своими силами» в химической лаборатории тело убитого революционера-ленинца Н.Э. Баумана; из ИМТУ вышли В.В. Воровский, Ф.А. Сергеев (Артем), П.А. Богданов, Л.Я. Карпов (их биографии как выпускников ИМТУ см.: Павлихин, Базанчук)...

Так описывают обстоятельства гибели Н.Э. Баумана двое участников события (цит. по: Юбилейный сборник, Г.А. Григорьев /см. на сайте/): «Ночью 17 октября (ст. ст.) 1905 г. в штаб Московского комитета РСДРП, помещавшийся в то время в б. Императорском училище, бомбой влетела буржуазного вида дама, возвещая от имени Партии народной свободы (в это время заседал учредительный съезд Партии народной свободы) о царском манифесте... На нас это сообщение не произвело такого впечатления, которое, повидимому, ожидал встретить кадетский вестник. Поверхностная либеральная восторженность наткнулась на суровость мысли пролетарской партии. Мы просили передать кадетскому съезду, что, даже не будучи знакомыми с деталями манифеста, мы полагаем, что борьба народа за свободу не только не окончилась, но она только начинается, и что победа народа определяется не клочком бумаги, а его реальной силой и организованностью... Дама ушла разочарованная. Оказавшиеся налицо члены Московского комитета тут же собрались обсудить тактический ход на завтрашний день... Мы решили повести утром 18 октября рабочих с митинга в Техническом училище освобождать политических заключенных к Таганской тюрьме... Утром 18 октября, как и всегда в те дни, все аудитории Технического училища были полны рабочими, слушавшими ораторов. Были мобилизованы все силы Московского комитета для успешного проведения приступа на московскую "Бастилию". Почти все наши в сборе, среди них находился и "дядя Коля" – Николай Эрнестович Бауман. Около 12 час. дня мы, по заранее составленному плану, пошли по всем аудиториям Технического училища приглашать рабочих на демонстрацию к Таганской тюрьме. Рабочие радостно покидали аудитории и выходили во двор, где становились в колонны... Приблизительно в 2 часа дня демонстрация двинулась. По выходе со двора Технического училища на Коровий брод солдаты резервного батальона, казармы которого находились против училища, приветствовали демонстрацию. Когда демонстрация вышла на Немецкую улицу (ныне Баумановскую) и собиралась перейти налево, у фабрики Дифурмантеля стояла толпа рабочих. Дядя Коля – Бауман, бывший во главе демонстрации, не вытерпел, заговорило сердце революционера. Он сел на случайно подвернувшегося извозчика (случайно – потому, что извозчики в тот день бастовали), с тем чтобы подъехать к группе рабочих и присоединить их к демонстрации. Кто-то вручил дяде Коле красное знамя... Не отъехал он и 20 саженей, как на перерез ему от фабрики Щапова выскочил человек и ударил его по голове какой-то палкой. Впоследствии выяснилось, что эта палка была газовой трубой. Склонился дядя Коля, склонилось красное знамя. Началась паника. Бросились бежать в соседние дворы. Когда через 5 мин. паника улеглась, принесли бездыханный изуродованный труп дяди Коли, убитого черносотенцем... Участники демонстрации вернулись в Техническое училище, где с того момента до погребения все митинги были посвящены Николаю Эрнестовичу Бауману».

Похороны Н.Э. Баумана – манифестация РСДРП. Шествие от ИМТУ
(репродукция одной из 5 открыток «ателье светописи "LUMO"», сайт www.auctionica.ru)

Однако, в результате реакции властей на события 1905 г., а скорее разумных действий и обаяния личности тогдашнего директора ИМТУ А.П. Гавриленко, сумевшего повернуть интересы студенчества собственно к учебе, никаких организованных революционных ячеек в ИМТУ ко времени Цибарта не оставалось. Студенчество «стало отходить от временно задушенной революции. Академические настроения вновь стали превалирующими» (Юбилейный сборник, Нехамкин). В год поступления А.А. в училище там еще прошла забастовка студентов – но то было в ходе общих студенческих волнений (в ответ на принятие министром просвещения Л.А. Кассо демонстративной отставки 120 преподавателей Московского университета), – инициативы студентов ИМТУ не было.

Среди преподавателей ИМТУ в это время – насколько это могло иметь значение для А.А. – явно преобладали умеренные, а точнее здравые либеральные настроения. Закономерно, что первым избранным директором ИМТУ стал «буржуазный демократ» Александр Павлович Гавриленко, – исключительно любимый и авторитетный в студенческой среде, – для которого красный флаг на крыльце Слободского дворца в 1905-м году показался всего лишь «красной тряпкой», не представляющей никакой опасности ни для монархии, ни для конечного торжества здравого смысла. Именно благодаря, главным образом, Гавриленко «учебная жизнь после грозы 1905 года восстановилась в училище ранее, чем где бы то ни было», и «после того она не прерывалась ни разу по внутренним поводам и ни разу на сколько-нибудь длительный срок, несмотря на многие поводы к тому извне» (см. Памяти А.П. Гавриленко, Астров). – Что касается Василия Игнатьевича Гриневецкого, вступившего в должность директора ИМТУ почти в конце пребывания А.А. в ИМТУ, то его главной гражданской заботой, соответственно историческому моменту и личным убеждениям, была ориентация ИМТУ на помощь фронту. По отношению к большевизму он был настроен резко отрицательно (может быть, именно это обстоятельство каким-то образом и привело к тому, что А.А., проучившись весь 5-й курс, не получил диплома).

В подготовленном МММИ сборнике 1933 г. «Сто лет МВТУ – МММИ», под редакцией самого Цибарта, роль училища в революционном движении освещается весьма подробно. В статье А.М. Цихона даже подчеркивается – «как и в 1912 г., студенты почти не принимали участия в революционной работе и в подготовке к Октябрю. Исключение составляли лишь отдельные лица». Эти лица не называются, и в частности о какой-либо политической активности или революционных связях будущего директора в его бытность студентом ИМТУ (включая 1917-й год) не сообщается ничего. Вряд ли это было бы возможно, если бы хоть какие-то признаки таковых имели место. Взгляды А.А. окончательно сформировались, вероятно, в Минске, в Земгоре, но о какой-либо своей революционной деятельности в тот период А.А. также ничего не сообщает. Вообще, графа 22-я Личного листка по учету кадров (см. РГАСПИ) «Участие в револ. движении до 1917 года» остается незаполненной. Так что «ручался» за Цибарта, надо думать, некто, не имевший отношения к ИМТУ и не знавший его по какой-то предшествующей революционной активности, зато хорошо знакомый с ним лично. Самые очевидные предположения могут оказываться ошибочными, но исходя из того, что нам известно – Г.Н. Аронштам на эту роль подходит идеально.

Факт тот, что убеждения молодого Цибарта действительно были уже тогда революционными. Об этом можно судить не только по избранному им пути. Есть (на сегодняшний день) один-единственный, формально незначительный, но выразительный штрих, красноречиво подтверждающий его революционные пристрастия в ту пору.

Пожалуй, самые достоверные свидетельства умонастроений человека – это его любимые цитаты. 13 июля 1937 г., в разгар травли против него, А.А. приводит в дневнике четыре поэтические строчки, представляющие собой несколько искаженный перевод отрывка стихотворения Шевченко «Минають дні, минають ночі» (1845, «першедрук» 1861). Эти же строки (с незначительными отличиями) цитирует Р.А. Фонарева, томская гимназистка из весьма революционно настроенной семьи, бывшей близкой к В. Куйбышеву; цитата записана на открытке тиража 1903–1907 г. (см. сайт «Русский альбом»). Похоже, эти строки вообще были популярными в революционных кругах. «Жизнь начинаю опять под лозунгом:

"Тяжело в кандалах засыпать Умирать так ужасно в неволе Но ужаснее – спать, только спать не в тюрьме, а на воле"». («...Страшно впасти у кайдани [попасть в кандалы], Умирать в неволі, А ще гірше – спати, спати І спати на волі...»)

Это – столь узнаваемый революционный романтизм.

Продолжение работы в Минске и завершение учебы в ИМТУ/МВТУ.
Высшее образование: законченное или незаконченное? ▲

...С мая по декабрь 1917 г. А.А. продолжает прежнюю работу в Минске – инженером-конструктором в отделе санитарной техники Земсоюза.

(В краткой автобиографии сведения несколько отличаются от приведенных выше анкетных: «Летом 1917 года переехал в Москву и в течение 1917 и 1918 г. заканчивал прерванное образование в МВТУ. В партию вступил в марте 1917 года» – место вступления не уточняется. Что касается завершения учебы в МВТУ, то согласно анкете оно могло происходить только марте–мае 1917-го и затем с января 1918 года.)

В 1918 г. А.А. Цибарт, как сообщается в книге о ректорах МВТУ (Анцупова, Павлихин), окончил МВТУ по квалификации инженера-механика. Этот пункт, видимо, основывается на печатных сведениях и формально не подтверждается. И.Л. Волчкевич в своих «Очерках по истории МВТУ...» (см.) указывает: «В списках выпускников (а они сохранились) такой фамилии не значится, а в личном деле директора (оно тоже сохранилось), указано точнее: окончил с 1910 по 1918 годы четыре курса МВТУ».

(К сожалению, нам пока так и не удалось «выйти» на эти архивные документы, упомянутые Волчкевичем. Список выпускников нам не столь важен, но, как и личного дела Цибарта – студента ИМТУ, так и его личного дела как директора МВТУ–МММИ в Центральном государственном архиве г. Москвы, где находятся фонды Училища соответствующих периодов, нет; не находят их и в МГТУ им. Баумана. Сам И.Л. Волчкевич трагически погиб в 2016-м году...)

Также и в своем дневнике А.А. оставляет отметки о том беспокойстве за свое положение в институте, которое вызвало у него постановление СНК и ЦК ВКП(б) от 23 июня 1936 г., согласно которому (IV.6.а) «директорами высших учебных заведений могут быть лишь лица, имеющие законченное высшее образование и опыт научно-педагогической и производственной работы в данной отрасли»: «Один пункт не дает мне покоя. Д<олжен> быть с "законченным" высшим образованием», и др. Есть и официальный документ, составленный А.А. собственноручно, который ставит в этом вопросе точку. В анкете, точнее «регистрационном бланке члена ВКП(б)» 1936-го года А.А. отчитывается, что кончил Лодзинское училище и 5 курсов (т.е. все) МТУ, однако при этом в графе «основная профессия и специальность по образованию» А.А. прямо указывает: «техник-механик» (а не инженер-механик, т.е. квалификация ниже той, которую давал законченный втуз). Итак, пройдя все предметы, официального свидетельства об окончании втуза А.А. по каким-то причинам не получил. Тут можно вспомнить, что в октябре 1918-го года выпускные экзамены в училище были отменены, и дипломы как таковые вообще не выдавались; возможно и это, в числе прочего, склонило А.А., уже с апреля 1918-го года погруженного в партийную работу, пренебречь и получением свидетельства об окончании.

Надо заметить, что отсутствие у А.А. этого документа не могло быть секретом для профессоров МВТУ, знали об этом и руководящие инстанции, однако претензий к пониманию инженерного дела А.А. никто не выдвигал даже в худшие для него времена. (Кстати, в 1936 году А.А. уже преподает в МММИ физику и математику.) Так или иначе, особого значения в деловой биографии А.А. этот вопрос вообще не имеет: его действительные заслуги – хотя А.А. и мечтал всю жизнь о научной стезе – это заслуги организатора, хозяйственно-административные. В том же регистрационном бланке он называет своей специальностью «по опыту работы» в течение 20 лет – «инженер-хозяйственник».

Начало советско-партийной деятельности.
Железнодорожный Совет рабочих депутатов,
Наркомтруд (член коллегии Всероссийского музея труда) ▲

Весной 1918-го начинается советская и партийная карьера А.А.

По материалам РГАСПИ – тем сведениям, которые А.А. сам о себе дает при обмене партбилета в 1936-м году (см. регистр. бланк члена ВКП/б/), в апреле – июле 1918 г. А.А. Цибарт работал инструктором в Совете рабочих депутатов Железнодорожного района Москвы. Также с апреля 1918 по февраль 1919 г. – инженером в Народном комиссариате труда РСФСР.

В служебной карте ВСНХ 1925 г. (РГАЭ ф. 3429, оп. 20, д. 600, лл. 25, 25об) о работе в Железнодорожном райсовете не упоминается вовсе (возможно потому, что эта деятельность не предполагала «самостоятельного заработка», упомянутого в карте), зато она позволяет уточнить характер деятельности А.А. в Наркомтруде. Последние 6 месяцев до февраля 1919 г. А.А. Цибарт – член коллегии Всероссийского музея труда при наркомате (охрана труда – «профессиональная гигиена» – преподавалась в ИМТУ). Кроме того, согласно этому документу, также в течение полугода А.А. Цибарт был секретарем фракции РКП(б) Наркомтруда.

Совет рабочих депутатов Железнодорожного района Москвы. Встреча с Аронштамом

...Железнодорожный район (упраздненный после декабря 1918 г.) сыграл хорошо известную, огромную роль в установлении советской власти. Он существовал лишь на политической карте – объединял железнодорожников Московского ж.-д. узла в пределах Окружной железной дороги и не имел собственной территории; исполком районного Совета, а также райком РСДРП(б) и, в 1917-м году, штаб Военного революционного комитета располагались в Царском павильоне, ныне здание станции Москва-Каланчевская (в десяти минутах ходьбы от МВТУ). Именно в Железнодорожном совете председательствовал с марта (?) по май 1917 года Г.Н. Аронштам, он же с октября 1917 г. состоял членом ВРК, а с марта по август 1918 года являлся парторгом Железнодорожного районного комитета РКП(б) – в этих временны́х рамках в Совете работал А.А. Цибарт. Поскольку новая власть о принципе разделения властей не ведала, можно думать, что чисто партийный пост отнюдь не снижал влияния Аронштама в Совете. В чем конкретно состояли в это время контакты Цибарта с Аронштамом, как и другими членами исполкома, неизвестно; эти сведения вероятно можно найти в архивных делах Железнодорожного совета Московского узла.

Доказывая партсобранию перед своим арестом в 1937-м году, что его рабочая семья была в силах дать детям образование, А.А. предлагает удостовериться в этом у Аронштама: «не верите?.. Тут есть в Москве люди, с которыми я вместе учился. Один из них Аренштам [Аронштам], он был членом комиссии партийного контроля, сейчас не знаю где он. Он учился в Лодзи со мной вместе». Этим предполагается, что Аронштам должен был быть достаточно близок семье Цибарта, чтобы знать его семейные обстоятельства. Неясно, почему А.А. не упоминает свою совместную работу с ним в Железнодорожном совете; может быть потому, что быть старым большевиком стало уже, по сути, опасно, а отношение обоих к КПК как раз и следовало подчеркнуть. – Это единственное упоминание о Г.Н. Аронштаме во всех найденных текстах А.А. Его имени нет даже в дневниковом списке тех, к кому А.А. предполагал обратиться за поддержкой в 1937 году; впрочем, в этом году сам Аронштам был уже в опале (руководил Главным управлением буфетов транспорта НК пищепрома). Однако в любом случае невозможно представить себе, чтобы в апреле 1918-го года отсутствовавший до того в Москве молодой человек был допущен к работе в столь важных для большевиков местах, как Железнодорожный райсовет или Наркомтруд, без рекомендации какого-либо испытанного и хорошо знавшего А.А. партийца.

Наркомтруд. Член коллегии Всероссийского музея труда

Параллельная деятельности в Железнодорожном совете, служба А.А. в Наркомтруде началась также в апреле 1918-го, то есть уже на следующий месяц после переезда СНК РСФСР, первого советского правительства, из Петрограда в Москву. В начале 1930-х гг. первый нарком труда А.Г. Шляпников, которого еще застал Цибарт, исключен из партии, а следующий за ним Василий Владимирович Шмидт (кстати, по матери немец, имевший большую немецкую библиотеку), в 1919-м году член ЦК РКП(б), сослан на хозяйственную работу на Дальний Восток (впоследствии оба расстреляны); видимо ввиду этой начинавшейся опалы А.А. в своей краткой автобиографии (1933) подчеркивает, что в «организующемся Наркомтруде» работал лишь «очень незначительное время». («Организующемся» – имеется в виду обосновывающемся в Москве; в 1918–1919 гг. штаб-квартира наркомата находилась на Солянке, д. 12 и 14, в т.ч. в здании бывш. Опекунского совета.) Минимум девять месяцев, которые Цибарт проработал в наркомате труда – время не такое уж «незначительное», а выборная должность секретаря фракции РКП(б) Наркомтруда, которую он занимал, более чем весома.

«Всероссийский музей труда», «членом коллегии» которого был в 1918-1919-х годах Цибарт – бывший университетский Социальный музей им. А.В. Погожевой (супруги, известной общественной деятельницы и отчасти сотрудника его основателя А.В. Погожева), переданный в 1918-м году Наркомату труда. До 1917-го года музей функционировал: «открыт для обозрения и для занятий студентов ежедневно, кроме праздников, от 5–7 ч.в.» (Вся Москва... за 1917 г.). В то время музей располагался в одном из корпусов комплекса зданий Университетской типографии по адресу Страстной бульвар, 10 (где ныне Союз театральных деятелей): «Под Социальный Музей имени А.В. Погожевой Университетом было отведено одно из помещений в университетском здании на Страстном бульваре, занимаемых ранее "Московскими Ведомостями" Грингмута. 4-го апреля 1910 года состоялось открытие Социального Музея при Московском Университете...» – сообщается во вступительном слове к изданной музеем в 1916-м году книге «Вопросы административного права» (тексты из этой книги о коллекциях, структуре и истории Музея, его основателе А.В. Погожеве и А.В. Погожевой есть на сайте, см. Источники). В корпусе по ул. Дмитровка располагалась типография (колоритно описанная Гиляровским), соответственно, Музей мог находиться либо где-то в т.н. Редакторском корпусе с примыкающими строениями, выходящими на бульвар, либо в корпусе, примыкающем к Редакторскому со двора (здание XVII века, снесенное в 2002 г.).

В каком здании размещался музей в 1918–1919 годах, после передачи его Наркомтруду, нам установить пока не удалось – неясно, было ли наркомату передано соответствующее здание комплекса по Страстному бульвару / Дмитровке или только экспонаты.

На сайте НИИ Медицины труда им. акад. Н.Ф. Измерова о музее говорится следующее: «Серьёзной пропагандой теоретических и практических основ медицины труда, а также многим аспектам техники безопасности занимался Музей профессиональной гигиены и социальной экономики (позже был переименован в Социальный музей имени А.В. Погожева), в основу которого легли ценные коллекции знаменитого санитарного врача, публициста, статистика. Он был создан в стенах юридического факультета Московского Университета в 1910 году и был передан в 1918 году Народному комиссариату труда. Кроме выставки в него входила обширная библиотека с огромной коллекцией газет и журналов почти всего XIX столетия. В 1919 году на основе богатейших фондов и экспозиции Социального музея имени А.В. Погожева и Музея Общегородской московской больничной кассы был сформирован Музей социального обеспечения и охраны труда». О Музее упоминается в Бюллетене Отдела социального страхования и социального обеспечения (Наркомтруда) №2/3 1918 г.: «Издательскую деятельность и работу пропагандистскую решено Коллегией Народного Комиссариата слить, собрав воедино в деятельности особого пропагандистско-издательского отдела всю работу в этом направлении ... Отдел Охраны Труда передает [пропагандистско-издательскому отделу Наркомтруда], между прочим, музей труда, бывш. Погожева и обширную библиотеку при нем. Музей труда имел было тенденцию вылиться в совершенно самостоятельное учреждение, с кругом работы пропагандистской и показательным отделом при ней, но теперь он будет только одним из подотделов новой работы и получит действительную возможность стать отделом служебным в работе всех отделов и питаться, пополняясь материалами и результатами их работы» (см. Бюллетень...).

«По своему содержанию музей [Социальный музей им. А.В. Погожевой Императорского московского университета] был более рассчитан на специалистов, чем на рабочие массы, – сообщает в 1925-м году директор уже советского музея Н.Е. Аким (см.). – Рабочие о нем мало знали. После смерти профессора Погожева, вследствие небрежного хранения, многие из экспонатов пришли в негодность. / Остатки этого музея перешли после революции в Наркомтруд, который приступил к организации Всероссийского Музея Труда; однако в силу ряда неблагоприятных обстоятельств этот музей так и не удалось развернуть.» В адресном справочнике «Вся Москва» за 1923-й год (первый выпуск после революции) такого музея нет; он возобновит работу в 1924-м году.

Таким образом, согласно служебной карте ВСНХ РСФСР 1925 г. и этим сведениям, «свой первый заработок» (это формулировка карты) А.А. получил, работая членом коллегии Всероссийского музея труда («музея труда, бывш. Погожева») пропагандистско-издательского отдела Наркомтруда. Позже это (уточняя сведения с сайта НИИ Измерова) – Центральный музей охраны труда и социального страхования (Наркомтруда и Московского отдела труда). (Его адрес в 1924–25-х гг. – Новая Басманная /Коммуны/, 18).

...Проблемы социальной защиты и охраны труда быстро теряют для советской власти актуальность – их место заступают задачи трудовой повинности. Едва просуществовав год, перестает выходить Бюллетень отдела соц. страхования и обеспечения НКТ, избыточным, видимо, становится в этих «неблагоприятных обстоятельствах» и штат Всероссийского музея труда.

Судя по тому, что в архиве Наркомтруда РСФСР за 1918–1919 гг. (ГАРФ) сведений о работе в нем А.А. архивистами не обнаружено, слишком заметным сотрудником наркомата он не был. Однако последующее крупное назначение А.А. Цибарта – «переброшен ЦК в прифронтовую полосу в Гомель» (шла советско-польская война) – именно по профилю этого наркомата («комиссар труда»). Сочетание «переброшен ЦК» встречается здесь в текстах Цибарта впервые. Каким образом в ЦК РКП(б) могли настолько ознакомиться с Цибартом, чтобы, подняв его статус фактически до уровня будущей «номенклатуры», доверить ему столь ответственное место? Но Цибарт был секретарем фракции РКП(б) наркомата. Также и член ЦК РКП(б) В.В. Шмидт, скорее всего, сыграл в этом назначении роль.

Авторское отступление: общие замечания о жизни и личности А.А.
«На мое несчастье, я не умею отдаваться частично» ▲

Здесь хотелось бы прервать хронологический ход изложения и дать несколько общих замечаний касательно жизни и личности А.А.

«Неужели опять хотят меня перекидывать». Номенклатура ▲

Об экзальтированном революционном романтизме молодого Цибарта – «ужаснее спать, только спать не в тюрьме, а на воле» – уже говорилось. Преданность советскому строю была в нем далеко не конъюнктурной. В 1937-м году, в разгар террора, уже обернувшегося и против самого А.А., здание ЦК для него – «святая святых» (Дневник)...

После работы в Железнодорожном Совете и Наркомтруде, вся трудовая жизнь А.А. полностью подчинялась партийной дисциплине. На каждое новое место работы он, используя слова из его автобиографии, бывает «назначен», «переведен по мобилизации ЦК», «переброшен ЦК». Так называемая номенклатура – перечень должностей, назначение на которые подлежит ведению ЦК партии – была узаконена в 1923 г., но фактически существовала и раньше. (А в 1933-м году этот перечень или подтверждается, или дополняется – директорами втузов. Постановление ЦК ВКП(б) от 19 октября 1933 г. «О повышении роли и авторитета директоров втузов», в числе прочего, гласит: «Установить что директора втузов и вузов … назначаются и смещаются ЦК ВКП(б) по представлению наркомов после личного ознакомления с каждым представляемым на утверждение или смещение кандидатом». Заметим кстати, что мнение ученого сообщества никакого отношения к авторитету директоров втузов в то время не имело – последние часто не имели и высшего образования, и такое положение сохранялось до постановления партии от 13 июля 1936-го года.) Принадлежность к номенклатурной касте не только давала привилегии, но и значила полную несвободу. Начатые А.А., по-видимому с большим энтузиазмом и успехом, дела приходилось неожиданно оставлять и осваивать другие, в т.ч. совершенно несходные с предыдущими (от торгпредства до текстильной или соледобывающей промышленности и пр.), новые назначения следовали стремительно и отличались разбросанностью географии. Опасность очередного недобровольного перемещения не раз возникала и во время директорства А.А. в МВТУ (МММИ); уже в 1931 г. его «наметили перебросить на Магнитку», в 1936-м это были Новочеркасск или «Станкир»: «Одно меня беспокоит: зачем вдруг в ЦК понадобились моя автобиография и личный листок. Неужели опять хотят меня перекидывать»; «не бояться переброски» (Дневник, новогоднее пожелание 1 января 1936 г.); «Неужели мои планы, мечты о научной работе пойдут прахом? ... Ведь я начал приобщаться к науке. Я стал преподавателем. Я усиленно занимаюсь. Что мне делать?» и т.д. (Дневник, март 1937).

Приведем последнюю цитату с ее начала, это кое-чем поспособствует пониманию смысла постоянных «перебросок». – «...Выступление нового наркома, что можно сидеть [т.е. руководить важной с точки зрения ВКП(б) организацией] не более 5-6 лет дальше [руководитель] перестаивается. Его подчеркивание о том, чтобы не давать перестаиваться людям, что это главное», – воспроизводит А.А. в своем дневнике устную директиву В.И. Межлаука, заступившего место наркома тяжелой промышленности после самоубийства Орджоникидзе. Слова Межлаука, датированные мартом 1937 года, характерны для политики партии вообще. Осмыслить эту бюрократическую максиму можно только так, что за указанный срок самый безоглядный проводник воли власти способен достаточно проникнуться интересами самого дела и врасти в коллектив, чтобы потерять должные ретивость и непреклонность. Линия партии важнее интересов дела, – об этом говорит уже факт, что руководителями в любых сферах назначались люди люди без специального образования, а подчас не имеющие практически никакого, как например тот же Орджоникидзе. Как все это непохоже на обычную для прежних времен ситуацию, когда, в частности, ректоры МТУ (в т.ч. первый советский ректор Ушков) вырастали в стенах родного втуза еще со студенческой скамьи и были, так сказать, плотью от его плоти!

Что касается территориальной разбросанности новых назначений (Минск, Москва, Оренбург...) – а эта особенность явно прослеживается в биографиях всех заметных партдеятелей той эпохи – то и тут смысл легко ощутить. Новая революционная власть комплектовалась из бывших профессиональных нелегалов-заговорщиков, – уникальная сама по себе ситуация! На неизменную лояльность подобных людей рассчитывать было бы наивно. «Ведь 90% предателей именно вышло из нашей среды. Разве можно верить старым кадрам? Вполне законное недоверие» – говорит сам Цибарт, оправдывая Сталина в 1937-м году незадолго до собственного ареста (Дневник, 6 ноября 1937 г.). Разумеется, ни малейшей возможности для какой-либо организованной оппозиции к этому времени уже не было, а преданность Сталину доходила в истребляемых им большевиках до фанатизма; воплощением коварства явился сам Сталин. Но, похоже, что эта фраза А.А. лишь воспроизводит давно установившееся общее мнение партийных верхов. Доверия, даже симпатии к товарищам по борьбе у верхов не было исходно. Тут в качестве примера можно вспомнить докладную записку нач. политуправления Западного фронта С. Пестковского Сталину (см. Евгений Жирнов) с оценкой надежности и уничижительными характеристиками первых лиц полу-независимой Советской Белоруссии в 1921 г., – тех самых лиц, с которыми в то время тесно контактировал Цибарт. «Предсовнарком тов. Червяков. Человек средне-надежный, но недалекий, слабохарактерный и неразвитой. Довольно хитрый»; «Наркомвоен тов. Адамович, человек надежный, но тупой»; «секретарь Ц.Б. тов. Кнорин» – «имеет один недостаток, свойственный почти всем латышам: пороху не выдумает»; «Большую роль играет здесь сильная группа бывших Бундовцев во главе с тов. Вайнштейном, бывшим лидером Ц.К. Бунда. Человек умный, но, по-моему, неискренний», и т.д. – Вайнштейн, еще до Цибарта, был переброшен в Казахстан, Кнорин и Адамович, несколько позже – в Москву. (1937–1938 гг. никто из названных деятелей не пережил.) Обыкновение высшего советского руководства, не давая никому «засиживаться» на одном месте, молниеносно и непредсказуемо перетасовывать («перекидывать») т.н. «кадры» позволяло разметать любой возможный комплот «товарищей» еще до того, как он возникнет.

...Были командировки по особым партийным заданиям и во время директорства А.А. в МВТУ. Так, «когда была коллективизация в 30 году, я был членом Московской Контрольной комиссии и был послан в совхоз в связи с организацией МТС [машинно-тракторной станции]. Был в Тульской губернии, в деревне Дроково [Северное]. Работал по посевной кампании» (см. Партсобрание, 4 декабря 1937 г.).

На этом последнем трудно не задержаться. Возражая бдительным однопартийцам, А.А. заявляет: «это просто выдумано, что у меня были колебания по коллективизации». Кое-что об ужасах коллективизации помнила и сопровождавшая А.А. во всех командировках его супруга Мария Иосифовна, видимо это были ее впечатления именно от Дроково (ночью по всей деревне был слышен вой и т.д.). Но после статьи Сталина «Головокружение от успехов» от 1 марта и соответствующего решения ЦК от 14 марта 1930 г., в вопросе коллективизации партия уже исправляла «перегибы» и «искривления партлинии». А.А. подчеркивает: «именно после 30 года [т.е. после этой поворотной статьи] меня посылали на это дело».

Вообще, хочется подчеркнуть здесь, – хотя А.А. контактировал, и вероятнее всего безо всякого неприятия, с самыми «беспощадными к врагам революции» персонажами истории РКП(б) – ВКП(б), от минского военкома Адамовича до (в 1924-м году) Ежова, его прямого личного участия в уголовных преступлениях не было уже в силу специфики его деятельности. А по нашим впечатлениям, и в силу его душевного склада.

Люди с вполне ужасающими революционными биографиями окружают А.А. и в Бауманском – в ту эпоху абсолютного господства в нем «партийной прослойки». Одного из них в парткоме считают даже другом А.А. «Шевяков Сергей Иванович г.р. 1894. Отец крестьянин. Рабочий член ВКП/б/ с 1917 г. п.б. 0069309. Работал моряком торгового флота. До октября 1917 г. участвовал в революционной деятельности. Пред. рев. штаба в Керчи. Пред. Керченского совета. Участвовал в подавлении восстаний. Пред. трибунала. Был делегатом Х парт. с"езда. Учился в МВТУ с 1923 г. – 1931 г. Был заграницей /Данциг, Дания/ около года по приемке заказов. Сейчас аспирант МММИ по дизельной специальности» (ЦГАМ ф. П-84, оп. 1а, ед. хр. 208, л. 45. Протоколы комиссии Сталинского РК ВКП/б/ по чистке парторганизации МММИ им. Баумана).

«Договор с Природой».
«Рост». «То что мне будет суждено сделать и открыть будет за лучшие идеалы человечества» ▲

Крупные посты, в связи с революцией, пришли к А.А. смолоду. Так, первое важное назначение – «комиссаром труда» в Гомеле – он получил в возрасте 27 лет (и это был средний возраст гомельской советско-партийной верхушки – см. Елизаров), председателем Белорусского Совнархоза стал через два года, и т.д. С его стороны, этому стремительному росту отвечали чрезвычайно остро выраженные черты его собственного характера: честолюбие в сочетании с умением учиться, необыкновенными работоспособностью, энергией и волей к успеху; непрестанная, упорная и кропотливая «работа над собой». Самая примечательная из этих черт – в прямом смысле мистическая вера А.А. в свою особую роль: желательно на научном или инженерном поприще, но, коль скоро административные задачи не оставляли ему возможности заниматься творчеством, то хотя бы на поприще общественном.

Это было частью настоящего культа. А.А. верил, в буквальном смысле, что заключил личный «Договор с Природой»; в дневниках 1935-1937 гг. (более ранние тетради утрачены, но из сохранившихся видно, что «Договору» 1930-го года предшествовали и другие подобные) едва ли не каждая запись завершается сакральными «Договор в силе!», «Природа я Твой!», «Природа помоги!». Недоставало в этой вере, как будто, лишь идеи личного бессмертия («Природа, я твой до гроба», «обещаю до самой смерти» и т.д.). Но, отвлеченно говоря, само чувство непосредственного личного контакта с властью универсума, плюс допущение возможности прямого «договора» (завета) личности с ней, в котором личность обязывается ей послушанием (моралью), а в ответ рассчитывает на ее благоволение и водительство – в этом и состоит суть религии. Исповедь и просьба (молитва) – главные выражения веры. Именно они и составляют основной объем дневников А.А.

Согласно своему «Договору», он обязывался целым списком самоограничений и требований к себе, от таких как (периодически) «не курить и не нюхать табак» до «быть чутким и отзывчивым, поступать с людьми так, как я бы хотел, чтобы со мною поступали, если бы я был на их месте». А кроме того – что для нашего изложения главное – он был должен «Природе» непрерывным самосовершенствованием («ростом»). Природа, со своей стороны, должна была хранить и направлять его в осуществлении своего предназначения. «...Я буду все время над собою работать иначе я недостоин Договора». «Ведь не карьеры и не славу хочу я, только одно – рост.» «Цель существования – осуществление миссии.» «Договор в силе! Я буду еще крепче, еще напряженее работать над собою.» «Я избранник Твой [Природы], Твой сын и то что мне будет суждено сделать и открыть будет за лучшие идеалы человечества. Никогда для помощи угнетению.» «Сделаю все, чтобы стать достойным моей особой миссии, выполнить с честью, чтобы сына своего не пришлось стыдиться. Смело бороться с собствен<ным> телом, с привычками и вперед итти. К знанию, науке, природе. К свободной и исследов<ательской> работе, не связанной с зарабатыванием куска хлеба»...

Когда А.А. просил у «Природы» совета, он прибегал к магической процедуре жеребьевки – попросту вытягивал бумажки... Имеют значение для А.А. совпадения, трамваи с номерами 13, то, что мимо окон пронесли пустой гроб... Отношение к рациональности сформулировано и прямо: «Хотя голова в момент решения сказала бы, что это ошибка, особые, важные решения санкционировать Природой».

Возможно, эта персональная религия не покажется столь странной в деятеле-коммунисте, если принять во внимание общий квазирелигиозный характер коммунистической идеологии. Показательна в этом плане благосклонность новой власти к т.н. космизму, хотя бы к туманно-метафорическому учению Вернадского о «ноосфере», в котором этот мыслитель един с мистиком Тейяром де Шарденом и весьма далек от ортодоксального материализма. Сам А.А., надо сказать, в какие-либо философские или метафизические аспекты своей религии ни в малейшей степени не вдается; однако и счесть его настойчивые молитвенные обращения к «Природе», тем более страстные и детализованные, чем серьезнее и критичнее соответствующие периоды его жизни, лишь чем-то вроде фигур речи, точно невозможно.

По-своему поняли дневники А.А. в 1937–1938 гг. на Лубянке: там его записи были признаны «контрреволюционными, фашистско-мистического характера»...

Прямой смысл всех тех требований, которые А.А. предъявлял к себе согласно своему мистическому «Договору», и в особенности взысканий за их неисполнение, по его записям не всегда можно понять. Вот простейшие из таких обязательств – характеризующие его стиль работы. Немецкая пунктуальность налицо. «Обещания (все то, что сказано хотя вскользь другому человеку дома или по службе) точно в назнач<енное> время выполн<ять>. 1 день просрочки 4000.» (Что значат эти цифры, нам неведомо.) «Точность свид<аний> и засед<аний>, совещ<аний> 1 мин. проср<очки> – 10.» «На письма ответ не <позже> 3 дней 1 день проср<очки> – 80.» «План работы на день ... нет плана – 500»: хуже всего «время рваное». «Проверка выполн<ения> моих указаний ежеднев<но> ... Проверка выполн<ения> данных мне указ<аний> ежеднев<но> 1 сл. – 40». «Работа по росту (читка научн. книг по плану, занятия с препод<авателями>, упражнения памяти) д<олжны> производиться в утренние часы, до служебной работы. На свежую голову и память. Вечером чтение газет, худож. литературы, самоэкзамен и необ<ходимое> чтение научной литературы ... занятия должны быть упорными и систематическими». Кроме того, «рост» предполагал упражнения воли, заботу о здоровье и многое другое. А, видимо, в качестве докучной необходимости А.А. дает себе и такое обещание: «иметь к 14 и 29 план посещ<ений> друзей и верхов 1 день проср<очки> 1000» (когда же тучи над головой А.А. сгущаются, «верхи» предписывалось посещать даже «со всякими пустяками»). «Не люблю ходить к лицам, которые стоят на высоких постах» (партком 22 июня 1937; А.А. говорит, что не гостил в Москве у Кнорина).

Упорство А.А. в самосовершенствовании, главное – в научных (самообразовательных и творческих) занятиях, было действительно сродни религиозному рвению. Здесь им движут не только чисто научные интересы, но и жесткие сакральные обязанности по «Договору». Отметка «расту», т.е. занимаюсь специальными предметами (физикой, математикой, химией...), часто сопровождает даже такие дни, когда самому его существованию и судьбе семьи уже угрожала опасность. Как видно, не знавшие А.А. специалисты не случайно принимали его за профессора (один такой случай он отмечает в дневнике: «у Энтина директор КИМ'а – Вольный называл меня все время профессором», есть пример и из другого источника). Безусловно, А.А. далеко не был кем-то чуждым техническому вузу или только «карьерным» директором. Именно профессиональная, даже не столько инженерная, сколько чисто научная деятельность была его заветной мечтой во всю жизнь, его, как он напишет впоследствии дочери из лагеря в Магадане, «Жар-птицей». «Цель моего существ<ования> – научная работа – понимать природу» (Дневник, 1930 г.); мечта – «стать независимым научным исследователем» (Дневник, 1935). «Моя "полочка" в жизни, о которой всю жизнь мечтал, это углубленная научная и исследовательская работа»; «основная ошибка в моей жизни заключалась в том, что я дал себя увлечь жизнью, а не пошел по пути начертанному мне судьбой и внутренними данными натуры» (письмо из Магадана). Подобных высказываний в дневниках и письмах А.А. встречается немало. Когда А.А. в результате упорных занятий удается, параллельно своей высокой должности директора МММИ, стать его рядовым преподавателем (ассистентом кафедр физики и математики), он ощущает это так: «вот настоящее достижение».

Как кажется, возобновить знание физики и математики после двадцати лет перерыва в занятиях ими, причем параллельно напряженной основной деятельности – смог бы не каждый. Но к этому были особые основания – мечта о научной работе сопровождала А.А. с начала сознательной жизни и до лагеря. Но «высокая административно хозяйственная работа в совнархозах, трестах, В.С.Н.Х.», как он писал в цитированном письме 1944-го года, «засасывала все глубже и глубже» – а «на мое несчастье я не умею отдаваться частично»...

У директора втуза, заметим, до самого его ареста так и не появилось собственных печатных научных работ. Об этом он сам отчитался в регистрационном бланке нового партбилета в 1936-м году («Имеет ли ученые труды и изобретения /какие и к какому времени относятся/» – «не имею»). Но – если уместно ставить кому-либо в заслугу то плохое, которого он не совершал – у него не было и научных работ в соавторстве.

Не скрывает от себя А.А., в своих дневниковых исповедях и просьбах к Природе, также и «земные» себялюбивые мотивы. Кроме материального благополучия (которое впрочем должно было развязать руки для творческой деятельности), это честолюбие. Пусть «карьера и слава» для А.А. не главное, все-таки для него важно «оставить заметный след в истории человечества» – и даже, в числе пожеланий ко всякой будущей должности, обязательно более прозаическое «и чтоб место было видное»... Да и само понятие миссии (возложенной на него «Природой») в общем лишено у А.А. как будто обязательной в нем конкретности, это, как уже сказано, только некая значительная роль. «Стать крупным научным работником известным СССР и заграницей, если это уже невозможно крупным общественным политическим или дипломатическим деятелем...»

...Впрочем, в обманчивости себялюбивых страстей А.А. отдает себе отчет – или, по крайней мере, в конце концов осознал эту обманчивость. В одном из своих последних писем из Магадана (12.06.1945) к старшей дочери, посвятившей себя, к его удивлению и радости, биологии (генетике), он пишет: «Я ушел от своего призвания далеко в сторону... Дай Бог чтобы этой силы и напора у тебя хватило до конца, чтобы жизнь, материальная нужда, тщеславие и честолюбие Тебя не сбили с раз избранного пути»... Мало кто не спутает удовлетворенные тщеславие, честолюбие и материальные потребности с осуществившимся призванием.

«Новый Христос – Ленин», «апостол Павел – Сталин»,
«Троцкий – черт – ад» ▲

Вождизм, сталинизм – весьма примитивный культ, но культ в точном смысле слова. Безграничное доверие самого А.А. (в 1930-х гг.) лично Сталину поистине религиозно, он для А.А., хоть это слово и не называется, пророк его собственной веры. «Он гений, он друг человечества и за ним надо итти безоговорочно.» «Сталин по-моему не человек. Он гигант, он мифический бог, о котором будут говорить, писать.» «Жизнь отдам за дело партии – Сталина. Хотел бы ему активно помочь в его тяжелом положении, когда он окружен предателями среди "друзей". Целью моего договора ставило и эту цель.» Религиозная аналогия даже подчеркивается: «И вот рождается новый Христос – Ленин, за ним апостол Павел – Сталин»; «Сталин – будущее – рай. Троцкий – черт – ад. Мразь, обман» (конец 1937 г.), и т.д., и т.п. – Впрочем, в статьях А.А. 1920-х годов никаких славословий в адрес «вождей» не встречается, нет даже их имен. Так что, думается, в культе Сталина должна была срабатывать и элементарная психологическая самозащита – вне этого культа не оставалось возможности ни примириться с происходящим, ни сохранять оптимизм в отношении собственного будущего.

В сохранившихся текстах А.А., особенно в 1937 году, он с гордостью говорит о своем многолетнем членстве в Контрольных партийных комиссиях (Московской областной и районных), как и о том, что сам исключал из ВКП(б) «троцкистов». Так, в 1929 и 1933 гг. он был «председателем [районных] комис[сий] по чистке партии» (см. Личный листок по учету кадров, РГАСПИ). Здесь не место каким-то образом извиняться за его установки, но следующее все-таки хотелось бы сказать. Понятно, что в это время в его интересах было и преувеличивать свои заслуги на этом поприще. К тому же исключение из ВКП(б) (в мягком варианте, в кандидаты) или из кандидатов в ВКП(б) (в «сочувствующие») еще не обязательно означало последующие репрессии (скорее так, что тех, кто уже попал в круг внимания НКВД, старались успеть изгнать из партии). Многие исключенные вновь получали рекомендации – такую рекомендацию по меньшей мере однажды давал и сам Цибарт (А.Н. Зайцеву, другу, своему помощнику по кадрам и управляющему Комбината издательства и изготовления учебных пособий МММИ), – и становились кандидатами и членами ВКП(б) вновь, занимали (как тот же Зайцев) солидные должности. Главное же, в этой активности А.А. сохранялась-таки настоящая (хоть и своего рода) убежденность, в отличие от активности тех, кто в 1937-м году исключал его самого: «я понимаю: если вы меня исключите из партии и я буду понимать – за что... Я по своей работе многих исключал из партии. Если человек осознает, за что его исключили – это правильно исключили» (см. Партсобрание)...

«Забрались мы на вершину материального благополучия» ▲

...Отступая к упомянутому в дневнике «куску хлеба», привилегиям номенклатуры. – Как человек, лично изведавший нужду, А.А. откровенно ценит материальное благополучие. Хорошие «квартира, жалованье, дача» обычно упоминаются в его дневнике в числе пожеланий, хотя контраст с окружающей бедностью он и замечает. Стесняться партийной элите было чего. «Обслуги» у А.А., правда, не имелось, если не считать одной женщины, какое-то время жившей в доме А.А. и бывшей скорее другом семьи (ее дочь гостила у супруги А.А. Марии Иосифовны еще через многие годы после его исчезновения). Но, как вспоминала М.И., во время одного из домашних приемов, при накрытом столе, жена одного из приглашенных... сочла нужным обежать окна и задернуть занавески: простым гражданам с улицы или из окон дома напротив этого стола не следовало видеть. Наверное, то было в квартире двухэтажного дома по Малому Толмачевскому переулку, 8, кв. 2 (в этом особняке родился писатель А.М. Ремизов) – на низком этаже, или еще в квартире в трехэтажном особняке на Малой Ордынке, 15 (кв. 6). Приобретательской страсти как таковой не было: переезжая на новую квартиру в 1935 г., А.А. предпочел пятикомнатной 92-метровой четырехкомнатную 65-метровую – в только что выстроенном «Доме специалистов» на улице Садовая – Земляной вал, 23 (кв. 20); но по тем меркам (в особенности) и это роскошь.

На лето имелись ведомственные дачи: в Ильинском, позже в Малаховке. В 1936–37 гг., сложив премии от Орджоникидзе за две победы МММИ во Всесоюзном соцсоревновании втузов (третьей премией за соцсоревнование было пианино) и заняв еще денег, А.А. строит в Малаховке собственную дачу: большой, даже не огороженный полностью участок с соснами, спускающийся к узенькой речушке Македонке, двухэтажный рубленый дом в пять комнат с кухней, открытой террасой и балконами (уборная на участке, колодец, печки-голландки и керосинки); этой дачей сам А.А. воспользоваться уже не успел. «Эмка» с личным водителем и, как знак принадлежности к номенклатуре, револьвер были, ясно, казенные. – «Советский буржуй» – встречается в дневнике А.А. и такое определение – это не тот, кто всем этим обладает, а «перерожденец, мещанин... которого воспитали годы спокойной жизни». «А мы-то забрались на вышку, благодаря партии с самых низов.» «...Забрались мы на вершину матер<иального> благополучия. Начать <падать> с башни тяжело больно» (декабрь 1937).

Любопытны ироничные наблюдения А.А. над женами крупных «шишек» в Сочи, 1935 г.: «...затем Волина [Волин – зав. отд. школ ЦК ВКП(б)] говорит "за последнее время стали приезжать совсем плохо одетые женщины, как женщине можно не переодеваться 3-4 раза". Жена Кукса (директ. Колом<енского> зав<ода>) принимает на свой счет и говорит, что не поехал муж и не сумела "захватить наряды"», и т.д. Есть в дневнике А.А. и другие подобные замечания.

А.А. Цибарт с супругой, старшей дочерью (справа) и неизвестными

Родственные чувства
«...Легла спать не покушав как следует...» ▲

Как рассказывала со смехом супруга А.А. Мария Иосифовна, «Ацек» предпочитал, чтобы она посещала концерты, которые так любила, с кем-нибудь из знакомых – в театре он неизменно засыпал. А на досуге А.А. решал, в качестве развлечения, математические задачи – иначе и быть не могло, судя по его напряженным графикам «роста». С работы приезжал поздно – даже летом уже затемно. Отдых на курортах с семьей проходил всегда в окружении сотрудников, директоров заводов, иногда начальства по наркомату и др., и органично включал в себя деловые звонки, телеграммы, переговоры.

Однако невнимания к интересам и нуждам близких все это не значило. И о жене со всей ее родней и о детях А.А. думает и беспокоится постоянно. Вообще А.А., и это его выраженная характеристическая черта, чрезвычайно нуждается в близких людях и сам не бывает к ним безучастен. В его манере – обстоятельные письма к родным; он огорчается, если не получает таких же (это касается, конечно, не только его лагерной переписки). Отношение к тестю и теще, в разное время жившим с семьей, и к братьям жены – неизменно уважительное и сочувственное, ее племянница – «моя любимая Наташа» (в письме из Магадана), ее племянник Костя, после ареста отца (шурина А.А. Александра Шария) и потери матери, живет у А.А. в доме.

Об этом шурине он хлопочет в высоких инстанциях, не считаясь с возможными «неприятностями» (а в том, что «неприятности» могли последовать, А.А. вполне отдавал себе отчет; какими они могли оказаться в 1935-м году, также известно). «Тяжелый день был этот день 5 января. Памятный день. Арест Саши. Мария <Осиповна> как узнала по телефону, чуть не упала в обморок. Прошло свыше месяца. И что это был за тяжелый месяц. Жуткий месяц. М.О. начала курить не спит. Высохла как щепка. Ничего не может делать. 7/II было свиданье с Сашей, 8 его выслали. Жуткое дело. Что делается с М.О. прямо ужас. И на меня переносится это отчасти. Нужно чем либо помочь через И.Н. Кутузова [И.И. Кутузов – до 1927 г. председатель ЦК союза текстильщиков?], может быть что нибудь выйдет»; «Хотел бы очень Сашке помочь, чтобы он вернулся в Москву. Чтобы ему получить амнистию. Саше получить амнистию. Это прошу [Природу]. Саше амнистию получить. Вернуться»...

Что до отцовских чувств, то, точно, таких можно было бы пожелать любому отцу в любой семье. В его дневниках за три самых загруженных занятиями наукой, сверх служебных обязанностей, и притом самых тяжелых в личном и деловом плане года (последних на свободе) – ни одного замечания вроде того, что кто-то из родственников жены или школьных товарищей старшей «Элечки» пришел не вовремя, докучает, отвлекает от дел, дети шумят и т.д. Напротив, по выходным дням он сочиняет для детей нескончаемые сказки с продолжениями, устраивает «кучу малу» с компанией Элиных школьных друзей, смотрит с детьми «волшебный фонарь» (диаскоп), ставит (только что «реабилитированную») елку с подарками; через начальника, крупного чина в НКТП (Петровского), достает детям небывалую тогда игрушку – домашний автомобиль «с мотором» (педалями?) и щенков – немецких овчарок (Фрица и Леди). А младшая «Светка» прямо входит в его тайный культ, она – «залог Договора». Буквально за неделю до своего, очевидно неминуемого, ареста А.А. тревожится и о таких, например, вещах: «...ездил со Светкой на детский утренник. Поехал в 7 часов на машине, смотрели иллюминацию. Она очень устала. Легла спать не покушав как следует»...

В письмах из магаданского лагеря любовь к дочерям явна особенно. Вот, например, как кончается одно из последних посланий к старшей дочери: «Родная Элечка, маленькая дорогая Светка! Шлю Вам свое благословение. Желаю вам счастья в жизни. Берегите маму и бабушку. Они одни Вам остались в этом мире. Я вас крепко, крепко люблю. Вами только живу. Не питайте ко мне обиды, что так много горя из-за меня пришлось Вам перенести...»

 

Что касается родственников в Польше – А.А. беспокоится о них до конца, сочувствует матери и сестре (у которой, он помнит, «своего горя достаточно»), но, как уже говорилось, самое позднее в 1933-м году всякое общение и переписка с ними вынужденно прекращаются, а попытка хоть как-то дать им знать о себе через командированного в Европу сотрудника в конце концов становится известной в НКВД. Двух- или трехлетнее проживание отца и брата в Москве («были выписаны мною»), подарки от сестры (искусное и очень характерное немецкое рукоделье, настенные коврики с изображениями смешных гномов по черному фону и проч.) – это было раньше. А в декабре 1935-го, например: «Меня вызывала для дополнит<ельной> беседы в связи с проверкой парт. документов, в райком т. Першман. Много расспрашивала о моих родных что в Польше. Осталась удовлетв<орена>»... В 1937-м году партийную общественность удовлетворить в этом вопросе уже невозможно, родственники в Польше вменяются ему в «связь с за-границей». «То, что родители мои живут за границей, я не скрывал, и я не виноват, что я родился в семье лодзинского рабочего, и что Лодзь перешла сейчас в Польшу. Я в России с 10 года...» (см. Партсобрание).

*  *  *

К великому сожалению, утрачены не только большинство тетрадей дневника (плюс конспекты научных книг, которые А.А. вел ежедневно, учебные тетради «вопросов», «наизусть», «для памяти» и книга «плана роста», возможно еще другие), – но и особая «Тетрадь рассуждений». Отсутствует важнейший источник по личностной биографии А.А., притом что публикуемый здесь фрагмент дневника А.А. дает о нем лишь самое однобокое представление.

Пропали также все письма А.А. из лагеря от начала заключения до июля 1943 г., «главная» фотокарточка А.А. времен директорства (кажется, именно она воспроизведена на коллективном фото выпуска 1935-го года), и многое другое.

Гомель. Комиссар труда ▲

...Итак, в марте 1919 г. А.А. Цибарт был «переброшен ЦК в прифронтовую полосу в Гомель». Произошло ли это в порядке партийной дисциплины, и в этом случае А.А. уже тогда был «номенклатурным работником», или, скорее, его добровольное согласие на «переброску» и должность в Гомеле и знаменовало вхождение А.А. в номенклатуру, можно только гадать.

Наиболее подробный список должностей А.А. Цибарта в Гомеле находим в материалах Российского государственного архива экономики. Согласно служебной карте Цибарта в ВСНХ 1925 г. (РГАЭ ф. 3429 оп. 20 д. 600 лл. 25, 25об), это были: заведующий гомельского губернского Отдела труда – 2 года; член президиума гомельского губернского Совнархоза – полтора года; заведующий тарифным отделом гомельского губпрофсовета – 2 года; председатель Комитета трудовой повинности (в 1921-м году) – полгода. И по общественной линии (выборные должности): член гомельского губернского комитета РКП(б) – 2 года; секретарь Польской секции гомельского губкома РКП(б) – 1, 5 года; член ГИК (гомельского исполкома) – 2 года; член президиума гомельского губпрофсовета – 2 года; член гомельского горсовета – год.

Эти сведения значительно противоречат тем, которые А.А. приводит в регистрационном бланке члена ВКП(б) и автобиографии 1933 г. (см. РГАСПИ, ЦГАМ), а также, косвенно, всем другим найденным материалам. Согласно этим данным, уже в июле 1920 г. Цибарт был «переброшен» в Минск, и (см. автобиография, ЦГАМ, РГАСПИ) пробыл там в должности председателя Совнархозбела до назначения на эту должность Вайнштейна в ноябре 1920-го. Трудно представить, чтобы в официальном документе можно было сообщить такую важную и по-видимому легко проверяемую «подробность», если б она не соответствовала действительности. Таким образом, А.А. работал в Гомеле меньше полутора лет – и, в частности, в 1921-м году не мог быть (что для нас отрадно) председателем Комитета трудовой повинности, хотя, разумеется, в свой период заведования отделом труда и должен был заниматься также и трудовой повинностью. – Чем вызвано это несоответствие, мы не в силах даже строить предположений.

*  *  *

...В 1917-м году руководил восстанием в Гомеле Л.М. Каганович, в губернии установлена советская власть; 1 марта 1918-го Гомель оккупирован кайзеровской Германией. Только 14 января 1919 г. Гомель отбили войска Красной армии.

23 марта 1919 года на страницах газеты «Известия Революционного Комитета гор. Гомеля и Уезда» (днями позже это «Известия Гомельского Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов») находим «Обязательное постановление Гомельского Отдела труда № 11» о предоставлении сведений о наемных работниках в отдел труда; подписи: Председатель Ревкома [Семен] Комиссаров [наст. фам. Гуревич] и Заведующий Отделом Труда Цибарт. (В дальнейших постановлениях за его подписью указываются должности: «Комиссар Труда», «Заведующий Отделом Труда».) Наемный труд, понятно, не мог оставаться без особого внимания большевиков. Революционные нравы видны и в этом первом из дошедших до нас деловом распоряжении А.А.: за ненадлежащее исполнение сего постановления советские сотрудники «будут привлекаться к суду революционного трибунала», и т.д.

Но самое примечательное в этом постановлении – дата. Еще во второй декаде марта «...выяснилось, что на полесском [ж.д.] узле был организован подпольный комитет, именовавший себя Комитетом "Учредительного собрания", возглавляемый царским офицером Стрекопытовым, который об'единял все анти-советские силы в Гомеле, ведя черносотенную агитацию среди воинских частей, деморализуя их настроение, и подготавливая их к свержению Советской власти», – рассказывает в своих воспоминаниях гомельский комиссар продовольствия (репрессированный в 1937-м году) Василий Селиванов. Разгорался т.н. «стрекопытовский мятеж», – бунт принудительно мобилизованных и не обеспеченных продовольствием, а также не желавших подчиняться «жидовским комиссарам» красноармейцев, возглавленный бывшим штабс-капитаном царской армии и меньшевиком («у меня был партийный билет РСДРП за 1918 год» – см. Такоева) Владимиром Стрекопытовым. – «Еще во время заседания Укома [уездного комитета РКП], происходившего около 5 часов дня 21 марта, начали поступать сведения, что милиция по городу разоружается повстанцами. Нам пришлось прекратить обсуждение других вопросов, передав их на разрешение военного штаба, и немедленно приступить к сбору членов Р. К. П. и их вооружению. По городу носились самые разнообразные слухи, – одни говорили, что повстанцы устраивают погром на Замковой улице, другие, что разоружается милиция, третьи, что повстанцы движутся колоннами в город; точно ничего никто не знал»; «утром 22 марта по Замковой улице и по другим прилегающим улицам к станции начался поголовный грабеж населения» (в первую очередь, как доносят источники, конечно, «жидов»). «Казарменным помещением, куда должны собраться все коммунисты и откуда получать дальнейшие распоряжения, наметили гостиницу "Савой"» (Селиванов)... В этой гостинице, в числе других большевистских организаций, кружков и театра, располагались Дворец труда и Отдел труда Губисполкома.

Итак 23 марта гомельские «Известия» еще делают вид, что ничего не происходит. На первой полосе газеты статья ее редактора Н.С. Билецкого (П.С. Езерского) «Обязанности советского Гомеля по отношению к красному фронту» – «Гомель находится под непосредственной угрозой польско-белогвардейских банд». «Наша задача – не попасть под агонизирующий взмах контрреволюции и не дать умирающему врагу натворить напрасных бед. И тот, кто не боялся врага сильного и живого, тот не испугается и его предсмертного хрипения и сжимающихся в последней судороге когтей.» «Положение пока не требует от нас ничего, – полагает Билецкий, – кроме обеспеченности тыла и зоркого контроля за черной сотней, всегда во время наших неудач поднимающей голову.» Других полесских коммунистов, судя по газете, еще заботили, как Цибарта и Комиссарова, сведения о наемных работниках и т.п.

А днем позже, 24 марта 1919 г. «стрекопытовский мятеж» достиг апогея. «В городе творилась такая вакханалия, которую может себе представить только переживший эту "историю"»; «в процессе всей этой вакханалии наши товарищи в "Савой" самоотверженно отбивались от наступающих повстанцев, не думая сдаваться...» (Селиванов). В конце концов, подтянув в парк дворца Паскевичей артиллерию, мятежники почти разбивают «Савой», рушатся перекрытия, и оборона сломлена. Коммунаров, с издевательствами и побоями, препровождают в тюрьму. Двенадцать из них казнены. В числе прочих погибли и Николай Билецкий – «он не убит, а добит прикладами, спогами, штыками» (Известия... 29 марта), – и предревкома Семен Комиссаров.

«Безжалостная, подлая рука убийц вырвала из наших рядов лучших, стойких вождей – борцов за рабочее дело. Нет слов для выражения тех леденящих душу ужасов, которые были учинены над нашими погибшими товарищами. Как боролись они и как сложили свои гордые головы – это знает Гомельская Бастилия – Савой, улицы Гомеля и весь мыслящий передовой пролетариат города. Маленькая горсточка коммунаров в 200 человек, наполовину вооруженная при одном пулемете, героически выдержала 24 часовую осаду несколько тысячной раз'яренной, ослепленной, спровоцированной толпы бандитов. Несмотря на пребывание в осажденном Савое значительного числа женщин, обстрел и канонада велась в самом ожесточенном виде и только когда часть потолков 3-го этажа рухнула и непосредственная угроза гибели под обломками рушащегося здания стала вопросом минут, наши товарищи вступили с мятежниками в переговоры. Но и тут наглые авантюристы-погромщики доказали низость, подлость и мерзость своих душ... Весь путь до гор. тюрьмы сопровождался жестоким избиением, издевательством и ограблением. К приходу в тюрьму не было неизбитых и изувеченных в пути. А пытки в тюрьме...» «И в завершение этой дикой, бесшабашной оргии и вакханалии, преступная, разбойничье пьяная банда погромщиков-громил, убивает всех наших передовых, испытанных вождей! Кровь стынет в жилах при мысли о том, как дерзновенная рука лихих наемников-убийц, кровожадных спрутов, поднялась на наших чистейших, идейных борцов!» (Известия Гомельского... 31 марта 1919, Н. Элинсон).

По-видимому, на оборону «Савоя» едва прибывший в Гомель Цибарт, направленный высокими московскими товарищами, мобилизован не был.

25 марта – в городе повальные грабежи и убийства, фактически еврейский погром.

29 марта мятеж Стрекопытова был с помощью подошедших красноармейских частей подавлен. (В подавлении мятежа участвует отряд Иосифа Адамовича – с ним через год будет тесно связан Цибарт.) «Еще не успевшие остыть дорогие нам, зверски замученные трупы наших товарищей – вопиют о мести. За каждого убитого нашего вождя – черная сотня "Белокопытчиков", прихлебателей Петлюры, Скоропадского и проч. дворянско-буржуазной дряни. Мы должны беспощадно отомстить этим проклятым негодяям», – продолжает автор цитированной заметки Н. Элинсон.

Нет сомнения, что именно так и поступили. Как и «белокопытчики», если не более того, идейные и чистейшие душой большевики не делали свое дело «в белых перчатках». Гимназический революционный романтизм, логикой вещей, вступил в фазу реально чинимых зверств. Еще 5 сентября 1918 г. СНК РСФСР постановил, в числе прочего, что «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам» – «красный террор» вступил в силу официально (и на практике предполагал также массовые расстрелы заложников, т.е. лиц даже и не «прикосновенных»). В.Р.Т. (Военно-Революционный трибунал), – поясняется в номере гомельских «Известий» от 4 апреля, – этот «законный суд, организованный властью, освобождающий невинных и строго, без пощады карающий виновных» – обязан был «применять лишь такие меры наказания, как пожизненные общ. работы или расстрел»... «По возвращении своем в Гомель, бывшие хозяева принесли кровавую гекатомбу из лиц, в большинстве своем даже не принимавших никакого участия в восстании»; были расстреляны 158 человек (см. Такоева).

Об этих событиях А.А. в своей (краткой) автобиографии ничего не сообщает – видимо, в то время сами место и дата еще достаточно говорили за себя.

...Сложные чувства приходится испытывать автору настоящего очерка, обнаруживая имя своего родственника, столь близкого и знакомого по самым теплым домашним воспоминаниям, в гуще гомельских «идейных борцов»... Для нас отрадно то, впрочем, что функции Цибарта как «комиссара труда» не имели прямого отношения к функциям ЧК, как и то, что в Гомеле к началу описанных быстротечных событий он пробыл лишь несколько дней.

Может быть, именно в Гомеле и сложилась, парадоксальным образом, фанатичная партийная лояльность А.А. Для человека его душевного склада, совершенно лишенного как физической жестокости, так и цинизма, было бы немыслимым оказаться причастным, хоть и невольно, к безмерным революционным злодеяниям, не заставив себя поверить в какую-то их высшую сакральную санкцию...

В эти дни «На чрезвычайном заседании Исполнительного Комитета Гомельского Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов, совместно со всеми ответственными работниками, и начальниками военных отрядов избран военно-революционный комитет, в составе 5 человек: т.т. Гуло, Кацаф, Володько, Цырлин и Селиванов»; постановлением исполкома и временного военного революционного комитета утверждаются новые назначения, и в том числе т.т. Цибарт и – теперь уже – некто Грановский назначаются на должность заведующего (заведующих) отделом труда губисполкома. Этот приказ ВРК и исполкома помещают гомельские «Известия» 31 марта 1919 г.

В начале апреля 1919 г. гомельские губком РКП(б) и исполком губернского Совета переезжают во «флигель отдела народного образования» в «замке кн. Паскевича» (видимо, правый – трехэтажный – флигель полуразрушенного в результате войны дворца Румянцевых–Паскевичей, главной гомельской достопримечательности). Собрания партийных ячеек и пр. продолжают проходить в т.ч. во Дворце труда (1-й этаж также полуразрушенной «стрекопытовцами» гостиницы «Савой»).

Разрушенный дворец Румянцевых – Паскевичей, зима 1919
Фото с сайта: Гомельская правда, 07.10.2013 gp.by/regionsfact/society/news26711.html

   

"Российская коммунистическая партия.
Полесский комитет Р.К.П. переместился в замок Кн. Паскевич (флигель отдела нар. образования, 2-й этаж"
("Известия Гомельского...", 4 апреля 1919 г.). Современные фото

"В воскресенье, 6 апреля, в 4 ч. дня состоится СОБРАНИЕ в Отделе Труда (Румянцевская ул., Д. Труда) всех президиумов коммунистических ячеек при профес. союзах гор. Гомеля. В порядке дня: важные вопросы. Присутствие всех обязат. Полесский комитет"
("Известия Гомельского...", 4 апреля 1919 г.). Здание бывш. гостиницы "Савой", 1917 г. Фото с сайта Left.by

13 апреля – «обязательное постановление № 14»: об объявлении праздничных дней еврейской Пасхи 15 и 16 апреля для еврейского населения, праздничных дней русской Пасхи 20, 21, 22 апреля – для русского населения. Подписи: Председатель Исполкома [Даниил] Гуло, Заведующий отделом труда Цибарт. Пасха, таким образом, в Гомеле 1919-го года еще признавалась официально, причем с учетом вероисповеданий.

24 апреля 1919 г. гомельский губисполком избран официально. А.А. Цибарт – член первого гомельского губисполкома (см. на фото).

«Из протокола заседания Гомельского губисполкома:
Присутствовали: Гуло, Хатаевич, Панченко, Ковалев, Грановский, Сеглин, Бондаренко, Цибарт, Строганов, Володько.
1. Слушали: Доклад об организации губисполкома и утверждении членов губисполкома.
Постановили: Единогласно утверждены: Хатаевич, Гуло, Строганов, Цирлин, Цибарт, Онуфриев и Лашкевич (при еще одном воздержавшемся)» (цит. по: Такоева).

Члены Гомельского губисполкома. 1919 г. 3-й слева в верхнем ряду – А. Цибарт.
3, 4 и 5 слева в среднем ряду – И. Сурта, А. Ханов и М. Хатаевич.
Место съемки, видимо, флигель дворца Паскевичей.
На стенах портреты Маркса, Ленина, Троцкого, Каменева (?) и два неустановленных.
(Фото с сайта http://gp.by, 27.01.2015 / Гомельская правда, архивист Мария Алейникова)

 

А.А. Цибарт. Гомель, 1919-1920 (?)
В кабинете руководителя: на столе две печати, перо в руке А.А. занесено над левым верхним углом листа, лежащего наискосок – так накладываются резолюции на подготовленные документы. Внешний облик и тот же френч, что и на фото Гомельского губисполокома. Неподходящие официальному заведению цветастые обои – кабинет находится в реквизированном здании (Дворец труда в бывш. гостинице "Савой"?)

26 апреля 1919 г. была образована Гомельская губерния РСФСР, происходит реорганизация местной партийной и советской администрации. На доминирование в ней претендует группа товарищей из Могилева, поддержанных Москвой, и Цибарт для местных советских работников ассоциировался с этой группой.

В мае 1920-го года с польского фронта в Гомель прибывает Троцкий. Можно быть уверенным, что на его гомельской речи комиссар труда Цибарт присутствовал.

«На центральной Базарной площади, где он [Троцкий] должен был выступить, собралось около 10 тысяч народа. Тут были старики и подростки, красногвардейцы и домашние хозяйки, рабочие и крестьяне, специально приехавшие в город, чтобы послушать "самого́" Троцкого. Все крыши, все фонарные столбы, все окна, выходившие на площадь, были усеяны людьми. Так стояли, стиснувши друг друга, около двух часов, пока, наконец, тысячеголосое "ура" не оповестило о появлении автомобиля с Троцким. Сойдя с машины, он взобрался на самодельную дощатую трибуну. ... Выступление продолжалось беспрерывно более двух часов. Никакими конспектами и бумажками он при этом не пользовался. Речь текла плавно и образно, не прерываясь ни заминками, ни даже случайным кашлем. Говорил он о советско-польских отношениях. Дав подробный анализ развития независимости послевоенной Польши и тех причин, которые привели к советско-польской войне 1920 года, Троцкий закончил свою речь (можно сказать, лекцию) знаменитым призывом польских конфедератов: "Братья поляки! За нашу и вашу свободу, против наших и ваших врагов!" Эти слова потонули в буре аплодисментов и криков "Ура, ура!"» (из воспоминаний Моисея Герчикова; цит. по: Такоева).

25 мая 1919 г. в Гомеле состоялся 1-й Гомельский губернский Съезд Советов Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов. «...С"ехалось около 300 делегатов, из которых 200 принадлежат к коммунистам и сочувствующим. / Открывает С"езд т. [Иван] СУРТА, обратившись к последнему с приветственным словом. Музыка играет Интернационал. Все встают. / Затем с приветственными речами выступает от Коммунистической партии т. [Александр] ХАНОВ, от Красной армии т. [Давид] ГУРЕВИЧ, от рабочих организаций т. ЦИБАРТ, от партии Поалей-Цион т. СТЕРЛИН, от железно-дорожного пролетариата т. ЛЮЦЕРН. / Вынесено предложение избрать почетными председателями С"езда т. ЛЕНИНА, т. ТРОЦКОГО и т. БЕЛАКУН, которые единогласно и при восторженных возгласах и при звуках Интернационала приняты...» (Протокол Съезда, см.: Архивы Беларуси.) Цибарт – в числе пяти важнейших деятелей, включая председателя губкома Ханова, обратившихся к Съезду.

27 мая на заседании пленума гомельского губернского комитета РКП(б) с представителями уездных комитетов губернии А.А., в числе прочих, избирается (переизбирается) в Гомельский губисполком; набирает 18 голосов из 28. Продолжал отправлять должность заведующего отделом социального обеспечения и труда губисполкома. Также работал заместителем председателя гомельского губпрофсовета (губернского совета профессиональных союзов).

21 января 1920 г. открылся 2-й Гомельский губернский Съезд Советов (см.: Архивы Беларуси), А.А. Цибарт входит в его президиум. В числе прочих партдеятелей он обращается к съезду со следующей приветственной речью:

«От польских рабочих и крестьян – тов. ЦИБАРТ.
Польские рабочие и крестьяне до сих пор еще стонут под игом своих угнетателей. Если мы здесь имеем возможность сами управлять своей судьбой, то там по-прежнему воля рабочих и крестьян попрана помещиками и панами. Польский пролетариат с величайшей жаждой воспринимает все наши победы и не далеко то время, когда польский пролетариат возьмет власть в свои собственные руки. Польский пролетариат уже неоднократно выражал твердую волю итти по тому же пути, по которому идет русский пролетариат. Каждые новые успехи Красной Армии являются новой силой, которая побуждает польских рабочих и крестьян сбросить иго польских панов, сильней и крепче взять винтовку в свои руки.
Да здравствует всемирное восстание трудовых масс.»

Тут можно скептически оценить ту степень, в какой Цибарт, хоть и происходил из лодзинской рабочей семьи и носил крестьянское звание, был полномочен представлять польские революционные пролетариат и крестьянство. Неслучайно его речь состоит из самых общих фраз. Видимо, в гомельском губисполкоме прямых представителей этих слоев польских трудящихся на тот момент не было... Не столь сильны космополитически-революционные настроения были на самом деле и в самой Польше – родные паны-эксплуататоры оказывались несознательным польским трудящимся ближе безнациональных эксплуатируемых масс (что вскоре показал и провальный поход Тухачевского на Варшаву, рассчитывавший именно на поддержку местной бедноты). Теория классиков марксизма об обязательном одновременном крушении капитализма «во всех цивилизованных странах» на практике не срабатывала, и ей приходилось помогать блефом.

На съезде А.А. Цибарт вновь избирается в состав гомельского губисполкома.

...Крупнейшим из партийных деятелей, коллег А.А. по Гомельскому губисполкому в это время, был уроженец Гомеля, член РСДРП с 1913 года М.М. Хатаевич – после Кагановича, главный борец за установление в Гомеле советской власти, председатель Полесского комитета РКП(б). (С 1930 г. Мендель Хатаевич – член ЦК ВКП(б), в 1932–1937 годах – член Политбюро ЦК КП(б) Украины, его считают ответственным за «голодомор»; в 1937 году расстрелян.) В результате реорганизации, председателем Гомельского губкома РКП(б) с апреля 1919 по июль 1920 г. был А.М. Ханов (член РСДРП с 1907 г.), какое-то время в 1919 году на этой должности был И.З. Сурта (в 1937 году член Президиума ЦИК БССР, В 1936–1937 президент АН БССР, расстрелян). Хатаевич был оттеснен на вторые роли в руководстве губернией и вскоре на некоторое время Гомель покидает...

«По партийной линии, – сообщает о себе А.А. на комиссии по партийной чистке в 1933-м году, – был все время членом бюро Губкома и заведывал Польской секцией Губкома по введению закордонной работы.» Видимо, под «введением» закордонной работы имелось в виду – начало работы; о том, в чем она состояла и насколько далеко продвинулась, ничего не известно. Но и работа с поляками в пределах Гомельской губернии, которую также вел Цибарт, была затруднена, так как, в отличие от большой и активной еврейской секции, у секции польской на тот момент фактически не было сотрудников, хотя бы владевших польским языком, не имелось и достаточных средств.

Были у А.А. и заботы по линии еврейской секции Губкома: «За время работы в Гомеле (1918 [1919] – 1920 г.) пришлось вести борьбу с бундовцами и еврейским национальным движением».

Меж тем в годы советско-польской войны работа с польским национальным меньшинством, как и с польскими военнопленными, была для советской власти насущно необходимой. В марте 1919 г. на VII съезде РКП(б) было создано Польское бюро агитации и пропаганды в составе Агитпропотдела ЦК РКП(б), начали создаваться местные отделы Польбюро в губкомах, укомах и союзных республиках. Попытки агитационной и культурной работы с польским населением в Гомельской губернии (в т.ч. открытие курсов, библиотек, школ) предпринимались губкомом и до организации Польбюро, и после его учреждения в Гомельском губкоме в октябре 1919 года. По меньшей мере в период после марта 1920-го года до своего отбытия в Минск в июле, Цибарт вместе с тт. Аранаутовым [Василием Арнаутовым?] и Егоровым, как об этом упоминается в «Известиях» Гомеля (1920, № 3) командируется «для проведения уконференций [уездных конференций] и другой организационной работы» в Речицкий уезд (преимущественно польский по составу населения).

В гомельский период, очевидно, А.А. знакомится с уроженцем Речицы Захаром Владимировичем Малинковичем, фабричным столяром, освоившим грамоту в 18 лет, членом РКП(б) с сентября 1917 г., в 1918-1919-х гг. заведующим Биржи труда в Речице и будущим крупным чиновником-хозяйственником (с 1932 по 1935 гг. зав. сектором лесной промышленности ЦК ВКП/б/, с 1935 по декабрь 1937 г. начальник Главзапбумпрома, и пр.). Захар Малинкович – друг семьи А.А., и в дальнейшем, с конца 1937-го и до своей гибели на фронте в 1942-м году, в событиях, связанных с арестом и отбыванием срока заключения А.А., он сыграет в судьбе А.А. особую, прямо-таки загадочную роль. О ней будет подробно рассказано в своем месте.

Кстати, говоря о возможных гомельских знакомых Цибарта. – В дневнике А.А. за 1937-й год, за несколько месяцев до очевидно приближающегося ареста, встречаются фамилии (вероятно) некоторых коллег А.А. гомельского периода – в списке тех, к кому он мог бы обратиться за помощью; видимо, они работали в это время в Москве и занимали достаточно влиятельное положение. В частности, Постановление от 25 апреля 1919 г. («наниматели домашней прислуги временно никаких отчислений в подотдел социального обеспечения и охраны труда не делают» и пр.), подписано: «Комиссар труда Цибарт. Завед. Отд. Соц. Обезп. и Охр. Труда Шагас. Управляющий делами Юдицкий» (курсивом – товарищи из этого списка). Не все фамилии из списка индентифицированы, так что среди московских товарищей А.А. в нем могут быть и другие гомельчане.

...Что касается еврейской проблематики. – Современные исследователи Гершанок и Райский (см.) пишут: «Откровенно антисемитская политика белых, гайдамаков, петлюровцев в 1918–1919 гг. вселила в сознание большинства еврейского населения города веру, что в условиях гражданской войны Советская власть даст какие-то гарантии безопасности евреям»; «еврейская молодежь массово (по мобилизации и добровольно) шла в отряды Красной Армии», и т.д. Действительно, в гомельских Известиях, по горячим следам мятежа, всколыхнувшего неожиданную для космополитической пролетарской власти ненависть «многих рабочих и крестьян» к «жидам» и «комиссарчикам», со всей страстью осуждается «самое отвратительное, самое гнусное наследие, доставшееся нам от проклятой памяти российского самодержавия – это так называемый антисемитизм, а по русски просто жидоедство». Однако, продолжают указанные авторы, «об истинных целях административных и партийных органов в решении еврейского вопроса, и прежде всего еврейского самоопределения, говорят следующие факты: в Гомеле оказались разгромленными все формы внутренней еврейской жизни, в 1919 г. – ликвидирована городская еврейская община, закрыты большинство еврейских общественных организаций, запрещены все городские организации еврейских политических партий за исключением организаций еврейской Коммунистической партии и Поалей Цион [иначе ЕСДРП – еврейская социал-демократическая рабочая партия]»; вскоре исчезнут и они. Конкретно «борьба с бундовцами» имела тогда специфический характер – сам Ленин был склонен «отыскивать с ними компромисс», а внутри Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России) создаются коммунистические ячейки, «Еврейский коммунистический бунд», выступающий за слияние с РКП(б) (см., напр., «Известия Гомельского...» от 12.03.1919, с. 3). В 1920-м г. левое крыло Бунда вливается в РКП(б). Таким образом, это была борьба не на уничтожение, а за перетягивание бундовцев в РКП(б). Гомель был ее передовой линией. Здесь находились ЦК Бунда, как и ЦК евсекции (еврейской секции) РКП(б), проводившей «политику разоблачения» других еврейских партий «перед широкими массами». Степень насилия РКП(б) по отношению к этим партиям, естественно, быстро нарастала: «В огне великой пролетарской революции без следа сгорает автономизм, старые организационные формы и заплесневелые идеологии, оставшиеся еврейскому пролетариату в наследие от прежних времен...», «Мы знаем, что Бунд тоже придет в Р.К.П. Но, может быть, они придут слишком поздно. Пусть же они знают, что опоздавшим не будут прощены и их прошлые грехи», и т.д. («Известия Гомельского...» 1920, № 2). Вся национальная программа Бунда сводилась к установлению культурной еврейской автономии внутри страны, но и этого было для большевиков чересчур: «местные большевистские партийные и советские органы власти в борьбе с еврейскими партиями применяли откровенно репрессивные меры. Клуб, построенный на средства раббундовцев и принадлежавший ЦК Бундовской партии в Гомеле, был реквизирован, выпуск бундовской газеты – запрещен. 21 июля [1919 г.] и вовсе принимается решение об усилении борьбы с "буржуазно-националистическими взглядами" Бунда. Позже, в связи с ликвидацией всех институций еврейской общины города, как и еврейских общественных и партийных организаций, их имущество и средства передавались местным организациям еврейского комиссариата» (см. Гершанок, Райский)... Какую точно роль играл во всей этой политике Цибарт, неизвестно. Во всяком случае, каких-либо его заметок в гомельских Известиях, где их естественно было бы встретить, как и чьих-либо печатных упоминаний об этой стороне его деятельности, не обнаружено. Но такие материалы могут иметься в Гомельском архиве. Вряд ли стоит разъяснять, что тогдашняя большевистская деятельность в национальном вопросе, при всей ее противоправности, была так же далека от ксенофобии (юдофобии), как и, скажем, от «сионистского заговора». Это был классический «пролетарский интернационализм». Правда, начавшаяся почти сразу кампания «белорусизации» в соседней тогда Белоруссии показывает, что самые основополагающие марксистские догмы имели для большевиков мало значения, уступая в важности политическим расчетам. Так или иначе, ничего подобного какой-либо ксенофобии даже близко нет и в характере А.А. В 1930-х годах подход партии собственно к «еврейскому вопросу» оставался точно таким же, как и в первые послереволюционные годы, хотя и среди членов партии (рядовых) бытовой антисемитизм все еще приходилось искоренять. Так, 15 февраля 1931 г. на бюро парткома МММИ им. Баумана (в бытность Цибарта директором института и членом парткома), разбирают дело о проявлении антисемитизма «со стороны членов партии Бурдина и Хоменко по отношению к кандидату в члены ВКПб т. Френкель», причем коммунист «т. Борисов не сигнализировал». «Все эти три коммуниста /Бурдин, Хоменко и Борисов/ в бытовой обстановке потеряли лицо членов партии, избрав мишенью явно антисемитских насмешек т. Френкель, об"ективно тем самым встав на сторону наших классовых врагов в вопросах национальной политики партии» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 7, л. 15). Разумеется, как и в прежние годы, это ни в коей мере не отменяло задачу борьбы с любой религией: на заседании комиссии по чистке партии в МММИ в октябре 1933 г. студенту-большевику М.А. Шапиро припоминают имевшийся у него выговор за то, что в свое время тот «дал разрешение на обрезание сына», и исключают из ВКП(б) (ЦГАМ ф. П-84, оп. 1а, ед. хр. 209, л. 88об).

В 1920-м году губком и губисполком подвергаются критике губпартконференции за «расшатанность партийного и советского аппарата», вскоре состав гомельского руководства в очередной раз обновляется. К началу мая 1920 г. в руководстве губернии назрел конфликт; новые люди, борясь с прежними за влияние, формально ведут «борьбу с расхлябанностью, разгильдяйством, пьянством и преступлениями среди ответственных коммунистов, советских работников губернской верхушки». Кампания начинается с «дела» члена коллегии губернского Совнархоза Абрамовича, продолжается... «делом Цибарта», затем идут и другие «дела» (все сведения и цитаты см. Елизаров; подробности и исходы «дел» автор не сообщает). Этой истории касается сам А.А. на парткоме МММИ им. Баумана 22 июля 1937-го года: «Я был членом Губкома в Гомеле. У меня в кабинете нашли спиртные напитки и реквизированные книги, которые я не знал [не сдал] в Наробраз. Была комиссия из членов Губкома. Вопрос разбирался в Губкоме в мое отсутствие, где было записано о том, чтобы меня полностью реабилитировать».

Как бы то ни было, центральные партийные органы значения «делу Цибарта» – если вообще знали о нем – не придали. Скоро, в июле (или августе) 1920-го, следует новое назначение – перевод на весьма высокий пост в организующейся советской власти в Белоруссии, в Минск.

В гомельский период никаких связей с родными в Польше у А.А. нет: «о судьбе моих родных я не знал до работы в Минске, где я узнал, что они живы. Как удалось мне это узнать я не помню» (заседание парткома МММИ им. Баумана 22 июля 1937 г.).

Ольга Адамович ▲

В том же 1920-м году – чрезвычайно важное событие для внутренней биографии А.А.: романтическое знакомство с Ольгой А. Адамович. Неизвестно, произошло ли это еще в Гомеле или уже в Минске. Можно сказать лишь, что в 1930-х гг. она жила именно в Гомеле: в следственном деле А.А. имеется письмо от нее от 7 декабря 1936 г. с обратным адресом «Гомель, Кооперативная 68, Управление Белорусской ж.д., Грузовая служба» (ЦА ФСБ РФ, АУД Р-24817 т. 1, л. 277 /в перепечатке/). Минская версия этим, конечно, не исключается.

Письмо это – совершенно личного характера. «Долик мой, милый мой, ненаглядный, радость моя... Люблю тебя какой ты есть – со всеми достоинствами и недостатками... Долик милый, ты завладел мной окончательно. Ты целыми днями один в моих думах. И ложась с вечера и просыпаясь по утру еще далеко до рассвета, я грежу о тебе... Это какая-то болезненная жажда... Я похудела и ослабла. Мне говорят, надо лечиться. Врач прописал уколы мышьяка со стрихнином... Это ты передал мне часть того огня, которым горит новое существо. Ты зажег этот огонь и покинул его»... Также имеется в деле и неотправленное письмо (а скорее черновик письма) самого А.А. к Ольге Адамович от 8 августа 1937 года, писанное в дни травли перед арестом и острого семейного разлада (и когда его супруга, увлеченная, как подозревал А.А., его коллегой по работе В.Д. Шевцовым, «все время говорит о разводе»): «Твоя любовь была для меня непонятна, какой-то неестественной, идеальной, но в отношениях между нами, если их продумать, так много непонятного, неестественного и тем не менее глубоко-реального, чистого...»; «была сделана ошибка в жизни, что я не пошел с тобою по одному пути, не женился еще в 1920 году, когда судьба мне прямо указала на тебя» (ЦА ФСБ РФ, АУД Р-24817 т. 1, лл. 105-107 /в перепечатке/)... Вообще переписка с Адамович велась, самое позднее, с 1932–го года (время директорства А.А. в МММИ им. Баумана), прерываемая «длительными полосами молчания», понятными в ситуации А.А.; в эти годы она и сама бывала в Москве, и даже несколько раз посетила квартиру А.А. Для маленькой Светы, младшей дочери А.А., она «тетя Оля».

Бывал по службе в Москве (в письме О.А. – «проездом из Москвы в Пермь»), и контактировал с А.А., младший брат Адамович. Имя его, к сожалению, установить не удалось.

В дневнике А.А., перепечатанном и хранящемся в его следственном деле 1937–1938 гг., фамилия (Ольги) Адамович везде следователем подчеркнута, а ее интимное письмо к А.А. и его к ней подшиты к делу, в оригиналах и перепечатке. В письме А.А. к Адамович (черновике или неотправленном) следствием отмечена в т.ч. его фраза о возможном «общем пути» с нею. Заметно, что эта связь представляла для следствия какой-то особый интерес. Напрашивается предположение, что О.А. Адамович приходилась сестрой, кроме упомянутого младшего брата, также Иосифу Александровичу Адамовичу (1896–1937) – видному большевистскому деятелю Белоруссии, принимавшему, в числе прочего, участие в подавлении Стрекопытовского мятежа, затем, после взятия Красной армией Минска 11 июля 1920 года, решением Литовско-Белорусского ЦК вошедшего в Минскую «губернскую парттройку» (Кнорин, Адамович, Червяков). Задачей «тройки» было формирование советской власти в Белоруссии, и уже в июле высокий пост в этой власти занимает Цибарт (хотя неизвестно, подобран ли он на этот пост «тройкой» или переведен непосредственно ЦК РКП(б)). В Минске, безусловно, Цибарт имел с Адамовичем деловые и личные контакты, как имел самые тесные контакты (что засвидетельствовано в имеющихся материалах) и с Червяковым и с Кнориным. Да и вообще, по воспоминаниям жены Адамовича (с 1921 г.) Шамардиной (см. Соф'я Шамардзина), все персоны в этой вновь созданной советской белорусской администрации как минимум знали друг друга в лицо. В этих же ее воспоминаниях сообщается, между прочим, что в начале 20-х годов Кнорин и Адамович (а также секретарь ЦИК В.В. Ашмарин – см. Иоффе) жили в Минске на одной квартире, и в этой же квартире жили две младшие сестры Адамовича. Самостоятельность и особость жизненых путей всех членов семьи Адамовичей Шамардина особо подчеркивает. К сожалению, Шамардина называет имена не всех сестер И.А. Адамовича, так что неопределенность остается... Если одной из них была Ольга, то, в этот поворотный год своей судьбы, связанный в т.ч. и с Адамовичем, А.А. мог ощутить свою встречу с ней так, как написал ей в своем письме: «судьба прямо указала на тебя»...

Не исключают этого родства и последующие обстоятельства. С мая 1927 года И.А. Адамович живет и работает в Москве – член президиума ВСНХ СССР и председатель Сахаротреста СССР; в Москве же в этот период, директором Директората текстильной промышленности ВСНХ РСФСР, работает и Цибарт. В это время общение А.А. с Ольгой Адамович, прерванное отъездом А.А. из Минска в Москву, могло восстановиться – она могла останавливаться в Москве у брата. С 1934 года И.А. Адамович – начальник Акционерного Камчатского общества (АКО), но, опять же, имевшего и московскую контору.

За полгода до ареста Цибарта, 22 апреля 1937 года, И.А. Адамович, попавший (вслед за старшим братом Владимиром, советским военачальником) в разработку НКВД по делу о «принадлежности к право-троцкистскому центру», застрелился. Такая связь Цибарта, понятно, не могла быть проигнорированной НКВД. Однако о возможном родстве Ольги Адамович с В.А. и И.А. Адамовичами в документах дела ничего не говорится, и тесное знакомство с ней в вину А.А. не вменяется: либо потому, что было выяснено, что О.А. все-таки не имела к ним отношения, либо в связи с тем, что дело ускользнувшего от расправы И.А. Адамовича решено было закрыть (в мае 1938 г. оно было закрыто), и его родных решили оставить в покое.

Советская Белоруссия, Минск.
Председатель и зам. председателя Белорусского СНХ;
особоуполномоченный по Западной области;
зам. Наркома внешней торговли; инспектор торгпредов в Варшаве и Берлине ▲

«Независимая» С.С.Р.Б. ▲

В те годы (с мая 1917 г.) «столица Западного фронта» Минск, по неудачному – или, скорее, слишком удачному выражению секретаря Центрального бюро КП(б) Белоруссии В.Г. Кнорина – «горел ярким факелом большевизма». «Осень 1917 года с действенной пропагандой захвата помещичьих земель, проведенного в первые же дни Советской власти немедленно после опубликования Декрета о земле, раньше, чем в других частях РСФСР, что было возможно благодаря солдатским силам фронта, привлекла самые широкие крестьянские массы на сторону большевизма и дала на выборах в Учредительное собрание головокружительные результаты: по всей Белоруссии наша партия получила 90% голосов.»

(Кнорин с его убеждением, что все, что ни сделают большевики себе на пользу, тем самым хорошо, бывает замечательно откровенен.)

Вдаваться в последующие события ближайших лет – немецкой и польской оккупации Минска, распри белорусских и польских национальных группировок, противостояние тех и других большевикам, бундовцам и проч. здесь излишне, тем более, что А.А. в это время еще работал в Гомеле. Отметим лишь провозглашение независимости «БНР» при немецкой оккупации, 25 марта 1918 года: «Цяпер мы, Рада Беларускай Народнай Рэспублікі, скідаем з роднаго краю апошняе ярмо дзяржаунай залежнасьці, якое гвалтам накінулі расійскія цары на наш вольны і нізалежны край».

Гордая «нізалежнасць» от России потребовала нижайшей просьбы к кайзеру Вильгельму: «Рада Беларускае Народнае Рэспублікі, як выбраная прадстаўніца Беларускага Народу, зварачаецца да Вашай Імпэратарскай Вялікасьці з словамі глыбокае падзякі за вызваленьне Беларусі нямецкімі войскамі з цяжкага ўціску, чужога пануючага зьдзеку і анархіі. ... Толькі пад абаронай Германскай Імпэрыі бачыць край сваю добрую долю у будучыні». Покровительства «Германскай Імпэрыі» БНР не удостоилась. «"Белорусская народная власть" продержалась лишь ровно 7 дней», – злорадствует по этому поводу Кнорин. – «...В помещение народного секретариата явился с отрядом германский комендант города и, не предъявив никакого письменного ордера, занял это помещение, удалив членов народного секретариата и служащих, произвел обыск в помещении и снял белорусский национальный флаг» (цитирует Кнорин Меморандум Народного секретариата Белоруссии Высшей Германской оккупационной власти). «"Finita la comedia", – сказали наши товарищи, при этом присутствовавшие, – игра в национальную белорусскую республику закончилась». 10 декабря 1918 г. немцы покидают Минск, а 27 декабря Рада эвакуируется в Гродно. В дальнейшем БНР возлагает свои надежды на Пилсудского... Оценивая эти метания БНР от одних оккупантов к другим, нельзя забывать, впрочем, что альтернативой были уже не «расійскія цары», а Россия большевистская. – Некоторое понимание у поляков белорусские националисты встречают; глава оккупационного Генерального комиссариата восточных земель Ежи Осмоловский «печатает свои приказы, кроме польского, и на белорусском языке и дает "белорусам" представительство в магистратах». «Удобно играть на таком национализме, – осмысляет это Кнорин, – который не имеет за собою масс, а является лишь мыльным пузырем, который можно уничтожить одним мановением руки.»

Продолжается разорительная и жестокая советско-польская или «польско-большевистская» война.

11 июля 1920-го года Красная армия выбивает «белополяков» из Минска.

В тот же день появляется первый приказ за подписью председателя тут же созданного Губернского Минского Военно-революционного комитета Червякова – о соблюдении порядка, а 14-го июля, за подписями Червякова и Кнорина, следует приказ № 2 – о реквизиции «брошенных буржуазией и контр-революционерами» квартир.

Сканы с сайта «Архивы Беларуси»
 

В этом же месяце, в июле 1920-го, А.А. Цибарт «переброшен в Минск».

Упомянутый выше член губернской парттройки И.А. Адамович вспоминает об этом времени так (см. Шамардзина). «Безотлагательно сгруппировав основное ядро будущей власти в Белоруссии, направляемся эшелоном к Борисову. Войска продвигались вперед, а мы вслед за ними на подводах быстро добрались в Минск. Армия наша в это время была уже далеко за Минском и рвалась на запад. / Мы осматриваем Минск. Город сильно изменился. Всюду разрушения, следы пожаров, во многих местах они еще не стихают. Весьма много разрушенных домов, зданий, мостов. / Все это говорит нам, что нас ждет большая организационная и практическая работа. / Быстро организовали Военно-революционный комитет, куда вошла вышеназванная тройка...» «К этому времени в Минске насчитывается человек 30–40 большевиков, которые концентрировались вокруг партийной тройки; было решено оформить Минскую партийную организацию...»

31 июля 1920 г. Минский Губернский Военно-революционный комитет принял Декларацию о провозглашении независимости С.С.Р.Б. (Советской Социалистической Республики Белоруссия).

Провозглашение независимости новой республики имело задачу, прямо противоположную заявляемой. Считая в то время «буржуазную белорусско-национальную государственность» «беспомощной и никчемной», клеймя белорусский национализм как «рахитический, недоразвившийся и тщедушный», и опираясь на тот вполне объективный факт, что в Белоруссии «идеи "самостийности" и "незалежности" являются достоянием лишь ничтожной кучки интеллигенции, народные же массы к ним совершенно непричастны», КП(б) Белоруссии, инициатор создания ССРБ, совершала этим лишь тактический ход, имеющий целью окончательно выбить почву из-под ног у тлеющей БНР. «Противопоставляя самостоятельную Социалистическую Республику Белоруссию буржуазной народной республике во главе с Радою, мы уничтожали всякую возможность использования против нас лозунга самоопределения народов. Будучи принципиальными сторонниками мнения, что отделение Белоруссии нецелесообразно и не нужно, но ввиду того, что националисты говорили противное, мы на опыте заставляли массы познать, что нам нужно тесное единение всех советских стран для общей борьбы против мировой контрреволюции»; «фактические условия советской работы в Белоруссии направляют нас по пути к возможно скорейшему слиянию с РСФСР» (см. Кнорин).

Надо признать, что в данном случае и в данный краткий период большевики не шли вразрез со здравым смыслом. Почти вековая политика административной «белорусизации» Белоруссии, начатая уже в 1920-х гг. самою ВКП(б), убедительных результатов так и не приносит.

Минск. 1-й Дом Советов (бывш. дом губернатора) на Соборной площади (ныне площадь Свободы)
Здесь с 1919 по 1933 гг. находились Президиум ЦИК БССР, Совнарком и другие гос. учреждения
(Фото 1919 г. с сайта "Минск и минчане. 950 лет. Спецпроект БЕЛТА")

Наступление РККА на Варшаву захлебнулось. Вскоре «белополяки» набирают сил и снова захватывают «на несколько часов» Минск, органы советской власти эвакуируются в Рославль... Однако в результате предварительных мирных переговоров (прелиминарный Рижский договор от 12 октября 1920 г.) Минск остается за советской Белоруссией.

Совнархозбел ▲

Цибарт пишет: «В 1920 году [в июле] был переброшен в Минск, где был сначала председателем ВСНХ Белоруссии, а затем, когда бывш. лидер Бунда А.И. Вайнштейн перешел в нашу партию, он был назначен председателем ВСНХ, – зам. пред. ВСНХ» (ЦГАМ, РГАСПИ, автобиография). – Вайнштейн был назначен на эту должность в ноябре 1920 года (см.: Глава еврейского пролетариата), следовательно Цибарт проработал председателем ВСНХБ («Совнархозбела») 3–4 месяца, с июля по ноябрь 1920 г.

А.А. Цибарт. Минск, 1920-1923 гг. (?)

А.А. Цибарт. Минск, 1920-1923 гг. (?).

(«Щадить и привлекать к советской работе бундовские культурные силы» – политика большевиков до того, как Бунд был полу-насильственно ассимилирован с РКП(б): почти половину населения Минска составляли евреи. «Коммунистическая партия Белоруссии ... всегда была согласна допустить одного представителя Бунда, тов. А.И. Вайнштейна, в правительство Республики» – см. Кнорин.)

Заместителем председателя Белорусского Совнархоза А.А. Цибарт работает с ноября 1920 по апрель 1922 г.

...Отвлечемся на один незначительный, но любопытный эпизод из биографии Цибарта, не имеющий отношения к его хозяйственной деятельности. В письме к дочери из лагеря в Магадане от 13 февраля 1944 г. есть такое упоминание: «И я в твои годы мечтал, любил свою специальность, стремился стать ученым. Все данные у меня были для этого: и способности и склад характера. Я даже уже начал делать в этом отношении первые шаги, когда мне поручили читать самостоятельный курс для студентов Белорусского Политехнич. Института. Но вдруг налетел шквал. Гражданская война, парт. и общественная работа, а затем высокая административно хозяйственная работа в совнархозах, трестах, В.С.Н.Х. На мое несчастье я не умею отдаваться частично. Я ушел в эту [административную] работу целиком, без остатка, забыв и семью и детей. А затем меня стало засасывать все глубже и глубже...». – Первый белорусский вуз, Белорусский государственный политехнический институт был образован 10 декабря 1920 г. на базе Минского политехнического училища; ректором его в то время, до первого ареста в 1922-м году, был бывший эсер, преподаватель училища и энтузиаст идеи создания белорусского университета Н.К. Ярошевич (в 1938-м году он погибнет в лагере).

...В феврале 1922 г. А.И. Вайнштейн откомандирован в Киргизскую АССР (будущий Казахстан). На место председателя ВСНХБ становится А.С. Карпешин. С краткой биографией этого деятеля, весьма типичной в истории ВКП(б), можно ознакомиться на сайте Белорусского Центробанка. Карпешин – рабочий, практически безо всякого образования, член РКП(б) с 1917 года, военный комиссар, затем последовательно на многих постах на руководящей работе, наконец расстрел (1938 г.). Впрочем, есть в истории его жизни и одна особенность, заслуживающая быть отмеченной: в 1928-м году Карпешин был снят с крупной должности (управляющего Белконторой Госбанка) за «большевистскую неустойчивость, выразившуюся в несогласии с исключением из партии лидеров оппозиции».

Если имеющиеся и приведенные здесь данные достаточно полны, Цибарт является заместителем Карпешина по ВСНХБ 1–2 месяца (по апрель 1922 г.). В дальнейшем он работает в Белорусском внешторге (Управлении уполномоченного НКВТ РСФСР по Белорусской области). Об этом ниже.

Возвращаясь к 1920-му году и работе Цибарта в ВСНХБ. – 13–17 декабря 1920 г. в Минске проходит II Всебелорусский съезд Советов. Установка РКП(б) на подписание Рижского мирного договора получает одобрение делегатов съезда, хотя значительные территории Белоруссии, с преимущественно не польским населением, отходили согласно этому договору к Польше. «Выступивший с докладом по данному вопросу А.Г. Червяков заметил, что отказ от ратификации договора приведет к затягиванию войны с Польшей. Он также обратил внимание присутствующих на то, что после скорой победы коммунистической революции в Польше условия мирного договора будут пересмотрены. ... Съезд единодушно ратифицировал Рижский прелиминарный договор 1920 г., поручив российской делегации вести переговоры об установлении границ, заключении мира и связанных с заключением мира договоров, политических и экономических, об обмене военнопленными и др.» (А. Тихомиров. Проблемы определения восточной границы Польши в 1920 – начале 1921 г.). Свой «самы гарачы пратэст» съезду выражает, в Вильнюсе, «урад БНР»: «Рыжскі Польска-Бальшавіцкі мір – гэта кашмарная насмешка над дэмакрацыей і яе ідэаламі. Імя яму – насільле і грабеж»; «Беларускі народ бароўся і будзе бароцца да канца за сваю незалежнасць»...

16 января 1921 г., по письму председателя ЦИК ССРБ А.Г. Червякова в ЦК РКП(б) и при поддержке Ленина, в Москве был заключен «Союзный рабоче-крестьянский договор между РСФСР и Социалистической Советской Республикой Белоруссии» и создании между ними военного и хозяйственного союза.

А еще с декабря 1920 г., А.А. Цибарт, кроме должности зам. председателя СНХ Белоруссии, также «особоуполномоченный прамота [?] ВСНХ Белоруссии по Зап. области» (см. РГАСПИ, личный листок по учету кадров).

Неясно слово «прамот» (текст отпечатан на машинке); может быть, «промот» – «промышленный отдел»? Проще с термином «Западная область», хотя и тут возможна путаница. Советской административно-территориальной единицы «Западная область», в которую входили с 1918 г. Витебская, Могилёвская и Минская губернии, часть Виленской губернии и позже Смоленская губерния, к этому времени уже не существовало. Но так, после провозглашения Белоруссией независимости, называли в республике отошедшие тогда к РСФСР прилегающие Витебскую, Гомельскую и (оставшуюся в конце концов российской) Смоленскую губернии. Экономическое объединение этих западных губерний с Белоруссией – одна из первых забот хозяйственных деятелей ССРБ (см., напр., статью И.В. Теумина, уполномоченного Наркомата внешней торговли до мая 1922 г., в журнале «Народное хозяйство Белоруссии» № 2-3, 1922). Итак Цибарт курировал отношения Белорусского Совнархоза с этими российскими (на тот момент) губерниями.

Внешторгбел ▲

...Рижский мирный договор 1920–1921 г., подписанный 18 марта 1921 г., между советскими Россией, Украиной и Белоруссией, с одной стороны, и Польшей с другой, и Рапалльский договор 16 апреля 1922 г. между Веймарской республикой и РСФСР предусматривали заключение торговых соглашений между бывшими противниками.

С апреля 1922 г. А.А. Цибарт был, согласно его анкете, заместителем Наркома внешней торговли Белоруссии.

Строго говоря, своего Наркомата внешней торговли в Белоруссии не было. В союзных республиках (Украине, Белоруссии, Закавказских республиках) действовали единые с РСФСР наркоматы внешней торговли. Главы этих наркоматов входили в СНХ РСФСР, а уполномоченные объединенных НКВТ – в совнаркомы республик (Торговая энциклопедия, 1924). С 16 июня 1921 г., через три месяца после заключения Рижского мирного договора с Польшей, в Минске действует Управление Уполномоченного Народного Комиссариата внешней торговли РСФСР при Совете Народных Комиссаров (СНК) ССРБ (Управление Уполнаркомвнешторга РСФСР при СНК ССРБ). Таким образом, если назвать новую должность А.А. точнее, Цибарт был заместителем Уполномоченного НКВТ РСФСР при СНК ССРБ.

Уполномоченным НКВТ, сменившим переведенного в Казахстан Теумина, был, самое позднее с июня 1922 года, И.В. Ленский (в журнале ЭКОСО /экономического совещания/ при СНХБ помещена положительная резолюция ЭКОСО от 30 июня 1922 года по его докладу о планах работы Управления НКВТ /Народное хозяйство Белоруссии, № 9/, а уходящий Теумин в этом же номере журнала публикует отчет «К итогам работ в области внешней торговли Белоруссии (за время с 1 июля 1921 г. по 1 мая 1922 г.)».

В №№ 10 и 12 за 1922 г. этого журнала есть и собственные статьи Ленского (вторая в соавторстве с А. Ульяновым). Первая представляет собой доклад от 16 августа 1922 г. «О работе Внешторга Белоруссии». Надо думать, для Цибарта, как для заместителя нового наркома, этот доклад был весьма важен. «...Я слишком мало еще работаю во Внешторге, чтобы быть вынуждаемым отчитываться в своей личной деятельности», предваряет Ленский изложение своего видения задач Внешторга. Главная мысль доклада Ленского в том, что «Внешторг является не самодовлеющим органом, который должен сам по себе создавать ценности, а есть орган, который должен иметь целью обслуживание промышленности, поощрение и оберегание от расхищения нашего экспорта, регулирование импорта, обслуживание кооперации и т.д.»; если же дело будет идти тем же путем, что и раньше, то «спустя некоторое время мы будем обслуживать не органы государственные и кооперацию, а исключительно частный рынок». Вообще, государственная монополия внешней торговли – генеральная линия партии (см. напр.: Л.Б. Красин, пределы оперативной работы внешторгов, 1924). – Вторая статья – «Внешняя торговля Белоруссии» – представляет собой сводку достижений Наркомата за 1921–1922 гг., в основном времени руководства Теумина, с самыми положительными ее оценками. Возможно, в журнале были и другие работы Ленского, но мы их не искали, т.к. Цибарт в феврале 1923 г. работал уже в Москве. – Ленский подписал, в качестве уполнаркомвнешторга, также и цитируемый в этой рубрике обзор внешней торговли ССРБ за 1921–1923 гг., т.е. включающий и период работы Цибарта, изданный в 1924-м году (всего у отчета три автора: Ленский, Ульянов, Юнггерц; см. на сайте).

Никаких биографических сведений о Ленском найти не удалось. Даже его полные инициалы обнаружены лишь в Торговой энциклопедии за 1924 г. Не упоминает его также, в сохранившихся документах, и Цибарт.

Далее. В принятом ЦИК ССРБ в 1922 г. положении «О взаимоотношениях Управления Уполнаркомвнешторга Белоруссии с НКВТ РСФСР» подчеркивалось, что Белоруссия, представлявшая собой транзитный путь для торговых сношений всей Советской Федерации с Западной Европой, должна быть поставлена касательно внешней торговли в исключительные условия, при этом отношения с Польшей и Германией характеризуются как важнейшие. Отмечается необходимость создания торговых представительств Белоруссии. В марте 1922 г. распоряжением СНК ССРБ был уполномочен представлять НКВТ Белоруссии при торгпредстве РСФСР в Германии Ю.В. Гольдштейн (см. Мигун).

А через три месяца, в упомянутой резолюции ЭКОСО от 30 июня 1922 г. в частности говорится: «Экосо считает также необходимым поднять повторно вопрос в Центре о праве самостоятельного представительства Внешторга Белоруссии в Варшаве, Берлине и Риге». Имелось ли в виду учреждение должностей торгпредов Внешторгбела кроме действовавших, и какой была реакция «Центра», автор данного очерка, имея доступ лишь к печатным изданиям, не в состоянии установить. Во всяком случае, в 1924-м году торговые представители Белоруссии, по одному, имелись при торгпредствах РСФСР в Варшаве и Берлине, а также при НКВТ РСФСР в Москве (см. Внешняя торговля ССРБ, 1924).

В августе 1922 г. А.А. получает новое назначение в системе Уполнаркомвнешторга Белоруссии. «Был в Польше, Германии в [1922 –] 1923 г. с целью инспектиров<ать> представит<елей> Внешторга Белоруссии» (См. Служебная карта Цибарта в ВСНХ, 1925); «В течение 6 мес. в 1922–1923 году был командирован правительством Белоруссии в Польшу и Германию по торговым делам» (см. ЦГАМ, РГАСПИ, автобиография). В других документах Цибарт назвает свою должность «торгпред»: «[Был за границей]: В Германии и Польше как торгпред Наркомвнешторга Белорус. в 1922–1923 году» (см. РГАСПИ, личный листок по учету кадров, 1934); «авг. 1922 – янв. 1923 Варшава Наркомвнешторг Б.С.С.Р. Торгпред Б.С.С.Р.» (См. РГАСПИ, регистрационный бланк члена ВКП(б) 1936).

Преемником Цибарта на должности зам. Уполнаркомвнешторга стал А.Ф. Ульянов (будущий член ЦК КП(б) Белоруссии, в конце карьеры торгпред СССР в Чехословакии; расстрелян в 1937 г.).

Итак, А.А. Цибарт с августа 1922 г. был, видимо, не торгпредом Белоруссии в Польше, а инспектировал деятельность действовавшего представителя. В том же состояла его деятельность в немецком торгпредстве в январе 1923 г. (а в феврале А.А. был уже «переброшен» в Москву).

О том, в чем состояли задачи Цибарта в торгпредствах, мы можем пока судить только в самых общих чертах – по упомянутой выше статье Ленского и еще по тому, что в 1924-м году нарком внешней торговли СССР Л.Б. Красин, вмешиваясь в дискуссии о задачах торгпредств, призывает торгпредства не ограничиваться «функциями регулирования и надзора» и «принимать непосредственное участие в торговых операциях». Так оно и было в работе Белвнешторга в 1922-м году. В мандате торгпреда Белорусии в Германии, выданном в мае 1922 г. (Ю.В. Гольдштейну), перечисляются следующие его полномочия – надо думать, такими же были и полномочия торгпреда в Польше – предусматривающие именно участие в оперативной работе. Так, торгпред НКВТБ в Германии не только имел право и обязанность «быть представителем Наркомвнешторга Белоруссии во всех без исключения учреждениях и предприятиях, находящихся на территории Германии», но и «производить по заданиям Наркомвнешторга Белоруссии покупку и продажу в Германии товаров, вести товарообмен, руководить приемом различных прибывающих от Наркомвнешторга Белоруссии в Германию товаров и их учетом, заключать всякого рода договоры и совершать сделки по вышеуказанным операциям с предварительного согласия Наркомвнешторга Белоруссии, руководствуясь во всех своих действиях существующими декретами Советской власти, инструкциями и указаниями Наркомвнешторга РСФСР»; «открывать с разрешения Наркомвнешторга Белоруссии на территории Германии, где потребуется в интересах дела, отделения, конторы, агентства» и руководить ими, «назначать с разрешения Наркомвнешторга Белоруссии управляющих отделениями, заведующих конторами и агентствами, принимать и увольнять служащих, привлекать к суду лиц, совершивших злоупотребления, отстраняя их от должности независимо от занимаемого ими поста, ... приглашать экспертов, консультантов и образовывать комиссии из сведущих лиц ...»; «в случае неоходимости открывать склады на территории Германии». Обязанность торгпреда Белоруссии «во всех своих действиях стоять в тесном контакте» с представителем НКВТ РСФСР подчеркивается особо (См. Мигун.) Что до конкретных торговых операций, то, незадолго до назначения Цибарта торгпредом, 1 июля 1922 г. «в составе Белорусского Областного Управления НКВТ была учреждена Государственная Импортно-Экспортная Торговая Контора "Госторгбел", к которой отошла вся непосредственно-оперативная работа по экспорту, импорту и отпуску товаров как за свой счет, так и на комиссионных началах. За Белвнешторгом в тесном смысле сохранились лишь контрольно-регулирующие функции, выдача лицензий и общий надзор за осуществлением государственной монополии внешней торговли» (см. Внешняя торговля ССРБ, 1924). Директор-распорядитель Госторгбела – заместитель Ленского А.Ф. Ульянов. С деятельностью и успехами Госторгбела, то есть всей практической деятельностью Управления НКВТ по Белорусии в 1921–1923 годах можно ознакомиться в цитируемой здесь брошюре (на нашем сайте имеется ее полный скан). Ясно, что в свой период работы Цибарт был одним из важнейших лиц, определявших эту деятельность. Несколько слов о тогдашней общей ситуации в области внешней торговли Белоруссии. – «Белоруссия, несколько лет подряд бывшая театром военных действий, пережившая несколько оккупаций и испытавшая хищническое хозяйствование временных властителей, вышла из борьбы в состоянии полной разрухи и расстройства производительных сил и материальных ресурсов. ... НЭП еще не вступил в свои права, и частная хозяйственная инициатива только еще делала первые робкие шаги...» (Внешняя торговля ССРБ, 1924). Однако дела Белорусского внешторга в момент перехода туда Цибарта, т.е. к концу срока работы И.В. Теумина в качестве уполнаркомвнешторга Белоруссии, были на подъеме. (Успехи местных «кадров», видимо, лишь вызывали в ЦК РКП(б) опасения и только побуждали к их скорейшей «переброске».) Теумин, по выражению информатора Сталина Пестковского (см. Жирнов) – «делец», заключавший «полулегальные сделки», был-таки очень эффективным работником. Действительно, оборотный капитал, с которым созданное в июне 1921 г. Управление НКВТ РСФСР при СНК Белоруссии начинало работу, «был до смешного мал», в результате этого и других факторов исходно импорт сильно превышал экспорт; это, впрочем, «не было вообще специальной особенностью нашего НКВТБ, – пишут Ленский и Ульянов в журнале "Народное хозяйство Белоруссии", – этот пассивный баланс является нашим общим федеративным дефектом, связанным с нашим общим оскудением и страшным голодом на заграничные товары». Но уже «с начала 1922 года картина начинает меняться, и, в конце концов цифры, за первую половину 1922 г. дают нам уже чрезвычайно отрадную картину. [Таблица: Заготовка экспорта и отправка его за границу в 1922 году до 1 июля; Импорт товаров из за границы за 1922 г. до 1 июля.] ... Экспорт 1922 г. превысил импорт 1922 г. на 400.599 руб. золотом, т.е. почти на на 200 проц. – дав значительный активный баланс». «Если вспомнить первоначальный капитал в 35 миллионов Советских рублей, и сравнить его с теперешней цифрой товаров в 1.000.000 золотом, то картина получается чрезвычайно выпуклая»; «невзирая ... на неблагоприятные условия – благодаря Коммунистической настойчивости, непреклонности и инициативности за полтора года работы удалось добиться довольно больших результатов» (Ленский, Ульянов). Эти слова уполнаркомвнешторга (и его заместителя) относятся, повторим, лишь отчасти к периоду Ленского (и Цибарта), и почти целиком к работе его предшественника Теумина. (Как сообщает Википедия, И.В. Теумин «умер в 1937 г. в Москве»; его дочь в 1952-м году расстреляна.) Такой чувствительный пункт, как продажа советской властью за рубеж художественных ценностей, в отчетах Госторгбела также до некоторой степени отражен. Как было при Теумине, так и при Ленском продолжается экспорт «ковров и антикварно-художественных ценностей», составляя с июля 1922 по сентябрь 1923 г. 111,185 р., или 13,1% всей выручки (см. Внешняя торговля ССРБ, 1924). Касаясь этой графы, авторы отчета упоминают лишь «восточные ковры, которые в прошлом году распродавались многочисленными уезжавшими в Польшу оптантами и репатриантами, а затем стали вообще притекать в значительных количествах в приграничные местности Белоруссии в расчете на скупщиков-контрабандистов или на перепродажу Внешторгу» (Внешняя торговля ССРБ, 1924). Какую часть в этой общей сумме ширпотреба и музейных ценностей составляли последние, по понятным причинам не указывается. (См. на эту тему: Клепиков.)

...Сфера действия торгпредства, в частности, в Польше охватывала и «вольный город» Данциг (Гданьск), хотя Польша и чинила к тому препятствия. В семье А.А. сохранилась его замечательная фотография этого периода, сделанная в Данциге заслуживающей упоминания мастерской Verra&Blashy, позволяющая представить, так сказать, визуальный образ тогдашнего советского представителя за рубежом. В красивом, уверенном и чуть щеголеватом молодом «буржуа», как назвали бы его советские граждане, невозможно признать сына лодзинского рабочего, российского большевика!

А.А. Цибарт. Август 1922 – февраль 1923 г., Данциг

...Если учесть свидетельство Адамовича, что вся внушительная структура власти, утвержденная II Всебелорусским съездом Советов (кроме ЦК, это ЦИК и Совнарком с подчиненными ему 12-ю наркоматами плюс СНХ и ЧК, Экономическим совещанием, Комиссией законодательных предложений и Государственной плановой комиссией, а также белорусские областные управления наркоматов РСФСР, торгпредства и пр.), исходно насчитывала всего «тридцать-сорок» хорошо знавших друг друга большевиков, ясно, что совместительство должностей («был также...») диктовалось необходимостью, да и границы в этой структуре должны были быть весьма размыты. Цибарт в 1937-м году на партсобрании МММИ между прочим сообщает, что был членом ЦК Белоруссии. Впрочем, в официальных бумагах он этого не указывает (а указывает, что был членом ЦИК), – скорее всего, это ошибка в распечатке стенограммы.

«Тайные связи» ▲

В этот, белорусский период А.А. тесно контактирует с А.Г. Червяковым – тогда одновременно председателем ЦИК, СНК и Наркомом по иностранным делам Белорусской ССР. Подпись Червякова стоит первой в списке членов Полномочной делегации БССР в Декларации об образовании СССР 30 декабря 1922 г., с этого же дня он сопредседатель ЦИК СССР, до 1937 г. – член ЦК КП(б) Белоруссии. В июне 1937 года, предвосхищая смертный приговор, этот виднейший советский деятель «по личным семейным обстоятельствам» застрелился.

В конце 1937 года Цибарта исключают из партии в т.ч. за «связь с Червяковым». Об их отношениях, может быть несколько преувеличенно, высказывается на партсобрании института им. Баумана один из главных институтских «травителей» Цибарта П.М. Зернов. – «О связях с Червяковым. [Обращаясь к Цибарту:] Нечего прикидываться ребенком! Когда был доклад Червякова в институте, перед всей аудиторией в 500 человек была продемонстрирована ваша тайная связь. Когда было собрание, Червяков вышел, Цибарт обнял его и перед всем собранием они облобызались. А когда Червяков делал доклад, он десятки раз вспоминал своего друга, свою дружбу с Цибартом. Я не сомневаюсь, что Червяков и в 35 и в 36 году приезжал к тебе [Цибарту] на дачу. Я сам жил в Ильинском и был свидетелем одной встречи. Больше того, он приезжал в институт, но, кроме твоего кабинета, никуда не заходил»...

Сработает против А.А. и «тайная связь» Цибарта с В.Г. Кнориным (Кнориньшем) – «разоблаченным» в июне 1937 г. «врагом народа», деятелем не меньшего, чем Червяков, масштаба. «Цибарт очень часто фигурировал своими связями с Червяковым, Кнориным и рядом других фамилий. Когда же стало известно их вражеская физиономия, он начал говорить, что я их конечно знал по Белоруссии, но у меня с ними были только деловые отношения. Я в это поверить не могу...» (из донесения Зернова в НКВД 16/XI-1937 г.; орфография, что говорится, сохранена). У Кнорина действительно были на первых порах разногласия с той линией партии и лично Сталина, которая при воцарении Сталина окончательно взяла верх, а именно было его неприятие искусственной и даже подчас насильственной «белорусизации» республики (активно проводимой в т.ч. Червяковым и Адамовичем, и уже очень скоро, разумеется, самим Кнориным). «С позиций верховенства "чистой" пролетарской культуры он отрицательно, а временами и враждебно относился к идеям белорусского национального возрождения...» (см. Иоффе). Расхожий в Белоруссии оборот «национальное возрождение» несколько лукав, поскольку сама белорусская народность как отличная от русской представляет собой не столько данность, хотя бы былую, сколько особого рода культурный и политический проект, причем, с самого своего возникновения и по сию пору продвигаемый «сверху» и не встречающий среди белорусов достаточного энтузиазма. Как кажется, с враждебностью Кнорина периода нач. 1920-х годов к этому специфическому национализму, в частности к «беларускай мове», был солидарен и Цибарт. Спустя десятки лет супруга Цибарта, дочь минского столяра, говорила с явным раздражением: «никакого белорусского языка не существует – его сделали!». Впрочем, это могло быть и ее собственным впечатлением – как свидетельствуют даже «национально-ориентированные» источники, в Белоруссии первых лет советской власти порою «достаточно было произнести слово белорус, чтобы все засуетились, заревели, как тот бык от красной тряпки» (см. «Мы патриоты Белой Руси»).

Нетрудно представить, чего стоит русскоязычному приучать себя к анекдотичной «фонетической» анти-орфографии «мовы», благодаря которой это исчезающее местное просторечье столь и отличается на письме от русского литературного языка! А как долго в Белоруссии будут еще «бароцца» с собственным русскоязычием, изойдет ли это безумие или дело дойдет до этноцида, подобного тому, который проводится в настоящее время на Украине (как и в Прибалтике и др.) – об этом страшно и задумываться.

В любом случае до таких подробностей институтские преследователи А.А. не доходят, может и не слышали о них – им достаточно одного факта «связи».

(Интересное в своем роде упоминание об оппозиционности Кнорина в начале 1920-х гг. оставил Цибарт в дневниковой записи от 6 ноября 1937 г. Убеждая своего друга Малинковича в том, что «теперь берут [арестовывают] только тогда, когда есть веские доказательства», он приводит пример с И.М. Москвиным (на момент ареста предс. Комитета Совконтроля) и В.Г. Кнориным, которым, видимо, в НКВД припомнили какие-то старые оппозиционные выступления. «Он [Малинкович] [этот пример нелояльности Москвина и Кнорина] отвергает, говоря, что в 21 году везде искусств<енно> назначали докладчиков по оппозиционным вопросам»...)

О возможной «связи» и безусловном хорошем личном знакомстве А.А. Цибарта с проживавшим в 1922-м году на одной квартире с Кнориным И.А. Адамовичем, третьим лицом «парттройки», сформировавшей в 1920-м году советскую власть в Белоруссии, наркомвоеном, заместителем Червякова по ЦИК и (с 1923 г.) председателем Совнаркома БССР, уже говорилось в рубрике «Ольга Адамович». В апреле 1937 года Адамович, как вскоре это сделает в сходных обстоятельствах и Червяков, застрелился.

Еще одним опасным знакомством А.А. по работе в Минске был упомянутый выше заместитель Ленского А.Ф. Ульянов. О нем А.А. в своих сохранившихся текстах, впрочем, не упоминает.

...Что до Вайнштейна, об отношениях с которым Цибарта после работы в Минске также ничего не известно, – то его арестуют еще только в феврале 1938 года, на два месяца позже Цибарта. Последнее относится и к И.А. Адамайтису, в 1920-1924 гг. наркому продовольствия ССРБ, к которому А.А. действительно предполагал обратиться за помощью в 1937-м году (см. Дневник). Вайнштейн в тюрьме умер (или покончил жизнь самоубийством), Адамайтис расстрелян.

В ряду фамилий белорусских коллег Цибарта в 1920-1922 гг., которыми Цибарт мог в дальнейшем «фигурировать» (встречается в том же списке предполагаемых ходатаев за А.А. из его Дневника), был еще, по меньшей мере, А.А. (Ш.Ш.) Ходош, председатель Совета профсоюзов ССРБ и член Центрального бюро КП(б) Белоруссии, затем член его Президиума. Этот деятель, что нетипично, умер в 1951-м году своей смертью.

В.Г. Кнорин (1890–1938); А.Г. Червяков (1892–1937); И.А. Адамович (1896–1937); А.И. Вайнштейн (1877–1938)

...Важная хозяйственно-политическая деятельность А.А. в Белоруссии также длится недолго – по январь 1923 г. В этом месяце А.А. выбывает в Москву, и с ним – 20-летняя М.И. Сыч.

Женитьба. Мария Иосифовна Сыч (Цибарт) ▲

12 февраля 1923 г., Москва – день свадьбы А.А. и минчанки Марии Иосифовны Сыч (1902–1988), дочери сравнительно пожилого и неграмотного, но квалифицированного столяра-краснодеревщика и притом красивого, гордого собой польского дворянина, фанатичного католика. Ее мать – Зинаида Кругликова, по первому мужу Шарий (Шарая), православная; за разрешением на брак с нею Иосифу Игнатьевичу пришлось отправлять прошение к самому папе римскому. Впрочем, скорее всего, это была стандартная процедура. Умер Иосиф Игнатьевич в 1932-м году в Москве в возрасте 92-х лет (отсюда видно, что в год рождения дочери ему было 62); с ним А.А., по воспоминаниям Марии Иосифовны, вел в Москве горячие дискуссии на общие темы; о смерти и похоронах «дедушки» А.А. упоминает в своем дневнике. Жили в Москве и братья М.И. Александр и Петр Шарий – последний во время директорства А.А. в Бауманском заведовал институтской типографией.

М.И. кончила 8 классов гимназии и работала до замужества, видимо, каким-то техническим работником в белорусском Совнаркоме: она имело дело в т.ч. с отчетностью по многочисленным дезертирам, вылавливаемым властями ССРБ в белорусских лесах (к сожалению, никаких более подробных сведений об этом мы, ее внуки, не попытались от нее разузнать). Там-то, в бывш. доме губернатора на Соборной площади, резиденции Совнаркомбела, она вероятнее всего и познакомилась с Цибартом. Кстати, вспоминая о тех временах, она называла супруга по привычке именно «Цибарт» (а не домашним именем «Ацек», как обычно), – в начале знакомства он был для нее грозным комиссаром, к тому же на 10 лет ее старшим.

Незадолго до даты свадьбы Марии Иосифовны с А.А. ее любимый брат (старший из трех) Николай Шарий, по-видимому непричастный ни к какой политической деятельности, был расстрелян за переход образовавшейся в то время белорусско-польской границы (в Польше он обучался какому-то ремеслу). – Учтя это страшное событие, наверняка поставившее на подозрение у советских властей всю семью, брак А.А. можно расценить как шаг смелый или независимый. Еще можно заметить, что, если даты в автобиографии и дневнике А.А. верны, М.И. уехала с А.А. из Минска в Москву еще до заключения брака. Имея в виду чрезвычайные консерватизм, набожность и авторитарность отца семейства, этому ее поступку нельзя не удивиться. Но получить согласие Иосифа Игнатьевича на замужество с коммунистом М.И., очевидно, не могла.

До 1930-х годов, скорее всего до 1935 года, отношения в семье были, сколько можно судить, безоблачными. По крайней мере мы, внуки М.И., никогда не слышали о каких-то ее обидах на мужа, недостатке любви или уважения ее к нему или его к ней. Воспоминания о муже, которыми она делилась, были только самыми светлыми, а его лучшая фотография (утраченная уже после ее смерти) всегда стояла рядом с ней, где бы она ни жила. М.И. разделяла с А.А. все трудности его постоянных командировок (так, в Оренбург она прибыла с А.А. зимой и в последние дни беременности); была в то время абсолютно надежным другом и помощником. Но и наступивший после 1935-го года серьезный разлад в отношениях не помог следователю НКВД в 1937-м году, с матом и револьвером на столе, заставить ее хоть как-то оговорить арестованного супруга, как впоследствии не склонил и отказаться от него, изменить слишком заметную фамилию.

(Фамилия, что курьезно, осложняла и без того трудную жизнь еще и по причине начинавшегося во время войны казенного и бытового антисемитизма. Евреев в семье ни с какой стороны не было, но однажды, получая в некой конторе очередной отказ в какой-то совершенно законной просьбе, М.И. услышала в свой адрес: «г-гажданка Цибе́гт»: рассчитывать было не на что.)

После ареста А.А. на руках у Марии Иосифовны осталась ее престарелая мать, которую вскоре разбил паралич, и сын осужденного брата Александра; у нее не было никакой профессии, кроме того – статус жены врага народа. «Неужели буквально все твои друзья покинули тебя? Неужели нет никакого исключения?» – ужасается в письме из лагеря А.А. (письмо от 6 февраля 1944 г., Магадан). Как вспоминала М.И., при ее виде многочисленные прежние постетители дома перебегали на другую сторону улицы. Исключения, конечно, были – например друг семьи «дядя Митя», т.е. детский друг М.И., по минскому двору, архитектор Дмитрий Кирик; рабочая метростроя Муся Флейшер; директор гастронома в доме на Чкаловской Давид Ратнер и его супруга – укрывшие зимой 1942-го ее вещи в подвале этого гастронома. Последнее было по существу спасением жизни ее и детей – это произошло в день, когда М.И. с детьми были выселены соседом-жуликом из квартиры и ей было сказано, что неубранные к вечеру вещи будут считаться антисоветской агитацией... Об этих обстоятельствах А.А. пишет: «Ты очень мрачно смотришь на предстоящую зиму. И конечно это понятно, для легочного больного в квартире без стекол, без печи и особенно без дров ... прожить зиму, да к тому же ездить на работу в рваных ботинках, очень тяжело. Меня это крайне беспокоит...».

И несмотря на все беды и лишения – обе дочери Адольфа Августовича и Марии Иосифовны получили высшее образование, на дневных факультетах. Кстати сказать, с 1940-го по 1956-й годы образование в 8-м, 9-м и 10-м классах и в высшей школе было платным (избавить от довольно большой платы могли лишь 2/3 пятерок и остальные четверки в школе, а в вузах для успевающих были стипендии). В той среде, в которой М.И. естественно оказалась после ареста мужа – после долгих мытарств ей удалось, на особых и невероятно трудных условиях, устроиться кассиром в гастрономе – М.И. конечно не понимали: все ждали, что дочери после семилетки или хотя бы после 10-и классов «пойдут работать» и жить семье наконец станет легче. С ее стороны это был настоящий подвиг, но никаких колебаний в этом вопросе не было. Такое отношение М.И. к образованию детей вызывало особую благодарность к ней А.А. (см. письма из лагеря). «Я знаю, что пока родная Мурочка жива, она [старшая дочь Эльфрида] будет продолжать учебу»; «Не сдавай позиций, чтобы наша Элечка могла спокойно учиться в Университете, а Светка в школе» (6 февраля 1944)...

Коммунисткой М.И. не была ни исходно, ни тем более в жизни после Цибарта. (Между прочим, супруга репрессированного знакомого Цибарта З-ва, соседка М.И. по дачам, выстроенным еще в 1937 году, и ее частая собеседница стала скорее маниакальной ленинисткой.) По теоретическим вопросам она вообще не высказывалась, а преступления власти, что ленинской, что сталинской, для М.И. были скорее чем-то вроде стихийных бедствий. Однако, когда ее старшая дочь однажды слишком презрительно выразилась в адрес коммунистов, она заметила: «твой отец был коммунист».

Имела трех внуков – сыновья Эльфриды Адольфовны Евгений и Александр Абелевы и сын Светланы Адольфовны Алексей Пешехонов. О нас она бесконечно и деятельно заботилась.

В 1978 году М.И. и всю семью постиг тяжелый удар: умерла от сердечного приступа младшая (и любимая дочь А.А.) Светлана...

М.И. в этом очерке биографии А.А., конечно, еще будет не раз упоминаться. Непосредственно о ней, ее судьбе и удивительно стойком характере кое-что говорится на этой странице, после очерка, в разделе «Судьба семьи».

Москва. Егорьевско-Раменский Государственный Хлопчато-Бумажный Трест ▲

Итак, с января 1923 г. А.А. Цибарт «по мобилизации ЦК» «переброшен» из Минска в Москву. Работает председателем правления Егорьевско-Раменского объединения хлопчато-бумажных фабрик.

Реклама из: Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1923 год

Правление Егорьевско-Раменского хлопчато-бумажного объединения (с апреля 1923 г. гос. треста) располагалось в Старо-Гостином дворе,
со стороны Ильинки/Хрустального переулка, пом. 99/100

Московская биржа и Гостиный двор, Ильинка, современный вид (фото с сайта allerleiten.livejournal.com/721151.html)

Вскоре, на основании декрета ВЦИК и СНК РСФСР от 10 апреля 1923 г. «О государственных промышленных предприятиях, действующих на началах коммерческого расчета (трестах)», объединение преобразуется в Егорьевско-Раменский Государственный Хлопчато-Бумажный Трест. (Тресты – важнейший инструмент НЭПа в государственной промышленности.) Правление, согласно уставу треста (принятому 19 октября) «в составе трех лиц», имело «местопребывание в г. Москве» и обязано было «состоять членом местной товарной биржи»; назначалось ВСНХ РСФСР «по получении заключения от ЦК Всероссийского профсоюза рабочих текстильной промышленности сроком на один год». Как это и было в общем случае, Егорьевско-Раменский трест действовал под общим руководством ВСНХ «на началах коммерческого рассчета с целью извлечения прибыли» без «переложения ответственности на какие либо другие государственные органы или общегосударственную казну»; включал к моменту опубликования своего устава 10 текстильных фабрик: это «Красное знамя» (Раменская), «Трудящийся рабочий» (Ваниловская), «Вперед» (Барановская), «Красный воин» (Мастерова), «9-е января» (Лопатинская), «Молот и серп» (Садковская), «Вождь пролетариата» (б. Хлудовская), «Победа пролетариата» (красильно-набивная), «Победа пролетариата» (Механическо-ткацкая и ШЕД) и Городецкая фабрика.

Подписан Устав треста, с поправками, председателем ВСНХ Пятаковым, управделами ВСНХ Новиковым, и.о. Председателя Особой комиссии СТО (Совета Труда и Обороны) И.А. Калинниковым и представителем Президиума ВСНХ Шеиным. – И.А. Калинников (его инициалы даны в списке подписей единственные) – Иван Андреевич Калинников, профессор МВТУ в т.ч. в годы обучения в нем Цибарта; в 1920-1922 гг. Калинников ректор МВТУ, а в 1930 г. фигурант «дела Промпартии».

Видимо, в этот период А.А. не сработался с Профсоюзом текстильщиков – 6 декабря 1923 г. председатель ЦК профсоюза И.И. Кутузов (расстрелян в 1937 г.) отправляет в Учраспред (учетно-распределительный отдел) ВСНХ отрицательную характеристику на него (см. РГАЭ ф. 3429 оп. 20 д. 600 л. 14).

Как значится в адресной книге «Вся Москва», А.А. живет в это время на Б. Лубянке, 20 (кв. 9). Ныне в этом здании приемная ФСБ.

Оренбург.
Директор Илецкого соляного промысла.
Член президиума Казпромбюро ВСНХ РСФСР; член коллегии и 1-й заместитель председателя ЦСНХ Казакской АССР ▲

В декабре 1923 г. А.А. Цибарт был «переброшен» в Казахстан (тогда Киргизскую АССР), в столицу автономии Оренбург, на должность директора Илецкого соляного промысла – с 1924 г. именуемого Илецкий государственный соляной трест (позже «Илецксоль»). Задача была исключительно важной – старинный промысел постигла в 1919-м году очередная катастрофа (последствия которой пытались ликвидировать еще в 1925-м году), кроме того, рудник пострадал и от белогвардейцев, а соли в стране не хватало, – здесь до назначения А.А. побывали Фрунзе, Куйбышев, Калинин...

(Между прочим, в 1922-1923 гг. председателем Совета Труда и Обороны Киргизской (Казахской) АССР являлся А.И. Вайнштейн, заместителем которого по СНХ Белоруссии был Цибарт. Неизвестно, могли ли они встретиться в Оренбурге.)

В этом же месяце, 12 декабря, в Оренбурге родилась старшая дочь Адольфа Августовича и Марии Иосифовны – ее назвали в честь матери и сестры А.А. Эльфрида-Леокадия (Э.-Л. А. Абелева, 1923–1996). В интернационализме пролетарской российской власти сомнений, видимо, тогда еще не было.

Весной 1924-го года – новая встреча А.А. с давним знакомым, еще по Гомелю, З.В. Малинковичем: после окончания промакадемии в мае 1924-го года Малинкович прибыл в Оренбург, где «заведывал агитпропом горкома партии» (а в конце 1924 г., после назначения Цибарта членом президиума Казакского [Киргизского] Промбюро ВСНХ РСФСР, он сменит Цибарта – это сведение неточно, возможно, это произошло уже после отъезда Цибарта в Москву – на должности управляющего Илецким соляным трестом).

В 1924 г. в Илецке (историческое название Илецкая Защита, ныне Соль-Илецк) началось «капитальное переоборудование основных производственных единиц рудника – солеразмольной мельницы, силовой станции, подсобных мастерских, материальных складов, динамитных магазинов» – эти работы завершены уже после отъезда Цибарта, в 1927 г.; сразу после отъезда Цибарта трест, под руководством Малинковича, на три месяца снижает добычу соли, в связи с техническим переоборудованием, запланированном, понятно, еще при А.А. «Улучшились жилищно-бытовые условия, повысилось культурно-просветительское обслуживание рабочих» (см. Аксенов). «В 1924 году рудник достиг уровня добычи 1913 года, а в 1927 году этот уровень был превзойден в два раза» (см. сайт История Оренбуржья). «На окраине Илецкой защиты, неподалеку от построек соляного рудника, в 1924 году зародился маленький больничный городок» (см. Секерж). Работали на руднике в основном заключенные, о чем в советской литературе не сообщалось, но точное указание на соседство новых медпунктов с рудником говорит о том, что именно для этого несвободного контингента рабочих они и предназначались, и очевидно были созданы новым руководством Илецкого треста. Условия работы заключенных ко времени назначения Цибарта, видимо, были ужасными: М.И. было известно, например, что те втирали в раны соль, чтобы только попасть в больницу.

А.А. Цибарт. Илецкий соляной промысел/трест, декабрь 1923 – конец 1924 (?)

Мелочь: в это время А.А. подрабатывает (обходя «партмаксимум») фельетонами в местной печати, – одну заметку, касающуюся не6режности партийной чиновницы при проведении «кампании за вступление в МОПР [Международную организацию помощи борцам революции]» – «завженотделом 2 райкома РКП(б), проснись!», – удалось отыскать в интернете, в Оренбургской газете «Смычка», под псевдонимом «дядя Адя».

Летом 1924 г. Цибарт с семьей пытаются покинуть Киргизскую республику. Заболела либо полуторагодовалая Эля, либо супруга А.А. Мария Иосифовна, у которой в молодости подозревали туберкулез. Видимо, А.А. обратился с просьбой о новом месте работы в ВСНХ РСФСР, и там охотно идут ему навстречу. – «ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ЦСНХ КИРРЕСПУБЛИКИ тов. [У.Д.] КУЛУМБЕТОВУ / ВСНХ РСФСР учитывая состояние здоровья семьи т. Цибарта, просит откомандировать последнего в наше распоряжение, предприняв для этого соответствующие шаги в Кир"обкоме. / В ближайшее время мы со своей стороны примем необходимые меры к посылке Вам равноценного хозяйственного работника, но учитывая семейные обстоятельства т. Цибарта, просим не задерживать его откомандирование. / ЗАВ. УЧРАСПРЕД"ом ВСНХ РСФСР /БРЕНЕР/ За Секретаря /КОРНБЛЮМ/» (июнь 1924 г.; РГАЭ, ф. 3429 оп. 20 д. 600 л. 13, также об этом л. 15 и др.).

Однако выезд из Оренбуржья тогда не состоялся. С 14 ноября 1924 г. А. А. Цибарт получает высокое назначение в Киргизской АССР – член президиума Казпромбюро [Кирпромбюро] ВСНХ РСФСР. «14 ноября... годовщина как меня Казакст. Крайком назначил Членом Презид. Кир[гизского] ВСНХ» (Дневник 1937 г.). Судя по данным автобиографии З.В. Малинковича (см. в рубрике «Захар Малинкович ...»), должность заведующего Илецким соляным трестом А.А. с этого времени оставляет (передает Малинковичу). Но в регистрационном бланке члена ВКП(б) 1936-го года Цибарт указывает, что заведовал Илецким трестом вплоть до августа 1925-го года.

С 5 марта 1925 г. А.А. Цибарт – член коллегии и 1-й заместитель председателя ЦСНХ (Центрального совета народного хозяйства) Казакской АССР.

Киргизами, точнее киргиз-кайсаками или киргиз-казаками, именовались до 1925 года казахи. До 1925 г. существовала Киргизская АССР, со столицей в Оренбурге, затем это Казакская АССР со столицей в Кзыл-Орде, Оренбург в автономию уже не входит. В дальнейшем, в 1936 году, в названии республики меняется одна буква – она была переименована в Казахскую АССР, – а затем преобразована в Казахскую Советскую Социалистическую Республику – Казахстан. – Промбюро – существовавшие с 1920 по 1928 гг. советы народного хозяйства крупных промышленных областей и автономных республик РСФСР, руководившие губсовнархозами и предприятиями, подведомственными ВСНХ РСФСР; всего их было 7, в том числе Промбюро Киргизской, позже Казакской АССР. Вышеприведенная цитата из дневника А.А. видимо может быть уточнена так: «14 ноября 1924 г. краевой комитет ВКП(б) КАССР назначил А.А. Цибарта членом Президиума Киргизского, с 1925 г. переименованного в Казакское, Промбюро ВСНХ РСФСР».

В это время А.А. не мог, очевидно, не контактировать с будущим наркомвнуделом Ежовым. В 1924–1925 гг. Н.И. Ежов был зав. орготделом Киргизского обкома ВКП(б), а в 1925–1926 – зам. ответственного секретаря Казакского крайкома. (В те годы, хочется здесь упомянуть, Ежов еще не проявлял явных людоедских черт.) В 30-х годах, в разгар ежовщины, А.А. вспоминал в разговорах с друзьями о своем давнем с ним знакомстве: на партсобрании МММИ в декабре 1937 года осмелевшие «травители» А.А. подвергают это знакомство сомнению. «Возьмем Шевцов – человек подхалим, он говорит с активом одно, а с Цибартом другое, его конечно надо гнать. Распустил он слухи, что Цибарт друг Ежову и тем самым глушил критику и самокритику...»

Москва. Директор Директората текстильной промышленности ВСНХ РСФСР ▲

После Киргизии-Казакстана, с сентября, а фактически (см. РГАЭ) с 4 октября 1925 г. А.А. в Москве, в руководстве всей государственной (хозрасчетной) текстильной отраслью РСФСР. «Работает в Уместпроме [Управлении местной промышленности] ВСНХ РСФСР в должности Завед. Текстильным п/отделом» (РГАЭ ф. 3429 оп. 20 д. 600 лл. 12, 25). Иначе (или немного позже) его должность называлась – директор (один из двух или трех) Директората текстильной промышленности ВСНХ РСФСР. Директораты – отраслевые подразделения Центрального управления государственной промышленностью (ЦУГПрома) ВСНХ. В 1927-м году (за 1925 и 1926 гг. сведения не найдены) Старшим директором Текстильного директората ВСНХ РСФСР был Василий Максимович Кесаев (бывш. нарком финансов Терской Советской республики), директорами – Цибарт и Корнблюм Александр Исаакович; в 1928 и 1929-м гг. – ст. директор Кесаев, директор Цибарт (Адресно-справочная книга «Вся Москва» 1927, 1928, 1929).

О деятельности А.А. на этом посту можно составить представление по многим его статьям и заметкам в журнале «Швейник».

К 1924-му году на долю трестов приходилось 80% всей производимой продукции страны, однако именно текстильными трестами выпускалось лишь 10% от объема швейной продукции в целом, покупатель предпочитал «квартирника-кустаря». Одной из причин этой отсталости была разобщенность швейных предприятий и трестов (существовавший к тому времени Всесоюзный текстильный синдикат, как не оправдавший себя, был ликвидирован), а также недостаточное внимание к ним губернских совнархозов. В 1926 г. директор директората А.А. – также председатель выборного органа фабричной швейной промышленности – Бюро Постоянного Совещания по делам швейной промышленности, созданного с целью координации работы отдельных трестов и представительства их интересов в высших хозяйственных и правительственных органах. (Деятельность Бюро аннонсируется Цибартом в статье начала 1926-го года «Ближайшие задачи фабричной швейной промышленности», см.) К Совещанию, относящемуся поначалу лишь к промышленности РСФСР, вскоре присоединились Белоруссия, Азербайджан и Украина (всего 26 трестов), затем, возможно, и другие республики. «Таким образом, теперь Совещание об’единяет фактически всю промышленность Союза ССР и это не по принуждению сверху, а путем свободного и, безусловно, здорового стремления мест. Не считая существующую организацию идеальной формой об’единения и рассматривая ее лишь как первое нащупывание организационных форм регулирования и управления Швейной промышленностью, нужно признать, что мы имеем дело с положительным явлением добровольного об’единения швейной промышленности, что является залогом ее дальнейшего роста и укрепления» (см. Цибарт, Ближайшие...).

Вообще, можно заметить, что ни в одной из своих статей по этому вопросу Цибарт не предлагает каких-либо административных ограничений деятельности «квартирников-кустарей», – речь шла о честной (относительно) конкуренции государства с частником на рынке. А в объединении самих трестов Цибарт особенно ценит его «здоровую» добровольность и отсутствие «принуждения сверху».

Среди других тем, по которым А.А. высказывается в «Швейнике» в 1926-м году – состояние капиталов государственной швейной промышленности; разделение труда и конвейер; возможность введения второй смены; разработка единой учетной единицы; организация обмена опытом, а также прошедший в 1926-м году пленум Постоянного совещания швейной промышленности, и др. В 1927 г. при Постоянном совещании швейной промышленности создается Комиссия по стандартизации проз- и спецодежды, А.А. Цибарт – ее председатель. В этой связи выходят две статьи в «Швейнике». Со всеми найденными статьями Цибарта, в т.ч. этого периода, можно ознакомиться на этом сайте.

Кроме энергичной административной деятельности и совершенного владения экономической наукой в приложении к условиям НЭПа (см., напр., статью «Наши капиталы»), Цибарт (что и естественно) демонстрирует особый интерес к развернувшимся в то время исследованиям в области рационализации или иначе научной организации труда, связанным в России 1910–20-х гг. главным образом с именем О.А. Ерманского (о нем еще будет речь далее). В статье «Что дает разделение труда и конвейер», замечая, что «конвейерная система – идеал разделения труда», А.А. предостерегает: «...в небольших предприятиях (а они составляют большинство) нужно к вопросам разделения труда, и в особенности к введению конвейера, подходить сугубо осторожно и ни в коем случае не копировать слепо опыта больших фабрик». Любопытно подтвержденное статистически наблюдение, что в результате введения конвейера производительность труда неквалифицированных работников растет пропорционально больше, чем квалифицированных.

В 1927-м году проходит сокращение штата ВСНХ.

В связи с этим, А.А. Цибарт получает следующие характеристики. «ДЕЛОВАЯ ОЦЕНКА данная в комиссию по сокращению штата ВСНХ РСФСР Ст. Директором Текстильного Д-та т. КЕСАЕВЫМ 17/VIII-27 г. – Директор Текстильного Д-та Цибарт А.А. По специальности текстильщик. Производство знает хорошо. Исполнительный, но много времени уделяет общественной работе, почему полностью не может быть использован в Директорате». И другая: «ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 5 Заседания Комиссии по сокращению аппарата ВСНХ РСФСР от 23-го августа 1927 года. ... Дело знает. Инициативный работник. Принимает большое участ. в обществ. работе. Вполне соответ. своему назначению. ... I категор.» Несмотря на неблагоприятный отзыв Кесаева, по заключению Учраспреда ВСНХ РСФСР «при пересмотре в связи с сокращением штатов», «характеризующих и отводящих материалов [на Цибарта] нет» (РГАЭ ф. 3429, оп. 20, д. 600, лл. 9, 10, 11). Таким образом, А.А. продолжает работать директором (одним из двух) Текстильного директората вплоть до своего назначения в МВТУ.
 

Пл. Ногина (Славянская площадь), открытка 1935 г.
Здесь с 1925 г. располагался в т.ч. директорат текстильной промышленности.
Деловой двор. ВСНХ РСФСР; ВСНХ СССР; НКТП СССР
 

В 1928 и 1929 гг. статей А.А. в «Швейнике» не появляется.

В 1928 (или 1927) году А.А. Цибарт больше не возглавляет, а с 1929 года и не входит в состав Бюро постоянного совещания по делам швейной промышленности. Думается, что прямо или косвенно это связано с отказом центральной власти от НЭПа.

В 1927 году власть возрождает ВТС (Всесоюзный текстильный синдикат).

Это было, конечно, не продолжением, а отходом от принципов НЭПа, именно в сторону не одобрявшегося Цибартом «принуждения сверху». «Деятельность синдикатов можно разделить на два этапа: 1921–1925 и 1926–1929 годы. На первом этапе происходила организация синдикатов, вырабатывались методы их работы, основанные на хозрасчетных принципах ... Второй этап характеризуется усилением регулирующего влияния синдикатской системы, укреплением самих синдикатов и постепенным перерастанием их в органы управления промышленностью»; «Переход СССР к индустриализации сделал необходимым распространение плановой централизованной системы снабжения и сбыта на всю промышленность...» (см. Звездин).

А.А. Цибарт получает новую, формально близкую к задаче Бюро постоянного совещания, но по сути противоположную задачу.

14 марта 1927 г. приказом № 537 по ВСНХ СССР создается Организационное бюро «для проведения подготовительных работ по организации [Всесоюзного] синдиката швей<ной> промышленности и оформления устава его». Бюро Постоянного совещания по делам швейной промышленности, возглавлявшееся раньше Цибартом, не ликвидируется, но теперь его возглавляет тот самый Ф.И. Чугунов, на которого возложена должность председателя Оргбюро нового ВТС. А.А. Цибарт входит в число шести членов этого оргбюро (РГАЭ ф. 3429, оп. 20, д. 600, лл. 24 и 20).

*  *  *

Итак, с начала 1920-х гг., со времен работы в Белоруссии, Цибарт, в основном – хозяйственный деятель, проводник «Новой экономической политики» (вплоть до ее завершения). Характерно, что в его статьях в журнале «Швейник» (возможно, были статьи в других журналах или другие печатные работы), конец которым положил, видимо, конец НЭПа, ни разу не поминаются Ленин или Сталин, как и не встречается аббревиатура ВКП(б)...

БАУМАНСКИЙ, 29.01.1930 – 14.12.1937 ▲
(механический факультет МВТУ; ВММУ; с 28.10.1930 МММИ им. Н.Э. Баумана)

«Период этот, по многим причинам, в книгах по истории МВТУ освещается с большим числом недомолвок,
хотя по количеству и качеству происходивших событий он может быть отнесён к наиважнейшим»

И.Л. Волчкевич. Очерки истории МВТУ

«Здравствуйте, инженеры царства теней!»
«Индустриализация» и удушение технического образования: «поскорее выпустить на производство»,
узкая специализация, борьба ВКП(б) с научным «балластом», «тысячники» и пр. – МВТУ ко времени прихода Цибарта ▲

«Как и в других важных делах, тов. Сталин был главным инициатором реорганизации вузов и втузов на протяжении 1928–1929 гг.»

В.М. Молотов. Речь на Первом всесоюзном совещании работников высшей школы 15 мая 1938 г.

«Идея же о целевой установке каждого втуза,
т.-е. чтобы каждый втуз или хотя бы каждый факультет работал лишь по определенной специальности,
без разветвления на высших курсах, есть идея сумасшедшая»

А.В. Луначарский. Еще несколько слов по вопросу о втузах. Правда, 12 июля 1928 г.

«Нам нужно теперь обеспечить себя втрое, впятеро больше инженерно-техническими
и командными силами промышленности, если мы действительно думаем осуществить программу социалистической индустриализации СССР.
Но нам нужны не всякие командные и инженерно-технические силы. Нам нужны такие командные и инженерно-технические силы,
которые способны понять политику рабочего класса нашей страны, способны усвоить эту политику и готовы осуществить ее на совесть.
А что это значит? Это значит, что наша страна вступила в такую фазу развития, когда рабочий класс должен создать себе свою собственную
производственно-техническую интеллигенцию, способную отстаивать его интересы в производстве, как интересы господствующего класса»

Сталин, Речь на совещании хозяйствеников 23 июня 1931 г.

«Профессор математики приветствовал нас так: "Здравствуйте, инженеры царства теней!" –
чем вызывал глухой ропот в зале. "Зря обижаетесь, ведь начертательную геометрию изъяли из курса,
как же вы займетесь проектированием?" Возможно, он был прав, однако, такое обращение
сократило число его слушателей в несколько раз»

М.С. Карпачева. Записки советского инженера

К концу 1920-х, с началом первой пятилетки, НЭП фактически прекращает свое существование. Начинается «индустриализация».

К несчастью, техническая школа – ковка ударными темпами «втрое, впятеро» бо́льшего числа «красных специалистов» – в фокусе внимания партии. Общий замысел реконструкции самого́ типа техобразования, соответствующего этой цели, состоял, по общепринятой формуле, в том, чтобы «обеспечить органическую связь [технического образования] с производством» (см. Янау). Имелось в виду, очевидно – учить лишь тому, чего требуют конкретные производственные задачи (ибо невежество верит, что это вообще возможно). Причем учить до половины учебного времени прямо на производстве (но без каких-либо занятий, лишь выполняя «промфинпланы» и помогая заводам в «прорывах»), заодно с этим сокращая сроки и без того обкорнанного обучения, соответственно разоряя учебные программы и снижая требования к учащимся. Последние два пункта были необходимы еще и потому, что абсолютное большинство представителей «господствующего класса», которыми партия наполняла втузы порой даже против воли самих этих представителей, попросту не могли иметь достаточной для учебы в вузах подготовки.

Мысли «реакционных» ученых о должных путях технического образования в России, такие, в частности, как высказанные последним директором ИМТУ В.И. Гриневецким (а труд Гриневецкого, умершего в 1919-м году от тифа, в свое время восхитил Ленина и лег в основу ГОЭЛРО), вождям ВКП(б) сталинского периода оказались, что называется, без надобности. Меж тем в 1915-м году Гриневецкий писал (см.): «Подобно тому, как в практической технике все развитие идет в двух направлениях – специализации в разных отраслях и оплодотворяющего взаимовоздействия этих отраслей – и в технической школе развитие инженерного образования должно идти в двух направлениях. С одной стороны, должна расти специализация образования, с другой – должно усиливаться взаимодействие, тесное сотрудничество разных специальностей. Единственно школа политехнического типа, при достаточно гибкой организации, может удовлетворять обоим направлениям – и поэтому она является жизненно необходимой для интенсивного развития русского инженерного образования». Именно на узкую специализацию при искоренении «оплодотворяющего взаимовоздействия» специальностей (то есть общей подготовки или, как это будет называться, «универсализма»), и будет направлена разрушительная реформаторская активность ВКП(б) в технической школе.

Тезисно, схема этой «реконструкции» заключалась в следующем:

– «Передача втузов промышленности» – то есть, организационно, из ведения Наркомата просвещения в ведение ВСНХ СССР, промышленных наркоматов и ведомств. Их «отраслирование» – жесткая специализация втузов по отдельным отраслям промышленности. Соответствующее этой задаче раздробление крупных многофакультетных втузов. Резкое увеличение, в т.ч. за счет последнего, их числа. Узкая специализация выпускаемых инженеров.
– Сокращение сроков обучения во втузах до 3–4 лет, за счет вытеснения общетеоретических предметов.
– «Непрерывное практическое обучение» – работа студентов на заводах, до половины всего учебного времени.
– Усиленная «пролетаризация» состава будущих «красных специалистов» (до 70–80% от числа учащихся), без оглядки на наличие у внедряемых на учебу достаточной подготовки, с ее апофеозом – набором т.н. парт- и профтысячников.
– Внедрение «активных методов преподавания», «бригадного метода обучения» (т.е. сведе́ния лекций к минимуму и запрета индивидуальных зачетов) – по существу способ облегчить студенту прохождение курса путем снижения качества учебы. Отмена дипломного проектирования.
– «Борьба за качество выпускаемых специалистов»; под «качеством специалистов» разумелось главным образом то, что они должны были стать в преобладающем большинстве «красными» (из рабочего класса).
– Улучшение финансирования втузов, перенятие зарубежных достижений (преподавание языков, переводы зарубежной технической литературы и пр.), издание специальной литературы, снижение отъема времени на «общественные нагрузки» (но не на «общественные науки»), и др.

Основные ее вехи:

– Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 6 – 11 апреля 1928 г. Нужной Сталину резолюции провести бы на нем еще не удалось (Куйбышев выступает довольно робко, против даже Орджоникидзе, сам Сталин как бы в стороне), – но сразу после пленума (13 апреля) он обрисовывает свой замысел. В общих фразах он призывает сократить теоретическую («от книжки») подготовку во втузах, ввести в обучение «неразрывную связь с производством, с фабрикой, с шахтой и т.д.», и предлагает с этой целью передать несколько втузов из ведения Наркомпроса в ведение ВСНХ СССР.
– Пленум ЦК ВКП(б) 4 – 12 июля 1928 г., постановление «Об улучшении подготовки новых специалистов». 6 втузов передаются ВСНХ (и 2 – наркомату путей сообщения), предлагается создание нескольких втузов с 3–4-годичным курсом обучения, производственная практика во всех втузах устанавливается минимум в 10 месяцев. Принимается решение о ежегодном внедрении на учебу во втузы «партийных тысяч» – рабочих с партийным и управленческим стажем, хотя бы и без среднего образования.
– Пленум ЦК ВКП(б) 10 – 17 ноября 1929 г., постановление «Об исполнении решений июльского пленума о подготовке технических кадров». «Дальнейшая передача» втузов ВСНХ СССР, хозяйственным наркоматам и ведомствам. Срок обучения для всех втузов – 3, максимум 4 года. Производственная практика – до 50% всего учебного времени. Пролетарский состав учащихся определен минимум в 70–80%. Одобряются и продолжаются наборы парттысячников (к ним, по инициативе профсоюзов, присоединяются и профтысячники, в т.ч. и не члены ВКП/б/).
– 13 января 1930 года. Постановление ЦИК и СНК СССР о «О подготовке технических кадров для народного хозяйства Союза ССР». Воспроизводит директивы ноябрьского 1929 г. пленума. К началу 1930/31 уч. года все втузы обязаны перейти на соответствующие новые программы.
– 23 июля 1930 г. Постановление ЦИК и СНК СССР «О реорганизации вузов, техникумов и рабфаков» (МВТУ будет реорганизовано, т.е раздроблено, раньше – уже 20 марта).
– 19 сентября 1932 г. Постановление ЦИК СССР «Об учебных программах и режиме в высшей школе и техникумах». – Окончание эпохи «реконструкции», практически отмена всех ее нелепых «достижений».

*  *  *

«Передача втузов промышленности», «отраслирование» («отраслизация»), дробление втузов

6 июля 1928-го года завершается расстрельными и лагерными приговорами «Шахтинское дело» – погром на крупных «буржуазных» инженеров; но «"шахтинцы", – предостерегает вождь (22 апреля 1929 г.), – сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко ещё не все выловлены». Это дело ОГПУ, а «хозяйственники» должны сделать выводы по само́й организации техобразования.

Началом очередного, после первых лет революции, наступления ВКП(б) собственно на высшее техническое образование явилась передача втузов из ведения Наркомата просвещения в ведение ВСНХ СССР, запущенная объединенным пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1928-го года. По мысли Сталина, высказанной им по завершении этого пленума, порок «молодых спецов», не сумевших распознать «вредительства» старых «спецов» на шахтах, состоял в следующем: «Новые молодые спецы то и дело терпят поражение в борьбе со старыми спецами. Почему? Потому что они учились по книжке, они спецы от книжки, но у них нет практического опыта, они оторваны от производства, и они, естественно, терпят поражение. А разве нам такие спецы нужны? Нет, не такие спецы нам нужны...». Похожие на невинное и глуповатое общее место слова о «книжке» были на самом деле зловещи: опасной для созидания нужных партии инженеров оказалась фундаментальная теоретическая учеба. А посему: «необходимо изменить их обучение, причем изменить надо таким образом, чтобы молодые спецы с первых же лет своего обучения во ВТУЗах имели неразрывную связь с производством, с фабрикой, с шахтой и т.д. А кому легче всего провести эти изменения в практике обучения молодых специалистов – Наркомпросу или ВСНХ? Я думаю, что ВСНХ было бы легче провести это улучшение». Результат долгой дискуссии на пленуме предопределен: «нельзя вопрос о подготовке командного состава для промышленности ставить только с точки зрения культурнической» (Каганович), и т.д. Робкое опасение наркома просвещения Луначарского, что «может быть, у ВСНХ будет снижение типа [выпускника втуза] к практику-инженеру без достаточных научных основ» подтвердятся в самом худшем варианте. Уже через два месяца выяснится, что именно «научные основы» техобразования и предполагалось свести к известному одной партии минимуму.

Решениями июльского 1928 г. пленума ЦК ВКП(б) (резолюция «Об улучшении подготовки новых специалистов») некоторые втузы, и ноябрьского 1929 г. пленума (того самого, что запустил сплошную коллективизацию) все втузы уходят от Наркомпроса и прикрепляются к ВСНХ, промышленным наркоматам и ведомствам. Это – т.н. «отраслирование» или ставшее более употребительным «отраслизация». Многофакультетные политехнические учебные заведения предписано с этой целью разделить на специальные отраслевые учебные заведения. МВТУ раздроблен одним из первых, а после июльского 1930 г. постановления ЦИК и СНК все оставшиеся многофакультетные втузы.

Все происходит именно так, как, в последний день июльского пленума, обрисовал в «Правде» (12 июля 1928 г., см.) Луначарский. Отвечая своим критикам, он пишет: «Повидимому, тт. Эйдеману и Самарину кажется, что для каждой узкой специальности необходим особый вуз или особый факультет. Поздравляю их с такой идеей. Для этого мы, конечно, никогда не напасемся денег. Да и что за нелепая затея. Если студентам всех специальностей нужен некоторый общий фундамент, то, очевидно, общий фундамент им и надо давать сообща. Неужели устраивать десяток физических лабораторий там, где можно иметь одну для десяти узких специальностей?». Предполагаемая реконструкция втузов не только бессмысленна, но и затратна. «Идея же о целевой установке каждого втуза, т.-е. чтобы каждый втуз или хотя бы каждый факультет работал лишь по определенной специальности, без разветвления на высших курсах, есть идея сумасшедшая.»

(Кстати, в своей статье Луначарский обращает внимание и на то, что у ВСНХ к началу сталинской реконструкции техобразования не было четкого представления о действительной потребности промышленности в инженерах. «...ВСНХ, имеющий полную возможность опереться на ВСУ, на Госплан и на собственные свои сведения, в течение всего истекшего времени не мог дать никаких вразумительных заявок относительно количества необходимых ему разнородных специалистов»; «Когда непосредственно промышленность представила ВСНХ свои соображения о потребности в специалистах на пятилетку, оказалось, что общая цифра заявок промышленности совпала с [представленной до того ориентировочной] общей цифрой НКП. Совпали также многие отдельные данные, хотя в некоторых оказалось расхождение. В кратчайший срок после этого, неведомо какими методами, до сих пор не опубликованными, ВСНХ перекроил цифры заявок до неузнаваемости. По ним, например, заявок на инженеров почти вдвое больше...» – «Неведомые методы», очевидно, были доступны Сталину – с его «втрое, впятеро больше»...)

Нелепая, сумасшедшая идея взяла верх. Первый год пятилетки «индустриализации» дал старт подлинному разгрому технического образования в СССР.

На базе «громоздких» и «пораженных внутренним параличом» «колосса на глиняных ножках» МВТУ и «подобных» ему Ленинградского Политехнического института, Московской Горной академии и других (закавыченные выражения принадлежат Д.А. Петровскому), создаются по нескольку новых, путем их деления по специальностям; так осуществлялась задача «сцепления» втузов с соответствующими промышленными объединениями.

Давид Александрович Петровский (Давид Эфраимович Липец) – один из главных кураторов процесса реконструирования технической школы. В свое время член ЦК Бунда и затем видный деятель РКП(б) – ВКП(б) и Коминтерна, знавший и Ленина и Троцкого, имевший прекрасное экономическое, но не техническое образование, – в рассматриваемый период начальник Главтуза (Главного управления техническими учебными заведениями) ВСНХ СССР, а с октября 1933 г., через некоторое время после того, как 5 января 1932 г. ВСНХ СССР был преобразован в Народные комиссариаты тяжелой, легкой и лесной промышленности – начальник ГУУЗа (Главного управления учебными заведениями) НКТП СССР; также главный редактор журнала НКТП «За промышленные кадры». Надо сказать, что после отмены всех описываемых реформ и возврата к нормальному способу обучения его деятельность на своем посту, в основном, положительна. – В судьбе Цибарта Петровский невольно сыграет определяющую роль. О рабочих и личных взаимоотношениях Петровского и Цибарта, участи Петровского и пр. речь пойдет далее. – См. также на этом сайте собственные тексты Петровского: «Реконструкция втузов и борьба за качество»; «Реконструкция технической школы и пятилетка кадров»; речь на 1-м заседании совета КрМММИ им. Баумана (сб. «Очередные задачи втузов», стенограмма).

Создаются и новые втузы (понятно, что задача их укомплектования преподавателями решалась кое-как: «в выделенных из старых втузов оставались старые кадры профессоров и преподавателей, штаты же новообразованных втузов набирались по мере возможности» – «Высшая техническая школа» /в дальнейшем ВТШ/ 1934 № 1, Беркенгейм). Их общее число вырастает в это время в несколько раз: в 1929-м году в СССР было 30 втузов, к 1933-му их стало 131 («За промышленные кадры» /в дальнейшем ЗПК/ 1934 № 8 /апрель/). Видимо, само понятие втуза стало размытым – «Высшая техническая школа» приводит и другую цифру: «Колоссальный количественный рост высшей школы (488 втузов на январь 1933 г.) обгонял возможности ее обеспечения материальной базой. Рядом с существующими мощными учебными заведениями организовывались карликовые вузы и втузы, не имевшие собственных зданий, лабораторной базы и квалифицированных научно-педагогических кадров. Количество студентов в некоторых из этих учебных заведений едва превышало две сотни человек» (ВТШ 1935 № 1, проф. В.И. Раздобреев, Перспективы предстоящей работы). После отмены этих реформ (постановлением ЦИК 19 сентября 1932 г.) возникшие таким образом втузы ликвидируют или объединяют. «К январю 1934 г. их осталось 357», сообщает тот же источник. В № 2 «Высшей технической школы» за 1936-й год помещается статья «Втузы и вузы СССР к началу 1935/36 учебного года (по статистическим материалам ЦУНХУ и ВКВТО)»; согласно этой статистике, в 1932/33 учебном году только промышленных втузов было 226, число учащихся в них 188,7 тыс. человек; в 1935/36 уч. году втузов осталось 129, с общим числом учащихся 166,4 тыс.

Сокращение срока обучения во втузах

В цитированной выше статье Луначарского есть и такое замечание: «...меньше, чем в 5 лет, по большинству специальностей инженера приготовить нельзя. Уже после войны у немцев такие технические высшие школы, как в Мюнхене, Шарлоттенбурге, Карлсруэ, перешли с четырехлетнего курса на пятилетний. Между тем нашему студенту необходимо изучить новый язык, по крайней мере один, на нем лежат неведомые в Германии общественные обязанности, он должен изучить политминимум, он готовится [в средней школе] только 9 лет против 10 в Германии, и вы все это хотите втиснуть в 4 или даже 3 года? Практически это не выйдет».

Но для партии не существует естественных преград. За счет сокращения в программах фундаментальных теоретических предметов – математики, физики, химии, сопротивления материалов и др., вкупе с внедрением «активных методов преподавания», срок пребывания студентов во втузах уменьшается до трех, максимум до четырех лет (ноябрьский 1929 г. пленум ЦК, постановление ЦИК и СНК СССР от 13 января 1930 г.). В МВТУ, где этот срок к 1930-му году составлял 5 лет, он сократился до четырех. «Выиграть время и взять более быстрые темпы» предстояло, поборовшись в числе прочего, курьезно, с «той обломовщиной», каковая по мнению партии «царила в нашей технической школе и делала ее работу в буквальном смысле бесплодной» (Петровский, Реконструкция технической школы...).

Кроме борьбы с предполагаемой «обломовщиной» в труднейших вузах, обеспечить «более быстрые темпы» в 3-4 года обучения в них можно было, лишь «пересмотрев содержание учебной работы и ликвидировав в основном безмерное количество знаний "на девять десятых ненужных и на одну десятую искаженных" [Ленин]» (из материалов архива администрации МММИ за 1931 год). Вообще, ленинская цитата о знаниях, «на девять десятых ненужных», – дежурная, она постоянно мелькает в это время и в печати, и в деловых документах учебных заведений; это практическое руководство к действию для реформаторов. – Озвучивали партработники и еще одну цель – по воспоминаниям тогдашней студентки МВТУ. Вместе с ликвидацией ставших ненужными знаниий открывалась возможность активнее изгонять их носителей, «буржуазных спецов». – «Срок обучения сократили до четырех лет, что вовсе не улучшило качество знаний. Нам объясняли, что такие меры вызваны необходимостью избавиться от засилья дореволюционных преподавателей, а нас поскорее выпустить на производство. И как будто в подтверждение этому, из наших институтов постепенно исчезали многие преподаватели-"вредители"» (Карпачева)...

Интересно, что, как мы видели, на сокращение курса учебы во втузах партия отваживается не сразу (или, может быть, рассчитывает на то, что «инициатива» на местах довершит дело в заданном направлении, чего не последовало). В резолюции июльского пленума 1928-го года по срокам обучения во втузах речь шла лишь о малом числе втузов: «начать с 1928 г. организацию нескольких втузов нового типа, особенно для дефицитных специальностей (например, строительной и др.), с доведением срока обучения в них до 3–4 лет». Однако приуроченная к годовщине Пленума программная статья в «Правде» (см. Янау) 20 июля 1929 г. уже прямо направлена против «реакционных и консервативных элементов», посягнувших в т.ч. на «смазывание четких установок, вытекающих из существа решений июльского пленума, и протаскивания отвергнутых июльским пленумом установок»; эти «реакционные элементы» осмеливались утверждать, что «"июльский пленум не дал директив" о сокращении сроков обучения», что «нельзя осуществить взятых темпов при одновременной постановке вопроса о сокращении сроков обучения и повышении уровня теоретической и технической подготовки, – это, мол, вступает в конфликт с ограниченными возможностями человека», что «5–6 лет являются минимальными» и пр. «Существо решения» пленума по этому вопросу, как выяснилось, состояло как раз в максимальном сокращении сроков обучения во всех втузах и техникумах. И ноябрьский пленум 1929 г. вносит в вопрос уже окончательную определенность: «расширить сеть втузов ... с сокращенным сроком обучения (3 года), установив предельным сроком обучения для всех остальных втузов 4 года обучения». Скорое (от 13 января 1930 года) постановление ЦИК и СНК СССР о «О подготовке технических кадров для народного хозяйства Союза ССР», или «январская реорганизация», как называл это Петровский, воспроизводит замысел партии в качестве прямого указания. К началу 1930/31 учебного года все втузы обязаны были перейти на новые программы.

Похоже, Петровский – искренний и радикальный сторонник реформы. Вот отрывки из его выступления на ноябрьском 1929 г. пленуме ЦК. «Петровский. ... Ни для кого не тайна, что резолюция июльского пленума, по сути дела, подтверждена, жизненность ее подкреплена всем ходом борьбы за кадры. Спрашивается, чем объяснить тот факт, что эта резолюция проводилась в жизнь так медленно, что результаты ее столь ничтожны? Я знаю общий политический ответ, он всем нам известен. Он сводится к тому, что на этом участке фронта классовый враг представлен весьма и весьма серьезными, весьма и весьма сильными, квалифицированными силами, которые к тому же опираются на традицию и инерцию старой высшей технической школы. Если мы ограничимся только этим ответом, то получится такая картина, что до того момента, пока не подготовим смену, мы вряд ли заметно продвинемся вперед. Очевидно, были и другие причины. И мне представляется, что в резолюции необходимо более подчеркнуть и заострить тактическую сторону вопроса. Для меня нет никакого сомнения в том, что июльскую резолюцию проводили так, как будто речь шла о реформе, рассчитанной на десяток лет. Необходимо в этой резолюции подчеркнуть не только то, что нужен крутой перелом, но что нужно также самым резким образом изменить всю тактику реконструкции втузов. ...» «...[Нужно] добиться, чтобы втузы действительно взяли правильный темп работы, для того, чтобы это сделать, необходимо осудить более резко ту тактику, которая применялась до сих пор, и применить более решительную тактику. / Конкретно, меня сильно смущает 3-й пункт резолюции, в котором говорится о том, чтобы подготовить пересмотр учебных программ и учебных планов таким образом, чтобы в 1930/31 г. можно было начать учебный год по новой программе. Я не знаю, почему надо так долго ждать, почему здесь не проявить несколько иной темп и с января перейти к новым учебным планам и новой учебной программе. Я знаю – могут сказать; ломка в середине года. Надо бояться ломки, когда вы имеете дело с правильно действующим механизмом ...» (см. Стенограммы...).

Есть в истории «реконструкции технической школы» 1928–1932-х годов еще одно обстоятельство, занятное и поучительное само по себе. Именно, и 3–4-летний срок обучения во втузах, и включаемая в этот срок длительная работа студентов на производстве, и даже отказ от лекций – все это прямое подражание некоторым образцам с «капиталистического Запада». «Всем известно хвастливое заявление Форда о том, что большинство инженерно-технического персонала на его предприятиях получило свое образование не в школах, а на самих фабриках» (Петровский, XVI съезд...). На европейский и американский опыт ссылается Молотов на июльском пленуме 1928 г. (как и затем на ноябрьском пленуме 1929  г.), где впервые на высоком уровне и была озвучена идея сокращения сроков обучения во втузах вместе с увеличением заводской практики. На сей раз, в июле, Луначарский и его заместитель В.Н. Яковлева (видная большевичка, чекистка; расстреляна в 1941 г.) настойчиво и аргументированно сопротивляются этой идее, указывая, что есть заграницей, в частности в Германии, и прямо противоположный опыт, что поминаемые Молотовым заграничные втузы суть фактически техникумы и т.д. (см. Как ломали НЭП, стенограммы...), – разумеется, Наркомпрос сопротивлялся безрезультатно. – Впрочем, имелся уже и единственный, но яркий советский пример (якобы) втуза с подобной системой обучения: формально состоящий при Наркомпросе и принципиально не пользовавшийся его дотациями электромашиностроительный институт Каган-Шабшая, ковавший за 2 года при 2/3 времени заводской практики «узких специалистов». О детище Каган-Шабшая нарком просвещения Луначарский отозвался так: «...техникум инженера Каган-Шабшая, для которого у Наркомпроса старались вырвать звание втуза» (Правда 12 июля 1928 г.).

Речь у Молотова и в резолюциях пленума идет только о малой части втузов – но это, как выяснится (и как, вероятно, это было сразу же очевидно Луначарскому), было только маневром. «Молотов. ... Перед нами стоит вопрос: нельзя ли наряду с теперешними ВТУЗами, курс которых рассчитан на 5-6 лет, создать новый тип ВТУЗов, с более сокращенным сроком обучения, например с 3–4-годичным? Почему на Западе и в Америке такой сокращенный тип высших учебных заведений имеется, и почему мы не можем так поступить? Разве мы можем в этом деле больше ждать, больше откладывать, чем эти передовые по технике государства? Конечно, не можем. Мы находимся в гораздо худшем положении, чем они, и потому вопрос о ВТУЗах нового типа, о ВТУЗах с более сокращенным курсом обучения для нас является абсолютно неотложным вопросом.» «... Почему нам не воспользоваться опытом других государств и наряду с осуществлением основной задачи по подготовке квалифицированных во всех отношениях специалистов не прибегнуть также к подготовке специалистов более узкого типа и на этом выиграть в темпе. Только недопустимым игнорированием жизненнейшей и неотложнейшей проблемы можно было бы объяснить отказ от создания ВТУЗов с 3–4-годичным сроком обучения. Такого игнорирования запросов промышленности партия допустить не может.» «Молотов. ... Нельзя отрицать того несомненного факта, что институт Каган-Шабшая, при том положении, что курс обучения здесь был 2 года (а на практике срок обучения получался 2 ½ года), все же уже дал для промышленности несколько сот квалифицированных специалистов с узкой, но очень сейчас ценной квалификацией. Действительно ли он дал этих специалистов? Я сам об этом судить бы не взялся, но и тов. Луначарский не специалист в этом деле, а вот директора заводов и трестов говорят, что это подходящие специалисты – узкие, но нужные специалисты. ... Наркомпрос до сих пор относится свысока к этому делу: это, по его мнению, какие-то парии, это – техники, это – не инженеры, они, видите ли, "не доросли". Ворошилов. Ничего подобного, это настоящие инженеры.» «Луначарский. ... Совершенно правы те наши профессора, которые говорят, что теоретик может изучить любую практику в известное количество лет, работая на производстве, но узкого практика заставить понять совершенно новую практику, когда он не в достаточной мере знает основные научные, теоретические принципы, нельзя. Если бы у нас была промышленность, где вся работа состоит из первичных рефлекторных движений, то мы могли бы автоматизировать не только инженера, но и любого рабочего. Но нам приходится приспосабливаться к новым условиям, следить за развитием науки, а тот, кто следить за развитием науки не может, потому что он не знает основ химии, физики и математики, – тот безоружен в этом случае. Мы можем и должны иметь всякого рода техников и рабочих, каких угодно специалистов средней руки, но кто должен их переучивать? Кто должен их поставить на обе ноги, если понадобится новая реформа на данном заводе? Инженерный состав. И вот таких инженеров нам нужно готовить. Мы очень боимся, что если вы пойдете по линии снижения для всяких ВТУЗов, или некоторого количества их, срока обучения ниже 5 лет, то в свое время мы вынуждены будем признать, что уменьшение это принесет нам реальный вред. Примите во внимание, что наши инженеры в большинстве говорят только на русском языке - на языке, на котором меньше технической литературы, чем на немецком, а наш студент, вышедший из рабфака или школы 2 ступени, не знает ни одного иностранного языка и ему приходится изучать иностранные языки в самих ВТУЗах. Кроме того, мы налагаем на студентов общественные обязанности. Если мы сократим срок обучения, мы будем иметь разрыв по линии подготовки социалистических специалистов. Ведь они должны пройти определенный минимум социальных наук, и все это они должны усвоить в течение 5 лет! Нигде в мире нет школьной подготовки меньше 10 лет, а у нас девятилетняя школьная подготовка...» «Луначарский. ... Можно ли установить курс меньше 5 лет? Я утверждаю, что этого сделать нельзя, если мы хотим иметь настоящих инженеров. Опыт Западной Европы (правда, несколько еще неясный) подтверждает это. В последние 3-4 года Дрезденская, Мюнхенская и ряд других школ с 4 лет расширили срок своего обучения до 5 лет, так как ими признано, что они инженеров в такой короткий срок дать не могут. Конечно, смотря кого называть инженером. В Англии инженером называют всякого рабочего металлиста... Осинский. В Америке всякий машинист называется инженером. Луначарский. Верно, в Америке всякий металлист [машинист] называется инженером. Назвать инженером можно кого угодно...» «Яковлева. ... Наркомпрос за это время очень многое сделал. Мы проделали большой опыт, проделали ряд экспериментов. ... Взять хоть вопрос о 3-летнем сроке подготовки специалистов. Тов. Молотов говорит, что этот декрет не применялся. Неверно это. Этот декрет применялся; мы перевели наши ВУЗы, в том числе индустриальные ВУЗы, на трехгодичное обучение и в течение 3–4 лет в таком состоянии их держали. Но жизнь нас сломила и заставила перейти на другие сроки. Мы были не одни в этом деле. Инженер ВСНХ, член президиума ВСНХ, профессор Долгов нам заявил, что 3 года обучения для инженера – вещь негодная, что нужно перейти на другой, более длительный срок обучения. И наши теперешние учебные планы мы вырабатывали вместе с представителями ВСНХ. Дальше пойдем. Говорят, что нужно сделать опыт по подготовке инженеров узкой специальности. Был у нас и такой опыт; были у нас практические институты с трехгодичным сроком обучения. Промышленность, однако, не принимала этих специалистов и заявила нам, что "это не инженеры узкой квалификации, а техники, и, пожалуйста, не называйте карася поросем". И мы эти практические институты, два-три, превратили в высшие учебные заведения, а всю остальную массу – в техникумы.» «Сколько стоит содержание одного учащегося в наших высших учебных заведениях? 20-25% довоенного! И вы хотите, чтобы при таких условиях мы дали вам результат выше довоенного?..» «Молотов. ... Руководители Наркомпроса говорят, что создание таких ВТУЗов поведет к ухудшению подготовки специалистов. "Вот, – говорят они, – и на Западе переходят от 3–4 лет обучения к пяти годам". Но ведь никто не предлагает все теперешние ВТУЗы переводить на сокращенный срок обучения ... Во всяком случае, мы знаем, что тип ВТУЗов с сокращенным сроком обучения и на Западе и в Америке существует. Г о л о с .  В Германии есть высшие школы по 3-4 года. Молотов. Вот именно: для Германии подходит, а у нас как будто все обстоит так блестяще, что мы, если согласиться с Наркомпросом, должны вести борьбу против этого типа ВТУЗов...»

...Еще в июле 1929-го года А.В. Луначарский проигрывает бой против сноса Чудова монастыря в Кремле, заслужив предупреждение от Политбюро ЦК о «непартийном певедении», и, вместе со всей коллегией Наркомпроса, подает прошение об отставке. 12 сентября 1929 г. – постановление Президиума ВЦИК РСФСР «Об освобождении тов. Луначарского А.В., по его собственной просьбе, от обязанностей наркома по просвещению» (см. Ефимов).

Ноябрьский 1929 г. пленум принимает самые убийственные резолюции по втузам.

«Непрерывное производственное обучение»

Столь же губительной, как сокращение сроков обучения, была другая составная часть замысла реформаторов – одновременное увеличение сроков втузовской производственной практики, по существу тривиальной работы студентов на «промфинпланы предприятий», с условием ее непрерывности и прямым подчинением ее предприятиям. (Эту тему здесь надо продолжить.) Это так наз. НПП, непрерывная производственная практика, или НПО – непрерывное производственное обучение. Последний термин, впрочем, поначалу вызывал у смотрящих некоторую опаску: «много путаницы вносит и неустановившаяся терминология: НПО или НПП? Дело не в самих словах конечно, а в их значении. Толкуя в своих интересах термин НПО, институты постоянно домогаются организации целых циклов лекций на производстве, силами заводских инженеров проводят целые курсы по 30 и более часов...» (ЗПК 1931 № 7-8, с. 43). Указанные поползновения втузов (в т.ч. ВММУ–МММИ им. Баумана) к хоть какому-то действительному обучению на заводах пресекаются, и в дальнейшем «НПО» вместо «НПП» никого в заблуждение не вводит и начальство вполне устраивает.

Идея подобной практики была для советской власти не нова. О «большой моде» на постоянную производственную практику вспоминают, как и указывают на причину ее нецелесообразности, в «Очерке деятельности МВТУ» 1926-го года (см.). «Признавая громадную важность практики в деле подготовки инженеров, МВТУ не нашло, однако, возможным проделать эксперимент постоянной производственной практики, бывшей одно время у нас в большой моде. Главным преимуществом такой системы обучения считается то обстоятельство, что постоянная производственная практика дает студенту еще во время учения весьма полное знакомство с деталями определенного производства. По окончании школы такой студент сейчас же может приступить к работе, почти не затрачивая время на приспособление. / МВТУ не придает, однако, этому обстоятельству какого-либо решающего значения. Подготовляя весьма квалифицированных инженеров, МВТУ рассчитывает, что они должны быть на высоте современного им уровня промышленности не только при получении диплома, но и через 15–20 лет по окончании. При таких условиях даже вредно с самого начала ограничивать кругозор студента узкими рамками одного какого-либо предприятия, тем более, что и число предприятий СССР, стоящих на должной высоте в отношении технологии и организации производства, весьма ограничено. Большинству студентов, все равно, пришлось бы весьма критически относиться к тем навыкам, которые они увидели бы в своей постоянной производственной практике. МВТУ стремится подготовить инженеров, достаточно образованных и достаточно независимых от существующих навыков, чтобы они могли активно участвовать в технической революции, которую придется пережить нашей стране.»

К концу 1920-х гг. спорить с ВКП(б) уже не приходится.

Из резолюций июльского 1928-го года пленума: «II. 1. б) поставить производственную практику сроком не менее 10 месяцев, установив непрерывность работы практикантов на предприятии круглый год, возложив ответственность за руководство ею на соответствующие хозорганы по согласованию со втузами (Наркомпросом)». Это было только начало: в соответствии с резолюцией ноябрьского 1929-го года пленума и постановлением правительства 13 января 1930 года, НПП занимала уже до 40–50% учебного времени! «Освободить наши программы от балласта [т.е., фактически, от базовых общетеоретических предметов] на основе расширения производственной практики» – поясняет Петровский замысел партии (см. Реконструкция...), лишь выявляя его абсурдность... Невозможно отделаться от подозрения, что за псевдоученой формулой «сближение образования с производством» стояло лишь подспудное и наивное убеждение в том, что учеба – не дело, и лучше всего обойтись без нее. Фактически не скрывалось, что настоящее назначение НПО состояло исключительно в увеличении числа рабочих рук на заводах. Работа практикантов включалась в производственные планы (и оплачивалась), а хотя бы относительная связь «производственного обучения» с тем, что преподавалось во втузе, составляла постоянную проблему для руководства втузов. Практика лишалась ее широкого ознакомительного характера, когда, как увидел это остроумный и наблюдательный автор той же работы, практиканты «болтаются без дела по предприятиям, растрачивая свое драгоценное время и подчас принося промышленности больше вред, чем пользу»...

Конечно же, настоящая цель студенческой практики не в том, чтобы приносить пользу промышленности. (И здесь есть почва для недопониманий: представления от дирекций заводов вроде того, что студенты-практиканты «валандаются по заводу и ни черта не делают», поступали и в ИМТУ...) Привязывая студента к рабочему месту, а это именно так и было, ему, очевидно, не оставляли возможности составить почти никакого представления о том же производстве. А сроки этой «практики» сокращали сроки собственно учебы, и без того укороченной и профанированной, ровно вдвое.

Не очень-то пригодны оказались сгоняемые на производство студенты и для выполнения «промфинпланов». Самое характерное в затронутых здесь решениях партии – то, что настоящей практической необходимостью они не только не оправдывались, но и не вызывались, скорее мешали и образованию, и производству. Как неохотно отдавали фабрики и заводы своих рабочих на псевдо-учебу, так же неохотно они принимают массовые наплывы отрываемых от учебы студентов-практикантов. Об этом оставляют печатные свидетельства сами главные исполнители реформы (таким свидетельствам, как бы мало их ни было, нельзя не поверить). «Студенчество часто остается без работы, мучается своим неопределенным положением и спешит укрыться в буфет или красный уголок» (ЗПК 1931 № 5); «...не мешает вспомнить и о том, что не только старая профессура, но и изрядное количество наших хозяйственников очень скептически относилось к потоку студентов, которые запрудили фабрики и заводы для прохождения в них непрерывной производственной практики. Надо помнить, что в 1930 г. мы не только увеличили количество студентов в наших втузах и техникумах, но подняли удельный вес производственной практики до 40-50% всего учебного времени» – отмечает впоследствии, между прочим, сам Петровский (ЗПК 1935 № 2; курсив наш). О том же в 1934-м году пишет и член ВКВТО проф. Беркенгейм, слова которого также приводятся нашем очерке. Итак – не «пополнили», не «подставили плечо» и т.д., а – «запрудили».

Практика – необходимая «дисциплина» для подлинного специалиста, может быть даже условие «sine qua non». Знаменитая русская школа обучения, представленная ИМТУ (при директорстве В.К. Делла-Воса) на Всемирной выставке в США 1876 года, «имела три основных составляющих: 1. Глубокая практическая подготовка, основанная на реальной работе студентов в условиях, максимально приближенных к тем, с которыми им после придётся иметь дело на заводах и фабриках. 2. Серьёзное изучение теоретических предметов на уровне, не уступающем преподаванию этих же предметов в классических университетах. 3. Постоянная взаимовыгодная связь высшей технической школы с промышленностью». И однако, «вот что об этом писали в 1860 году: "И завод и фабрика необходимы для окончательного образования техника и машиниста; без них он не будет понимать и чувствовать в себе исполнить всё, в них он делается полным практиком. Без них технолог имеет одно представление о практике, в них он делается сильным практиком. Всё это совершенно справедливо; но справедливо также и то, что и техник и машинист, без основных сведений в технологии и механике, останутся рабочими-обезъянами, способными делать только по данному образцу и не имеющими возможности сделать ничтожного изменения, требуемого местными условиями, не говоря уж о том, чтобы ввести что-либо новое, более пригодное и удовлетворяющее требованиям местности"» (Волчкевич, Очерки...). Эту же мысль – о недостаточности практики – высказывает некий ученый в 1928-м году, цитируемый Луначарским (см. Луначарский, Правда): «теоретик всегда сможет создать высокую технику, но практик останется навсегда рутинером и в лучшем случае улучшит винтик, гайку, но не технику». И продолжает: «мы считаем необходимым дать возможность втузу проводить больше работ в учебных лабораториях и мастерских самого втуза». Практика должна быть, но должна быть осмысленной. Вообще же некий разрыв между «знать» и «уметь» (без последнего первое не может быть полноценным), существовал всегда: «...техническая практика [в области методов обработки металлов] шла по старым испытанным проторенным путям, ориентируясь на личный опыт и сноровку, годами воспитанные индивидуальные уменья, кустарную выучку мастеров. Инженер – машиностроитель и во втузе воспитывался на том, что "м а с т е р  з н а е т" и большую часть своего времени проводил обычно в технической конторе», – пишет зав. кафедрой рациональной обработки металлов МММИ проф. И.М. Беспрозванный. Но примечательно, что иногда именно теория и заполняет эту лакуну: «...в настоящее время инженеры (Электрокомбинат и др.), в том числе многие старые специалисты, технические директора больших предприятий, образуют группы по изучению теории рациональной обработки металлов резанием и они воспринимают материал, предлагаемый им нашей кафедрой как нечто в значительной степени новое для них» (ЗПК 1935 № 3, с. 25). Интересный пример понимания роли практики для становления инженера – из биографии директора ИМТУ (времени студенчества Цибарта) А.П. Гавриленко. «Окончив в 1882 году курс наук в Императорском Техническом Училище, Александр Павлович ... по отбытии военной службы, уехал вместе с несколькими своими товарищами в октябре 1882 года для усовершенствования в деле машиностроения в Северо-Американские Соединенные Штаты. Здесь А.П. поступил на завод Гуго Билграма, в Филадельфии и в течение полугода занимался изучением массового способа изготовления специальных зуборезных машин системы Билграм. Затем А.П. поступил рабочим на известный машиностроительный завод Бимент и Майльс, в Филадельфии, где работал полтора года. В начале 1884 г. А.П. поступил рабочим на инструментальное отделение всемирно-известного завода Браун и Шарп, в Провиденсе. Далее А.П. опять переселился в Филадельфию и поступил на завод Шютце и Геринг...» (см. Памяти Гавриленко). Коренное отличие этой заводской практики лучших выпускников ИМТУ от советской НПП, думается, даже не в том, что она проходила на самых передовых производствах (что само по себе, конечно, имеет особое значение), а в том, что ею не мыслилось подменять теоретическое обучение – то, для чего и существуют вузы, чего нельзя получить на практике. Хочется привести здесь и слова сменившего Гавриленко на посту директора ИМТУ В.И. Гриневецкого о значении практики (см. Гриневецкий, О реформе инженерного образования). «...Техническая практика учащихся является также неотъемлемым условием, которое должно быстро перерабатывать наш сырой материал. Когда учащийся столкнется со всем разнообразием технической обстановки и с известной пестротой, законченностью и строгостью практических технических требований, он иначе начинает относиться к школе и к её требованиям. Очень яркую картину в этом направлении можно наблюдать по тем учащимся, которые пришли в техническую школу из технической практики. Такие лица теперь есть; они считаются единицами и десятками, но с ними совершенно иначе приходится разговаривать по многим вопросам, чем со студентами, может быть, очень способными, но технической практикой совершенно не затронутыми...» – Практика, как видно из этой цитаты, – условие для полноценного теоретического обучения, но никак, конечно, не замена ему. Фабрично-заводская практика в ИМТУ, при минимальном пятилетнем сроке обучения, проходила во время каникул. Кстати при ИМТУ, кроме мастерских, действовал свой небольшой завод. Другой пример серьезнейшего отношения к практике (кроме примера А.П. Гавриленко) – из «зарубежного опыта», которому в частности в журнале «За промышленные кадры» (ЗПК), выходившем с октября 1930-го года, посвящаются регулярные публикации. Цитируем одну из них (1930 № 2–3, С. Гайсинович): «германская и австрийская высшие школы … в течение многих лет считали лучшей формой практической подготовки инженеров предшествующую (до поступления во втуз) практику каждого абитуриента высшей школы. Обычно методически защищался взгляд об исключительной целесообразности строить широкую научную теоретическую подготовку студента – будущего инженера – на базе значительного производственного опыта. Поэтому в условиях для поступления во втуз можно прочесть пункты об обязательной производственной практике для всех абитуриентов. Для большего обеспечения этого требования германские и австрийские предприятия ввели так называемый Институт практикантства, который имел целью предоставить всякому желающему поступить во втуз возможность 1–2 годичной производственной работы на предприятии. Абитуриенты … ничем не отличаясь от учеников фабзавуча [ФЗУ, школы фабрично-заводского ученичества], работали 1–2 года на разнообразных производственных работах». – Абсолютное большинство учащихся в советских втузах того времени приходили на учебу с заводов и во всяком случае в этой форме обучения необходимости не имели. Как уже говорилось, на «капиталистическом» Западе среди разных систем технического обучения были (и есть) как будто очень похожие на советскую систему 1929–1932-х годов. «Сандвич-система, Глазго»: «...Глазговский технологический институт. Здесь мы уже можем наблюдать правда еще стихийную по содержанию, но уже строго организованную связь втуза с индустрией. Система построена на принципе сочетания учебы и производственной практики (именно практики, а не обучения). Соотношение их друг к другу как 1:1, т.е. 6 мес. отводится учебе в стенах школы и 6 мес. работе на заводе. Курс обучения в колледже 4-летний» (ЗПК 1931 № 6). Между прочим, о «сэндвиче» из теории и практики, и о том, что в достаточно престижном Колледже техники и инженерии в Глазго «лекций минимум», сообщается и на сайте, зазывающем современных юных россиян на учебу на запад. – Существуют заграницей и такие заведения, в которых воплощено нечто подобное идеалу директора ГЭМИКШ проф. Каган-Шабшая (осуществившем в своем втузе «реформу» еще до ее проведения в стране): «Идеалом для нас мы считали бы то положение, когда все академические преподаватели (со всей учебной частью) входили бы в состав производственного отдела, как его учебный цех наряду с заводскими цехами» (цит. по: ЗПК 1931 № 5). Впрочем, это – только для «резковыраженных специализаций». т.е. для самых узких задач. На ноябрьском 1929 г. пленуме, который и решил дело в пользу НПП, Каганович в очередной раз ссылается на зарубежный опыт в этом вопросе. «Каганович. Интересно отметить, как Купер в своем докладе в американской секции всесоюзно-западной торговой палаты характеризует наших специалистов. / Вот что он говорил: / "По моему мнению, ваши инженеры обладают весьма крупными техническими знаниями. То, что вам нужно, это опыт на практике, на деле. Я полагаю, если привезти сюда из Америки работников-практиков, они научат вашу молодежь практическому подходу к вещам. Нужно сказать, что каждый студент в Америке, оканчивающий институт, должен после окончания института 6 месяцев проработать простым рабочим прежде, чем он будет допущен к дальнейшей работе. В Америке почти нет ни одного инженера, занимающего крупное положение, который бы не начал работать с самого низу. Даже после окончания вуза он начинает работу с самых низких ступенек. По моему мнению, у нас не институты делают людей, а заводы". Г о л о с а .  Правильно! Верно! Каганович. Я думаю, что хотя Купер, конечно, не коммунист и мы не должны во всем учиться у американской высшей школы, – Эптон Синклер великолепно изобразил в своей книге о о высшей американской школе, "Гусиный шаг", все безобразные, отрицательные явления этой школы, – но то разумное и положительное в практике американской высшей школы, что там имеется, мы обязательно должны взять.» «Мы сейчас ставим вопрос о том, чтобы 40-50% времени учащихся шло на производственную практику, т.е. на работу на заводах. В этом отношении интересно отметить постановку этого дела в Америке. Там мы имеем 19 крупных втузов, где распространена непрерывная производственная практика, или, как это у них называется, "кооперативная система обучения". Чередование учебы и производственной практики проводится там в такой пропорции – месяц – месяц ...» (см. Стенограммы...). ...Почему эта сверх-прагматичная ориентация оказалась в СССР провальной – интересный, но в общем довольно легко разрешимый вопрос. Еще Луначарский отметил (см. выше), что на Западе лучшая довузовская подготовка, что поступающие там уже знают иностранные изыки, что там не отнимают массу учебного времени «общественные обязанности» (а также, добавим, лагерные сборы и многое другое). Думается, что совершенно не адекватная ни далеким от прагматизма советским установкам и реалиям, ни русской отечественной школе, которую тогда еще представляли все лучшие «реакционные» профессора, западный опыт способен был лишь сыграть с реформаторами самую злую шутку. В любом случае, недопустимо было уже то, что лишь некоторые западные примеры предполагалось сделать (с ноября 1929 г.) образцом для всех советских втузов: если бы подобная советской реформа прошла где-нибудь на Западе, ее, можно не сомневаться, постигла бы та же участь. Кстати, Каганович говорил всего лишь о 19 американских втузах, принятых им в качестве образца для советских, но примерно в это время (на 1 января 1934 г.) в США насчитывалось, включая крупные инженерные факультеты и технические колледжи, 145 втузов (эта цифра взята из № 8 за 1934 г. журнала «За промышленные кадры»).

...Повторим, к этому пункту, слова Луначарского на июльском 1928 г. пленуме: «Совершенно правы те наши профессора, которые говорят, что теоретик может изучить любую практику в известное количество лет, работая на производстве, но узкого практика заставить понять совершенно новую практику, когда он не в достаточной мере знает основные научные, теоретические принципы, нельзя»...

«Орабочение студенческого состава» – «чудовищная борьба за пролетаризацию»
и довтузовская подготовка учащихся. Рабфаки, курсы, девятилетка. Апофеоз пролетаризации: тысячники

В 1926-м году Совет МВТУ констатировал, в очень лояльных, но определенных выражениях, недопустимо низкий образовательный уровень постреволюционных поступающих и одну из причин этого – проводимую так наз. «пролетаризацию» (см. Обзор деятельности МВТУ). «Констатируя факт некоторого понижения качества выпускаемых инженеров, Совет Училища считает, что это – явление временное, объясняемое политическим и экономическим состоянием страны, необходимостью пролетаризации высшей школы, и что оно будет изжито путем повышения требований к поступающим в МВТУ новым кадрам пролетарского студенчества и улучшения постановки учебного дела в самом ВУЗ'е.» «Академическая подготовка студентов, принятых на I курс в предыдущие годы, была, по единодушному мнению всех академических органов Училища, совершенно недостаточна для прохождения программы ВУЗ'а. Результаты переводных сессий с громадным процентом студентов, не выполнивших обязательного минимума, наглядно подтверждают это обстоятельство.»

Надежды Совета МВТУ на «скорое время» были обмануты самым решительным образом. «Временное явление» не только не было «изжито» – напротив, волна «пролетаризации» 1928–1932 гг. превзошла все, с чем приходилось сталкиваться вузам после Октябрьского переворота.

Итак, колоссальный вред нормальной работе втузов принесла очередная волна «пролетаризации» – массовых наборов во втузы по классовому признаку. Новая кампания была в буквальном смысле безумной. «Что нужно сделать, чтобы освежить положение во ВТУЗ'ах? Надо туда пустить свежую кровь, большее количество рабочих  о т   с т а н к а...». «От станка» здесь – это не гипербола, а бред, с упорством обращаемый в явь. «Мы поставили себе эту задачу в Москве, но провалились. Мы хотели в январе получить 1.000 рабочих от станка, а получили только 600» (Петровский, В борьбе...). И в итоге проделанной работы в МММИ: «ушли в историю годы чудовищной [курсив наш] борьбы за пролетаризацию втуза. / В институте сейчас 3836 студентов. Среди них 76% рабочих...» (ЗПК 1933, № 8-9, А. Ямский). – Заводы лишались рабочих рук, даже против воли рабочих, т.к. стипендии были меньше зарплат, а втузы наполнялись лже-студентами.

Для полной ясности в этом вопросе, как будто задевающем чувство справедливости, хотелось бы подчеркнуть следующее. Нет сомнения, что «при прочих равных», даже при добавлении желающим учиться рабочим, крестьянам и их детям каких-то баллов на вступительных экзаменах – и если бы все они их сдавали – «пролетаризация» только способствовала бы поступлению наиболее талантливых и устремленных, «self-making» людей. Однако образ жаждущих знаниий юношей из социальных «низов», которым новая власть обеспечивает справедливые привилегии при поступлении в вузы (образ, естественно возникающий в сознании всякого здравого человека), не имеет практически никакого отношения к описываемым здесь реалиям. Дело не в том, конечно, что таких людей не было, – их попросту не могло быть в том количестве, какое наметила партия. Низкий уровень внедряемых партией в вузы «пролетариев на учебе» определился не только тем, что их контингент вынужденно включал в основном не имевших сколько-нибудь приемлемой довтузовской подготовки, но и, что еще показательнее, тем, что даже наличие у них инженерного призвания или хотя бы общего желания учиться в расчет приниматься не могло. Ибо к 1930-му году все средние учебные заведения страны вместе не выпускали и четверти того числа детей рабочих, которое втузы обязаны были принимать – а их число в этом году требовалось довести до 70 процентов и более от всех учащихся!

Эту статистику откровенно сообщает Петровский – приведем исчерпывающую, но отнюдь не скучную цитату (см. Реконструкция технической...). «...Мы имеем в виду проблему укомплектования технической школы под углом зрения орабочения студенческого состава. "Отмечая повышение рабочего ядра в приеме 1928–1929 г., в ближайшие годы довести процент рабочего ядра среди общего приема не менее чем до 70%" – такова директива ноябрьского пленума [1929 г.]. / Кто, при нормальных условиях, должен был бы быть основным поставщиком [детей рабочих для] наших ВТУЗ'ов? Кончающий девяти или семилетку идет на предприятие и после приобретения определенного стажа поступает во ВТУЗ или в техникум, таков нормальный путь в будущем. Между тем школа II ступени в течение этого года выпустит лишь 80 000 чел., среди которых дети рабочих составляют только 11%. Таким образом, вся та "продукция", которая была бы для нас наиболее приемлема, едва достигает 10 000 чел., тогда как для укомплектования одних только ВТУЗ'ов, не говоря уже о техникумах, в этом году нужно больше 40 000 человек (курсив наш. – А.А.). Естественно, что мы будем пользоваться целым рядом других каналов и резервуаров. Мы имеем в виду рабфаки, подготовительные курсы, а также партийные и профсоюзные "тысячи". Но и при использовании всех этих каналов мы с большим трудом едва покроем даже ту потребность, которая вытекает из старых контингентов приемов существующей и запроектированной сети ВТУЗ'ов, в то время как эти контингенты необходимо увеличить».

Читать Петровского всегда интересно: он слишком умен для тех директив, которые так рьяно проводит...

В проектах «кремлевских мечтателей» после Ленина поражает уже не амбициозность, а абсурдизм, полное отсутствие связи с реальностью. За нелепостями «реконструкции высшей школы» стояла даже не «идеология», как это принято говорить – за ними стояло грубое и всевластное невежество. Причем невежество не только в отношении задач образования, специфики научной деятельности и тому подобных тонкостей, но даже элементарное административное: реформаторы, «широко раскрывая двери втузов для людей из рабочего класса» и задавая фантастические параметры «пролетаризации», не удосужились даже поинтересоваться, сколько в стране имеется в наличии нужных им пролетариев, которым предстояло в эти двери войти. Таковых, по самым скромным подсчетам самого рьяного проводника их замыслов, было в 4 раза меньше истребованного!..

Какой была довузовская подготовка большинства тогдашних поступающих?

«Тысячники», эта удивительная причуда власти, о которой речь пойдет отдельно чуть дальше, образования практически не имели (в основном фабзавучи и семилетки). В Бауманском на 1 октября 1931 г. они составляли 20,7% студентов: каждый пятый мог только, фактически, мешать другим учиться.

«Рабфаковцы». – Что до рабфаков – существовавших с 1919-го года – то в 1930-х годах это были трехгодичные дневные или четырехгодичные вечерние подготовительные курсы для рабочих и крестьян, имевших производственный стаж и «командированных на учебу» общественными организациями. Образовательный уровень поступавших на рабфак мог быть и запредельно низким, соответственно рабфаки несли, кроме специальных, также функции общеобразовательной школы. И при этом они существовали «на правах факультетов» втузов – окончившие рабфак «выпускались во втузы» без экзаменов, что означало отсутствие всякой планки для этой части поступавших... Три года дневного обучения, казалось бы, немало, с рабфаков начинали и многие крупные специалисты. А по воспоминаниям бывшей студентки МВТУ, в будущем известного инженера С.М. Карпачевой, по ее опыту проектирования с троими из них в студенческой «бригаде» – фактически они выполняли ее указания – то были все-таки «работяги», которые «могли ночами сидеть за чертежами»... И все же не приходится удивляться тому, что печать «рабфаковец», одновременно гордая и означавшая почти наверняка неудовлетворительную подготовку, оставалась за ними и во втузах.

Постановлением ЦИК от 19 сентября 1932 г. экзамены для рабфаковцев при поступлении их во втузы были введены, это было начало конца рабфаков. «Прямая задача рабфака – готовить кадры для высшей школы, и вот эту-то свою основную задачу ... значительное количество рабфаков разрешало настолько неудовлетворительно, что на приемных испытаниях осенью 1932 г. почти в каждом втузе 30–50% рабфаковцев испытаний не выдерживало» («За промышленные кадры» 1933 № 8–9)...

При наследнике МВТУ, училище времени первых лет директорства Цибарта, имелось два рабфака: имени А.И. Рыкова (с 1933 г. без имени этого уже попавшего в опалу вождя) и почему-то рабфак ОГПУ, судя по отсутствию каких-либо распоряжений Цибарта в отношении последнего никак не подчинявшийся училищу, но также поставлявший ему студентов. К 1936-му году рабфаков при МММИ нет, вообще рабфаки во второй половине 1930-х прекращают свое существование.

Подготовительные курсы при предприятиях. – Насколько нам известно, подобные курсы предполагали зачисление во втуз без экзаменов. Можно не сомневаться, что все сказанное о рабфаках относится к этим курсам в той же или еще большей мере.

Техникумы. – В нормальных условиях, наряду со среднеобразовательной школой вариант оптимальный. Однако все эксперименты ВКП(б) в сфере образования относились и к техникумам (включая сокращение сроков обучения, практику, «бригадный метод обучения» и пр.), соответственно и к ним также имелись во втузах обоснованные претензии. Мы сейчас это увидим.

В конце 1930-го года А.А. Цибарт обращается с письмом в Сектор кадров ВСНХ СССР (к сожалению, оно не найдено) – «о недостаточной подготовленности в академическом отношении октябрьского приема 1930 г.». Речь идет о «втузах [!], техникумах, рабфаках и предприятиях, при которых организованы курсы по подготовке во втузы» (За промышленные кадры 1931 № 1); парттысячники видимо не в счет. Сектор кадров (что, учитывая тогдашние очевидные установки ВКП/б/, выглядит удивительным) с письмом Цибарта оказывается совершенно согласен, принимает грозные решения...

Из письма Сектора кадров ВСНХ СССР начальникам отдела кадров объединений «Прилагая при сем копию письма директора Высшего механико-машиностроительного училища тов. Цибарт о недостаточной подготовленности в академическом отношении октябрьского приема 1930 г., Сектор кадров ВСНХ СССР предлагает вам: 1. Предложить подведомственным вашему объединению втузам, техникумам, рабфакам и предприятиям, при которых организованы курсы по подготовке во втузы, обратить самое серьезное внимание на качество подготовки учащихся на этих курсах. Для чего: а) организовать на курсах с участием представителей от втузов проверочные испытания по математике и физике для оканчивающих курсы и выдавать удостоверения об окончании курсов только тем лицам, которые успешно проработали программу курсов; б) срочно разработать и разослать заведующим курсами циркулярное письмо с указанием на необходимость принятия самых решительных мер к поднятию качества учебы на курсах путем введения соответствующей учебной дисциплины, перевода неуспевающих из старших групп в младшие, смены слабо-квалифицированных преподавателей и введения соцсоревнования и ударничества среди преподавателей и учащихся в первую очередь в отношении качества подготовки. 2. Предложить всем подведомственным вам втузам организовать бригады по самопроверке нового очередного приема с тем, чтобы такими бригадами были выявлены все неподготовленные к учебе во втузе товарищи, выяснены те курсы, которые их выпустили, и персонально те преподаватели, у которых учились эти товарищи. 3. Довести до сведения заведующих курсами, а через них и до преподавательского состава самих курсов, что в случае обнаружения лиц, неподготовленных к учебе во втузе и выпущенных курсами, будет возбуждено судебное преследование не только против заведующего курсами, но и соответствующих преподавателей. Предлагая ряд этих конкретных мероприятий, Сектор кадров ВСНХ СССР считает, что Отделы кадров объединений не должны ими ограничиваться и обязаны сами деятельно заняться вопросом об упорядочении и поднятии на должную высоту всей системы довузовской подготовки. 20 декабря 1930 г. №14/15015»

Но и средняя школа, тогда девятилетка, далеко не стояла на должном уровне. («Нигде в мире нет школьной подготовки меньше 10 лет, а у нас девятилетняя школьная подготовка», и пр., – Луначарский, см. выше.) Вот что сообщает журнал «За промышленные кадры» о школах вкупе с рабфаками и др. (1932 № 11–12, с. 38, заметка Н. Галиной «Подготовку во втуз – на высшую ступень»): «...Известная часть продукции средней школы и всевозможных учебных заведений, готовящих во втузы, – брак, что значительно усложняет задачу втуза – подготовить хороших инженеров. / Вуз принимает, например, 200 чел. на первый курс, начинаются занятия. Сто человек оказываются всесторонне... безграмотными. Начинается ломка учебных планов, вводятся дополнительные занятия с отстающими, устраиваются временные "нулевые" подготовительные группы. Тратится время, силы и средства, пока не поубавятся в сводках гигантские горы "неудов" и злополучная успеваемость не поднимется процентов до 70. Тогда начинаются "нормальные занятия"». Это касается тех заведений, поставлявших втузам учащихся без экзаменов, – а вот собственно о школах. – «Или проводится прием. На каждое место – двое желающих. Устраивается предварительное испытание – очень мягкое, и в результате 20% недобора "по академической неподготовленности"». Также (ЗПК 1932 № 13–14, с. 28, А. Г-ский): «Практика последних приемов показала, что "брак" в выпусках средней школы и различного рода краткосрочных курсов достигает очень больших размеров. Приемные испытания обнаружили в ряде случаев полное незнание основ элементарной математики: арифметики, алгебры, геометрии и тригонометрии. У большинства поступающих нет твердых навыков в раскрытии скобок, "плюс" и "минус" – terra incognita для них».

Не забудем еще, что приемные испытания также велись при безумном классовом цензе, в результате которого дети «служащих» и «служащие» имели слишком мало шансов на поступление, тогда как дети рабочих, как и рабочие в рабфаках, оказывались в вузах и без минимальной подготовки, и порой даже против их собственного желания. Разумеется, практически не было дороги в вузы дворянским детям (кое-кого выручали, как и во все времена, знакомства): «жаль было Мишу Кусакова, не только очень способного, но и необычайно старательного, усидчивого. Его не приняли из-за дворянского происхождения. Однако помогла Мария Семеновна Сканави, у которой было много знакомых в институте [ВХТУ, быв. химфак МВТУ], да и сам [А.Ф.] Иоффе знал ее давно. В виде особого исключения Мише разрешили посещать все занятия и даже сдавать зачеты в качестве вольнослушателя. Через год его приняли в институт, и он успешно его окончил» (см. Карпачева).

Представить себе образовательный и культурный уровень многих набираемых таким образом в вузы учащихся можно вживую, например, по следующему эпизоду из жизни Бауманского в 1930-м году (ЦГАМ П-158, оп. 1а, д. 3, л. 146). В комнате 1-го общежития для ударников учебы (в Бригадирском переулке) разгорается конфликт: студент-нацмен (тогда это вполне официальное слово) Берадзе подает в ячейку ВКП(б) группы холодной обработки металлов жалобу на своих соседей Харитонова и Мельникова: они ему со студентом Дыскиным мешали заниматься. Дело разбирается на Бюро партячейки всего училища, поскольку Берадзе приплетает к своим обвинениям самый убийственный, политический аспект. «...Перви раз тов. Хоритонов и Мельников та ка я новым был ничего не говорили и когда они постепенно привыкали со мной они уже началис обыкновеним виде ругатся наши генралнй лини парти система нашего правительство и так дали даже они огитировали между меня и Дискина они нам зониматся не давали все говорили и сичас тоже говорят: подготовка кадров таком положения нельзя студентам не имеится площад галадают и т. д., обед не дают, нет возможности купит чео не будит, цени постепено повышаются на всех предмедах, денги тиряют свои значение и скоро придет время кодда наша страна совсем погибается, будим галадат блогодаря нашего генеральная линий партии, каждый ден прибавляется уклони и вредителство ветом все учавствует боле умные и значителные люди как ест Бухарин, Томски, Риков и балшество професора котори все болше в курсе в деле чем работники нашего генералной линия парти...» (Как видно на примере Харитонова и Мельникова, «идеального» тоталитаризма не существует: убедить всех можно лишь в абсолютности власти, но не лишить всех критицизма... Удивительно, но Берадзе своего, кажется, не добился, хотя и куда менее крамольные высказывания карались институтской партячейкой беспощадно. Председатель собрания партчасти группы ХО-101 Лобинадзе встал на защиту обвиняемых. Студент Дыскин показывает, что покинул комнату исключительно потому, что Харитонов и Мельников «харкали кровью» – боялся заразиться туберкулезом. А в резолюции партчасти группы говорится, что информация о 34-летнем Мельникове, добровольце Красной армии, «не соответствует действительности», информация о предосудительной нейтральности коммуниста Дыскина «не имеет под собой никакой почвы», а перед 29-летним беспартийным Харитоновым партчасть всего лишь ставит задачу «серьезной углубленной марксистско-ленинской работы». Кроме того, в резолюции: «Отметить безобразное положение с 1м общежитием, когда студенты заселяются в комнаты без предварительного тщательного освидетельствования, что ведет к преступному возможному распространению заразных болезней среди здоровой части пролетарского студенчества» и т.д. Между прочим, 13 июня 1932 г. кандидата в члены ВКП/б/ Берадзе А.Я. переводят в члены ВКП/б/, правда с условием «обратить внимание на повышение партийно-политического уровня» – ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 11, л. 128.)

На упомянутых Петровским «партийных и профсоюзных "тысячах"» надо остановиться особо – как в силу диковинности этого явления, так и потому, что трения с ними, похоже, в конце концов и стоили Цибарту лагеря.

Студенты-тысячники – самое курьезное, хоть и не смешное изобретение во всей истории «пролетаризации» втузов. (Первые годы советской власти не в счет, поскольку тогда в вузы приходили без экзаменов все желающие, и перевеса именно пролетариев это не обеспечивало.) Итак, июльский пленум 1928 года постановил направить на учебу во втузы не меньше 1000 коммунистов, «прошедших серьезную школу партийной, советской или профессиональной работы и практиковать эту меру ежегодно в течение ближайших лет». Затем ноябрьский пленум 1929-го предписывает, «признавая опыт посылки на учебу "1000" себя оправдавшим, провести в 1930/31 г. вербовку во втузы не менее 2000, а в следующем году – не менее 3000 ... Фракции ВЦСПС организовать систематическую общеобразовательную подготовку рабочих – коммунистов и беспартийных (за счет профсоюзов), особенно проявивших техническую инициативу. В ближайшие два года в таком порядке подготовить во втузы: в 1929/30 г. – 3000, а в 1930/31 г. – 5000 квалифицированных рабочих...». Тысячники, эти «рабочие, набранные с целью замены старых специалистов» (Карпачева), должны были иметь не менее 4–5 лет стажа руководящей работы, имевшие среднее образование принимались без экзаменов, остальные – не имевшие такового! – каким-то образом сдавали русский, математику и физику. Не сразу, но все-таки для кандидатов в тысячники устраивались подготовительные курсы (см. Главацкий). Эти курсы другим автором, в 1935-м году, названы «молниеносными».

Из статьи «Партийные тысячи» (ЗПК 1935 № 19-20, О. Писаржевский). – «Подбор "партийной тысячи" – это был не единовременный рывок, не изолированное мероприятие. Тысяча за тысячей шли во втузы, цепь за цепью лучшие партийцы укрепляли студенческие ряды. Большинство их было направлено во втузы тяжелой промышленности как основной базы индустриализации страны. / Сознанием своей глубокой ответственности перед партией, пославшей их на учебу, нужно объяснить систематически высокую успеваемость парттысячников [!]. Большинство их училось с отметками выше удовлетворительных, и, как правило, по мере приближения к дипломному проекту переходило на хорошие и отличные оценки. При этом надо помнить, что почти все парттысячники пришли во втуз либо после огромного перерыва в учебе, либо с молниеносной подготовкой на краткосрочных курсах. Выполнять же они должны были не специально приспособленные к их начальному общеобразовательному уровню учебные планы, а нормальные программы, рассчитанные на полноценную довтузовскую подготовку.» «Яркой фигурой … является парттысячник Кривин, бессменный в течение ряда лет секретарь партийной организации Московского механико-машиностроительного института [неточность – с конца 1930-го года], боевой краснознаменец, член партии с 1917 г., окончивший институт в составе ударной группы досрочно выполнивших учебный план и выпущенных втузом. Ныне Кривин – член Центральной комиссии советского контроля и руководит ответственнейшей группой авиапромышленности.» Далее в статье повествуется о знаменитом парттысячнике из МММИ им. Баумана Малышеве, и пр. Институт тысячников замышлялся, видимо, «всерьез и надолго». Возведенное, в конструктивистском духе, в 1931-м году великолепное общежитие Московского текстильного института получает именование «Дом парттысячника», это именование переживет и наборы новых тысячников... А по окончании этих наборов парттысячники должны были составить одну из советских легенд, им предполагалось посвятить отдельный том в задуманной А.М. Горьким в 1935-м году «Истории заводов»... (Когда, по предложению Горького, «горячо поддержанному всей советской общественностью», начала создаваться многотомная история заводов, ее было решено дополнить и этой историей. 4 апреля 1935 года в газете «За индустриализацию» публикуется коллективное письмо «Создадим историю высшей технической школы». «Мы предлагаем: 1. Немедленно организовать сбор фактических материалов, рисующих во всем объеме историю технической школы тяжелой промышленности как историю борьбы рабочего класса СССР за создание свой собственной производственно-технической интеллигенции...» – От МММИ письмо подписали директор Цибарт, засл. деят. науки и техники И.И. Куколевский, засл. деят. науки и техники А.Н. Шелест, проф. М.А. Саверин, проф. Н.Н. Рубцов. – «Предложение актива технической школы мы подробно сообщили Алексею Максимовичу Горькому, который горячо поддерживает идею включения в историю фабрик и заводов истории втузов.» «Наряду со специальными сборниками, посвященными отдельным втузам, – указал, суммируя эти итоги Д.А. Петровский, – мы будем, очевидно, подготовлять по крайней мере два общих сборника. Тема одного – парттысячники – не может вызвать сомнений...» – См. ЗПК 1935 № 7 /апрель/. – История втузов, увы, не была создана – к тем большему сожалению, что отдельным втузам, в первую очередь МММИ им. Баумана, также было впоследствии решено посвятить особые тома.)

Естественно, что уровень тысячников был несравним даже с уровнем рабфаковцев. (Есть примеры, когда в счет парттысячи принимались люди, имевшие за плечами рабфак и почему-либо сразу не перешедшие в вуз, своеобразное учебное заведение ГЭМИКШ и др., но они единичны.) Если студент после рабфака мог шокировать преподавателя МВТУ вопросом «что такое интеграл?», то студент-парттысячник уже не знал, по свидетельству проф. Куколевского, и арифметики. В 1930-м году на партконференции МВТУ констатировали, что «некоторые тысячники почти полуграмотны» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 6).

Пребывание тысячников во втузах было накладным и в денежном отношении. М. Акимов в Юбилейном сборнике (см. на сайте) приводит такие цифры для МММИ: «в среднем стоимость обучения одного госстипендиата в 1932 г. составляет 1222 руб., парттысячника – 2481 руб., профтысячника – 1967 руб.».

Выразительное описание ситуации с тысячниками можно найти в одном стороннем источнике – книге М. Поповского «Управляемая наука». «Парттысячники, – а они составили в тридцатые годы изрядную и наиболее влиятельную часть студентов во всех технических вузах, внесли в институты дух доселе неведомый. Эти юные победители попросту презирали своих учителей. Парттысячник мог запросто накричать на профессора, оскорбить его. А их шуточкам над "хлюпиками интеллигентиками" конца не было. Обучение приняло характер какой-то непрерывной партизанской войны, в которой дозволялись любые приемы и методы.»

Даже к концу 1933-го года, когда приоритет учебы во втузах был почти полностью восстановлен, а самые неподготовленные парттысячники отсеялись, критерии оценки успеваемости для парттысячников были явно занижены (оценки в это время уже выставлялись индивидуально и по балльной системе). Согласно «данным об успеваемости по партийности, обработанным МММИ им. Баумана» «беспартийные дают средний балл 3,69, а коммунисты 3,63», причем «у парттысячи более высокий средний балл (3,74 вместо 3,69)» (ЗПК 1933 № 10, с. 40). Понятно, что проставить «неуд» коммунисту вообще было для преподавателя сопряжено с, мягко говоря, неприятностями, чем и объясняется столь небольшое отставание коммунистов в этой статистике, а «более высокий балл» парттысячников (в общей массе студентов-коммунистов института) говорит лишь о том, что ставить «неуды» парттысячникам (да и рабфаковцам) бывало особенно опасно. «Однажды группе, в которой учился Малышев, доцент В.В. Уваров, читавший "Курс паровых турбин", выставил сплошные двойки. ... Владимир Васильевич рассказывал: / – Пригласили меня на так называемую предметную комиссию. Режу, мол, пролетарское студенчество. В комиссиях были и преподаватели и студенты. Но поскольку преподаватели, как правило, пропускали эти заседания, а студенты, особенно рабфаковцы, бывали в полном составе, в большинстве, я заранее предчувствовал серьезный массаж для нервов. В самом деле, едва я вошел, раздались крики: / – Вышибать Уварова! ...» Надо сказать, впрочем, что защитил Уварова от неминуемого «вышибания» парттысячник – будущий нарком Малышев, староста группы: «Нет, товарищ Уваров не требовал ничего сверх программы...» (см. Чалмаев).

Советская общественность была, конечно же, результатами наборов тысячников удовлетворена, но уже в середине 1931-го года эти наборы неожиданно сворачиваются – во втузы перестают «пускать свежую кровь». Ниже приводится соответствующий приказ, интереснейший документ – приказ Сектора кадров ВСНХ СССР от 8 июня 1931 года (цитируем по ЗПК 1931 № 6). Думается, покончить одним махом с очередными парттысячами вряд ли мог бы по собственной воле и председатель ВСНХ Орджоникидзе (тогда кто, кроме Сталина?). Приказ же подписан даже не начальником, а помощником начальника Сектора кадров; речь идет как будто всего лишь о том, что «оказалось, что ряд товарищей [из числа вновь принимаемых парттысячников] не имеет подготовки для занятий на 1 курсе» (уж в ВСНХ-то хорошо знали, что ее не имел практически никто), а директорам втузов категорически запрещается принимать таковых товарищей и устраивать для них «нолевые группы». При этом главными адресатами приказа являются, ни больше ни меньше, как все обкомы ВКП(б) и ЦК республик.

«О ПОДГОТОВКЕ ВО ВТУЗЫ
Всем обкомам ВКП(б), ЦК республик и всем хозобъединениям и директорам втузов.
Во время приема партпятитысячников майского набора оказалось, что ряд товарищей не имеет подготовки для занятий на 1 курсе (командированные в Нижегородский мехвтуз, в Московский металлургический институт и др.).
Сектор кадров ВСНХ СССР ставит в известность, что при втузах никаких подготовительных курсов и нолевых групп не будет организовано. Все товарищи, не имеющие подготовки для занятий на 1 курсе, будут отправлены обратно за счет командирующих организаций.
Необходимо обратить внимание на постановку подготовительных курсов и их качественную работу.
Директорам втузов категорически запрещается прием без необходимой подготовки во втузы и организация дополнительных занятий без санкции Сектора кадров за что они несут персональную ответственность.
Пом. нач. Сектора кадров ВСНХ СССР
Бороздин
Секретарь Балаков
8 июня 1931 г. № 145/3859»

А в следующем, 1932-м году вообще вся провальная «реконструкция» уйдет в прошлое.

«Активные методы преподавания»

Отменят в 1932-м году и насаждавшийся реформаторами «лабораторный метод обучения» (иначе семинарский, групповой и, после произведенной Цибартом в апреле 1930-го года сравнительно благотворной трансформации, «бригадный») – довершающая нелепую картину «реконструкции» важнейшая ее составляющая. Это был родившийся в США и искаженный применительно к советским реалиям «Дальтон-план» (рассматривать собственно этот план здесь конечно излишне), приглянувшийся Крупской и применявшийся с начала 1920-х годов в советских начальных и средних школах, а затем в техникумах и во втузах. Сущностью его было маловразумительное «коллективное» и «практическое» усвоение предмета, в советской практике высшей школы означавшее в частности то, что лекции в вузах почти не читались, а – с 1930-го года – в знаниях всех членов «бригады» учащихся (учебной группы) фактически отчитывался лишь ее «бригадир». Если учесть средний уровень тогдашнего «красного студенчества», «Дальтон-план» в виде «лабораторного метода» пришелся как нельзя более кстати. Понятно, что и тысячники и большинство рабфаковцев были крайне заинтересованы в этих «активных методах преподавания», введенных в частности в МВТУ в 1929-м году; порядок, при котором «активны только вожаки» (как сказал некий неназванный профессор), давал возможность «пролетариям на учебе» строить карьеру, избегая необходимости учиться.

...Из книги 1931-го года издания «Опыт перехода к лабораторному методу занятий во втузах». – «Социалистическая перестройка старой школы, ведущая к полному уничтожению схоластических традиционных устоев прежних методов обучения, приблизилась к этапу, ознаменовавшемуся широкой волной повсеместных опытов в области активизации учебного процесса в высшей школе. Высшая школа стала лабораторией, где исследуется и оттачивается острейшее оружие – новые методы и формы обучения – которому суждено стать победителем в борьбе за скорейший выпуск высококвалифицированных пролетарских специалистов.» «Построение педагогического процесса … должно быть подчинено классовым идеям школы. Все формы организации учебного процесса, весь комплекс методических приемов, путей должны строиться так, чтобы каждый элемент, каким бы далеким, техническим, малозначащим он ни казался, чтобы каждый из них в той или иной форме, в той или иной связи был в направлении классовых целей школы, учитывая эти цели применительно к данному этапу классовой борьбы, к очередным задачам социалистического строительства.» «Центральным моментом … должен явиться момент активной самодеятельности учащихся.» «Поэтому, решающим моментом как для характеристики самого учащегося, так и для оценки качества педагогического процесса в целом является не то, как внешне ведет себя студент в институте, а то, как теоретическая учеба активизирует его в практике классовой борьбы, в ежедневной работе по социалистическому строительству.» «Задания должны быть дифференцированы применительно к уровню подготовки групп-кружков и во всяком случае представлены не менее, как в двух вариантах.» «Вводному занятию отводится примерно один академический час времени, из коего примерно 10–15 минут используется специально на методический инструктаж студентов»; «вводное занятие дается по каждой теме в отдельности. В тех же случаях, когда задание охватывает целую проблему, включая ряд тем, дается лекция по проблеме для всего курса». По-видимому, совершенно немыслимым оказалось преподавание этим методом таких предметов, как математика, физика, детали машин… Так, в преподавании математики «...необходимо не ограничиваться вступительной и заключительной беседами, а следует отвести до 30 – 40% всего бюджета времени, данного на тему, на групповую проработку наиболее трудных вопросов задания; иначе, как показывает опыт, преподавателю придется объяснять эти вопросы каждой бригаде в отдельности...». Приходится «требовать от студентов домашней доработки»; «для успешного выполнения этой домашней работы необходимо организовать бригады с обязательным включением в них самых сильных студентов, могущих оказать помощь более слабым товарищам», и т.д.

О лабораторном методе конкретно в Бауманском 1930–31-х годов, о его преобразовании Цибартом в «бригадный» и других попытках его совершенствования, будет рассказано подробнее в рубрике «1930 – 1932: прежним курсом...».

«Борьба за качество выпускаемых специалистов»,
освоение зарубежных достижений, затраты на техобразование и пр.

Очевидно, осуществляемая вышеперечисленными способами «пролетаризация» находилась в полном противоречии с лозунгом «борьбы за качество выпускаемых специалистов», – но только не в помутненном сознании вождей, веривших, что ученый способен посвятить себя не творчеству, а «вредительству», и соответственно «буржуазных спецов» нужно менять на «классово своих», хотя бы и худших. Но тут они убеждали себя в том, что преподававшееся ранее во втузах – «балласт», что знания «дело наживное, сегодня их нет, а завтра будут», что их можно получить путем заводской практики...

Все же решимость большевиков «выпускать на производство» недоучек и даже полных невежд (из «тысячников»), набирая во втузы не кончивших средней школы, придумывая для них способы избегать серьезной учебы, урезая программы, сроки обучения и параллельно прорежая ряды лучших инженеров-преподавателей, видимо порождала опасения у них самих. Может быть, их постоянные заклинания о «борьбе за качество специалистов» и нельзя назвать чистой риторикой или лицемерием. В числе как будто позитивных решений июльского пленума 1928 г. были и такие, как «привлечь к чтению лекций крупных иностранных специалистов» (впрочем было ли это осуществимо? да и нужно ли, при наличии собственных?) и «систематически издавать переводы основных иностранных пособий по технике», «сделать для студентов втузов обязательным знание, по крайней мере одного из иностранных языков» (эта благосклонность к чужому опыту определялась, видимо, ставкой Сталина на строительство иностранцами заводов и импорт техники); «обновить и дополнить оборудование», «обеспечить дело развития научно-технических журналов и издание научных трудов научно-исследовательских институтов», «освободить студентов первого и последнего курсов от всякой общественной нагрузки, кроме посещения общих партийных и профессиональных собраний», и др. – Зарубежному научному опыту, постановке изучения языков, оснащению лабораторий и аудиторий, сокращению, по возможности, бессмыссленной и вредной «общественной деятельности», бесконечных заседаний студентов в училище при директоре Цибарте будет уделяться неослабное внимание. – ЦК ВКП(б) указывает также на «необходимость систематического повышения доли затрат на техническое образование и научно-исследовательские работы», и постановлением ЦИК и СНК СССР от 18 ноября 1929 г. финансирование технических учебных заведений увеличивалось... Но вряд ли исправить положение дел можно было и иностранным опытом, и сокращением «общественных нагрузок», и даже усиленным финансированием.

Вопрос, каким образом удушение высшего технического образования могло способствовать делу «индустриализации», с позиций здравого смысла неразрешим. Ничего не объясняет и спешка с получением новых «кадров». Ибо невозможно признать серьезным основанием к сокращению срока обучения и всего с этим связанного следующее (Петровский, Реконструкция технической...): «если бы мы даже с неимоверной быстротой развили новую сеть технических школ, то высшая техническая школа дала бы новое увеличение продукции [т.е. инженеров] не в течение этой пятилетки, а только к началу следующей. Нужно не забывать, что наша пятилетка кончается через З ½ года. Эта причина, конечно, является важнейшей и решающей»... Причем даже и в такое обоснование никак не вписываются ни трата половины учебного времени на НПП, ни безумная «пролетаризация» и проч.

...К чести советских втузов того времени, все перечисленные «революционизирующие факторы» приходилось внедрять, как с раздражением констатировала «Правда» в упомянутой выше статье чиновника Главтуза В.П. Янау, «диктаторски», подавляя «обострившуюся классовую борьбу», ведущуюся «втузовской деревенщиной» (т.е. «консерваторами»-профессорами) и даже рядом несознательных партийцев «под прикрытием "хоругвей науки"»...

*  *  *

В сущности, это была совершенно чиновничья, бюрократическая по духу реформа, поражающая только революционным нахрапом и бесшабашностью. Кажущаяся рациональность идеи непосредственного подчинения образования и науки практическим задачам, в данном случае производству, во все времена манит и сбивает с толку чиновника, мало что способного понять в законах функционирования науки и непредсказуемом характере ее выходов в практику (см., напр., Абелев). Но социализм, как это давно и совершенно точно осмыслено – это и есть апофеоз бюрократии.

Одним словом, сомнения в пользе «отраслизации» и «передачи втузов промышленности», повлекшими их раздробление, были естественны. И борьба ВКП(б) с сомневающимися велась. «Если мы обратимся к тактике реакционной профессуры в период, последовавший за ноябрьским пленумом [1929 г.], то мы увидим, что эта тактика заключается во внешне лойяльном отношении к директивам, направленным на реорганизацию втузов, но что за этой нынешней лойяльной оболочкой скрывается самый злостный саботаж» (см. Петровский, Правда).

Руководящая цитата в этом вопросе – ее приводят в частности и Петровский, и Цибарт – фальшиво-благодушные слова Сталина на XVI съезде ВКП(б) 2 июля 1930 г.: «Помните историю с передачей втузов [от наркомпроса] хозяйственным наркоматам. Мы хотели передать всего два втуза ВСНХ. Дело, казалось бы, маленькое. А между тем мы встретили отчаянное сопротивление со стороны правых уклонистов: "Передать два втуза ВСНХ. Зачем это? Не лучше ли подождать. Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи". А теперь все втузы у нас переданы хозяйственным наркоматам. И ничего – живем».

Так или иначе, новая структура технической школы сама по себе втузы не убила – их будут убивать новые методы и сроки обучения. Кроме того, еще при директорстве Цибарта часть специализаций вернутся в Бауманский, и добавятся новые. Дело в том, что в 1932-м году наиболее вредные реформы в техническом образовании будут правительством отменены (об этом в соответствующей рубрике), и начнется обратный процесс – «укрупнения втузов» и в т.ч. обратного их слияния (!).

«Красный декан» как будущий директор втуза.
А.А. Цибарт – декан механического факультета МВТУ ▲

«На всех факультетах имеются красные деканы,
которые по постановлению Президиума ВЦСПС в скором времени станут директорами»

В 1929-м (как упоминает однажды Цибарт: видимо в том году дело было решено неофициально) или, документально, в 1930-м году А.А. работает в МВТУ. Открывается главная страница в его биографии – страница, предопределившая весомый и положительный итог его жизни.

29 января 1930 г. Адольф Августович Цибарт был назначен деканом механического факультета училища. «Я пришел в институт как декан факультета по постановлению МК [Московского областного комитета ВКП(б)] – т. Мостовенко, который тогда был ректором МВТУ» (см. Партсобрание 1 декабря 1937 г.). А.А. зачитывает и протокол постановления МК ВКП(б) о своем назначении, который в стенограмме собрания, к сожалению, не приводится. Не удалось этот протокол (содержавший бы, видимо, и важные для нас выступления Мостовенко) обнаружить и в архиве Московского обкома (в ЦГАМ).

(П.Н. Мостовенко – крупный партийный деятель, старый большевик, директор МВТУ в 1927–1930 гг., расстрелян в 1938 г.)

С 12 февраля 1930 г., в соответствии с предписанным Главтузом ВСНХ (6 февраля) изменением структуры втузов, должность Цибарта в МВТУ получает иное название – не декан, а заведующий механическим факультетом. «Во главе факультета – Зав. факультета, при нем два заместителя, один по Учебно-Производственному обучению, другой – по Адм. Хоз. Части … Завед. Ф-том назначается Директором Училища.» (Это цитата из приказа зам. дир. МВТУ Цвилинга, ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 12. – Г.М. Цвилинг – при Мостовенко проректор МВТУ по хозяйственной части, и.о. директора МВТУ в последние месяцы его существования, а в момент разделения МВТУ – «зам. председателя ликвидкома»). Реорганизация 12 февраля велась в порядке подготовки к предстоящему расчленению МВТУ по факультетам: введение должностей заместителей заведующих по учебной и хозяйственной частям означает бо́льшую автономию факультетов во втузе, усиливает роль заведующих как преимущественно администраторов.

Назначали деканов (заведующих факультетами), однозначно, уже как директоров будущих втузов. (В литературе, в частности в Очерках И.Л. Волчкевича, это высказывается лишь в качестве наиболее вероятного предположения.) Так, на последней партконференции МВТУ (11-го марта 1930 г.), о которой речь еще пойдет ниже, Цвилинг говорит о предназначении деканов прямо: «на заседании Политбюро уже решен вопрос о реорганизации ВТУЗов. Ввиду того, что только МВТУ подготовилось к этому и решено расчленить МВТУ на 5 самостоятельных ВТУЗов. На всех факультетах имеются красные деканы, которые по постановлению Президиума ВЦСПС в скором времени станут директорами. Мы разделили хозяйственно – имущество таким образом: сделали так, чтобы каждый факультет имел свое имущество» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 2).

Действия декана (зав. факультетом) Цибарта – это действия фактически директора будущего втуза, начиная от участия в определении его профиля и вплоть до назначения своего будущего заместителя по втузу (это и.о. директора МВТУ по уч. части Иосиф Наумович Злотников). 19 февраля 1930-го года на бюро ячейки ВКП(б) факультета «тов. Цибарт указывает о необходимости выделения нашего ф<акультета> в самостоятельный втуз. Решили механический втуз, который должен готовить машиностроителей присоединить к Всесоюзному объединению машиностроения. Главтуз предлагает механич. ф-т преобразовать в чисто механич. втуз, откинув от него тепловоз. спец. грузоподъем точную механику. / Относительно авто-тракторной специальности решено сосредоточить эту специальность в Ломоносов. институт. / Общая установка МВТУ это разделение его на несколько втузов»; «Заключ. слово тов. Цибарта. / В основном из прений не видно разногласий по той установке которую мы предлагаем. Установка на машиностр. втуз должна быть сохранена» (ЦГАМ Ф. 158, оп. 1, ед. хр. 70, л. 131). 20-го февраля, на общем партсобрании: «Сообщение тов. Цибарта о реорганизации механ. ф-та / СЛУШАЛИ. Тов Цибарт указывает, что вопросы индустриализации, пятилетки ставят перед нашим ф-том целый ряд задач, требуется перестройка нашей работы. Надо ликвидировать много-факультетность втуза. Надо перестроить так факультеты, чтобы они соответствовали промышленности. Избежать параллелизма является также важной задачей. Задача органической увязки с промышленностью ставит перед нами необходимость учитывать и географическое положение втуза. Вновь организуемый втуз передается какому-нибудь промышленному объединению. За Главтузом остается методическое руководство. / О лице механ. ф-та было много споров. Была точка зрения такая сделать из нашего ф-та чисто механич. втуз, готовящий инженеров по холодной обработке, горячей обработке. Наша точка зрения следующая: наш факультет должен быть машиностроительным институтом. Установка во всей перестройке должна совершиться к 1 марту» (лл. 108, 108 об). 28 февраля «тов. Цибарт указывает кандидатуры в будущий руководящий состав втуза тов. Злотникова тов. Эфрон и тов. Романов и др.»; «постановили утвердить предложенные кандидатуры» (л. 137).

Значение нового декана в партбюро факультета хорошо понимают: «СЛУШАЛИ / О введении в состав бюро мех. ф-та тов. Цибарта, как красного декана / ПОСТАНОВИЛИ / Ввести в состав бюро ячейки» (л. 134, 19 февраля 1930 г.).

23 февраля 1930 г. в МВТУ проходит заседание парткома и администрации МВТУ «по рассмотрению проекта реорганизации МВТУ в отдельные Втуз"ы» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1, ед. хр. 51, л. 24). На заседании, кроме Цвилинга, Злотникова, секретаря партячейки Наумова и др., присутствуют, естественно, и все пять будущих директоров этих втузов – заведующих факультетами, по привычке именуемых деканами. Принятый проект «не подлежал оглашению» – видимо, до последнего момента детали должны были оставаться неизвестными профессорам.

«Не подлежит оглашению.

ПРОТОКОЛ
заседания по рассмотрению проекта реорганизации МВТУ в отдельные Втуз"ы от 23/II-30 г.

Присутствуют: т.т. Цвилинг, Злотников, Эфрон, Манькович – дирекция, Наумов /яч. ВКП/б/, Апресов /ИБ/, Морозов /Местком/, Переславцев, Карпов /ком. по чистке/, Цибарт, Романов /Мех/, Авиновицкий, Милютин /Хим/, Квири, Чалидзе /Эльфак/, Марутян /яч. ВКП/б/Эльф./, Елисеев, Нешумов, Родионов /ИСФ/, Орлова /МИСИ/, Зайченко /секр. яч. ВКП/б/ МИСИ/, Остапенко /яч. Аэромех./, Семенов /спец. Аэроф./, Синев /"Прол. на учебе"/, Козлов /произв. Ком./, Горячев /яч. ВКП/б/ раб. и сл./, Михайлов, Акопов /яч. ВКП/б/ мех./.

СЛУШАЛИ: Проект реорганизации МВТУ.
ПОСТАНОВИЛИ: 1. Проект в основном принять.
2. 26/II Директору совместно с деканами лично ознакомиться со всеми помещениями, с тем, чтобы окончательно решить вопрос о закреплении помещений за тем или иным втузом.
3. Физический институт – /оборудование/ передать Электротехническому факультету с правом пользоваться им на договорных началах всем другим Институтам.
4. При образовании в других втуз"ах самостоятельных библиотек, втузам передаются из фундаментальной библиотеки книги специального характера и учебная литература.
5. Химический факультет передает при первой возможности, находящуюся во влаж[д]ениях б. ф-ки Урицкого Чертежную Электротехническому втузу.
6. Чертежную и модельную передать Машиностроительному втузу. При организации в других ин-тах самостоятельных чертежных и модельных часть оборудования и чертежно-модельных принадлежностей передаваемых машиностроительному втузу должна быть выделена соответствующим втузам.
7. Распределение средств произвести дополнительно. Все распределение зданий и средств закончить к 15 марта. Ликвидкому закончить работу к 1 мая.
8. Вопрос о Доме отдыха передать на заключение Исполбюро, считая при этом необходимым передачу Дома отдыха одному из втузов.

     Председатель<автографа нет>
     Секретарь <автографа нет>»

«Все вновь образованные пять Училищ получили в качестве директоров деканов соответствующих факультетов», замечает И.Л. Волчкевич (см. сайт Энергомашиностроение). Именно с этой целью А.А. Цибарт и был назначен деканом мехфака вместо отправлявшего тогда эту должность профессора (советского поколения, но еще досоветской выучки – кончившего ИМТУ) М.А. Саверина, ставшего в будущем ВММУ–МММИ зав. специальностью холодной обработки металла. Замена беспартийного специалиста на крупного партийца в качестве декана очевидно определялась для ЦК ВКП(б) его будущей ролью как первого лица столь важного заведения. Директора втузов должны были, в первую очередь, быть своими для ВКП(б). Деканом механического факультета бывшего МВТУ М.А. Саверин работал недолго – «с 1929 г. последовательно занимал должности заместителя декана и декана механического факультета» (см. Юбилейный сборник, 1933). Таким образом, директор МВТУ Мостовенко сместил ради Цибарта декана, которого сам и назначил. Можно заметить, что замена Саверина, как будто, даже не была вынужденной. Ноябрьским пленумом 1929 г. было решено, что «в качестве руководителей втузов должны выдвигаться крупные хозяйственники-коммунисты или активные в деле социалистического строительства специалисты...». Специалист Саверин был в этом деле активен, а кроме того, если верить Юбилейному сборнику, «в первые годы советизации высшей школы и прихода первых рабочих в ее стены проф. Саверин был одним из тех немногих тогда профессоров и работников, которые поддерживали первых рабфаковцев, помогали им преодолевать трудности в учебе и вели борьбу с той реакционной частью профессуры, которая впоследствии стала на путь прямого предательства и измены»; это был «свой, советский профессор». Тем не менее и для лояльного Саверина, как свидетельствует архив, новые требования ВКП(б) оказались чересчур. Партячейка мехфака МВТУ, собиравшаяся до 8 января 1930 г., им недовольна (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1, д. 70, лл. 112, 113об): «т. Шлямберг … говорит, что производственное обучение нельзя доверять преподавателям, нужно привлечь заводские проф и парт организации для правильного проведения Н.П.П. … Т<оварищ> обвиняет проф. Саверина в том, что он, не веря в производственную практику, возглавляет эту работу и тормозит ее»; «т. Михайлов … отмечает недопустимое поведение в работе Саверина, который как по руководству так к своей прямой работе проявляет недопустимое отношение». В результате, оказавшемуся слишком приверженному профессии Саверину был предпочтен «крупный хозяйственник-коммунист». Поводов для оптимизма, несомненно, у «реакционных» профессоров не оставалось никаких.

На том же заседании 23 февраля 1930 г. был представлен и подробный план разделения МВТУ (лл. 25–26об).

«ПЛАН реорганизации М.В.Т.У. Из существующих факультетов МВТУ организуются пять самостоятельных Институтов. 1. Новые образования. 1/ Механико – Машиностроительный Институт – настоящее время около 1430 ст де [студентов?] 2/ Аэромеханический  "  300 3/ Химико – технологический Институт  "  1330 4/ Инженерно – строительный  "  2220 [?] 5/ Электротехнический институт  "  1370 Механико – Машиностроительный Институт передается Маш. Об"единению ВСНХ. Аэромеханический Институт передается Авиатресту. Химико–технологический Институт передается Всехимпрому ВСНХ. Инженерно-строительный Институт, образуемый из Инженерно-строительного факультета МВТУ и Вечернего Инженерно-строительного Института /МИСИ/ с вечерним 3-х летним и утренним 4-х летним отделениями передается Стройоб"единению ВСНХ. Электротехнический Институт передается Энергоцентру ВСНХ, причем слияние Электротехнического Института с Электротехническим факультетом ИНХ им. Плеханова должно произойти в ближайшее время. II. Проф.-преподавательский персонал и учебно-вспомогат. учреждения Профессорско-преподавательский персонал закрепляется за новыми институтами по принципу специальности и наибольшей нагрузки обеспечивая наиболее правильное и полное обслуживание учебной жизни. Учебно-вспомогательные учреждения, находившиеся до настоящего времени в ведении отдельных факультетов, передаются соответствующим институтам с тем, однако, чтобы отдельные учебно-вспомогательные учреждения в обязательном порядке обслуживали и студентов других институтов. Пользование учебно-вспомогательными учреждениями регулируется особыми договорами. Физический Институт передается Электротехническому Институту. Фундаментальная библиотека /впредь до организации самостоятельных библиотек в новых институтах/ и чертежно-модельный кабинет передаются Механико – Машиностроительному Институту с обязательством обслуживания и других институтов. Издательство МВТУ передается Гостехтиздату на основании особого договора при обязательном соблюдении следующих условий: 1/ книги должны продаваться студентам со скидкой не ниже предоставляемой в настоящее время издательством МВТУ; 2/ Гостехтздат должен принять к выполнению весь производственный план Издательств. Общее руководство издательской деятельностью должно быть передано Главтузу. III. Обслуживание студенчества. За новыми институтами в основном закрепляются имеющиеся сейчас общежития, согласно последнему пофакультетскому расселению. Механико – Машиностроительному Институту передаются общежитие по Бригадирскому пер. и 2-ое по Вознесенской улице. Инженерно-строительному Институту – 3-е, 5-е, 7-е, 11-е. 12-е /1 корпус/ общежития. Химико-технологическому Институту – 4-е и 13-е общежития. По окончании строительства двух новых корпусов в Анненгофской роще один из этих корпусов передается Химико-технологическому Институту под общежитие, в которое переводятся студенты 13-го общежития. !3-е же общежитие приспособляется под аудитории и лаборатории. Электротехническому Институту передаются 14-е и 12-е /2 корпуса/ общежития, причем последнее может быть использовано на договорных началах другими институтами, организовавшимися из МВТУ. Аэромеханическому Институту передается общежитие 6-е и второй новый корпус в Анненгофской роще. Амбулатория с ассигнованными на нее суммами передается в ведение Механико – Машиностроительного Института, причем амбулатория должна обслуживать на совершенно равных основаниях всех студентов институтов, организованных из МВТУ. Дом отдыха, с кредитами ассигнованными на его содержание передается Электротехническому Институту с обязательством обслуживания студентов других институтов. Распределение мест в Доме отдыха производится Комиссией в составе представителей профкомов всех Институтов. Столовая, помещающаяся в Бригадирском пер. и ее филиал в Главном корпусе, остаются до 1 октября 30 года в том же виде и продолжают обслуживать студентов, преподавателей, административный персонал всех Институтов на прежних основаниях. IV. Здания и строительство. А. Инженерно-строительному Институту все занимаемые им помещения на Покровском бульваре д. № 5 /количество аудиторий     /. В. Механико – машиностроительному Институту предоставляется Главный корпус МВТУ со всеми выдающимися при нем постройками и приспособлениями, корпуса Механического и Физического [?] Институтов, помещения занимаемые кузницей, литейной, все помещения ПРОМВТУ. При этом Механико-машиностроительный до предоставления Химическому Институту других помещений под аудитории должен предоставить последнему на договорных началах, те аудитории, которые в главном здании в настоящее время занимает Химический ф-т /количество аудиторий     /. [Г.] Химическому Институту передаются здания 1-го и 2-го химич. корпусов со всеми пристройками, приспособлениями и оборудованием, вновь строящееся здание Лаборатории искусственного волокна и помещение занимаемое Тракторной и Автомобильной лабораториями Механического ф-та /после передачи последних Ломоносовскому Институту/, помещение Взрывчатой лаборатории, весь корпус на территории быв. ф-ки Урицкого /верхний этаж, который занят аналитической лабораторией/ и все здания ныне занимаемые лабораторией целлюлозы и чертежным залом. Химическому Институту также передается, в случае получения, корпус бывшей женской больницы мест заключения и по освобождении здание занимаемое 13-м общежитием /количество аудиторий     /. Д. Аэромеханическому институту передается владение по Ольховской ул. № 14 /количество аудиторий     /. План перехода Аэромеханического Института в новое помещение производится по особо разработанному плану, причем по его реализации Аэромеханический Институт обслуживается на договорных началах Механико-машиностроительным Институтом /остается в занимаемых в настоящее время в главном здании аудиториях/. Е. Электротехническому Институту передается все помещение занимаемое лабораторией Эльфака на Гороховской ул. № 9, весь корпус быв. шерстяной лаборатории /Кукуевский пер. 4/, весь корпус ныне занимаемый лабораториями Текстильного волокна /после их освобождения / количество аудиторий     /. Новообразуемым институтам передаются все суммы ассигнованные в свое время соответствующим факультетам на капитальное строительство зданий находящихся на территории новых институтов. Суммы на ремонт соответствующих помещений, кредиты на административно-хозяйственные расходы, на импортное оборудование, стипендии и пр. Общеучилищные фонды /от ПРОМВТУ, Издательства и т.д., распределяются пропорционально между новыми Институтами. Строительный отдел МВТУ ликвидируется, договора на строительные работы передаются в соответствующие новые Институты, причем в зависимости от количества работ при Институтах может быть организован технадзор. Помещение склада передается Механико-машиностроительному Институту, причем часть его используется другими Институтами на договорных началах. V. Передача центральных функций. Общеучилищные циклы, учраспред, военный учет, контрактация студентов и распределение инженеров, а также остальные ранее централизованные функции передаются Институтом по особому плану в пределах общих сроков реорганизации. Курсы по подготовке во Втуз"ы и Высшие Педагогические Курсы передаются Главтузу ВСНХ СССР. VI. Структура новых Институтов. Новые Институты организуются согласно прилагаемой схеме. Устанавливаемые штаты по отдельным Институтам прилагаются. Передача функций центрального административно-хозяйственного аппарата новым Институтам производится по особому плану. Административно-технический персонал распределяется по Институтам. VII. Сроки реорганизации. Работа по полной реорганизации МВТУ должна быть закончена не позднее 15-го марта. С 15 марта Директор Училища и весь аппарат У-ща по центральному обслуживанию – ликвидируется. С 15-го марта организуется Ликвидком для разрешения могущих возникнуть спорных вопросов между отдельными Институтами, а также для уточнения финансовой реорганизации и др. вопросов. Ликвидком должен закончить все расчеты с контрагентами, а также ликвидировать все претензии МВТУ к другим учреждениям и других учреждений к МВТУ. Срок окончания работы Ликвидкома не позднее 1-го мая.»

...4-го марта 1930 г. на механическом факультете проходило совещание «административно-технических работников факультета» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 4, л. 6) – обсуждение «календарного плана и передачи дел ф-там в связи с реорганизацией МВТУ», – как если бы речь шла, так сказать, о смене вывесок.

Обстановка в МВТУ во время «красных деканов»

В эти семь недель партийное руководство МВТУ, с боем и угрозами подавляя пассивное сопротивление преподавателей, продолжает внедрять в жизнь безумные решения ВКП(б): специализацию с 1-го курса, непрерывную производственную практику, «активные методы преподавания», программу перехода на 4-х годичный срок. Втуз продолжает наводняться парт- и профтысячниками. Естественно, еще с конца 1929-го года первые студенческие группы мехфака начинают и «соцсоревнование», в т.ч. за досрочное окончание учебы. Разделение МВТУ по отраслям промышленности – структурное закрепление этой программы удушения высшего образования.

Подготовка к раздроблению втуза ведется шумно и агрессивно.

«Немедленно реорганизовать, – излагает резолюцию партактива МВТУ газета студентов и работников училища "Пролетарий на учебе" (вскоре переименованная в "Ударник"). – Существующие старые организационные формы втузов не только не обеспечивают, но и тормозят действительное приближение втузов к промышленности... Собрание партактива МВТУ признает необходимым и своевременным быстрое проведение реорганизации втузов, на основе полной передачи отдельных факультетов соответствующим хозоб'единениям... Актив требует проведения этой реорганизации втузов в кратчайший срок (не позднее 15 марта).» «Выполним постановление июльского пленума. – ...Чем можно об'яснить существование таких втузов, как МВТУ, с 75-ю специальностями? – Только расточительством народного состояния. Этого не будет, когда втузы будут переданы промышленным об'единениям» (Цвилинг)...

Представить себе отношение немого «классового врага» к предстоящему разгрому училища было нетрудно, и против него развязали настоящий террор. «В последний раз собрав организацию МВТУ», в отчетном докладе бюро ячейки ВКП(б) 11-го марта 1930-го года говорили: «мы все время вели борьбу самым категорическим образом, если мы в ноябре м-це профессорско-преподавательский состав делили [по отношению к реорганизации МВТУ] на 3 группы, то сейчас мы говорим, что не должно быть нейтральности: или с нами, или против нас, реакционную профессуру мы должны сами категорическим образом сменять, что уже к настоящему времени сделано» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 2).

А с классовой точки зрения профессорско-преподавательский состав втузов был в то время самым ненадежным. «Даже в 1929 г. после 12 лет советской стройки и перестановки сил, среди научных работников индустриальных втузов Союза было всего лишь 3,2% рабочих и 3,7% коммунистов, да и то лишь по преимуществу среди работников социально-экономических кафедр» (ЗПК 1934 № 2)...

«Враг» таился и среди преподавателей, и среди студентов.

«Вплотную к заводам. – ...Реорганизация втузов с самого начала встретила открытое сопротивление реакционной части профессуры, при "болезненно-безразличном", а по существу враждебном отношении большинства, из так называемого "болота". Непонимание решений партии, а порой и отрицательное отношение к ним, наблюдалось и среди определенных слоев студенчества...» «Перестроимся не теряя темпа. Без реакционной тоски о прошлом. – ...Мы должны повести решительную борьбу с паникерством, нытиками, со всеми бегущими от дела перестройки высшей школы. С защитниками и сторонниками "марки МВТУ", с нытиками и паникерами, нам – не по пути. Наша задача – избавиться от этих господ, чем раньше, тем лучше.» «Пора в отставку (Вместо некролога). – Отслужил свою службу седой 60-летний [считая от даты преобразования МРУЗ в ИМТУ] ветеран. Пора и в отставку. Новые пять богатырей – втузов выросли, окрепли и выстроились в один ряд с железобетонными корпусами мощной социалистической индустрии. ... А какой-нибудь из вчерашних "картузников" [в первые годы советской власти студенты демонстративно носили форменные фуражки прежнего ИМТУ], только что, с болью в сердце, скинувший "инженерскую" фуражку, снова сильно огорчит маму и папу неприятной их тщеславию вестью. – Мамочка! МВТУ – упраздняют!.. Представь себе, я теперь буду студент инс-ти-ту-та... Но помимо пассивных консерваторов найдутся люди готовые защищаться. Особенно их будет много среди профессорско-преподавательского состава. Где, как не в МВТУ до последнего года, более 50 лет существовало особое Политехническое Общество, об'единявшее только инженеров-питомцев МВТУ... теперь нет ни МВТУ, ни, оплота его старой марки, Политехнического Общества...» «Сопротивление классового врага из среды профессорско-преподавательского состава неизбежно. Этому сопротивлению надо дать сокрушительный отпор» и т.д. (Все цитаты из: «Пролетарий на учебе».)

В числе этих «врагов», в частности, один из будущих обвиняемых по «делу Промпартии» профессор Н.Ф. Чарновский: он выступал в т.ч. «против непрерывной производственной практики, против сочетания теории с практикой, против реформы втузов» (Юбилейный сборник, Акимов). Все «старые» (времени ИМТУ) профессора под подозрением, например: «Тов. Жебровский о производственных совещаниях. Было производств. совещание. Проф. Кинфер [Л.Г. Кифер] на совещании гостехтрансконторы сказал, что он человек старой школы и то, что происходит он ничего не понимает. Отсюда и качество его работы, инженерно-техническая часть в общем была за реформу, но скрытое недовольствие отдельных тов. тоже было»; «т. Шлямберг … говорит, что производственное обучение нельзя доверять преподавателям ... обвиняет проф. Саверина в том, что он, не веря в производственную практику, возглавляет эту работу и тормозит ее»; «Тов. Полянский. Предлагает об проф. Осецимском не возбуждать никаких вопросов, несмотря на его неважное качество, так как много было затрачено сил, чтобы пригласить сюда проф. А[О]си[е]цимского, и поэтому реакц[ионная] проф[ессура] может на этом что-то вывести» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1, ед. хр. 70, л. 112, 112об, 113об, 120об).

Итак, «Подготовка к разделу в МВТУ шла в течение нескольких месяцев и была закончена в основном еще до постановления президиума ВСНХ. Подготовка была проделана настолько полно и решительно, что опасения вызывала только задержка с подписанием приказа ВСНХ. Училище было готово к разделу. Ждали только приказа...» (см. Красное студенчество. Безболезненный распад МВТУ).

Последняя партконференция бывшего МВТУ

11 марта 1930-го года – последнее собрание партийного, т.е. фактического руководства в истории старого МВТУ (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, лл. 2, 3, 4, 6). В президиуме конференции 27 человек, в их числе зам. директора МВТУ Цвилинг и те, кто будет играть роль в жизни будущего ВММУ – МММИ им. Баумана: Кривин, Злотников, Наумов, Эдельштейн. Директор МВТУ Мостовенко отсутствует (как и вообще в конце пути старого МВТУ: его своеобразную миссию в училище вполне мог выполнить хозяйственник Цвилинг). Декан Цибарт, как и другие «красные деканы», в состав партактива МВТУ не входил.

Партсекретарь т. Наумов отчитывается за время с ноябрьского пленума 1928 г.: он говорит о проведенной борьбе с «реакционной профессурой», сначала явно, а потом «в скрытой форме» не желавшей принять раздробление втуза и новые методы обучения; о том, что указанную профессуру надлежит «самым категорическим образом сменять», и что многое в этом направлении уже сделано. Тов. Цвилинг сообщает, что вопрос о реорганизации (разделении) втузов уже решен на некоем совещании Политбюро, и что готовым к этому оказалось лишь МВТУ. В порядке этой подготовки в МВТУ – «на всех факультетах имеются красные деканы» (в их числе Цибарт). В своем заключительном слове т. Наумов выражает уверенность, что будущий втуз будет выпускать из своих стен «инженеров-общественников» не за 9–10 лет, как раньше, а в кратчайшие сроки и притом «с хорошей подготовкой». В резолюции партконференции содержится в числе прочего призыв «вести и дальше борьбу за выкорчевывание корней консерватизма и реакционности из пролетарских ВТУЗ"ов»; «партконференция, классовую борьбу против реакционной профессуры в стенах ВТУЗ"ов рассматривает, как один из ответственных участков борьбы рабочего класса за генеральную линию партии». А также – «производственное обучение уничтожившее длительный отрыв пролетарского студенчества от производства должно быть теснейшим образом увязано с центральной политической задачей партии осуществлением пятилетки в четыре года», и пр.

Так завершали вековую историю ИМТУ/МВТУ, признанного во всем мире, лучшего отечественного втуза.

Дадим здесь более полные цитаты из протокола последней, IV-й Партийной Конференции старого МВТУ от 11 марта 1930 г. Из отчетного доклада Бюро ячейки ВКП(б) МВТУ, т. Наумов (л. 2): «Тов. Наумов говорит, что отчитывается за период от ноября 1929 г. до марта 1930 г. Приходилось работать над лозунгами: Ликвидация кулака, как класса, выполнение промфинплана, в период капитуляции некоторых вождей /правых/ и борьбы с правыми, в период реконструкции ВУЗ'а, когда приходилось бороться с выступлениями реакционной профессуры /[Л.И. – ?] Сиротинский и др./ Это период прямой борьбы, затем эта борьба перешла в скрытую форму, когда профессура начала относиться пассивно, формально к делу, граничаще с вредительством. Мы все время вели борьбу самым категорическим образом, если мы в ноябре м-це профессорско-преподавательский состав делили на 3 группы, то сейчас мы говорим, что не должно быть нейтральности: или с нами, или против нас, реакционную профессуру мы должны сами категорическим образом сменять, что уже к настоящему времени сделано. Наша общая задача использовать близко стоящую к нам профессуру и преподавателей. Эта работа еще до конца не доделана, надо все больше и больше откалывать от нейтральных профессоров и преподавателей лучшую часть. Правые настроения в нашей организации существовали /Матвеев и др./...» Из выступлений в прениях, т. Цвилинг (л. 3): «...На заседании Политбюро уже решен вопрос о реорганизации ВТУЗов. В виду того, что только МВТУ подготовилось к этому и решено расчленить МВТУ на 5 самостоятельных ВТУЗов. На всех факультетах имеются красные деканы, которые по постановлению Президиума ВЦСПС в скором времени станут директорами. Мы разделили хозяйственно-имущество таким образом: сделали так, чтобы каждый факультет имел свое имущество.» Тов. Тасиахин (л. 4): «некоторые тысячники почти полуграмотны». Из Заключительного слова председателя конференции (т. Наумова) (л. 4): «Наша конференция закрывается, в последний раз собрав организацию МВТУ. В 1 году наша партийная организация имела 8 членов партии, сейчас она имеет 2.500 членов партии. Наша организация сумела выдержать борьбу с реакционной профессурой, наша парторганизация дала крепкий отпор правому и левому уклонам, проникшим в нашу организацию. М.В.Т.У. выпускало инженеров через 9-10 лет из своих стен. Мы будем уверены, что наши новые ВТУЗ"ы будут в кратчайший срок выпускать инженеров общественников с хорошей подготовкой. Разрешите нашу последнюю IV партконференцию считать закрытой». Вот и все прощальные слова, которых удостоилось бывшее Училище от его (фактического) руководства...

Резолюция (л. 6): «РЕЗОЛЮЦИЯ IV-ОЙ ОБЩЕУЧИЛИЩНОЙ ПАРТКОНФЕРЕНЦИИ М.В.Т.У.» «1. Заслушав и обсудив отчет о работе Бюро общевузовской ячейки ВКП/б/ общеучилищная конференция признает работу Бюро ячейки и политическую линию правильной. 2. Конференция целиком и полностью присоединяется к решению высших партийных инстанций о дальнейшей реконструкции ВТУЗ"ов, в частности, конференция одобряет решение Бюро о реорганизации МВТУ в 5 самостоятельных ВТУЗ-ов /Машиностроительный, Электротехнический, Химико-Технологический, и Аэромеханический [Инженерно-строительный забыт]/ с прикреплением их к соответствующим хоз. об"единениям. 3. Конференция считает, что период, в который предстоит работать парторганизациям новых ВТУЗ"ов, характеризуется следующими особенностями. Проводимая работа по реконструкции ВТУЗ"ов представляет собой классовую борьбу за новый ВТУЗ. В этой борьбе партийной организации, опирающейся на пролетарские массы студенчества, удалось изолировать реакционную часть профессуры, потерявшей не только значительные кадры, из так называемого "болота", в профессорско-преподавательской среде, но и остатки его былого авторитета в глазах студенческой общественности. Однако, было бы крупнейшей ошибкой расценивать эту победу, как позволяющую уменьшить внимание партийных и профессиональных организаций на этом фронте борьбы за новый советский ВТУЗ. Не меньшей ошибкой в дальнейшем будет преуменьшать роль "побитой" сейчас реакционной профессуры, именно теперь при переходе ВТУЗОВ к непосредственной реконструкции, классовая борьба во ВТУЗ"ах не только [не] будет замирать, а в первые годы вообще, а особенно в первые месяцы реконструкции будет принимать самые разнообразные формы, в том числе и форму внешней активности, подчас являющейся прикрытием вредительской работы всего дела перестройки ВТУЗ"ов. Парторганизации ВТУЗ"ов должны вести систематическое разоблачение попыток реакционной профессуры прикинуться друзьями реконструкции, что теснейшим образом связано с их стремлением сплотить вокруг себя потерянные ими кадры из среды профессорско-преподавательского состава, аспирантуры и непролетарского студенчества. Попытки некоторых представителей близких пролетарскому студенчеству научных сотрудников примирить студенчество с реакционной профессурой, являются политически вредными, смазывающими остроту классовой борьбы во ВТУЗ"ах. Эти настроения должны быть преодолены, как усилением политической работы среди научных сотрудников, активизации наиболее передовых из них, так и решительным отпором наиболее ярким проявлениям этих настроений. 4. Парторганизация, ведя борьбу с реакционной профессурой не может не вести одновременно решительной борьбы против различных идеологический шатаний среди пролетарского студенчества вообще и среди партийцев особенно, независимо от того представляют ли эти шатания ярко оппортунистическую сущность, беря под сомнения решения партии по ряду важнейших проблем, например подготовки кадров, или являются оппортунизмом в левой оболочке. Эти настроения надо рассматривать, как одну из враждебных сил во ВТУЗ"е, срывающих реконструкцию. Все это заставляет партийные организации ВТУЗ"ов на предстоящем этапе быть особенно бдительными, продолжая вести и дальше борьбу за выкорчевывание корней консерватизма и реакционности из пролетарских ВТУЗ"ов. Партконференция, классовую борьбу против реакционной профессуры в стенах ВТУЗ"ов рассматривает, как один из ответственных участков борьбы рабочего класса за генеральную линию партии. Развернутое социалистическое наступление пролетариата на капиталистические элементы нашей страны и вытекающая отсюда центральная политическая задача ликвидации кулачества, как класса привели к обострению классовых противоречий. Ожесточенное сопротивление классового противника неизбежно будет вызывать у наименее устойчивых членов парторганизации оппортунистические колебания. Партконференция призывает парторганизации ВТУЗ"ов к максимальной бдительности и готовности дать сокрушительный отпор политическим банкротам. Производственное обучение уничтожившее длительный отрыв пролетарского студенчества от производства должно быть теснейшим образом увязано с центральной политической задачей партии осуществлением пятилетки в четыре года. Пролетарское студенчество, работающее на заводах несет наравне со всеми рабочими предприятиями полную ответственность за выполнение промфинплана. Активная борьба за промфинплан должна быть превращена в стержень всей вневузовской общественной работы студенчества...»

Раздробление МВТУ свершилось.
А.А. Цибарт – директор ВММУ (Высшего механико-машиностроительного училища) ▲

МВТУ разделился еще до общего постановления ЦИК и СНК СССР «О реорганизации вузов, втузов и рабфаков» (от 23 июля 1930 г.), на основании решения некоего заседания Политбюро ЦК ВКП(б). «Прогрессивной» общественности втуза не терпелось покончить не только с «седым ветераном» МВТУ, но даже с его вековым именованием «училище» (уже тогда в пользу «инс-ти-ту-та»). «Институтами» будущие втузы именовались и в «Плане разделения МВТУ» от 23 февраля (см. в рубрике «"Красный декан" как будущий директор втуза»). Но на первых порах после реорганизации, историческое «Училище» еще сохраняется.

Меньше чем через два месяца после назначения Цибарта деканом, Приказом по Высшему Совету народного хозяйства СССР за № 1053 от 20 марта 1930 г. МВТУ разделяется на пять частей, высших технических училищ: механико-машиностроительное, аэромеханическое, энергетическое, инженерно-строительное, химико-технологическое. Механико-машиностроительный факультет становится Высшим механико-машиностроительным училищем (ВММУ), а его декан (к тому моменту «заведующий») А.А. Цибарт – директором училища. Вот этот приказ (цит. по: Волчкевич, «Н.Э. Бауман»).

«В развитие постановления Президиума ВСНХ СССР о создании отраслевых институтов на базе ныне существующих громоздких и расплывчатых политехнических институтов, в целях ускорения темпа и поднятия качества подготовки инженеров, ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Московское Высшее Техническое Училище разделить на 5 самостоятельных Училищ:
а) Высшее Механико-Машиностроительное Училище,
б) Высшее Аэромеханическое Училище,
в) Высшее Инженерно-Строительное Училище,
г) Высшее Энергетическое Училище,
д) Высшее Химико-технологическое Училище.
2. Все вышепоименованные Училища организуются на базе соответствующих ныне существующих факультетов Московского Высшего Технического Училища.
3. Высшее Инженерно-Строительное Училище организуется на базе инженерно-строительного факультета МВТУ и Московского Инженерно-Строительного Института, причем последний сохраняется, как факультет внутри единого Высшего инженерно-строительного училища.
4. Высшее Энергетическое Училище организуется на базе ныне существующего электротехнического факультета.
5. Утвердить директорами вновь организуемых втузов:
тов. ЕЛИСЕЕВА В.Т. – Высшего Инжен.-строит. училища
тов. ЦИБАРТА А.А. – Высшего Мех.-Маш.-стр. училища
тов. КВИРИ-КАШВИЛИ – Высшего Энергетическ. училища
тов. АВИНОВИЦКОГО Я.Л. – Высшего Хим.-технолог. училища
тов. КАЛТЫРИНА А.А. – Высшего Аэро-механич. училища
6. В целях максимального сближения втузов с промышленностью передать вновь организуемые Училища соответствующим объединениям на основе общего постановления Президиума ВСНХ от 15/II с.г. Прикрепление закончить в месячный срок.
а) Высшее Мех.-маш.-строит. Училище – Маш. объединению
б) Высшее Аэро-механич. Училище – Авиообъединению
в) Высшее Химико-технолог. Училище – Всехимпромобъединению
г) Высшее Инженерно-строит. Училище – Стройобъединению
д) Высшее Энергетическое Училище – Энергоцентру
7. Рабочие подготовительные курсы при МВТУ временно прикрепить к Высшему мех.-маш.-строит. училищу с тем, чтобы обеспечить подготовку рабочих и работниц во все вновь организуемые Училища.
8. Высшие Педагогические курсы прикрепить в административно–хозяйственном отношении к Высшему Мех.-маш. строительному училищу, подчинив их в учебном отношении непосредственно Главтузу.
9. Для разрешения всех могущих возникнуть спорных вопросов между отдельными втузами и для уточнения финансовой базы реорганизации, создать ликвидационную комиссию в составе т.т. Мостовенко П.Н., Цвилинга Г.М., Любецкого И.Г. и Саламатина В.Н.
Ликвидационной комиссии закончить свою работу не позже 1-го мая с.г.
10. Вновь назначенным директорам вступить в исполнение своих обязанностей немедленно, причем на них возлагается ответственность за бесперебойное продолжение занятий в вверенных им втузах.
11. Главпромкадру совместно с заинтересованными объединениями осуществить правильное распределение и концентрацию специальностей во вновь организуемых втузах с окончанием всей работы к 1 мая.
Зам. Пред. ВСНХ СССР [автограф] (Рухимович)
Начальник Главтуза
ВСНХ СССР [автограф] (Д. Петровский)»

На самом деле, в МВТУ берут начало гораздо большее, чем только пять, число учебных заведений – всего таковых более двадцати (Волчкевич, «Н.Э. Бауман»). Так, «на базе инженерно-строительного факультета МВТУ созданы МИСИ, Военная инженерно-строительная академия, а на базе архитектурного отделения инженерно-строительного факультета МВТУ и архитектурного факультета ВХУТЕИНа был образован МАрхИ» (Базанчук и др.).

Разделение МВТУ происходило не только по факультетам – оно затронуло и сам механический факультет, ставший ВММУ (вскоре МММИ, Московский механико-машиностроительный институт). Теплотехнические специальности перешли в МЭИ, автотракторная и автомобильная – в Московский автомеханический институт им. М.В. Ломоносова (в 1936 году автомобильная специальность вернулась МММИ), специальности «Текстильное машиностроение» и «Механическая технология волокнистых веществ» составили Московский текстильный институт (первая из названных специальностей вернулась в МММИ уже в 1931-м году). Аэродинамическая специальность стала самостоятельным втузом – Высшим аэродинамическим училищем, в конце 1930 года получившим именование Московский авиационный институт.

Всего через два года начнется обратный процесс – слияния институтов, будут создаваться втузы-гиганты, т.н. индустриальные институты. Но возврат к прежнему МВТУ, видимо, будет уже невозможен – в известных нам источниках эту тему никто даже не затрагивает, – и МММИ останется «отраслевым». В Комитете по высшей технической школе (созданном к тому времени) сочтут, что «на вопрос о том, на какой тип вуза нам ориентироваться в дальнейшем – на индустриальный (политехнический) или отраслевой, – ответ может быть только такой, что оба типа равноправны и имеют основания для своего развития… механические, химические, энергетические, металлургические, строительные, горные специальности будут в одном месте входить в состав индустриальных вузов, а в другом – образовывать отраслевые втузы. Это станет вполне ясным, если взять такие институты, как Московский механико-машиностроительный, Ленинградский горный и т.д.» (ВТШ 1935 № 9, инж. Г. Весман, Сеть вузов СССР и ее размещение). Бауманский упоминается как вполне устоявшийся образец «отраслевого».

Забегая вперед: почему Училище так и не воссоединилось в прежнее МВТУ? Возможно, столь болезненное разделение МВТУ было в чем-то и оправданным? Ведь Училище не объединилось вновь ни в 1930-х годах, когда процесс воссоединения крупнейших и раздробленных втузов был запущен самим НКТП, ни позже. Действительно, сейчас трудно представить себе, например, МАрхИ в составе технического вуза. Но, во всяком случае, уже с конца 1932-го года сами деятели наркомтяжпрома этого разделения не предприняли бы. Тогда, в результате реформы Кржижановского 19 сентября 1932-го года, отношение к втузам – «колоссам на глиняных ножках» резко изменилось. В 1933-м году НКТП активно объединяет недавно расколотые втузы, 28 августа этого года Орджоникидзе требует от ГУУЗ срочно представить ему план дальнейшего «укрупнения втузов на основе слияния их в целях улучшения качества подготовки специалистов». Редактор и основной автор выпущенного наркомтяжпромом в 1935-м году сборника «Общетехнические факультеты» (см. в списке литературы) инж. И.М. Пугач, приветствуя создание этих факультетов, говорит следующее: «Мощным толчком к проведению этого мероприятия послужила … организация в системе ГУУЗ НКТП к началу 1934/35 года 12 крупнейших втузов политехнического типа (индустриальные институты) путем слияния ряда мелких институтов, в большинстве случаев находившихся на одной площадке и являвшихся в прошлом факультетами политехнических и технологических институтов». В журнале «Высшая техническая школа», органе Комитета по высшему техническому образованию, в октябре 1934-го года говорится: «В настоящее время происходит объединение более близких друг другу факультетов и родственных отделений, создаются так называемые  и н д у с т р и а л ь н ы е   и н с т и т у т ы. Таков Ленинградский индустриальный институт, Киевский индустриальный институт и многие другие. Несомненно, что такое объединение резко поднимет мощь каждого из сливаемых институтов и создаст крупные очаги как учебной, так и научно-исследовательской работы в нашем Союзе» (ВТШ 1934 № 2, проф. А.П. Пинкевич, Два года [от постановления ЦИК 19 сентября 1932 г.]). Между прочим, в состав ЛИИ вернутся и авиационное и химическое отделения, навсегда ушедшие от МВТУ. То же и в отношении специализаций. «Количество инженерных специальностей по одним только втузам тяжелой промышленности достигло к 1932 г. 336 названий. / В результате постановления ЦИК от 19/IX 1932 г. было проведено значительное сокращение специальностей, но и к настоящему времени их количество (138 широких и 40 резко выраженных) еще слишком велико» (см. Общетехнические факультеты). В ответ на поставленный вопрос лишь одно можно сказать определенно – никакие подобные изменения, будь то разделение, слияние или что-нибудь иное, если только речь идет не о чисто бюрократических структурах, не должны производиться исключительно «сверху», тем более не-профессионалами. И все же, хоть на уровне предположений – почему разделенный МВТУ не воссоединился, подобно упомянутому Ленинградскому политехническому институту? (В вопрос, рассматривалась ли такая возможность ГУУЗ НКТП в отношении МВТУ, мы не вдаемся за неимением хоть каких-либо сведений об этом.) Посчитаем: в Ленинградский индустриальный институт (ЛИИ), втуз-гигант, образовавшийся в результате слияния частей бывшего Политехнического, в 1937-м году принимали 850 человек, включая вечерников, в МММИ им. Баумана – 475. Но воссоединение МММИ с одним только ближайшим МЭИ дало бы такую же цифру, как в ЛИИ; о МАИ и ХТИ и говорить не приходится. Но и немыслимый размер гипотетического нового МВТУ, конечно, не единственная причина, – здесь и интегрированность бывших факультетов МВТУ в другие втузы, и разрастание новых направлений (например авиационного), и наверняка еще и многое другое, за чем мы проследить не в состоянии. Одно лишь известно по архивным документам – это постоянное сопротивление партийцев самого́ МММИ (из числа оппонентов Цибарта) любым попыткам укрупнения МММИ. В 1932-м году на заседании партячейки МММИ «т. Цейтлин просит записать особое мнение: Считаем решение большинства бюро ПК о слиянии МММИ со Станкин Сварочным Институтом и конструкторской части Ин-та при заводе им. Сталина б. АМО неправильным, противоречащим решению июльского пленума ЦК о недопустимости создания гигантов ВТУЗ"ов» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 11, л. 198об). В 1937-м году, когда об июльском пленуме 1928 г. уже и не вспоминали, тов. [М.С.] Ховах говорит: «Основной факт вредительства [в МММИ] это срыв строительства и наполнение нашей коробки за счет впитывания других ин-тов без соответствующего обеспечения аудиторно-лабораторным фондом...» (ЦГАМ ф. П-158 оп. 1а д. 44 л. 87об). Строго говоря, выступающий как будто не против укрупнения МММИ в принципе, а только пеняет на недостаток материального обеспечения этого процесса. Однако, если всерьез желать укрупнения, как продвижения к универсальной политехнической школе, материальный вопрос встанет уже во вторую очередь. Похоже, Цибарт был бы сторонником всей возможной реинтеграции исторического ИМТУ.

Наследство МВТУ. «...Безусловно "старшим сыном" оказалось ВММУ» ▲

«Учебная жизнь института [ВММУ – МММИ им. Баумана] протекает в двух зданиях: главном учебном здании и механическом корпусе...»; «институт располагает сейчас тремя своими общежитиями» (см. Юбилейный сборник, Яковлев). Так было до 1933-го года (поскольку до этого времени здания кузнечной и литейной мастерских находились в полуразрушенном состоянии). В 1934-м году к этому добавится здание физического института бывшего ИМТУ – МВТУ.

На схеме расположения зданий ИМТУ по Коровьему броду (см. выше в рубрике «Учиться в самом лучшем учебном заведении») главное здание отмечено № 1, механический корпус, или механическая лаборатория (также механический институт) – № 4, первое общежитие ИМТУ–МВТУ – № 6, здание Физического института – № 3. Кузнечная мастерская – № 4а, литейная – № 4б.

Итак, новое заведение или ВММУ унаследовало, что самое важное, главное здание ИМТУ–МВТУ, корпус механического факультета – историческое здание, которым оно владело со дня возникновения Ремесленной школы, настоящее лицо училища (ул. Коровий брод, «собственный дом» – ныне Вторая Бауманская, 5). Здание расширялось в 1920-х гг. – в частности, в пристройке к южному крылу паркового фасада находится возведенная вчерне еще в 1914-м году и законченная в 1929-м библиотека МВТУ–МГТУ.

Говоря об истории МГТУ, невозможно не упоминать о художественной ценности его строений, в особенности главного здания ИМТУ–МВТУ–ВММУ–МММИ–МВТУ, или «старого здания» МВТУ–МГТУ. Здание представляет собой один из ценнейших образцов русского ампира (позднего классицизма) – Слободской дворец (Слободской – от «Немецкая слобода»). Его значительные фрагменты восходят еще к 1749–1750-м годам, к усадьбе А.П. Бестужева-Рюмина, в дальнейшем не раз менявшей именитых владельцев и перестраивавшейся крупнейшими зодчими; с 1797 г. это дворец («Слободской дворец») Павла I. Но в основном нынешний облик дворца определили в 1827–1832 гг. Доменико Жилярди и Афанасий Григорьев, капитально перестроившие руинированное после 1812-го года здание под Ремесленное заведение, будущее ИМТУ – и, к некоторому сожалению, известный архитектор Лев Кекушев в 1899–1900-х годах, во время директорства И.В. Аристова, сравнявший двухэтажные галереи между центральной и фланговыми частями дворца до общего уровня в три этажа. Впрочем, это нарушение Кекушевым замысла великого Жилярди не только дало училищу новые прекрасные аудитории, но и – по оценке М.В. Нащокиной (см.) – «окончательно нивелировало усадебные черты в композиции, и здание приобрело облик, характерный для государственных учебных заведений». То есть это изменение может расцениваться и положительно. Ко всему сказанному еще нельзя не добавить, что желто-белая покраска по штукатурке, без чего, кажется, представить Бауманский уже невозможно, появилась лишь в последнее десятилетие XIX века (а до того здание было краснокирпичным с белокаменными деталями). И еще, для нас нынешних: к счастью, дворец избежал погубившей бы его облик надстройки, уже во время директорства Цибарта, которая предусматривалась приказом Орджоникидзе 1934-го года (см.).

Подробнее об архитектурной истории Слободского дворца см. в конце очерка (до списка использованных источников).
 

МГТУ им. Баумана.
Фото Евг. Райсфельда. 2013
 

Оставшийся ВММУ корпус механической лаборатории, или иначе механического института, располагавшийся между главным зданием и Яузой (арх. Кекушев; к 1902 г. здание было возведено, но не завершено), был его существенной частью. В 1927/1928 гг. корпус был вдвое расширен. Об истории создания и функционирования этого корпуса, располагавшихся в нем лабораториях (и «факультете особого назначения») см. в статьях проф. И.И. Куколевского из сборника «100 лет МММИ им. Баумана» – «Экспериментальные методы преподавания», проф. Е.К. Мазинга «У колыбели дизелестроения. Развитие специальности двигателей внутреннего сгорания» (обе работы на этом сайте), Е. Симонова «Проф. Л.П. Смирнов», брошюре А. Ямского (Г. Нехамкина) «Лучший втуз Советского Союза» (см. на сайте) и других.

Перешли ВММУ также и здания кузнечной (между Механическим институтом и главным зданием) и литейной (по Техническому, б. Спиридоновскому переулку) мастерских, числившихся в ИМТУ при механическом институте. Правда, до 1933–1934 гг. они находились в «полуразрушенном состоянии» и не эксплуатировались (см. Лучший втуз..., «Мастерских не было – мастерские есть»).

Студенты на занятих в гидравлической лаборатории.
МММИ им. Баумана, корпус бывшего механического института (фото из сборника "100 лет МММИ...")
 

Кабинет социально-экономических наук (помещение бывш. ц. св. Магдалины)
(фото из сборника "100 лет МММИ...")

Здание бывшего физико-электротехнического института ИМТУ (арх. Кекушев, 1901; открытие состоялось 2 октября 1902 г. /Известия Императорского ... за 1902 г./), стоявшее по оси дворца и ближе к нему, чем корпус механической лаборатории – досталось поначалу, вместе с располагавшимся в нем физическим институтом МВТУ, Высшему энергетическому училищу. Это мешало работе ВММУ–МММИ, вынужденному делить аудитории, оборудование и лаборантов с ВЭУ–МЭИ. В связи с остановкой в 1934-м году строительства большого нового корпуса МММИ им. Баумана, наркомтяжпром вернул это здание МММИ. Ныне оба этих исторических здания, механической лаборатории и физического института, не существуют – они «накрыты» новым корпусом МВТУ им. Баумана, возведенным в 1950-х гг. по проекту Л.К. Комаровой.

Унаследованное ВММУ общежитие в Бригадирском переулке, 14 («Первое показательное общежитие МММИ им. Баумана») было построено преподавателем ИМТУ, акад. архитектуры Л.О. Васильевым по проекту Л.Н. Кекушева к 1903 году. К нашему времени оно утратило лишь фигурный фронтон в своей угловой части, выходящей на перекресток переулка и нынешней 2-й Бауманской (Коровьего брода), с гербом Империи и надписью «Общежитие для студентов Императорского технического училища». Осталось за ВММУ также общежитие на ул. Радио (б. Вознесенская), 20.

Бывшая лаборатория ИМТУ по механической технологии волокнистых веществ (№ 5 на схеме) стала главным корпусом ВЭУ–МЭИ. Это затейливое, с узорчатой красно-кирпичной кладкой и белыми тягами сооружение, выдержанное, как заметила историк архитектуры М.В. Нащокина, в духе тогдашних мануфактурных фабрик, и резко выделяющееся по своей эстетике даже из разностилевых зданий ИМТУ – бо́льшая из его двух башенок придавала зданию сходство с «ратушей», так его и называли – приписывается в распространенных источниках Кекушеву, однако автор его не установлен. По предположению Нащокиной (см.: Работы Льва Кекушева...) это могли быть либо А.В. Кузнецов, либо даже Ф.О. Шехтель. Возведенное в 1899-м году (впрочем, еще и в 1902 г. жертвователи перечисляли больше суммы на его строительство /Известия Императорского ... за 1902 г./), к настоящему времени здание капитально, до неузнаваемости перестроено и увеличено на два этажа. Здание химической лаборатории напротив дворца, на взгорке по другую сторону Коровьего брода (исключительно удачное творение Кекушева, 1902 г.), перешло бывшему химическому отделению. Студентам-химикам бывшего МВТУ приходилось «разрываться» между Миусской площадью (Высшим химико-технологическим училищем) и Коровьим бродом, а в ВММУ была образована своя кафедра химии. (Кстати, студенты бывшего МВТУ считались в новом химическом вузе лучшими, – см. Карпачева.) Здание сохранилось, но надстроено на этаж. (Замечательный Дом Политехнического общества в Харитоньевском переулке, принадлежавший ИМТУ, к этому времени у МВТУ уже был давно отнят: в 1918 году в нем обосновался Российский Коммунистический Союз Молодежи.)

...Не обошлось, при разделении МВТУ, и без обид. «...Безусловно "старшим сыном" оказалось ВММУ. Оно осталось в основном помещении МВТУ, оно лучше всех обеспечено материально. Правда, ВММУ – самое большое из новых училищ и ему полагается и большее наследство, но – не перегнули ли палку?» (см. Красное студенчество).

С протокольным распределением помещений между новыми втузами можно ознакомиться в «Плане реконструкции МВТУ» от 23 февраля 1930 г. (рубрика «"Красный декан", будущий директор»).

Рождение Бауманского: втуз стал «Бауманским» при Цибарте.
А.А. Цибарт – директор МММИ (Московского механико-машиностроительного института) им. Н.Э. Баумана ▲

Название «ВММУ» просуществовало недолго – традиционное «училище», как и предполагалось еще до разделения МВТУ, сменяет «институт». Всех обстоятельств этого переименования мы пока самостоятельно не исследовали – сошлемся на рассказ историка МГТУ И.Л. Волчкевича. «25 сентября 1930 года Дирекция ВММУ выступила с инициативой о переименовании в Московский Механико-Машиностроительный Институт. Для этого дирекция направила отношение № 11586 во Всесоюзное объединение тяжелого машиностроения (ВОМТ), которым просило объединение войти с соответствующим ходатайством в ВСНХ. 20 октября в дополнение к этому отношению была подана просьба о присвоении Заведению имени Баумана» (Волчкевич, Н.Э. Бауман). Уже через неделю инициатива ВММУ была удовлетворена.

«Приказ по ВЫСШЕМУ СОВЕТУ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР № 2222
гор. Москва, «28» октября 1930 года.
31 октября с.г. исполняется 25 лет со дня убийства известного революционера-большевика Н.Э. БАУМАНА, и для увековечивания памяти тов. БАУМАНА дирекция, партийные и общественные организации Высшего Механико-Машиностроительного Училища ходатайствуют о присвоении этому ВТУЗу имени тов. БАУМАНА. А потому Президиум ВСНХ СССР
ПОСТАНОВИЛ: переименовать В.М.М.У. в Московский Механико-Машиностроительный Институт им. Н.Э. Баумана.
Зам. Председателя ВСНХ СССР [автограф]
Пом. Управляющего делами ВСНХ СССР [автограф]»
(цит. по: Волчкевич, Н.Э. Бауман; также: Сословие вольных людей...)

Итак, по ходатайству ВММУ, через полгода после его основания, Приказом № 2222 по ВСНХ СССР от 28 октября 1930 года втуз получил название «Московский механико-машиностроительный институт» с присвоением имени Н.Э. Баумана.

Неразрывное с образом училища прозвание «Бауманское», «Бауманский», берет начало именно при директорстве Цибарта.

Можно сказать, А.А. Цибарт – первый ректор нынешнего МГТУ им. Баумана. И не только потому, что Цибарт был директором именно той части прежнего училища, из которой вырос Технический университет, и что при нем втуз получил именование «Бауманский». Главное в том, что при нем эта часть былого ИМТУ не только не растеряла авторитета, но и была признана лучшим втузом СССР, дала новый старт его развитию.

Под названием «МММИ им. Н.Э. Баумана» заведение пробудет 13 лет, до 1943 г., когда ему официально присвоят честь именоваться тем самым прежним «МВТУ». А имя Н.Э. Баумана (волею случая, вполне органичное для втуза по звучанию), под которым оно было признано лучшим в новой истории страны, носит и нынешний МГТУ (Московский государственный технический университет). Это – косвенное, но несомненное признание успехов втуза времени Цибарта.

...Что до того обстоятельства, постоянно искушающего противников советизма (к которым относится и автор этого очерка), что имя ветеринара-большевика носит техническое учебное заведение. – Трагедия Николая Эрнестовича Баумана была, как уже рассказывалось выше, кровной для ИМТУ, она была частью не какой-то казенной легенды, а реальной, кстати досоветской жизни вполне в то время революционно настроенного Училища. (Достаточно сказать, что комитет РСДРП располагался в ходе событий 1905-го года в стенах ИМТУ.) Гибель Баумана «от руки черносотенца» на демонстрации, его смерть в стенах Училища, куда он был перенесен студентами после ранения, его тело в (возможно) актовом зале Училища и грандиозное траурное шествие-манифестация от ИМТУ под административным прикрытием директора ИМТУ А.П. Гавриленко (одного из лучших директоров в истории заведения) – делают увековечение его имени для втуза совершенно естественным. Как бы ни относиться к задачам неудавшейся (и не запятнавшей себя преступлениями) революции, факт тот, что и эта революция и погибший Н.Э. Бауман действительно чрезвычайно много значили в собственной социальной истории втуза.
 

Рождение "Бауманского". Приказ А.А. Цибарта
(ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 55, 55об)
ВММУ. Приказ № 678 31/X [1930]
31-го Октября с/г. исполнилось 25 лет со дня убийства известного революционера Н.Э. БАУМАНА. Для увековечения памяти тов. БАУМАНА по ходатайству партийных и общественных организаций ВММУ, - ВСНХ СССР постановил: приказом № 2222 от 28 Октября - с/г. переименовать ВММУ в Московский Механико-Машиностроительный Институт с присвоением имени Н.Э. БАУМАНА.
Об"являя приказ ВСНХ СССР для сведения и исполнения, предлагаю Управлению Делами принять надлежащие меры к широкому осведомлению парт. и общественных организаций к проведению в жизнь приказа № 2222 по ВСНХ СССР.
ДИРЕКТОР. - [автограф: Цибарт]

 

31 октября 1930-го года, в 25-ю годовщину со дня гибели революционера, на крыльце перед главным входом в ВММУ – теперь уже МММИ им. Н.Э. Баумана – торжественно открывается памятник Бауману, о чем сохранился сюжет кинохроники (см. Губайдулин). Авторство памятника нам пока неизвестно. Архив парторганизации ВММУ–МММИ сохранил лишь следующие сведения: в ВММУ действовала комиссия по увековечению памяти Н.Э. Баумана, под председательством члена партбюро Вайнера; установка памятника обошлась в 2500 рублей, из которых 1500 рублей собрали студенты ВММУ, оставшуся тысячу – его преподаватели, а также студенты ВХТУ и ВЭУ (частей бывшего МВТУ). Эта же комиссия и студенческое собрание ВММУ подняли вопрос о присвоении Училищу имени Баумана (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 21, 47об).

Протокол Заседания рабочей пятерки бюро ВКП/б/ ВММУ от 4/VI-1930 г. Присутствуют: Кутьин, Сорокин, Этлин, Ингликов, Вайнер, Злотников, Цыганков, Цибарт, Резчиков. «5/ Об увековечении памяти т. Баумана /Вальд [Вайнер?]/ Согласиться с постановлением комиссии о поставлении памятника т. Бауману возле училища и организовать добровольную подписку для сбора средств. Считать необходимым привлечение к этому средств хозоргана» (л. 21) Протокол Заседания рабочей пятерки бюро ВКП/б/ ВММУ от 7/IX-1930 г. Присутствуют: Резчиков, Кутьин, Сорокин, Вайнер, Этлин, Камков, Злотников Актив: Манькович, Резик, Скопцов, Ингликов, Цыганков «3. СЛУШАЛИ Информац. комиссии по увековечению памяти т. Баумана (Вайнер) [В] 25-[ле]тие годовщины памяти Баумана комиссия мыслит воздвигнуть памятник против актового зала. Сбор на памятник среди студенчества ВММУ дало 1500 руб. – памятн. Бауману будет стоить 2500 руб. нами не охвачено сборами наш проф. преподав. состав, студенч. ВХТУ, ВЭУ, так что сбор обеспечен. Празднования предстоят 31/Х – с.г. Комиссией, а также общ. собран. студенч. поднят вопрос о наименовании У-ща ВММУ им. Баумана» (л. 47об)

 

Открытие памятника Н.Э. Бауману на крыльце перед главным входом в МММИ им. Баумана, 31 октября 1930
Кадры из видео Дамира Губайдулина «Пролетаризация МВТУ им. Баумана»
На первом кадре: выступает А.А. Цибарт

Памятник Н.Э. Бауману на крыльце перед главным входом в МММИ им. Баумана. 1933
Фото Елизаветы Игнатович (?) из юбилейного сборника "МВТУ-МММИ им. Баумана 1832-1932"

 

Если полагаться на датировки фотографий Бауманского на сайте PastVu.com, памятник просуществовал до 1947 – 1949 гг.

«Дело Промпартии».
«Спецеедство» партячейки ВММУ/МММИ и «оппортунизм» Цибарта ▲

«Быть на чеку!
Показаниями вредителей установлено, что среди контр-революционных агентов международного капитала
были профессора и преподаватели нашей технической школы. Пролетарская диктатура сумеет беспощадно
расправиться с вредителями, мобилизуя советскую страну для отпора международным интервентам.
Но самой технической школе необходимо удесятерить свою бдительность.
Техническая школа должна быть кузницей красных специалистов для страны строящегося социализма.
В ней не может быть места лакеям и агентам международного империализма.
Усилим нашу бдительность, углубим нашу учебу, укрепим нашу мобилизационную способность,
чтобы суметь в любой момент на удар ответить ударом!
Пламенный привет ОГПУ — верному стражу пролетарской диктатуры!»

Журнал «За промышленные кадры» 1930 № 2-3

«Вопрос о кадрах для кадров на данном этапе приобрел
исключительную политическую остроту в связи с вредительством. Система последних вредительских действий
со всей очевидностью показала, насколько сужается база использования старого высшего комсостава науки и техники,
из среды которого черпались вожди контрреволюционных организаций (Рамзин, Кондратьев и др.).»

С. Кишкин. Журнал «За промышленные кадры» 1931 № 1

Сопровождавшие индустриализацию удушение техобразования и дезорганизация лучших отечественных втузов шли в связке со смертоносными сталинскими погромами на крупнейших инженеров: партия бредила своими новыми и небывалыми «красными специалистами», «красными командирами промышленности». Назначение Цибарта пришлось на очередной чудовищный фарс под названием «Дело Промпартии». «Весной 1930 года, после ряда забастовок рабочих на шахтах, была арестована большая группа инженеров и научно-технической интеллигенции. По материалам дела они обвинялись в создании антисоветской подпольной организации, известной под названиями: "Союз инженерных организаций", "Совет Союза инженерных организаций", "Промышленная партия". По данным следствия, эта антисоветская организация в 1925–1930 годах занималась вредительством в различных отраслях промышленности и на транспорте. Кроме того, согласно обвинению, она была связана с "Торгпромом" ("Торгово-промышленным комитетом"), объединением бывших русских промышленников в Париже и французским генеральным штабом и подготавливала иностранную интервенцию в СССР и свержение советской власти» (Википедия). Всего по делу было арестовано более 2000 человек, восемь предстали на открытом процессе 25 ноября – 7 декабря; пятеро из них были приговорены к расстрелу (замененному на 10 лет заключения). Пересказывать содержание обвинений и ход дела подробнее здесь не стоит (это хорошо описано в «Очерках истории МГТУ» Волчкевича, – см.).

От первых арестов весной 1930-го года и до публичного псевдо-судебного процесса в конце года, надо думать, никто из специалистов бывшего МВТУ, ВММУ в особенности, не мог чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности, не говоря уж о тех естественных чувствах, которые они должны были испытывать по отношению к коллегам. Все восемь подсудимых в открытом процессе – выпускники ИМТУ. В числе главных обвиняемых – проф. ИМТУ Н.Ф. Чарновский и бывший (1920–1922 гг.) ректор МВТУ И.А. Калинников, преподававшие еще во время учебы в ИМТУ студента Цибарта. А в качестве главы «Промпартии» – профессор ВММУ, бывш. МВТУ, и директор созданного им Всесоюзного теплотехнического института им. Гриневецкого и Кирша (с 1930 г. им. Дзержинского) Л.К. Рамзин.

Во время начавшихся уже арестов по делу – проф. Л.К. Рамзин заведует специальностью «теплосиловые станции» в ВММУ. В архиве ВММУ–МММИ сохранилось касающееся его деловое распоряжение Цибарта от 17 мая 1930-го года. Заметно, как высоко в советской иерархии стоял в то время Рамзин: с институтским учебным планом он не считался, вследствие чего Цибарту приходится продлевать занятия, страдают также курсы профессоров Смирнова, Бриллинга, Предтеченского и других, но ни о каких взысканиях не может быть и речи. – «1) Ввиду того, что в настоящее время 9 триместру (III к.) специальности «теплосиловые станции» необходимо проработать по переходному учеб. плану для окончания триместра 430 учеб. час. фактически же до 1/ VI может быть проработано лишь 312 часов, то для покрытия проработки остающихся 118 учеб. часов разрешить спец. «теплосиловые станции» продлить занятия во втуз"е 9 триместра до 20/VI-с.г. Производственное обучение указанного триместра провести с 20/VI по I/VIII. / Отпуск с 1/VIII по 20/IX-с.г.
2) Отметить, что со стороны специальности «теплосиловые станции» не было достаточного контроля за проведением учебных занятий 9-го триместра вследствие чего ряд курсов (проф. ЛП Смирнова, НР Брилинга, АА Предтеченского и т.д.) не будут проработаны в отведенное для них время.
3) Зав. спец. тепл. станции проф. ЛК Рамзину исходя из 1 пункта данного приказа представить учебно-производственному отделу ВММУ план использования дополнительного учебного времени 9 триместра. / ДИРЕКТОР ЦИБАРТ»

(ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 33).

...По всей стране организуются бурные многотысячные митинги с требованиями «уничтожить вредителей». Разумеется, митингует и бывший МВТУ – созданные на его базе втузы... На первой странице «Правды» (26 ноября 1930 г.) находим такое упоминание МВТУ, в одной из статей о митингах 25 ноября, под названием – закавыченной знаменитой цитатой – «Когда враг не сдается, его уничтожают». – «... Рамзин. Мало кому так знакомо и так противно это имя, как студентам б. МВТУ. "Эта гадина смела нас учить", – говорят студенты. "Эту гадину мы считали товарищем", – заявляют профессора. ... Он просчитался, господин Рамзин. Готовя себе кресло премьера, он попал на скамью подсудимых. Его бывшие ученики требуют применения к нему высшей меры наказания. Знавшие его профессора, присоединяя свои голоса к голосам студентов, добавляют: – Мы не хотим больше помнить эту фамилию. / Две тысячи студентов и профессоров б. МВТУ вышли вчера на улицу, требуя одного: "расстрелять"»...

Имен студентов и профессоров, впрочем, не приводится. Кстати, не следует думать, что под «профессорами» в этой статье имелись в виду действительные профессора, ученые, работавшие еще в ИМТУ или где-либо до революции. Новые советские профессора не имели и соответствующей ученой степени – в то время это звание было лишь номинальным (см. рубрики «"Профессорско-преподавательский состав": ученые "старые" и "молодые"» и «События, победы и бедствия 1934–1935-х гг.»).

27 ноября 1930 г. в институтском «Ударнике» (бывш. «Пролетарий на учебе») помещается статья «Расстрелять» – и рядом заметка с осуждением преподавателей, воздержавшихся от голосования за расстрел.

"Правда" 26 ноября 1930 г. Фрагмент первой страницы

В первом номере за 1931-й год журнала «За промышленные кадры» МММИ удостаивается такой похвалы: «Там, где не размагничивается классовая заботливость, там не отыгрываются на "объективных причинах" – недостатке бумаги, средств и т. д. Вот Московский механико-машиностроительный институт им. Баумана. В исторические дни процесса контрреволюционной "промпартии" родилась первая бригада "Наш ответ Рамзину". Бригада вместе с профессором Тихомировым подготовила выпуск задачника по математике, занялась печатанием материалов по прикладной механике и составлением ежедекадника "В помощь активным методам преподавания". Пример бауманцев достоин подражания».

Увы, столь миролюбивыми акциями дело не исчерпывается. «Наличие случаев спецеедства и травли нужных нам специалистов», периодически осуждавшееся партией еще недавно (см. напр. протоколы заседаний Бюро МК ВКП/б/ в январе – феврале 1930 г.) не обошло и Бауманский; партячейка ВММУ начинает, как это назовут позже в Бауманском, «линию на выживание из института старой профессуры».

29 августа 1930 г. Бюро ячейки ВКП(б) ВММУ (Цибарт в это время находится в отпуске) выносит в т.ч. следующую резолюцию: «В силу наличия классово-враждебных элементов во втузе, главным образом, среди профессорско-преподавательского состава (арест органами ОГПУ проф. Рамзина и др. и классовой борьбы) ни в коем случае не ослаблять мобилизованность и бдительности всей парторганизации и отдельных ее членов, ведя решительную борьбу с отдельными антисоветскими вылазками и попытками дискредитации реформы втуза» (ЦГАМ П-158, оп. 1а, д. 3, л. 41).

Через две недели после завершения процесса, на 1-й Партконференции МММИ им. Баумана (21/XII.1930) основной доклад делает парторг ВММУ/МММИ – член партии с 1917 г., бывший военком дивизии (см. Юбилейный сборник), парттысячник, досрочно окончивший институт (см. ЗПК 1935 № 19-20) и, по выражению прославленного в будущем партийца-младшекурсника П.М. Зернова, «алмазный большевик» – М.Г. Кривин. Текста доклада в архиве нет – видимо он изъят после того, как в свое время Кривин окажется «врагом народа», – но о его содержании можно судить по стенограмме прений и резолюции. «... Не было достаточно на конференции в прениях освещены главнейшие задачи, – пеняет товарищам Марк Григорьевич. – Очередным звеном, за которое мы должны ухватиться – это вопросы – выкорчевывания вредительства». «Заслушав и обсудив доклад тов. Кривина», конференция выносит резолюцию, и тема вредительства, конечно, в ней ярко отражена. «Конференция одобряя работу бюро ячейки по мобилизации студенчества вокруг процесса "Промпартии" и проведенную на этой основе работу по расслоению профес.-преподавательского состава, а также и мероприятия по разоблачению руководителей "Промпартии" (быв. профес. МВТУ) предлагает парторганизации и впредь не ослаблять большевистскую настороженность решительно ведя борьбу со всеми прямыми и скрытыми антисоветскими проявлениями и нейтральностью со стороны части профес.-преподавательского состава...» «...Из процесса "Промпартии" вытекает как непосредственная задача – работа по разоблачению и выкорчевыванию из всех звеньев учебной жизни элементов вредительства заверстанных вредителями в учебные планы, программы, в оборудование...» «Процесс "Промпартии" показал также, что без идеологического пересмотра всего содержания технических наук, без внедрения в них методов диалектического материализма, подготовка идеологически законченных кадров для социалистической промышленности не только затрудняется, но и дает возможность профессорам типа Чарновского и Ко использовать кафедру в явно "контр.-революц." и идеалистических целях. / Идеологическое перевооружение профессорско-преподавательского состава на Марксистско-Ленинской основе, а главное подготовка кадров для кадров (аспиранты) из коммунистов и пролетариев, расширение их состава и организация большевистскими темпами их подготовки – должно являться одной из основных забот Парткома, Дирекции и СССР.» «Я [Кривин] считаю, что-бы ни одного студента не было без общественной партийной работы.» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, лл. 16, 21, 25.)

Однако директор МММИ явно недостаточно «ухватился» за «выкорчевывание вредительства» в среде профессоров бывшего МВТУ–ИМТУ, за натравливание на них политически сознательных студентов, как и за поиск в программах технических дисциплин «заверстанного» в них вредительства и идеализма. Не проявил Цибарт должной активности и в других разбойных начинаниях партии 1929–1930 гг., флагманом которых в МММИ был алмазный большевик Кривин. Неизвестно, как осмыслял свою позицию сам А.А. (в его печатных и дневниковых текстах об этом ничего нет), но факт тот, что, к великой его чести, Цибарт становится объектом преследования Кривина и его сторонников. В 1931-м году (впрочем еще и раньше) команда Кривина активно добивается снятия Цибарта с поста директора МММИ. «1931 год. 27 февраля. Пришла гроза. Наметили перебросить на Магнитку. 27 марта. Засед. актива с участием [представителей райкома] Трофимова и Комарова. Цейтлин, Журавлев, Кривин, Кулаков, Требелев, Наумов, Каплун, Эдельштейн, Шлямберг, Манин – за мое снятие. Все били. Чудо» (Дневник). – «Чудо»: А.А. и не мыслит себя оппозицией...

Когда (в 1933-м году) эта «линия партии» уйдет в прошлое, о ней на парткоме МММИ вспомнят так: «Тов. тов. Маслин, Рабинович, Шаумян и друг. говорили о том, что в Ин-те в 1930-31 гг. была группа во главе с Кривиным и Эдельштейном, которая проводила антипартийную линию на выживание из Ин-та старой профессуры, на раскол студенчества на два лагеря. / В эту группу входили: Дыскин /троцкист/, Шлямберг /бундовец/, Этлин, Журавлев, Юдин, Зернов, Злотников и друг.» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 44, л. 121).

(Сталинизм не был бы сталинизмом, заметим в скобках, если бы и лучшие люди из новой поросли не забывали отмечать, что такой-то их оппонент – «троцкист», а такой-то – «бундовец»...)

Здесь надо уточнить, кого именно в то время имели в виду под «старой профессурой». Точнее всего очертить этот круг можно так: все серьезные преподаватели, оказавшиеся во втузе не в результате его «пролетаризации», а получившие образование и работавшие в училище, других втузах или профессиональных организациях еще до 1917-го года. (Подробнее об этом см. в рубрике «"Профессорско-преподавательский состав": ученые "старые" и "молодые"».)

Эпизоды борьбы партии с ценнейшим «капиталом» училища, его лучшими преподавателями (связанные с Кривиным, Эдельштейном и Шлямбергом) сохранил архив парторганизации Бауманского. Фамилии подвергавшихся преследованию преподавателей, как они напечатаны в стенограммах заседаний парткома – [Арсений Николаевич] Ведерников, Сосновский, Баранов, [Ион Павлович] Ветчинкин, Кан, Шенц, Ненберг [Ненсберг? Нейсберг?], Лев, [Алексей Сергеевич] Бриткин, [Георгий Михайлович] Головин, Алмоев «и др.». В первых двух эпизодах, относящихся к 1931-му году, стенограмм прений на заседаниях парткома в делах нет, только ход заседаний и резолюции (и мы не имеем в распоряжении прямых высказываний Цибарта), однако дирекцию, т.е. Цибарта, в резолюции парткома под председательством Кривина прямо и неоднократно обвиняют в оппортунизме («наиболее опасном уклоне»). Как видно, команде Кривина во что бы то ни стало надо было обнаружить в МММИ вредителей, а заодно и оппортунистов... Третий эпизод, с Эдельштейном, Шлямбергом и др., где в материалах сохранилось и выступление Цибарта, зафиксирован уже в «пореформенном» 1933-м году (о нем см. в рубрике «Первый год реформ в Бауманском...»).

На Бюро парткома МММИ 26 февраля 1931-го года (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 7, л. 19) разбирают «вылазку классового врага» – преподавателей, принявших зачеты у каких-то слабых, по оценке парткома, групп. Видимо, поскольку в слабых группах концентрировались наиболее агрессивные и подозрительные «закаленные пролетарии», а рассчитывать на их реальные успехи в учебе все равно не приходилось, преподаватели и посчитали за лучшее выставить им удовлетворительные оценки. Поступать иначе было и опасно – тут можно вспомнить описанный выше случай с доцентом МММИ В.В. Уваровым, выставившим группе неуды и не лишившимся работы лишь благодаря заступничеству старосты группы, парттысячника В.А. Малышева. Однако такая практика уже была замечена и осуждена партийной общественностью в 1930-м году («механическое штампование зачетов квалифицировать, как академическое вредительство», – ЗПК 1930 № 2–3). Под этим иезуитским предлогом партийные активисты под водительством Кривина начинают против «вредителей»-преподавателей кампанию. Цибарт же, хоть и не называется по имени, – «оппортунист», ему, как «представителю администрации», грозят какой-то партийной ответственностью... «Протокол заседания Бюро парткома 26/II-1931 г. Присутствовали: Кривин, Лобов, Цибарт, Ильина, Шлямбург [Шлямберг], Журавлев, Симонов, Злотников, Старосветский, Куклев, Манин.» «4/ Слушали: постановление бюро ячейки Холодильные машины. Постановили: Бюро парткома отмечает правильность постановления бюро ячейки Х.М., констатирующего вылазку классового врага направленную к срыву директивы ЦК об улучшении качества подготовки специалистов и выразившихся в неправильном проставлении зачетов при подведении итогов первого триместра в группах Сентябрьского и Майского приемов. по ... предметам /математика Ветчинкина, механика Ненсберг, Начертательная геометрия Лев и др./ Преподавателями были выставлены заведомо неправильная удовлетворительная оценка овладения предмета целой группе студентов. Бюро ячейки своевременно реагировало перед администрацией, специальности, дирекцией и настаивало на принятии решительных мер. К сожалению, благодаря отсутствия единоначалия и неправильной оппортунистической оценке этого дела до сих пор спустя 1 ½ месяца вопрос не получил должного разрешения. Эта оппортунистическая неповоротливость в работе дирекции тем более опасна, что случай на Х.М. не единичен. Аналогичное этому имело место на Х.О. /гр. 21/, о том же сигнализировано партийцами из группы ст. 62 /преподаватель Шенц. теоретич. механика/. Такое отношение преподавателей к оценке качества проработки учебного материала не может быть расценено иначе, как вредительство. Со стороны дирекции в связи с этим требовались большевистская бдительность и такие же темпы реагирования на вражеские вылазки, этого однако совершенно не было. Бюро К-та считает необходимым 1/ Сменить руководство кафедрой теоретич. механики не далее как в декадный срок. 2/ В связи с особой остротой вопроса о качестве преподавания теоретической механики и наличия большого количества молодых преподавателей /в том числе партийцев/ в кратчайший срок обеспечить метод руководства на кафедре 3/ Привлечь к ответственности преподавателей. 4/ Вынести решение в отношении студентов получивших неправильную оценку. 5/ Мобилизовать мнение парторганизации, преподавателей и всего студенчества на этом деле проведением специальных собраний студентов и преподавателей. 6/ Осветить этот вопрос в газете "Ударник". 7/ Привлечь виновных в неправильном отношении и волоките в этом деле со стороны администрации к партийной и административной ответственности. <...> 10/ Бюро отмечает запоздалую и со стороны парт. /бюро ПК/ профессор. организ. и С[екции].Н[аучных].Р[аботников]. Института...» Во втором эпизоде отражена борьба «Секции научных работников» Бауманского (в этой секции большинство работников было членами ВКП/б/) «с классово-чуждыми и реакционными проявлениями в среде научных работников /дело преподавателей Ведерникова, Сосновского, Баранова, Ветчинкина, Кана и др./» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 7, л. 85. Дата от руки 30/VII-1931 г. «К засед. Бюро парткома 27/VII-1931 г.»). «РЕЗОЛЮЦИЯ. 1. Заслушав и обсудив отчет тов. ШЛЯМБЕРГА о работе фракции бюро СНР [секции научных работников], партком М.М.М.И. им. Баумана признает политическую линию ее правильной и работу удовлетворительной 2. В условиях развернутого социалистического наступления по всему фронту, в обстановке обостренной классовой борьбы, бешенного сопротивления классового врага, находящего свое отражение и в области теории и на фронте подготовки кадров пролетарских специалистов – рабочий класс, на основе неуклонного проведения генеральной линии партии достиг величайших успехов по всему фронту социалистического строительства, разгрома и разоблачения контр-революционных вредительских организаций /"Промпартия" "Союзное Бюро"/. Все это способствовало классовому расслоению и политической дифференциации научных работников и позволяет констатировать положительные сдвиги в известной части старых специалистов Института. 3. Очищение СНР от явно враждебных элементов в периоде перерегистрации, рост влияния партийно-пролетарской аспирантуры и части преподавателей-коммунистов в среде н[аучных].р[аботников], усиление советской прослойки среди преподавательского состава – все это при усиленном внимании и руководстве со стороны парткома дало возможность фракции бюро СНР добиться следующих достижений. I/ превращение СНР из замкнуто-корпоративной организации, находящейся под влиянием реакционных и обывательских элементов в профсоюзную организацию научных работников и направление ее работы в сторону учебно-производственных задач Института. II/ проведения решительной борьбы с классово-чуждыми и реакционными проявлениями в среде научных работников /дело преподавателей Ведерникова, Сосновского, Баранова, Ветчинкина, Кана и др./ и мобилизация общественного внимания всего преподавательского состава вокруг этих вопросов...» Чем конкретно завершилась для этих преподавателей «решительная борьба» с ними научных работников из СНР – нам проследить слишком трудно. (Уже после ухода Кривина из МММИ, 6 сентября 1931 г., врио директора МММИ Воскресенский, секретарь парткома Журавлев и предс. профкома Миронцев ходатайствуют перед Сектором кадров ВСНХ СССР о возврате в Бауманский И.П. Ветчинкина – преподаватели Ненсберг и Алмоев нашли работу в другом месте. «27 августа текущ. года нами от него получено заявление, копию которого при сем прилагаем. В этом заявлении тов. Ветчинкин признает полностью свою вину и просит предоставить ему работу в Ин-те для возможности исправления допущенной ошибки на этой работе. Это заявление т. ВЕТЧИНКИНА характерно в том отношении, что ранее он своей ошибки не признавал, своей ошибки не хотел понять. Чрезвычайно характерно также его заявление о работе в нашем Ин-те, а ни в каком нибудь другом. / Учитывая наличие перелома в отношении т. ВЕТЧИНКИНА к оценке допущенной им ошибки, об"ективно расцененной и общественностью и Администрацией Ин-та как вредительство в специфических условиях ВТУЗ"а, учитывая его раскаяние, – считаем возможным допустить т. ВЕТЧИНКИНА к работе в н/Ин-те. Считаем также необходимым, чтобы восстановление его в правах преподавателя н/института было произведено Сектором Кадров ВСНХ и, чтобы его заявление было использовано в печати. Одновременно сообщаем, что по своей квалификации тов. ВЕТЧИНКИН является одним из лучших математиков в нашем Ин-те.» В заявлении самого́ Ветчинкина говорится: «В марте текущего года я был снят с работы за огульное проставление зачетов. Признаю, что в последнее время мною были снижены требования, пред"являемые студентам при проставлении зачетов. Снижение требований ведет к снижению качества выпускаемых специалистов, а это противоречит постановлениям партии и правительства. В последнее время я главное внимание уделял вопросам программного и методического характера, оставляя без должного внимания вопросы оценки. Признавая все это прошу вновь предоставить мне возможность работать в МММИ, причем обязуюсь вопросу об оценке знаний студентов уделять самое серьезное внимание. Своей дальнейшей работой в Ин-те надеюсь вполне загладить тот промах, который был в моей предыдущей педагогической работе» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 7, л. 179)... Было ли ходатайство института удовлетворено, нам неизвестно.) Эпизод с участием Эдельштейна (из списка проводивших «линию на выживание» в нем фигурирует еще Дыскин), завершившийся уходом проф. Головина – подробно изложен в рубрике «Первый год реформ в Бауманском...». *  *  * К этим эпизодам можно также добавить дело институтского преподавателя станкостроения В. Крицмана, члена ВКП(б) с 1917 года. (В этот раз дело для «оппортуниста» каким-то образом обошлось: в 1933 г. Виктор Натанович Крицман – зам. нач. Главмашпрома НКТП. Последняя его должность – нач. «Гипроавио» НК оборонной промышленности СССР. Расстрелян в 1938 г., примерно через месяц после самого́ М.Г. Кривина /см. сайт «Мемориал»*/.) Дело обсуждается на заседании Бюро ячейки ВКП(б) МММИ им. Баумана 13 ноября 1930 г. (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 90–92). Кривин и Цибарт присутствуют, выступал Кривин. «СЛУШАЛИ: Дело КРИЦМАНА /т. Куренков/ при лекции по организации производства допустил ошибки явно право-оппортунистического порядка в вопросах оценки роли Сталинградского тракт. завода. – [Его оценка:] как шумиха необходимая для раппорта XVI с"езду ВКП/б/ и о качестве выпускаемых советских станков как плохих. т. КРИЦМАН /преподаватель ХО/ о станкостроении читал лекцию по организации производства и указал на качество станков н[ашего]/производс и что общее их качество плохое, но имеются и средние станки имея ввиду, что это необходимо завтрашнему инженеру как условие.» «В 1927 г. мы собрали совещание промышленности по вопросу о реконструкции втуз"а и там КРИЦМАНЫ, ЛЬВОВЫ поддержали в мероприятиях профессор[а] Чарновского, которого мы считали необходимым удалить из ВТУЗ"а» «т. КРИВИН – факт отношений т. КРИЦМАНА утверждается еще и по 1927 г., тому совещанию по которому ставка бралась на необходимость удаления Чарновского из ВУЗ"а. О Сталинградстрое у него был под впечатлением плохой работы самого завода, это рупор чуждый нам он исходит из осколков идеологии Сырцовых и др.» Далее в протоколе – Крицман отрицает, что когда-либо поддерживал Чарновского. И разъясняет свое выступление о Сталинградском тракторном заводе: «...Считаю: что строительство его – образец энтузиазма масс, образец социалистической стройки. Об этом – о строительстве, а не о работе завода говорил тов. Сталин. Пуск же завода и начало работы – безобразно проведен. Страна не получила тысячи тракторов, которые были обещаны с"езду при рапорте. Мы преследуем лжеударничество. У нас есть что показать и нам не нужно себя обманывать. Пуск завода при отсутствии надлежащей подготовки организации и плановости привел к тому, что снабжение страны тракторами задержано на несколько месяцев. Вместо 2000 – выпущено 41...» Решение Бюро: «...1. Квалифицировать взгляды т. Крицмана по данным вопросам явно правоппортунистическими, совпадающими с чуждой идеологией характеристикой Сталингр. тракторн. з-да ("завод с больной кровью, надо было устроить парад XVI с"езду, развернуть шумиху... там нечему учиться...") т. Крицман фактически скатился к клевете на детище соцстроительства и к взглядам группы Сырцова и др. в области станкостроения. т. КРИЦМАН, давая исключительно теневую сторону станкостроения, его перспектив, свел на нет все партийные установки по этому вопросу. 2. Констатировать, что взгляды Крицмана по организации цехов (в части указанных партгруппой ХО 101) являются результатом некритического восприятия лекций, материалов профессоров с чуждой идеологией (Чарновского и др.). 3. Поставить перед ячейкой Оружоб"единения членом которой состоит Крицман и перед МКХ вопрос о партийности Крицмана.»

«Линия» Кривина превратилась из сугубо партийной в антипартийную 23 июня 1931-го года.

В этот день открытая война со старыми специалистами-инженерами снимается с партийной повестки. Если в феврале 1931 г. Сталин еще делает из затеянных им «Шахтинского дела» и «процесса Промпартии» тот вывод, что «надо отбросить старый лозунг, отживший лозунг о невмешательстве в технику, и стать самим специалистами, знатоками дела, стать самим полными хозяевами хозяйственного дела» («дело это, конечно, не легкое, но вполне преодолимое. Наука, технический опыт, знания – все это дело наживное. Сегодня нет их, а завтра будут» и т.д.), – то к лету одумывается и вождь. В своей речи на совещании хозяйственников (23 июня 1931 г.) Сталин объявляет, что «само поведение активных вредителей на известном судебном процессе в Москве должно было развенчать и действительно развенчало идею вредительства», а потому «даже определенные вчерашние вредители, значительная часть вчерашних вредителей начинает работать на ряде заводов и фабрик заодно с рабочим классом, – этот факт с несомненностью говорит о том, что поворот среди старой технической интеллигенции уже начался». Никто не должен подумать, спохватывается вождь, что на этом охота ОГПУ на людей вообще закончится: «...это не значит, конечно, что у нас нет больше вредителей. Нет, не значит. Вредители есть и будут, пока есть у нас классы...». А «уничтожение классов, – как учил он же на XVII-й партконференции, – достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления». Но все-таки «изменить отношение к инженерно-техническим силам старой школы, проявлять к ним побольше внимания и заботы, смелее привлекать их к работе – такова задача». Проще говоря, террор – сам по себе, использование специалистов – само по себе. Эта речь Сталина (как, понятно, и все другие) прорабатывалась на партактиве МММИ и взята институтом на вооружение (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 5, л. 43, приказ Цибарта): «...основные принципиальные установки, которыми надлежит руководствоваться при составлении очередного плана работ в летнем тр<имест>ре 31 года следующие: а) речь тов. Сталина на совещании хозяйственников от 5/VII-31 г. [дата опубликования?] "Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства"...».

Казалось бы, все, что нужно для «привлечения к работе» творческих людей – это не мешать им работать, – но именно это и составляло по тем временам труднейшую и опаснейшую задачу для администрации.

Неизвестно, произошло ли следующее в результате победы «линии» Цибарта или по другим причинам, но, к счастью для Цибарта и МММИ, 30 июня 1931-го года Кривин уже не парторг – он уходит из МММИ (в Комиссию Советского контроля при СНК СССР). 30-го января нового, 1932-го года из уст Молотова на XVII-й конференции ВКП(б) снова прозвучат отрезвляющие слова – ленинская цитата: «Коммунист, не доказавший своего умения объединять и скромно направлять работу специалистов, входя в суть дела, изучая его детально, такой коммунист часто вреден. Таких коммунистов у нас много, и я бы их отдал дюжинами за одного добросовестно изучающего свое дело и знающего буржуазного спеца». А с 19 сентября 1932-го года позиции кривинской «дюжины коммунистов» в МММИ подрываются еще и тем, что все другие партийные установки, вкупе с травлей специалистов – сокращение сроков обучения, бригадный метод обучения, узкая специализация, непрерывная работа студентов на предприятиях, «общественная работа» вместо учебы и т.п. – осуждаются и отменяются самой властью. Кривин, Зернов и другие возобновят открытую войну с Цибартом лишь в 1937-м году (но об этом в своем месте).

...Вряд ли А.А. препятствовал «спецеедской» линии Кривина именно как линии партии – скорее, он заслужил опасное обвинение в «оппортунизме» только потому, что, в отличие от парттысячника Кривина и его сторонников, не мог не ценить профессионалов. В 1933-м году, когда линия партии по отношению к ученым развернулась едва ли не на 180 градусов, на партчистке Бауманского он удостаивается такой похвалы: «Тов. ШЕВЯКОВ: тов. ЦИБАРТУ пришлось перестраивать ВТУЗ в период вскрытия вредительства. Тов. Цибарту пришлось вести классовую борьбу с враждебными директивам направлениями среди части профессорско-преподавательского состава и части студенчества. И тов. ЦИБАРТ хорошо провел работу по осуществлению парт. директив, тесно увязывая свою работу как директора с парторганизацией» (ЦГАМ ф. П-84, оп. 1а, ед. хр. 208, л. 1об). Слова эти явно были адресованы кривинским сторонникам в институте – теперь, в соответствии с актуальной версией генеральной линии, об «оппортунизме» Цибарта в 1931-м году им придется забыть. Цибарт «вел классовую борьбу» правильно и в полном согласии с парторганизацией. Последнее скорее реабилитирует парторганизацию.

В Юбилейном сборнике МММИ 1933 года можно найти такие строки директора Цибарта: «"Ректор" МВТУ Калинников, профессор-металлург Чарновский, теплотехник Рамзин – все они в разных формах, под разными масками вели в училище одну и ту же работу – дать неполноценного специалиста, изолировать его от связи с производством, а профессорские кадры сплотить под флагом автономии втуза и противопоставить их советскому правительству» и т.д. ...

Однако судить по подобного рода цитатам (впрочем не столь и агрессивным) о подлинной роли их автора в тех ужасных событиях, как и о его собственном отношении к упоминаемым ученым, мог бы только совершенно неискушенный в советско-сталинских реалиях человек. Будем милосердны и не станем приводить здесь цитат других авторов – профессоров ИМТУ–МВТУ–МММИ... Настоящий посыл всех подобных высказываний в адрес репрессированных ученых, безусловно, следующий: «с "вредителями" покончено – их больше в институте нет»... Станем же судить по плодам. Основной профессорский состав ИМТУ был в МММИ сохранен, и главная заслуга в этом принадлежала – не могла не принадлежать – директору МММИ А.А. Цибарту.
 

Общий взгляд: восемь лет работы Цибарта во втузе в его «наиважнейший период» (январь 1930 – декабрь 1937).
Лучшее из возможного ▲

Место А.А. Цибарта в истории нынешнего Технического университета определяется тем, что в результате его деятельности втуз-наследник разгромленного ИМТУ–МВТУ не только максимально сохранил свой профессиональный уровень – что, учитывая также все прочие губительные акции ВКП(б) 1928–1932 гг., такие как травля старых профессоров и т.п., было настоящим подвигом, – но и вскоре от своего основания был признан лучшим в стране, сохранил и укрепил свое лидерство после спасительных реформ Кржижановского 19 сентября 1932 года, и остается авторитетнейшим в стране спустя век. Само именование «Бауманский», родившееся с подачи Цибарта, не случайно сумело пережить советскую эпоху. МГТУ имени Баумана – это тот самый, родившися на развалинах ИМТУ–МВТУ, «цибартовский» МММИ.

Феномен Цибарта не в том, что директор втуза практически никак не проявился в профессиональной области, а в том, каким образом «красный директор», назначенный по инициативе беспощадного ликвидатора МВТУ Мостовенко, сумел сохранить остаток Училища как лучший отечественный втуз.

Меж тем миссия Цибарта в Училище как «представителя ЦК партии» (о чем ему напомнили еще в 1930-м году) дает почву самым поверхностным суждениям. Даже И.Л. Волчкевич, при его весьма положительных оценках роли Цибарта в судьбе заведения, роняет пренебрежительное замечание: «ни малейшим авторитетом среди профессоров директор никогда не пользовался» (см. Сословие...). Замечание это попадает, что называется, «пальцем в небо». Каким именно авторитетом? научным? административным?.. – До 1936-го года вопрос о собственно научном авторитете спускаемых «сверху» директоров вообще не стоял, многие из них не имели и достаточного образования. Работа Цибарта в МММИ (с 1936-го года) в качестве ассистента-преподавателя физики и математики – конечно, еще не достаточный авторитет как ученого, хоть и выгодно смотрится на тогдашнем общем фоне. Однако вуз (как показывает пример директора ИМТУ, «реакционнейшего чиновника» И.В. Аристова) может процветать и при руководителе – «чистом» администраторе. Также и в этом аспекте Волчкевичу следовало бы проявить больше понимания ситуации. Ведь, что до признания профессорами достоинств Цибарта как администратора, то, от его вступления в должность декана мехфака и вплоть до начала «оттепели» с 19 сентября 1932-го года, а это без малого три года, любые решения администрации могли быть с профессиональной точки зрения либо плохими, либо очень плохими! Причем плохими оставались и лучшие из возможных. Но только такие решения и могли спасти вуз.

Тот факт, что действия Цибарта всегда были именно лучшими из возможных, как до, так и после 19 сентября 1932-го года, и оказались спасительными – убедительно доказало время.

*  *  *

...Уверенности, что назначен во втуз надолго, у А.А. нет. С самого начала своей работы в нем, уже в 1930-м году он просит провидение («Природу») хотя бы о нескольких годах. А желание остаться именно здесь великое: в числе прочего, просыпается надежда на возможность заняться собственной научной работой, – что удастся осуществить лишь отчасти.

Заглядывая в финал, можно подсчитать, что А.А. Цибарт руководил коллективом, от своего назначения деканом механического факультета МВТУ 29 января 1930-го до ареста 14 декабря 1937 года фактически полных восемь лет. Так получилось, что изо всех ректоров втуза за полвека с 1914-го по 1964-й год А.А. Цибарт руководил долее всех. Одно это обстоятельство привлекает внимание к его персоне. И сколь бы сомнительным ни выглядело назначение партдеятеля руководителем прославленного учебного заведения (что было в порядке вещей) – в пользу директорства Цибарта говорит, как минимум, тот факт, что после него, в период с 1938 по 1941 год в МММИ сменилось пять директоров, и специальная комиссия (см. Волчкевич) была вынуждена просить Главное управление учебными заведениями НКТП о назначении ректора – т.е. с устранением Цибарта работа института была явно дезорганизована. Именно Цибарт вывел заведение из состояния административной катастрофы (разделения), как затем и последствий «пролетаризации», и справился с этими задачами, объективно говоря, блестяще. В юбилейном издании 2005-го года (см. Федоров, Павлихин) период директорства Цибарта описывается в рубрике «Становление МММИ им. Н.Э. Баумана как ведущего политехнического вуза СССР». При Цибарте Бауманский получит свой первый орден, звание лучшего втуза Советского Союза, проведет первые научные конференции...

Слова авторов Юбилейного сборника МВТУ – МММИ «анализируя рост и работу МММИ с 1930 г., нельзя не отметить активной роли директора МММИ – тов. Цибарта, который своей деятельностью содействовал росту и развитию МММИ», «быстрые темпы и высокое качество работы вновь созданных лабораторий были обеспечены неослабным и постоянным вниманием и помощью со стороны нашей партийной организации и дирекции в лице т. Цибарта» были только объективными. «Не являясь известным ученым, А.А. Цибарт обладал незаурядными организаторскими способностями, хорошо ориентировался в основных проблемах высшей школы и представлял себе ее перспективы» (см. Анцупова, Павлихин). В «Очерках по истории МВТУ» И.Л. Волчкевича 1930–1937-е годы характеризуются как «период бурного роста и развития» института, а относительно «социалистического директора» и «человека без высшего образования» (как его называет автор) А.А. Цибарта в частности говорится: «тем не менее, заведению <МВТУ – МММИ> в очередной раз повезло с директором. Адольф Августович Цибарт отличался незаурядной энергией, прекрасными организаторскими способностями и безусловно был большим патриотом своего вуза, пусть даже изменившего название. За шесть [неточность: почти восемь] лет его руководства произошло не только резкое увеличение количества выпускавшихся инженеров, но и постоянно велась борьба за качество образования, что отличает этот период от предыдущего, когда главной целью признавалась пролетаризация».

Что до адекватности нового директора своему месту. Тут важно вжиться в тогдашнюю ситуацию, «историческое мышление» необходимо. Характерно, как между собой, и в тогдашнем профессорско-преподавательском и в партийном обиходе, именовали директора вуза: «хозяин», – нечто большее, чем начальник, но меньшее, чем руководитель; действительно, руководителем вуза можно было бы называть только признанного специалиста. А занимать подобную должность звучало в партийных органах как «сидеть» – быть «государевым» (ВКП/б/) наместником. – Не имел завершенного технического образования (если оно вообще было техническим, а не медицинским – см. Волчкевич, Сословие...) и уж тем более инженерной практики предшественник Цибарта на должности директора заведения, посланный в МВТУ с миссией его ликвидации старый большевик П.Н. Мостовенко. Не был сколько-нибудь заметным профессионалом в своей области также ни один из назначенных Мостовенко «красных деканов» МВТУ, директоров новых училищ, во всяком случае в литературе никаких сведений о них в этом качестве нет. (Считал себя, впрочем, специалистом 30-летний директор ВХТУ Я.Л. Авиновицкий – окончивший до революции педагогические курсы и в 1922-м году химические курсы усовершенствования командного состава, комиссаром которых в то время сам и являлся, а через год 2 курса экономического факультета Института им. К. Маркса. Серьезного химического образования он не имел, но имел партийные заслуги как военачальник РККА; косвенно его масштаб как большевика можно оценить по тому, что в 1938-м году он был расстрелян.) Случай Цибарта в этом смысле типичен, а может быть (если считать высшее техническое образование А.А. законченным) и относится к лучшей половине всех случаев.

Так, к концу 1933-го года Главное управление учебных заведений НКТП приводит следующие подсчеты («За промышленные кадры» 1933 №11, стр. 7): «Среди 118 директоров втузов мы имеем около 70% товарищей, вошедших в партию до 1921 г. [Т.е. беспартийных не было вовсе.] Около 50% директоров являются кадровыми рабочими. Однако не так спокойно обстоит дело, когда мы пересматриваем общую и специальную подготовку их. Работников, имеющих специальное высшее образование (притом не всегда совпадающее со специальностью данного учебного заведения), мы имеем всего лишь 67 чел.; значительная часть высшего образования не имеет вообще». И в 1934-м году (1934, № 2): «Среди директоров наших втузов 96,4% членов партии, в том числе 70% вступивших в партию до 1921 г. / Специальное образование имеют 62% директоров, 20% директоров не имеют высшего образования вообще»...

Можно также оценить адекватность Цибарта своей должности и по такому косвенному фактору: по подсчетам того же источника, в Московском энергетическом институте за три последних, концу 1933-го, года сменились 6 директоров, в Московском авиационном – 9, и это было обычной картиной для втузов; также на тот момент не было «ни одного человека, который был бы директором данного втуза свыше 5 лет». О том, что после 8 лет работы и ареста Цибарта в 1937-м году за три последующие года в МММИ сменятся аж пять директоров, мы уже говорили.

Крупный специалист в должности крупного руководителя в своей области – это как будто идеал. На практике, как слишком хорошо известно, такое совместительство не остается без ущерба либо для собственной профессиональной деятельности руководителя, либо для его деятельности административной. Как видно, модель управления творческим заведением, при которой его руководитель является достаточно квалифицированным и, так сказать, преданным профессионалом, но посвящает себя почти исключительно администрированию, оказалась в данном случае высоко эффективной.

Идеал совмещения в одном лице профессионала и администратора воплощали в ИМТУ, в частности, его последние директора А.П. Гавриленко и В.И. Гриневецкий. А есть и пример «чистого» администратора, фактически чиновника, значение которого в истории достижений ИМТУ также оказалось замечательно велико́, – это И.В. Аристов. И.Л. Волчкевич в своих «Очерках истории МГТУ» посвящает эпохе Аристова несколько страниц. «В 1879 году тяжело заболевает Виктор Карлович Делла-Вос, которого современники справедливо называли не только первым директором, но и организатором ИМТУ. ... Директором становится профессор Иван Павлович Архипов, однако через три года он переходит на работу в Петербург, в министерство государственных имуществ. Исполняющим обязанности по рекомендации И.П. Архипова назначается занимавший должность инспектора классов Иван Васильевич Аристов, что повергает профессорскую коллегию в недоумение и недовольство. Тому были причины: И.В. Аристов не был техником по образованию (окончил с отличием математический факультет университета), безусловно не являлся выдающимся ученым, да и в Училище появился не так давно, работая до того по большей части в гимназиях. Все были уверены, что исполнять обязанности он будет недолго. ... После восьми лет исполнения обязанностей Иван Васильевич в феврале 1891 был наконец утвержден в должности и оставался в ней до 1902 года. Примечательно, что те самые профессора, которые долго надеялись заменить И.В. Аристова на "своего товарища – техника", через пятнадцать лет после его отставки, в трудной и не располагавшей к воспоминаниям обстановке лета 1917, посвящают памяти бывшего директора практически полностью два номера "Вестника Политехнического Общества", в которых отзываются о нем в самых восторженных тонах [примечание Волчкевича: По мнению профессора П.П. Петрова, к примеру, – замечательно добросовестный и честный работник, хороший сослуживец и притом добрый человек], особенно – в сравнении с руководителями последующими [заметим, что в числе этих неназванных "последущих руководителей" важнейшее место занимал первый избранный директор, видный ученый и исключительно достойный человек А.П. Гавриленко! – прим. А.А.]: "Лично я считаю, что отношение к делу и дисциплина среди администраторов и низшего персонала Училища при Иване Васильевиче Аристове стояли на высоте, едва ли не наибольшей по сравнению с тем, что установилось после него; и даже энергии нынешнего директора Василия Игнатьевича Гриневецкого все еще не удалось восстановить этот сильно расшатанный после ухода Ивана Васильевича порядок" (профессор А.И. Сидоров). ...Будучи, безусловно, в гораздо большей степени администратором, чем преподавателем, он смог полностью избавить от необходимости заниматься бюрократической работой тех, кто к ней был или не способен, или приносил больше пользы на другом поприще...» (Мы бы хотели проследовать за И.Л. Волчкевичем и ознакомиться с источником цитат – Вестником ПО за 1917 год, – но в электронных каталогах РГБ, библиотеки МГТУ им. Баумана и др. указанных номеров Вестника, кажется, нет.) Далее И.Л. Волчкевич перечисляет многие выдающиеся успехи ИМТУ времени Аристова. Но вот что непременно следует добавить к этой аналогии администраторства Аристова и Цибарта. Если первый руководил Училищем в нормальных рабочих условиях (насколько они вообще бывают нормальными), то Цибарт и принял заведение в момент его катастрофы, и вел его, вплоть до своего ареста, в обстановке практически непрерывного смертельного шторма.

«В 1930 г. в МВТУ осталось менее половины работавших до этого профессоров и преподавателей. Возникла опасность, что, потеряв значительную часть ученых, МММИ надолго остановится в своем развитии. Но этого не случилось. МММИ, призванный готовить инженерно-технические кадры для советского машиностроения, стал одним из крупнейших втузов страны и в короткое время занял ведущее место среди них» (см.: МВТУ им. Баумана 125 лет; также Нистратов и др.). Председатель Комитета по высшей технической школе ЦИК СССР Г.М. Кржижановский «не раз говорил, что "Бауманский втуз, все те 16 втузов, которые мы считаем опорными... это единственная опора для нашего движения вперед"» (цит. по кн.: МВТУ им. Н.Э. Баумана. 1830–1980). Официально признанные успехи недавнего «осколка МВТУ» (по выражению самого А.А.) были впечатляющими, о главных их них речь пойдет далее. Для нас же самое важное состоит в том, что возможности для творчества в МММИ времен А.А. Цибарта, а значит и его взаимоотношения с потенциальными «классовыми врагами» – дореволюционным профессорско-преподавательским составом – действительно должны были быть максимально (по тем условиям) благоприятными, ведь только это и могло стать настоящим фундаментом успеха. Именно Цибарт, как мы видели (см. рубрику о деле Промпартии) противостоял в начале существования Бауманского партийному курсу на изгнание старых профессоров ИМТУ из института. «МММИ в это время от других вузов отличался высококвалифицированными кадрами, хорошей постановкой педагогического процесса, широтой и глубиной проводимой научно-исследовательской работы. Здесь было удобно централизовывать методическую документацию, использовать лучшие силы педагогического состава для обобщения передового опыта и распространения его на другие учебные заведения» (см.: МВТУ им. Н.Э. Баумана. 1830–1980). В обширной литературе по биографиям ученых, работавшим в институте, историям институтских кафедр и пр. нет, кажется, ни одного свидетельства о том, чтобы кто-либо из «высококвалифицированных кадров» (в частности старых профессоров) подвергался в этот период по инициативе директора (не парткома) каким-либо притеснениям на политической почве. Изначальное благоговение А.А. перед «лучшим втузом» и наукой сыграло, очевидно, определяющую роль в его администрировании. Оно же и заводило А.А. в некое глухое противостояние партийным активистам в институте, закончившееся для него трагически.

*  *  *

Здесь нужно оговориться, что освещение таких тем, как создание факультетов и специальностей, появление научных трудов преподавателей, вообще всей профессиональной стороны дела не входит в задачи настоящего очерка, да и не в компетенции автора. Сжатое и емкое изложение профессиональной истории ВММУ/МММИ во время директорства Цибарта (без упоминания его имени) можно найти, например, в книге В.И. Прокофьева «Московское высшее техническое училище. 125 лет», или процитированном выше коллективном труде «Московское высшее техническое училище им. Н.Э. Баумана. 1830–1980», изданном к 150-летнему юбилею вуза (то и другое см. на этом сайте), в книгах Л.И. и И.Л. Волчкевичей и др. Набор и подача приводимых здесь сведений определяется в основном интересом персонально к А.А. и носит по отношению к научно-инженерной истории втуза скорее случайный, отрывочный характер. Особо важны для нас его собственные свидетельства. Сам А.А. Цибарт рассказывал о жизни института, о преобразованиях в нем и организации учебы, в частности, в докладе на 6 пленуме ЦК ВЛКСМ, изданном в брошюре «Овладеть наукой»; в юбилейном сборнике «Сто лет МММИ им. Баумана»; статьях в журналах «За промышленные кадры», «Фронт науки и техники», «Советское студенчество», в газете «Известия» и др. Разумеется, все планы и достижения института представлены в них как воплощения очередных указаний партии, в главном так оно и было, но реальная жизнь и кое-где черты личности директора в них проглядываются. – Эта деятельность нашла свое отражение в Бюллетенях Всесоюзного комитета по высшему техническому образованию при ЦИК СССР, газетах «Техника», «За индустриализацию», «За коммунистическое просвещение» и др., брошюре «Лучший втуз Советского союза» (написанной Г. Нехамкиным явно не без участия самого Цибарта), газете «Ударник» и других институтских изданиях, и др. Эти источники, как хорошо знакомые Цибарту, вместе с его статьями, письмами, деловыми распоряжениями, дневниками и выступлениями на партсобраниях ВММУ/МММИ им. Баумана и яляются здесь основными. – Особое значение для передачи колорита времени и разъяснения происходившего имеют протоколы заседаний парткома ВММУ/МММИ, а также ведомственные журналы (вроде «За промышленные кадры»), много более откровенные, чем широкая печать.

 

1930 – 1932: прежним курсом.
«Пролетаризация», «бригадный метод», «непрерывное производственное обучение», 4 курса вместо 5, и проч. ▲

«Эти реформы проводятся с целью облегчения и ускорения прохождения студентом курса втуза
и скорейшего обеспечения промышленности
достаточным количеством новых и притом классово своих инженерно-технических сил»

М. Акимов. МВТУ после Октября. В книге «100 лет МММИ им. Баумана»

«...Реакционная часть профессуры остерегается вслух высказывать свое "кредо".
Она, по выражению "Пролетария на учебе" (органа пяти втузов, возникших на базе МВТУ), "ушла в подполье"
и уже оттуда ведет тихую сапу против реформы высшей школы»

В. Гохенберг. Журнал «За промышленные кадры» 1930 № 1 (октябрь)

«Среди членов нашей организации имеется болезненное явление,
когда спрашиваешь почему ты так пассивен к вопросу парт-жизни,
так он говорит я боюсь, как бы не остаться в правой или в левой оппозиции ...
Имея такие настроения очень вредные для организации надо будет по ним ударить»

Тов. Пчелкин. Партактив ячейки ВКП(б) ВММУ 5 июля 30 г.

Заданный курс: что Цибарт принял в наследство

Итак. Уже в период 1930–1932 гг. резко увеличивается число выпускаемых институтом специалистов (в 1930-м г. в нем обучалось 1300, в 1932-м – 4600 студентов, включая вечерников; см.: Лещинер, Цибарт). Это замечательное достижение (если забыть о том, каким образом надлежало тогда подбирать контингент новых студентов). Однако почти до конца 1932 года институт еще вынужден идти, согласно директивам ВКП(б), по пути революционного сумасбродства.

И.Л. Волчкевич (в очерке «Н.Э. Бауман») пишет: «В соответствии с директивами необходимо было существенно уменьшить сроки обучения, при этом половину времени – отвести на непрерывную производственную практику. Основным "врагом" дела построения нового вуза были объявлены лекции и экзамены (формально уже запрещенные раньше), основной формой обучения, наряду с производственной практикой, объявили групповую проработку материала. ... Вместо семестровой системы организации занятий вводилась триместровая. Главной целью этого мероприятия было сокращение сроков обучения: кроме общего уменьшения числа предметов преподаватели должны были укладывать свои курсы в меньшие календарные сроки. ... Начало существования нового Училища не было мирным. Профессора и преподаватели, втайне полагавшие, что "эта вакханалия должна пройти" и "нам надо ждать", пытались вести преподавание по прежним методикам, а партийная организация была мобилизована на борьбу с ними...» «Сокращение же теоретического обучения не было собственной инициативой или прихотью администрации ВММУ: такова была цель реформы высшего образования, призванной готовить узкого специалиста для конкретной исполнительской деятельности». Трудно сказать, в какой мере старые профессора связывали эту губительную линию партии с ролью Цибарта в управлении втузом (да и началась эта линия вовсе не с него, как может показаться из текста цитаты), но из сохранившихся в архиве ФСБ свидетельств видно, что «сознательная» партийная общественность втуза осталась его деятельностью весьма недовольна. Об этом важном нюансе речь еще пойдет дальше.

Даже и в этот исключительно тяжелый для училища период, в нем «постоянно велась борьба за качество образования, что отличает этот период от предыдущего, когда главной целью признавалась пролетаризация» (см. Волчкевич, Соцсоревнование).

Нам здесь, конечно, хотелось бы быть щепетильнее в отношении роли Цибарта в описанных горе-преобразованиях. Все они вводились не в ВММУ, учрежденном только 20 марта 1930-го года на базе мехфака МВТУ, а еще в само́м бывшем МВТУ, с 1929-го года и раньше. «После передачи училища [из ведения Наркомпроса] в ведение ВСНХ в 1929 г. вводится специализация с 1 курса, почти целиком отменяются лекции, вводится семинарско-групповой метод занятий, отменяются дипломные работы, вводится с 1 курса НПП, устанавливается соотношение теории практики 1:1, твердые сроки пребывания во втузе (4 года), и обязательность посещения студентами всех занятий» (В. Николаев. К столетию головного машиностроительного втуза. / За промышленные кадры 1933 № 10).

Документов канцелярии МВТУ за последнее время его существования, в которых можно было бы найти прямые указы руководства МВТУ на этот счет, видимо не сохранилось (их нет в ЦГАМ). Но начиная с февраля 1930 года – Цибарт назначен деканом механического факультета МВТУ 29-го января – некоторые распоряжения руководства МВТУ попадают в частично сохранившийся архив канцелярии деканата (и затем ВММУ–МММИ). Это:

– Специализация с первого курса в ущерб фундаментальным теоретическим дисциплинам. Новые программы готовились в МВТУ с боем. Во время, когда Цибарт был только деканом факультета, зам. директора МВТУ Злотников пеняет на недостаточную активность преподавателей в этом направлении: «не всеми программами выдержаны и отражены основные установки перестройки ВТУЗ"а (производственное обучение, специализация и т. д.)» (ЦГАМ Ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 37); на ректорском совещании «единодушно осуждено безразличное отношение проф.-преподавательского состава к выработке и проработке новых учебных планов и программы» (см. Пролетарий на учебе). Профессор МММИ Мазинг относит реформу МВТУ (упоминая в этой связи также производственное обучение и специализацию «с уничтожением прежней энциклопедичности») к 1928/1929 годам (более полную цитату см. ниже). – «Непрерывная производственная практика», по существу обычная работа студентов на «промфинплан предприятий» в учебное время. Еще июльским пленумом 1928 года предусмотрено было «поставить производственную практику сроком не менее 10 месяцев», сделать ее непрерывной и подчинить предприятиям, а ноябрьским пленумом 1929-го и постановлением ЦИК и СНК от 13 января 1930 года (Цибарт, напомним, появился в МВТУ 29 января) требуемые сроки «непрерывного производственного обучения» доведены до 40-50% учебного времени. МВТУ с этим не тянуло: о производственном обучении «в связи с перестройкой втуза» говорится и в цитированном приказе зам. директора МВТУ Злотникова. В резолюции партконференции МВТУ 11-го марта 1930-го года провозглашалось: «Производственное обучение уничтожившее длительный отрыв пролетарского студенчества от производства должно быть теснейшим образом увязано с центральной политической задачей партии осуществлением пятилетки в четыре года. Пролетарское студенчество, работающее на заводах несет наравне со всеми рабочими предприятия полную ответственность за выполнение промфинплана. Активная борьба за промфинплан должна быть превращена в стержень всей вневтузовской общественной работы студенчества» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 6). Задача хоть в какой-то степени увязать эту борьбу за промфинплан с учебными программами ляжет в ВММУ на плечи Цибарта (об этом см. далее)... – Абсурдный «семинарско-групповой» метод обучения или иначе «активные методы преподавания» со «сведением лекций к минимуму» и запретом индивидуальных экзаменов. (Сей метод, разумеется, насаждался ВКП/б/ во всех вузах, в частности в МГУ.) В МВТУ борются даже с зачетами. 7 февраля 1930-го года другой зам. (и.о.) ректора МВТУ, хозяйственник Цвилинг в своем приказе по училищу пишет: «Проводимая на основе директив партии и правительства перестройка МВТУ тесно связана с активизацией методов преподавания. Осуществляемые в этом направлении мероприятия требуют соответствующего изменения способов оценки успеваемости. ... В соответствии с этим: 1. Действовавшая до настоящего времени система зачетов, являющихся по существу индивидуальным [слово индивидуальным зачеркнуто двойной красной линией, видимо как слишком откровенное] экзаменом, со всеми вытекающими отсюда недостатками – отменяется и проведение зачетов по старой системе, за исключением случаев предусмотренных ниже – воспрещается...» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 4). – Отмена дипломного проектирования (см. напр. Акимов). В своем приказе от 8 февраля 1930 г. (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 5) Цвилинг еще продолжает искоренять «синтетические» (видимо, подобие дипломных) работы. А также, чуть позже (см. Пролетарий на учебе 1.03.1930), на ректорском совещании признается необязательным представление печатных научных работ для зачисления в аспирантуру. – Разумеется, это безумная «пролетаризация» и ее апофеоз, начавшееся с 1929-го года массовое внедрение на учебу (псевдоучебу) во втуз, без прохождения и рабфака, невежественных и агрессивных парт- и профтысячников. – Такой страшный удар по образованию во втузе, как сокращение срока обучения с 5 до 4-х лет. Он был нанесен теми же ноябрьским 1929 г. пленумом и постановлением ЦИК и СНК от 13 января 1930 года. На программы трех- или максимум четырехгодичного обучения всем втузам надлежало перейти не позднее начала 1930/1931 учебного года, и работа МВТУ в этом направлении не могла не вестись; существовал некий «переходный учебный план». В приказе от 5 февраля 1930-го года Цвилинг требует от декана Цибарта ускорить прохождение предметов на факультете (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 2): «Отмечаю следующие недопустимые явления в деле выполнения учебного плана 4-го курса Механического ф-та по специальностям «Холодная обработка» и «Точная механика». / 1. Ряд курсов, которые должны быть закончены, согласно переходного учебного плана в декабре 29 г. и январе 30 г. до сих пор не закончены проработкой...». О «необходимости ускорения выпуска студентов» говорится и в приказе от 8 февраля. Кстати – триместры вместо семестров, отвечающие сокращенному сроку обучения, в МВТУ уже существуют. В заключительном слове последней партконференции МВТУ 11 марта 1930-го года новым втузам дается напутствие: «М.В.Т.У. выпускало инженеров через 9-10 лет из своих стен. Мы будем уверены, что наши новые ВТУЗ"ы будут в кратчайший срок выпускать инженеров общественников с хорошей подготовкой» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 4). Хотя Цибарт еще и 21 декабря 1930-го года говорит лишь о «подготовке к переходу на сокращенный срок обучения» (л. 25), эта уверенность могла зиждиться лишь на уже проделанной в этом направлении работе. Собственного приказа директора ВММУ о сокращении срока обучения не было, во всяком случае, в архиве канцелярии втуза таковое не сохранилось.

К этому можно еще добавить, что связанная с переходом на деление по специализациям отмена традиционного деления втуза на факультеты, с которым также боролась ВКП(б) («основной ячейкой большинства ВТУЗ'ов еще по старому остается расплывчатый факультет, который своим построением отражает нашу былую экономическую отсталость. Он меньше всего приурочен к системе и организации нашей социалистической промышленности» /Петровский, В борьбе.../) – совпала с самоликвидацией МВТУ, превращением его факультетов в самостоятельные втузы. Так что Цибарту в ВММУ, бывшем мехфаке МВТУ, по крайней мере не пришлось ничего ради этого разрушать.

Не пришлось Цибарту и участвовать в таком, может быть незначительным в тех масштабах, преступлении, как изгнание из училища «классово чуждых» студентов. «Говоря о борьбе за пролетарский втуз, необходимо отметить чистку студенчества, проведенную в 1929 г. для проверки социального лица студентов и содействовавшую очистке рядов студенчества от пролезших во втуз и скрывавших свое истинное лицо белых офицеров, детей попов и белых генералов, детей кулаков и лишенцев» (Юбилейный сборник, Акимов).

И даже пресловутые «соцсоревнование» и «ударничество» с их борьбой в т.ч. за досрочное окончание вуза и пр., намертво слившиеся с образом ВММУ–МММИ – явление вполне одиозное, мешающее нормальной систематической учебе – начались на механическом факультете МВТУ еще в декабре 1929-го года, за месяц до появления в нем Цибарта.

Итак, все эти злосчастные реформы и инициативы Цибарт получил в наследство от прежнего МВТУ. Относить их к эпохе ВММУ/МММИ – грубая ошибка. Но следовать им надлежало, разумеется, со всеми советскими энтузиазмом и помпой.

Лабораторный метод избегания учебы и попытки его смягчения

«Эти реформы, – откровенно говорит один из партийных активистов нового заведения, – проводятся с целью облегчения и ускорения прохождения студентом курса втуза и скорейшего обеспечения промышленности достаточным количеством новых и притом классово своих инженерно-технических сил» (Юбилейный сборник, Акимов; курсив наш). То есть уровень выпускника понижался властью сознательно. Если за курсом на «пролетаризацию», в результате которой «классово своих» студентов в вузах должно было стать не менее 70% (а в год прихода А.А. Цибарта в МВТУ их было в училище 88%), и оставалась справедливая сама по себе цель – открыть доступ рабоче-крестьянской молодежи к образованию, – то решалась она самым нелепым, и особенно ввиду задачи индустриализации, способом: за счет снижения качества самого́ образования. (Кроме того, если быть точным, пролетаризация означала не открытие доступа «классово своим», а буквальное принуждение их к образованию, включая, ввиду завышенности планов пролетаризации, и тех из них, кто не имел ни возможности, т.е. достаточной довузовской подготовки, ни даже желания учиться в вузе.) В результате к 1932-му году, если вспомнить только свидетельства тогдашних профессоров заведения, студенты в основном оказались «неспособны выполнить сложные проектирования» (см. Лещинер, Цибарт). Под деликатным выражением «сложные проектирования» имелся в виду вновь ставший обязательным с 19 сентября 1932 г. дипломный проект...

Как мы понимаем замысел ВКП(б), в серьезных знаниях «красный специалист» не нуждался – достаточно было некой, хоть и довольно продолжительной, ознакомительной экскурсии по втузу.
 

Пребывать и верховодить в институте идеологически правильный лже-студент мог почти исключительно за счет «активных методов преподавания», или – хоть и усовершенствованного Цибартом их варианта – «бригадного метода».

«С особенной решительностью профессура оспаривает бригадную систему … [они говорят, что] в бригадах работают активно "только вожаки"...» (ЗПК 1931 № 4). Но даже и «вожаки», «бригадиры», ответственные за всю группу и отчитывающиеся в полученных знаниях фактически за всех, не имели возможности учиться полноценно: как замечает в 1934-м году известный ученый-химик А.М. Беркенгейм, профессор бывш. МВТУ, «где уж тут было способному бригадиру самому углублять свои знания?» (ВТШ 1934 № 1).

Впрочем, в частности по поводу «бригадной системы» авторы книги о ректорах МВТУ (Анцупова, Павлихин) замечают: «этот метод применялся несколько лет, однако [несмотря] на кажущуюся несуразность, он не повлиял отрицательно на высокий в целом уровень подготовки в училище». Мы можем понять это так, что при способности и желании со стороны студента, и в контакте с первоклассными преподавателями, получить качественное образование можно при любом методе.

Любопытная деталь: «лабораторный метод» обучения (как часть «активных методов преподавания») применялся во всех вузах до появления Цибарта в МВТУ, но создание института собственно бригадиров, назначаемых из числа студентов, было инициативой Цибарта (см. Протокол заседания Бюро ячейки ВКП/б/ ВММУ от 6 мая 1930 г.) – и в той ситуации это было полезное нововведение. Трансформация метода проводилась им под предлогом борьбы за предписанное ВКП(б) «единоначалие» (отсутствие требуемого Сталиным единоначалия в МВТУ критикует на ноябрьском пленуме 1929 г. Каганович, приказ Главтуза ВСНХ о единоначалии в учебных заведениях вышел 12 февраля 1930 г.) – в студенческих группах появлялись единицы, на которых преподавателям и администрации можно было опираться. Да, «где уж тут было способному бригадиру самому углублять свои знания?», но, может быть, бесконтрольность прочих студентов составляла в целом худшее, чем это, зло. А преподаватели получали возможность теснее работать с теми студентами, кто был в состоянии учиться.

«...В [студенческих] группах мы своего представителя не имеем, через которого мы [администрация] могли-бы проводить все свои работы и спросить с него работу. Чтобы он был ответственным за исполнение учебы в группе. / Этот вопрос нами был поднят в соответствующих организациях и там мы получили согласие создать институт бригадиров в виде опыта...», – говорит Цибарт 6 мая 1930-го года. Опыт Бауманского удается и распространяется затем на все втузы (в некоторых из них «бригадиры» именуются старостами), а метод в дальнейшем именуется в основном «бригадным». И хотя «лабораторный» или «семинарско-групповой» звучит академичнее, чем «бригадный», – на самом деле эта доработка метода означала, может быть, спасение учебы от полной ее профанации. На первый план выходили те студенты, «вожаки» или «бригадиры», которые учились реально.

«4. СЛУШАЛИ: – Об организации института бригадиров, в связи с единоначалием /Цибарт/ Директива партии о единоначалии у нас проработана, но практически не доведена до низу. У нас имеется директор, зав. специальностями, а в группах мы своего представителя не имеем, через которого мы могли-бы проводить все свои работы и спросить с него работу. Чтобы он был ответственным за исполнение учебы в группе. Этот вопрос нами был поднят в соответствующих организациях и там мы получили согласие создать институт бригадиров в виде опыта, этот бригадир в группе закрепит низовой треугольник. Задача организации помочь в этой работе. В прениях высказались: Ингликов, Булышев, Раппопорт, Резчиков, Этлин, Вайнер, Сорокин. Часть из них указывали, что это не вызывает никакой необходимости и что устанавливать администратора в группе, с возложением обязанности на студента не целесообразно, – часть за то, чтобы создать в виде опыта институт бригадиров, делая путем выдвижения в группах и представления на утверждение администрации. Заключ. слово Цибарта: Не соглашаясь с мнением ряда товарищей т. Цибарт указал, что это непонимание директивы партии о единоначалии. Институт бригадиров нам необходим, он закрепит нам единоначалие внизу, он даст возможность нам правильно вести работу. ПОСТАНОВИЛИ: – Вопрос о единоначалии проработать на общ. собрании специальностей. Считать целесообразным создать институт бригадиров с несением административных функций в группах в виде опыта. Предложить фракции профкома провести выдвижен. товарищей на эту работу. Срок исполнен. 20/V – с.г.» (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 12, 12об. Протокол заседания Бюро ячейки ВКП/б/ ВММУ от 6 мая 1930 г.)

В октябре 1930 г., в статье «За четкую организацию учебной работы. Опыт ВММУ» (полный текст см. на сайте) Цибарт констатирует: «введение института бригадиров, как низшего звена в системе управления втузов (по вопросам информации и организации работы академической группы), себя вполне оправдало» (ЗПК 1930 № 2–3).

В этой статье Цибарта детально описывается реализация «бригадного метода» в ВММУ.

«Бригадир назначается заведывающим [так в тексте] специальностью из числа нормально успевающих студентов группы»; в его обязанности входило «1) помощь заведующему специальностью в доведении учебно-производственного плана и программ до группы; 2) наблюдение за выполнением группой и каждым студентом в отдельности учебно-производственного плана и программ специальности (по количественным и качественным показателям); 3) наблюдение за ходом занятий и за качеством преподавания по отдельным дисциплинам (степень активизации, методика преподавания, усвояемость предмета и прочее) <...>». (Обращает на себя внимание: студент-бригадир контролировал и качество преподавания.) – Какие-то лекции в ВММУ все-таки были, и самый общий учет преподавателем успеваемости каждого студента в отдельности тоже: «учет успеваемости студентов по предметам, где имеются лекции и упражнения или только упражнения, проводится на основании: 1) ответов студентов при беседе в процессе ведения занятий, 2) конспектов, составляемых студентом на основании проведенных занятий и проработанной литературы, 3) самостоятельного решения задач, ведения вычислений в аудиториях, 4) отчетов о домашних работах, 5) ответов студентов в заключительных беседах и коллективной (групповой по 3–5 чел.) проработке по главам и отделам курса ... Проверка успеваемости при этом ведется по группам, для чего вся аудитория делится на несколько частей, и в помощь лектору привлекаются для этой работы ассистенты (преподаватели)». «По окончании триместра или всего курса преподаватель делает общую оценку знаний каждого из слушателей, фиксируя в записной книжке, в графе "сведения об успеваемости за триместр", против фамилии каждого студента буквой "у" – усвоение курса, а буквой "н" – неусвоение, причем в случае необходимости на обороте делает дополнительные замечания» (только и всего, вместо балльной системы).

Т.е. экзаменов и (сдаваемых, а не проставляемых) зачетов не было. Их и не могло быть.

Очевидно, что практика, при которой преподаватель составлял представление о знаниях студента лишь в процессе общения с группой, причем зная, что абсолютное большинство студентов относится к числу «классово своих» и потому неприкасаемых, оставляла последним возможность едва имитировать учебу. Но в том-то и состоял замысел партии. Лучшее, что дирекция могла сделать в такой ситуации – это постараться гарантировать хотя бы присутствие студентов, да и профессоров на занятиях («активные методы преподавания», видимо, участия преподавателей особо не требовали). Постановка в ВММУ контроля трудового режима тех и других – специально разработанные и отпечатанные типографским способом бланки, и пр. – освещается в статье Цибарта утомительно подробно и в первую очередь, что производит даже несколько тягостное впечатление, однако никакого формализма дирекции в том не было.

Примечателен комментарий в журнале к статье Цибарта: «Некоторая часть студенчества и хвостистски-настроенных преподавателей склонна была ставить зачет на основании одной лишь посещаемости занятий, вовсе не интересуясь тем, какова же эффективная сторона этой посещаемости. На борьбу с этим пришлось мобилизовать общественное мнение студенчества и профессуры, а механическое штампование зачетов квалифицировать, как академическое вредительство». И в сноске: «Интересный опыт в этом направлении проделало Высшее механико-машиностроительное училище (ВММУ). См. в этом номере статью директора ВММУ т. Цибарта». Меж тем и в ВММУ эта «эффективная сторона посещаемости», как мы только что убедились, всерьез учитываться не могла.

Вообще, сколько ни вчитываться в эти и им подобные тексты, никаких конкретных механизмов, какими «коллективные» знания должны были проникать в индивидуальные головы учащихся, обнаружить в них невозможно.

В мае 1931-го года проводится «Производственное совещание втузов по радио», «радиоперекличка втузов» (ЗПК 1931 № 5); не первый год продолжается бой за метод. «Мы ведем упорную борьбу за активные методы преподавания, но несмотря на то, что на словах в редкой школе, в редком вузе вы не найдете человека, который не клялся бы в верности этому активному методу, в редком в вузе мы найдем действительную активизацию преподавания. Признания активных методов на словах, протаскивание старой реакционной системы на деле – вот, что мы видим сплошь и рядом. Нужно сорвать маску с лекционной системы, как бы и чем бы она ни прикрывалась», – говорит нач. Сектора кадров ВСНХ тов. Подгорный. В своей речи Цибарт этот вопрос не затрагивает, но его зам. по учебной части высказывается. «Нет четкости и единства методов также и в Московском механико-машиностроительном институте. – Лекции мы отменили, говорит т. Воскресенский, – декретировали семинары, а на деле часто "кто в лес, кто по дрова". Часть преподавателей превращает семинары в групповые лекции, часть – в английский парламент с разговорами и ничегонеделанием. Было бы однако неправильным представлять, что у нас сплошное неблагополучие. Бригадно-семинарский метод работы постепенно прививается. Нами введена новая система организации учебной работы, в основе которой лежит принцип концентрации времени. По этой системе смотр занятий проводится через день, пять раз в декаду. Учебный день состоит из 8 академических часов с перерывом на обед и физкультурного часа. Один день отводится для работы в лаборатории, один день целиком для графических работ и один для самостоятельной работы студентов. Учет успеваемости производим каждые 25 дней». «Тревожная игра в "свет и тени" происходит и в МММИ (Московский механико-машиностроительный институт). Имея ряд завоеваний в деле внедрения активных методов обучения, в деле повышения качества подготовки специалистов, МММИ имеет "на 2000 студентов 1000 хвостов", заявляет зычный голос громкоговорителя.» «С сожалением простились слушатели с МММИ. Новый втуз – новые светотени»...

Меж тем у самых высоких лиц в руководстве (трудно сказать, у кого именно) некоторое отрезвление в отношении пролетаризации втузов наступает; в июне 1931-го уже набранная пятая «парттысяча» (приказ Сектора кадров ВСНХ см. выше) разворачивается восвояси. Минимизировать вред от присутствия уже набранных не-учащихся «пролетариев на учебе» решают на поле «бригадного метода». Способ – изоляция их от реальных студентов. Вместо т.н. смешанных бригад, состоящих из «сильных, средних и слабых», продвигаются бригады из студентов «равноценных в академическом смысле»: не-учащиеся хотя бы не должны мешать учащимся. Безусловно, это находится в явном противоречии с ортодоксально партийной точкой зрения, и сопротивление новая линия встречает, по тем временам, необычайное.

В номере ЗПК за июль-август 1931 г., в статье В. Львова «Ударничество или уравниловка / о "сильных и слабых"» (сс. 42-44) описывается эта борьба. Киевский машиностроительный институт говорил: «Установка на комплектование бригад по принципу одинаково успевающих есть по сути установка на американский индивидуализм (Дальтон-план) – отголосок частнособственнической идеологии капиталистического общества. Лабораторный план предполагает обязательное распределение студентов по бригадам на основе принципа: помощь сильных слабым». А в одном из ленинградских втузов «пугали при этом: "в противном случае мы менее подготовленную часть студенчества, но наиболее пролетарскую по своему составу (набор индустриализации, проф- и парттысячники) поставим в худшие условия по сравнению с более подготовленными"». Также «вот что постановило Центральное бюро пролетстуда при ЦК союза рабочих транспортного машиностроения: "Изучив имеющиеся формы ударного движения, ЦБ считает, что основной формой ударного движения за качество всей учебы должна являться ударная бригада в учебной группе, комплектующейся на добровольном принципе с включением в таковую: хорошо, средне и слабоуспевающих, ибо другая установка – сильных с сильными, слабых с слабыми – ведет к изоляции малоподготовленной рабочей части и идет вразрез с подтягиванием национальных меньшинств до общего уровня». Больше того – сам ГУС (Государственный ученый совет) осудил ГЭМИКШ за отдельное комплектование слабых, средних и сильных: «такое разделение противоречит основному принципу коммунистического коллективного воспитания, принципу соцсоревнования, общественного буксира и принципу необходимости взаимопомощи со стороны более сильных и подготовленных академически более слабым...». - Но автору статьи уже ведомо, какой линии суждено победить. «Часто слабые занимаются только списыванием, берут уже разжеванное.» Все названные инстанции объявляются им «приверженцами уравниловки». «Их лозунги вяжутся скорее с толстовством, чем с коммунистической организацией труда.» «Организация бригад из студентов одинаково успевающих, стимулируя самостоятельную активную работу слабых бригад, переводит помощь сильных слабым на более высокую ступень – буксир бригадой бригады.»

МММИ принимает верную сторону.

1 октября 1931-го года пленум парткома МММИ констатирует, «что в практике формирования и работы академических бригад в настоящее время имеются элементы своеобразной уравниловки и обезлички, что ведет к понижению качества подготовляемых специалистов». В том же месяце готов проект «Положения об учебно-производственных бригадах и о методах бригадной работы студенчества Института» (ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 5, лл. 103–110), который должен был вступить в силу с января 1932-го года. Постановлением III производственной конференции МММИ им. Баумана (л. 102) было решено: «считать своевременной намечаемую перестройку бригадной работы, – на основе перекомплектования бригад по принципу подбора равноуспевающих, с учетом добровольности, группируя академически равноценных студентов, могущих обеспечить одинаковые темпы освоения учебно-производственных материалов, одинаковые темпы и качество успеваемости – как полностью соответствующую поставленной задаче ликвидации уравниловки и обезлички в учебно-производственной работе Института». «Уравниловка и обезличка» состояли в том, как это впоследствии констатировала сама ВКП(б), что в случае смешанных бригад из «неравноценных» студентов сильным приходилось опускаться до слабых. Спасение реально учащихся студентов от фиктивных путем выделения последних в особые группы меняло отношение к «закаленным пролетариям» во втузе, скрываемое становилось явным. Хотя новый проект и предварялся классическими цитатами о массе «ненужных, лишних, мертвых знаний, которыми забивали голову в старой школе», наверняка приятными слуху политически выдержанных псевдо-учащихся, – они не могли этого не чувствовать.

Достаточно заглянуть в учебник сопромата, издававшийся МММИ в 1930-31-х годах (видимо, сокращенный курс), чтобы понять, что случайно набранные 30-40-летние рабочие-партийцы, с незаконченным средним или вовсе «почти полуграмотные», отношения к реальной учебе во втузе иметь не могли.

Страницы из учебника
Проф. Е.Н. Тихомиров. Курс сопротивления материалов. Издание 2-е (литографированное)
МММИ им. Н.Э. Баумана. НТО. 1931

В проекте Положения имеются и такие пункты: «5. Только коллективная проработка всего объема учебно-производственного материала является совершенно недопустимой формой работы бригады – вся коллективная работа организуется лишь на основе глубокой предварительной индивидуальной работы членов бригады. Основная задача бригадных занятий подлинно коллективный разбор узловых вопросов, предварительно разрабатываемых в индивидуальном порядке. 6. Совершенно недопустимо коллективное решение задач, коллективное выполнение графических работ, расчетов и практических упражнений, которые должны выполняться индивидуально и бригадно подвергаться только разбору и оценке»... Эти благие пожелания, в исполнении коих вряд ли можно было удостовериться, лишь указывают на фактическое положение дел.

13 января 1932 г. парторганизация МММИ еще констатирует, «что коммунисты и аппарат в целом не мобилизовались и не включились по-боевому на введение лабораторно-бригадной системы занятий в Ин-те на основе решений пленума парткома», что необходимо в т.ч. «дифференцировать задания по каждой группе» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 11, л. 30)...

«Метод» был в принципе осужден (сначала касаемо лишь средней и начальной школ) постановлением ЦК ВКП(б) от 25 августа 1932 года. 19 сентября 1932-го постановлением ЦИК СССР будет покончено и с ним, в любых модификациях, и с прочими наиболее дикими установками «реконструкции» высшей технической школы, – но это уж другая история.

«Непрерывное производственное обучение» в ВММУ/МММИ

Далее. При резко сокращенных программах и «лабораторно-бригадном методе» избегания учебы, половину учебного времени («с коэффициентом 1:1») отнимала «НПП» – непрерывная производственная практика, или, как ее предпочитали «красивее» называть, «НПО», – «непрерывное производственное обучение».

По меньшей мере одна попытка сделать эту практику если не действительно обучающей, то хотя бы минимально осмысленной, ВММУ была предпринята. В резолюции заседания партактива ВММУ 4 апреля 1930 г. (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, л. 8) имеется такой пункт: «Постановка перед Главтузом вопроса о разрешении проводить намеченные по учебному плану 2-х часовые теоретические занятия в рабочее время, дабы дать возможность студенчеству вплотную подойти к общественной жизни предприятия». Но, как мы видели, вскоре втузы получат убедительное предостережение: никаких лекций на предприятиях (ЗПК 1931 № 7-8, с. 43).

Это «производственное обучение» понималось «реакционной профессурой» как «ставка на мастеровщину» (ЗПК 1931 № 6, с. 1), но на самом деле, как видим, не было и того: если тут вообще можно говорить о каких-либо рациональных целях, то все они заключались исключительно в помощи заводам – выполнении их планов и латании дыр. «Начало нового учебного года, совпадающее с началом 3-го года пятилетки, открывает грандиозные возможности сочетания улучшения учебы с непосредственной борьбой за промфинплан» (ЗПК 1930 № 2, с. 28); «ВОМТ [Всесоюзное объединение тяжелого машиностроения] включает НПО в промфинплан предприятий», отмечая при этом «сугубо политическую недооценку предприятиями роли студенчества в деле борьбы предприятий за выполнение и перевыполнение промфинплана, в борьбе за ликвидацию производственных прорывов» (ЗПК 1931 № 4, с. 48)... И при этом (как скажут через 3 года): «Обычно же работа студентов на заводе сводилась либо к грубой механической работе, либо к тому, что они околачивались на заводе без настоящего дела. Втузы мало могли влиять на постановку производственной практики на заводах уже потому, что студенты занимали места, оплачиваемые заводом, и последний требовал от них работы, нужной для выполнения промфинплана» (ВТШ 1934 № 1, Беркенгейм). Собственно на учебу (хотя бы присутствие при ней) будущего «красного специалиста» оставалось всего лишь два года.

Кстати об отъеме учебного времени: кроме НПП-НПО, в расписания втузов вошла еще и военная подготовка – в т.ч. регулярные лагерные сборы. Бывало так, что в одном и том же триместре в расписаниях МММИ умещались и НПО, занимавшая месяц и 20 дней, и сборы, по 20 дней. К технике эти сборы имели слишком мало отношения. Как и в случае с НПО, Цибарту оставалось лишь отдавать формальные, или скорее отчаянные, распоряжения об «увязке военных дисциплин с академическими».

Впрочем, само военное дело в МВТУ и затем в ВММУ/МММИ было поставлено, видимо, прекрасно. В разное время военруками Бауманского были крупные «военспецы», т.е. перешедшие на сторону РККА офицеры русской армии – бывшие полковники П.М. фон Зигель (судьба после 1933 г. неизвестна) и Е.Е. Шишковский (расстрелян в 1938 г.), преподавал бывший генерал-майор М.В. Фастыковский (расстрелян в 1938 г.). С их удивительными биографиями читатель может ознакомиться в интернете. Мы здесь на этой теме не останавливаемся, т.к. работа военной кафедры от воли директора втуза никак не зависела – во всяком случае в сохранившихся текстах А.А. фамилий военруков не встречается.

Добавим, что до 1933 года «институт совершенно не имел учебных мастерских, если не считать полуразрушенных литейной и кузнечной» (см. Лучший втуз...), так что действительно обучающая «академическая» практика в первые три года существования МММИ была и невозможна.

...Ну а «...реакционная часть профессуры остерегается вслух высказывать свое "кредо". Она, по выражению "Пролетария на учебе" (органа пяти втузов, возникших на базе МВТУ), "ушла в подполье" и уже оттуда ведет тихую сапу против реформы высшей школы. Партийные организации ВММУ и ВЭУ единодушно признали, что налицо резкое понижение качества учебы и что произошло это в связи со скрытым сопротивлением выполнению учпланов и программ, затягиванием сверх срока проработки предметов, стремлением расширить курс сверх программ, стремлением поставить учебные органы перед фактом необходимости сокращения времени производственного обучения за счет увеличения сроков занятий в училище» (ЗПК 1930 № 1 /октябрь/, с. 47).

Именно так: «резкое понижение качества учебы» произошло не в связи с действиями реформаторов, а в связи с «затягиванием сверх срока проработки предметов, стремлением расширить курс сверх программ»!

Этот нелепый вывод, увы – почти дословная цитата из протокола заседания Бюро ячейки ВКП(б) ВММУ от 18/V-30 (предс. Резчиков; Цибарт присутствует). «Постановили: … в связи со скрытым сопротивлением выполнения учпланов и программ /затягивания сверх срока проработки предметов, стремление расширить курс сверх программы, понижение качества учебы, стремление поставить учебные органы перед фактом необходимости сокращения времени производственного обучения за счет увеличения сроков занятий во ВТУЗ"е и т. д./ и попытками дискредитации и срыва производимой реорганизации Втуза со стороны реакционной части профессорско-преподавательского состава имеющего свое влияние на отсталые слои студенчества, обратить внимание спецячеек на необходимость неослабной повседневной бдительности и мобилизованности парторганизации, выявляя и решительно борясь со всякого рода попытками сопротивления, дискредитации и срыва проводимой реорганизации ВТУЗ"а, а также с демобилизационными настроениями среди отдельных членов парторганизации» (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 15, 15об). Член парткома Эдельштейн отмечает было некоторые успехи в этом направлении: «...Надо отметить среди профессорского состава перелом в сторону нормальной работы пример проф. Саверин, который с утра до вечера работает среди студентов 4 курса стараясь, чтобы выпуск 4 курса был во время, а отсюда вывод, надо вести какую-то работу по расслоению професс. состава» (28 мая 1930 г. – ЦГАМ ... л. 17). Однако и в этих его словах разглядели оппортунизм: «Актив решительно осуждает попытки отдельных товарищей /группа: Грунин [?], Эдельштейн, Бауман и др./ замазать и снять лозунг классовой борьбы по отношению к реакционной части профессорско-преподавательского состава и отдельным прослойкам враждебно-настроенного студенчества в деле реконструкции Втуз"а» (л. 19). Эдельштейн делает по этому поводу ответное заявление, в результате постановили его фамилию из этой резолюции снять (л. 26)... За месяц до этого заседания, 15 апреля 1930 г. на партактиве ВММУ выносилась и такая резолюция: «Производственное совещание подчеркивает, что осуществление этих задач [по реформе втуза] возможно лишь в случае: а/ дальнейшего решительного наступления на сопротивляющиеся и пассивные к перестройке ВММУ элементы проф. преподав. состава, аппаратов и классово-чуждых слоев студенчества, б/ активизация близких к советской общественности профессоров и преподавателей, в/ активное участие широких масс пролетарского студенчества в работе по подготовке кадров и д/ использование методов сорев. и ударничества как мощных рычагов под"ема активности масс на дело перестройки Втуза» (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, л. 8).

Насколько мало непрерывная производственная практика в качестве «системы производственного обучения» отвечала интересам как обучения, так и производства, видно из того, как хаотично «сближение с производством» воплощалось в жизнь. «Прикрепление втузов к предприятиям в значительном большинстве случаев организовано неправильно. К отдельным небольшим заводам /“Борец”/ прикреплено свыше десятка учебных заведений, а целый ряд втузов был прикреплен ко множеству предприятий, например, Московский механико-машиностроительный институт [им. Баумана] – к 48 предприятиям», – констатирует Постановление Комиссии исполнения при СНК СССР от 28 мая 1931 года. Цибарт и директора других втузов «не обеспечили программно-методическим руководством прохождение производственной практики студентов»... Совнаркому остается лишь бороться с «элементами формализма и неорганизованности».

Понятно, что указанные Комиссией недостатки были МММИ в самое скорое время устранены: за ним осталось лишь 11 промышленных предприятий, а нужные методические пособия (насколько таковые вообще могли примирить учебу и работу на производстве) разрабатываются. «Постановление правительства от 3.V.31 г. дополненное и уточненное инструкцией НКТ СССР от 2-V-31 г. за № 115 о новом порядке оплаты студенчества за время прохождения НПО ставит перед Ин-том задачу перестройки НПО, на базе сочетания учебных и производственных интересов, в направлении действительной увязки теоретического и производственного обучения и действительной работы студенчества на НПО по выполнению промфинплана предприятий – баз производственного обучения. / Проводимая в этом направлении специальностями Ин-та работа все еще недостаточна...» (из приказа Цибарта по МММИ от 28 мая 1931 г.; ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 5, л. 27). А работа велась еще с 1930-го года: задумывались «четкие директивные программы производственного обучения», где имелись бы «точное указание рабочего места, цеха, должности студента» на все четыре курса, и которые при этом каким-то образом предусматривали бы «максимальное об'единение теоретического и производственного обучения», «сочетание программных требований к студенту с возможностью непосредственной работы на промфинплан предприятий» (ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 47), и т.д. Эту задачу институтские партийцы и дирекция пытались возложить на тех же «классово чуждых» теоретиков-профессоров. 15 октября 1930 г. на Бюро ячейки ВКП(б) ВММУ Цибарт говорит: «... В основном кто должен составлять программы [производственного обучения]? Конечно не помощники зав. специальностей, а они должны возглавлять дело так, чтобы профессура в этом деле участвовала, заставить ее составлять программы, как она это производит по теоретическому обучению. Были нездоровые выступления, но они говорят о не мобилизованности наших партийцев вокруг такой серьезной работы. Мы имеем прорыв [тогда в смысле: провал] по производственному обучению. Конкретно в дальнейшем, что должны сделать. Произвести коренной перелом в мозгах профессуры, заставить их работать. Вокруг этого вопроса должна быть также мобилизована секция научных работников. Добиться чтобы произв. программы были в согласованности с заводами и чтобы программы отвечали выполнению промфимплана» (ЦГАМ Ф-158, оп. 1а, д. 3, л. 72)...

Реальность оставалась далекой от планов ВКП(б), усилия втузов ни к чему не приводили, да и заводы, что самое обескураживающее, заинтересованности в практикантах тоже не проявляли. «К стыду заводов надо указать, что такая заводская практика иногда сводилась для студентов к мытью полов и колке дров; или же студент или студентка заполняли какую-нибудь дробилку в цехе» (ВТШ 1934 № 1, Беркенгейм). Студенты, по выражению Петровского «запрудившие» заводы, сталкиваясь там с «очень скептическим отношением хозяйственников» к себе и сознавая бессмысленность этого рода «обучения», видимо, под любыми предлогами отлынивали. «Наблюдаются случаи формального отношения студентов, находящихся на производств. обучении к выполнению рабочих программ»; им приходилось напоминать, например, что «как наличие академической задолженности по теоретическому курсу, так и наличие производственного стажа не служит основанием к освобождению от производственного обучения» (ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 52). Случаются и форменные безобразия: в МММИ однажды целая группа покинула практику на 20 дней раньше срока; в другой раз «группа студентов того же МММИ проходила практику на заводе "Красное Сормово". Трудовую дисциплину она нарушила самым безобразным образом, сильно подорвав в глазах рабочих авторитет пролетарского студенчества. Во время работы студенты уходили спать, бросали работу за час или полтора до перерыва, к имуществу завода относились как рвачи, устраивали драки и наконец вовсе дезертировали с завода. А между тем среди 19 практикантов было 14 членов партии и 2 комсомольца. Все 19, разумеется, исключены из втуза» (ЗПК 1931 № 7-8)...

Не имея возможности отменить НПО, его непрерывно совершенствуют. Приказ Цибарта от 1 марта 1932 года (ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 6, л. 82): «Во исполнение постановления Комиссии исполнения при СНК Союза ССР от 28/У-1931 г. в двухмесячный срок разработать по каждой специальности единую программу непрерывного производственного обучения для всех курсов ВТУЗ'ов, предусмотрев в программах различные сроки и содержание производственного обучения студентов в зависимости от их квалификации и производственного стажа...».

Задача сделать НПП полезной была явно неразрешима или решима лишь на бумаге.

Техпроп, техпроп...

Но как бы ни относились профессора к «сближению преподавания и производства», сколь бы нелепой ни была идея «непрерывного производственного обучения», – это воля партии. И здесь тоже институт демонстрирует замечательные достижения. Хорошо поставлено дело со студенческими отчетами по практике; лучшие из них, в частности некоторые проекты по конструкторской практике, публикуются в институтском издательстве. Вообще, всю возможную пользу от пребывания студентов на производстве, в отношении их профессиональной квалификации, МММИ старается извлекать. Например, «студенты МММИ от имени 20 тыс. рабочих Горьковского автозавода получили красное знамя» в т.ч. «за составление инструкций для наладчиков 98 типов новейших импортных станков, впервые появившихся в СССР, за налаживание сложнейших зуборезных станов и проектирование аварийных режущих инструментов» (см. Лучший втуз...) – это уже не рутинная работа у станка. – Есть и другие, специфически-советские успехи на этом поприще: еще в 1931 г. при институте создается специальный сектор технической пропаганды (постановление ЦК ВКП/б/ «О постановке производственно-технической пропаганды» вышло 25 мая 1931 г.). «Техпропаганда – гордость института» (см. Лучший втуз...). Кабинет техпропаганды – в помещении Кабинета ударника (т.е. ударника соцсоревнования). Студенты организуют на машиностроительных заводах десятки технических кружков, получают грамоты и благодарности заводов. «Комсомольская правда» занесла МММИ на Красную доску за образцовую работу по техпропаганде на заводах, газета «Правда» – занесла институт им. Баумана на всесоюзную Красную доску им. XVII съезда партии.

(С заместителем Орджоникидзе по Сектору научно-исследовательских работ и технической пропаганды /НИС Техпроп/ НКТП, сыном Инессы Арманд А.А. Армандом у Цибарта сложились, видимо, вполне доверительные отношения. В 1937-м году, в числе тех, к кому можно было бы обратиться за помощью в условиях начавшейся против него травли, А.А. упоминает в своем дневнике и Арманда.)

«Боевая работа института по техпропаганде отмечена приказом, подписанным начальником Центротехпропа и НИС [Научно-исследовательского сектора] Наркомтяжпрома СССР – Н.И. Бухариным» (см. на сайте: Юбилейный сборник, МММИ в борьбе за первую пятилетку / Техническая пропаганда на заводах)... (Опальный Бухарин, выведенный в 1929-м г. из состава политбюро ЦК из-за противления коллективизации, не удостаивается в статье сборника даже положенного «тов.» или «т.» перед имярек.)

«Техническая пропаганда на заводах Есть еще одна форма активного участия студенчества в борьбе за выполнение промфинплана. Речь идет о технической пропаганде. Техническая пропаганда, твердо вставшая на ноги за последние годы первой пятилетки, оказалась для многих предприятий нелегким делом. Прошло время, когда можно было пускать пыль в глаза пустой "пропагандой технической пропаганды". Приказ т. Орджоникидзе о введении техминимума, прямое указание сентябрьского пленума ЦК об организации производственного инструктажа, освоение новых производств, новых технологических процессов – задачи такой сложности, от которых не отбояришься декларациями. Заводские техпропы держали серьезный экзамен на умение работать. Очень многие из них без помощи со стороны не могли справиться с теми требованиями, которые были им предъявлены, и можно с полной уверенностью сказать, что многие заводы и не справились бы в нужные сроки с тем же техминимумом, если бы Институт им. Баумана и его сектор техпропаганды не оказались на высоте положения. Работа техпропа института непосредственно примыкает к работе студентов, проходящих практику. В 1931/32 г. институт вел техническую пропаганду в основном на девяти заводах Сталинского района: "Компрессоре", "Мостяжарте", "Аремзе", "Реммаше", заводе № 24, МИЗ, 1-м часовом, заводе им. 1 августа и Автозаводе № 2. Кроме этого работа по техпропаганде велась на всех базах НПО. Особенно широко была развернута работа на заводах: Коломенском, Подольском, Горьковском автозаводе и т.д. К каждому заводу Сталинского района прикреплена специальность, которая отвечает за постановку техпропаганды на прикрепленном к ней заводе. На девяти заводах был организован 91 кружок, охватывающий 1б27 рабочих; в 74 кружках преподавали студенты института. На базах НПО силами студентов было организовано 63 кружка с охватом 914 человек, в 51 кружке преподают также студенты института. Кроме организации технических кружков велась и массовая техпропаганда, в основном она развернулась по линии выставок, витрин, экскурсий, лекций, технических боев, участия печати, организации технических судов и т. д. Например, на Коломенском заводе техпроп института организовал технический суд в сталелитейном цехе над пятью плавками бракованной стали. К участию в суде был привлечен эксперт, крупнейший специалист-металлург проф. Г.А. Осецимский. Суд установил возможность выпуска в течение года 200 тонн жидкого металла и доказал, что в сутки можно выпускать четыре плавки вместо трех. В результате суда реконструирована одна печь, которая дала при первом опыте пять плавок. Технический суд разрушил консервативные представления старых мастеров о невозможности вести плавку металла иными методами кроме тех, которые существовали исстари. На этом же заводе при помощи студентов института было вовлечено в кружки техминимума более 1000 рабочих ведущих профессий. На заводе «Компрессор» студенты-техпропагандисты провели большую работу по внедрению электросварки, по освоению конструкции вертикальных компрессоров, механизировали ряд трудоемких процессов. При непосредственном участии студентов на этом заводе организовано 30 кружков техминимума, охвативших 398 человек, составлены программы для кружков фрезеровщиков, револьверщиков, токарей, слесарей и т.п. Техпроп провел на разных заводах несколько лекций крупных специалистов: проф. Бердакина, проф. Саверина, проф. Аксенова, проф. Касаткина. Техпроп создал несколько сот программ техминимума. Проделана кропотливая и очень ответственная работа. Техпроп провел десяток консультаций на предприятиях, привлекая специалистов по самым разнообразным вопросам Техпроп – организатор технических судов, технических кружков, поставщик руководителей для сотен кружков техминимума. Мы не будем здесь перечислять многочисленнейшие факты удачно проведенной работы по техпропаганде на заводах; сами заводы в ряде документов, характеризующих участие студентов в промфинплане завода, отмечают попутно образцовую техпроповскую работу студентов. Нет нужды перечислять здесь и все формы техпропаганды, которые развернуты студенчеством под руководством техпропа. Укажем, что боевая работа института по техпропаганде отмечена приказом, подписанным начальником Центротехпропа и НИС Наркомтяжпрома СССР – Н.И. Бухариным. В этом приказе говорится: "...Центротехпроп НКТП отмечает также работу сектора технической пропаганды Механико-машиностроительного Института им. Баумана: институт стал действительно базой по технической пропаганде для многих заводов. Он организовал учебно-методическую помощь целому ряду крупнейших предприятий – Коломенскому паровозостроительному заводу, Сормовскому комбинату, заводу им. Владимира Ильича, "Компрессору", "Мостяжарту", "Динамо". Привлек к конкретной помощи заводам лучшие профессорско-преподавательские силы, организовал правильное использование студенчества на заводах при прохождении ими производственной практики, причем отдельные заводы – Коломенский, Сормовский – за активную работу студентов по техпропаганде премировали целые бригады и отдельных лиц грамотами и деньгами. Развернул широкую работу по составлению программ техминимума на предприятиях"».

Излишнее обучение: сокращение сроков. Лидер в этом деле – не МММИ

«Реакционные и консервативные элементы», утверждавшие до 1929-го года, что «"июльский пленум [1928 г.] не дал директив" о сокращении сроков обучения», что «нельзя осуществить взятых темпов при одновременной постановке вопроса о сокращении сроков обучения и повышении уровня теоретической и технической подготовки, – это, мол, вступает в конфликт с ограниченными возможностями человека», что «5–6 лет являются минимальными» и т.д. – были, разумеется, правы, но предсказуемо потерпели поражение. (См. об этом в рубрике «Здравствуйте, инженеры царства теней!».) Ибо на самом деле существующий к тому времени во втузах «уровень теоретической и технической подготовки» партией был признан излишним.

Как и во всех втузах, срок обучения должен быть сокращен ниже минимального – в МВТУ–ВММУ с 5 до 4-х лет (в большинстве втузов – до трех). Хотя уже в 1932-м году эта директива была отменена, до начала 1933-го года уже выпускали из втузов раньше 5 лет («кривая выпусков заметно снизилась в 1933 г. в связи с переходом на удлиненные [т.е. прежние] сроки обучения. Кривая несколько выровнялась в 1934 г., чтобы дать доподлинный взлет в 1935 г.» /Петровский, Втузы.../). Соответствующие четырехгодичному сроку учебные программы дорабатываются в ВММУ еще в мае 1930-го, но начата эта работа в МВТУ. – Пострадать должны, в первую очередь, важнейшие теоретические и общетехнические предметы («балласт»...). Специализация с 1-го курса, понятно, должна осуществляться в т.ч. за счет этих предметов.

Несмотря на то, что еще в мае в приказах Цибарта фигурируют и «триместровая система», предусматривавшая всего 12 триместров, т.е. 4 курса, – переход на четырехгодичный срок обучения в Бауманском в 1930-м году осуществлен не был. То есть, это надо понимать так, не были готовы соответствующие этому сроку учебные планы.

Лидерами в этом переходе были МЭИ и Иваново-Вознесенский политехнический институт. В свой договор о социалистическом соревновании между собой эти два втуза внесли пункт о сокращении срока обучения до 4-х лет, включая в это время и военные дисциплины, а затем МЭИ «делает вызов» Бауманскому. Это – предложение, от которого, что называется, «невозможно было отказаться».

Вызов МЭИ Бауманскому был оглашен М.Г. Кривиным 28 ноября 1930-го года на заседании Бюро ячейки ВКП(б) МММИ. Прений по докладу Кривина, в которых принял участие и Цибарт, протокол заседания, к сожалению, не зафиксировал.

«СЛУШАЛИ 2. О соцдоговоре с МЭИ и Иваново-Вознесенским Политех.
т. Кривин.
В связи с тем, что МЭИ по договору с Иваново-Вознесенск внесло пункт о сокращении срока обучения до 4-х [лет] увязав в этот срок военные дисциплины и делает нам также вызов.
В прениях выступили: Злотников, Цыбарт, Смуров, Симонов, Коновалов, Якунин, Лобов, Кривин. [Самих прений в протоколе нет]
ПОСТАНОВИЛИ: 1) вызов МЭИ и Иваново-Вознесен. Ин-та в части сокращения срока обучения до 4-х лет и объявление втуза со II трим. [т.е. с 1 января 1931 г.] ударным [нрзб – вписано от руки] принять.
2) Для мобилизации всего студенчества созвать партсобр. На 2/XII-с.г.»

(ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, л. 99)

И 8 декабря (заседание Бюро ячейки ВКП(б) МММИ; присутствовали в т.ч. Кривин, Злотников, Резчиков и Цибарт):

.«О договоре с МЭИ»: «СЛУШАЛИ 1. О договоре с МЭИ т. Кривин
Информирует Бюро об имеющихся изменениях в договоре с МЭИ, в части сокращения срока обучения и об"явления к 1/1-1931 г. втуза – ударным.
ПОСТАНОВИЛИ: принять к сведению» (там же, л. 101).

Лишь о подготовке к переходу на четырехлетний срок обучения, а не о совершившемся переходе, говорят и 21 декабря 1930 г. на заседании 1-й Партконференции МММИ им. Баумана: «4. Дальнейшая работа по реконструкции ВТУЗ"а и подготовка к переходу на сокращенные сроки обучения немыслима без коренного улучшения работы всего учебного производственного аппарата института» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 25).

Никаких факультетов. Специализация с 1-го курса

Переход от факультетской системы к специальностям – это, так сказать, переориентация обучения с «головы» на «руки». Формально ломать факультетскую систему в ВММУ не понадобилось – ее на этом бывшем факультете еще и не было, а были именно специальности. «Втуз с самого начала отказался от организации факультетов, считая их лишним промежуточным звеном» (между директивами ВКП(б) и их исполнением?). В это время «наряду со специальностями имеются общевузовские кафедры по общим дисциплинам, однако за ними оставлено только методическое руководство и подбор преподавателей. За содержание и качество учебы кафедры отвечают перед специальностями» (Цибарт. За четкую организацию...). Понятно, что кафедры поддерживали теоретический уровень учебы, то, что в партийной среде именовалось тогда «схоластикой», и Цибарту приходится как бы извиняться за их существование. – Всем этим мыслилось придать «бо́льшую целеустремленность в содержание учебы». Конечно, перекройкам подвергались сами специальности, вводимые теперь начиная с 1-курса, – «исходя из тех заданий, которые дает Главпромкадры [Главное управление по подготовке промышленных кадров ВСНХ СССР]» (апрель 1930-го года; ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 52). «Правильное распределение и концентрацию специальностей во вновь организуемых втузах» надо было, согласно приказу Рухимовича и Петровского, закончить уже к 1 мая.

«Правильное распределение специальностей» для ВММУ заключалось в следующем. На I-й партконференции ВММУ 21 декабря 1930 г. Цибарт отчитывается: «После реорганизации ВТУЗ"ов нас прикрепили к Маш. об"единению [ВОМТ]. Это мероприятие было направлено к уничтожению. [так в тексте] ... Но до настоящего времени этот вопрос еще не разрешен и наш Институт до сих пор отраслевым ВТУЗ"ом назвать нельзя. Машинооб"единение сейчас ставит вопрос о пересмотре существующих у нас специальностей, имея тенденцию закрыть некоторые специальности, которые им не нужны. Наш ВТУЗ должен быть технологическим ВТУЗ"ом с оставлением некоторых машиностроительных специальностей, мы теперь взяли установку, что технолог должен быть только технологом, а в области машиностроения мы будем выпускать в основном конструкторов...» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 15).

ВММУ. Общеучилищные кафедры (1930/31 учебный год). Руководители кафедр

Основной метод реформы – соцсоревнование

Массу времени и сил, как нетрудно себе представить, отбирает «соцсоревнование» (до конца 1932-го года еще внутривтузовское, если не считать соревнования с МЭИ), в которое «втягиваются» не только студенты, но и профессора... Впрочем, как констатируют 20-го апреля 1930-го года на партсобрании ВММУ (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 42), именно «соцсоревнование и ударничество явились основным методом реформы втуза»... (Соревнованию в этом очерке посвящена отдельная рубрика.)

Ночные бдения парткома. Борьба со старыми профессорами и «правым оппортунизмом» Цибарта

«В МММИ, вспоминая прошлое, рассказывают о том, что заседания парткома, начинавшиеся в 6 часов вечера, кончались в 2–3 часа ночи и, как правило, не раньше 12 час. ночи» (ЗПК 1933 № 10). Парторганизация ВММУ в это время принимает участие в т.ч. в организованной всесоюзной травле вдовы Ленина. «Собрание считает совершенно неправильным и искажающим фактическое положение вещей, выступление тов. Крупской на Бауманской парт. конференции в котором она говорит о нашей неподготовленности к взятым темпам коллективизации, а ошибки отдельных перегибщиков и отдельных организаций возлагает на партию в целом.» Кстати, на первом году существования втуза Цибарт долгое время отсутствует: после марта 1930-го он послан в совхоз Сев. Дроково Тульской губернии в связи с организацией МТС, где пробыл до 11 июня – видимо, исправляет преступления «отдельных перегибщиков»; его замещает Злотников, бывший и.о. ректора МВТУ. В 1930-м и 1931-м гг. институтская ячейка ВКП(б) под руководством М.Г. Кривина, как мы рассказывали, реагирует на процесс «Промпартии».

Не забывает ячейка, конечно, и своих задач в деле реформы образования во втузе – борется с «правым уклоном» и «левыми загибами». Разоблачать уклонистов надо было не дожидаясь указаний сверху, и это вступало в некоторое противоречие с само́й немыслимостью отклонений от генеральной линии: «Пчелкин: Среди членов н/организации имеется болезненное явление, когда спрашиваешь почему ты так пассивен к вопросу парт-жизни, так он говорит я боюсь, как бы не остаться в правой или в левой оппозиции, и отсюда его пассивность как к разрешению вопросов так и к голосованию. Имея такие настроения очень вредные для организации надо будет по ним ударить» (партактив ячейки ВКП/б/ ВММУ 5 июля 30 г.). Но в целом все-таки ориентиры известны. Так, на собрании партактива 12 сентября разъясняют, что «правый уклон» – это «назад к старой школе (зачеты, сокращение сроков производственного обучения, универсализм, недооценка роли трудовой дисциплины», тогда как «левые загибы – недооценка значения теоретической учебы в огульных обвинениях всего профессорско-преподавательского состава...»; причем более «вредным» признается «правый уклон». (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, лл. 40, 53, 56.) Заниматься надо было «решительной борьбой на два фронта в особенности с правыми, борьбой с "леваками", с примиренцами ко всяким уклонам...» (21 декабря 1930 г., 1-я партконференция МММИ; ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 21).

Свою «решительную борьбу на два фронта» партия высоко оценила. На январском объединенном пленуме 1933 г. ЦК и ЦКК ВКП(б) было отмечено (эта цитата приводится в Юбилейном сборнике МММИ): «Победоносного завершения пятилетки в 4 года партия достигла в борьбе за неуклонное и последовательное проведение генеральной линии, в борьбе с правым оппортунизмом, как главной опасностью, в борьбе с "левацкими" перегибами и с контрреволюционным троцкизмом, путем беспощадного разгрома всякого рода антипартийных группировок, путем решительного разоблачения агентов классового врага с партбилетом в кармане из числа буржуазных перерожденцев».

«Борьба с правым оппортунизмом, как главной опасностью» – это борьба с важнейшим достоянием вуза, – его научным потенциалом, лучшими специалистами. О фактическом противодействии Цибарта этой активности в институте, конфликте директора с тогдашним секретарем парткома М.Г. Кривиным, в ходе которого Цибарт заслужил политическое обвинение в «оппортунизме», см. выше в рубрике «Дело Промпартии». Сдерживающим предупреждениям ГУУЗа и соответствующей «большевистской критике» за излишне инициативную травлю профессоров подвергается другая часть бывшего МВТУ, – МЭИ. Во всяком случае «сверху» МММИ в «левацких загибах» не замечен.

Однако потери, чреватые невозможностью будущего возрождения Училища, институт все-таки нес. В результате бессмысленности работы на созданных реформаторами условиях, а также и адресной «классовой борьбы по отношению к реакционной части профессорско-преподавательского состава», «решительного наступления на сопротивляющиеся и пассивные к перестройке ВММУ элементы проф. преподав. состава» и пр., и пр., – из ВММУ/МММИ, как и из прежнего МВТУ времени ректора Мостовенко, продолжают уходить лучшие преподаватели. «Бриткин в прошлом [1932] году со слезами нам говорил, что его выгнали из его императорского технического училища...»; «Наш Институт свой научный багаж, который у него был до 30 г., разбазарил. Сплошь да рядом приходится иметь дело с заводами ... и нам там говорят – "у вас все новые профессора, которые нам неизвестны. Головин у вас был – вы его с"ели, того с"ели, другого с"ели"»; «...Нужно восстановить этот научный багаж, который имел старое МВТУ. Мы этот багаж растеряли...» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 16, лл. 40–82об).

Сравнительно подробное изложение заседания бюро ячейки ВКП(б) МММИ 3 февраля 1933-го года, где были произнесены в т.ч. и эти слова, – в разделе «Поворот на 180 градусов...».

Аспирантура для административных должностей. И однако...

В результате особенно жесткого для будущих «научных кадров» партийно-классового ценза, «среднестатистический» аспирант того времени годился, в основном, для партийно-административных должностей, но не для научной работы. И однако эта же среда дала и известнейших советских ученых, в ней же к 1933-му году созрел настоящий бунт против «линии на выживание старой профессуры». – Это особая тема, которой в настоящем очерке посвящена рубрика «Партийно-пролетарская аспирантура».

Работа в любых условиях. События и успехи

Работать, однако, надо в любых условиях.

Это и ежедневная напряженная «текучка» – проблемы вроде дефицита бумаги («учитывая громадную потребность студентов в чертежной бумаге ... немедленно приступить к разборке дипломных и курсовых проектов»); это вопросы «по упорядочению хранения бумаг», «технике работы архивариуса» и распорядительному делопроизводству; это составление расписаний, прием экстернов, улучшение работы общежитий, распределение по кафедрам студентов-выдвиженцев; это приемы в институт и устройство «нулевых групп» для совершенно неподготовленных к вузу студентов, принятых по процентной норме в русле «пролетаризации»; это и такие дела, как проект издания справочника «МММИ и его специальности», и др. ... Перечислим, в хронологическом порядке, отдельные события и директорские распоряжения первых двух лет существования втуза, показавшиеся нам важными или чем-то примечательными.

13 марта 1930 г. – проект приказа Цибарта по ВММУ «О введении предмета физической культуры в учебный план высшего механико-машиностроительного училища» («на основании постановления Правительства от 19/VII-1929 г. и директив ЦК ВКП/б/»). – Физические упражнения, говорится в обосновании приказа, «не только не являются фактором, влияющим на утомляемость студента, а наоборот, устраняющим утомляемость, появляющуюся в процессе академических занятий». «Все занятия проводятся на открытом воздухе, на физкультурной площадке при Училище (около р. Яузы)», по два часа в неделю «после академических часов». Документ интересен еще тем, что, если верить вписанным от руки грифу ВММУ и дате, появился еще за неделю до официального создания ВММУ. – Приказ № 798 от 18/XII-1930 г. «о введении в уч. план занятий по физкультуре на 1-м и 2-м годах обучения» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, лл. 1, 92).

8 апреля 1930 г. утверждено нач. Главтуза ВСНХ СССР Петровским «Временное положение об экстернате при Высших технических учебных заведениях ВСНХ СССР» (экстернат существал и в МВТУ, и в ВММУ). Согласно новому Положению, на учебу принимались лица, уже имеющие незаконченное высшее или среднее (но со стажем) образование, а также и без специального образования, но проработавшие инженерами не менее трех лет. 7 мая 30 года – приказ Цибарта «о работе по приему экстернов» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 16). Из него кое-что узнаем об экстернате в ВММУ. «1. Работу по приему экстернов, определения порядка прохождения ими экстерната и наблюдение за их работой (в соответствии с "временным положением об экстернате при втузе ВСНХ СССР от 7/IV-30 г.") – возложить на т. Сивачева. 2. Прием экстернов приурочить ко времени работы приемной комиссии. 3. Поручить инж. Сивачеву к 10 мая представить на рассмотрение т. Злотникова контингент экстернов могущих быть принятыми по отдельным специальностям, а также количество числящихся в настоящее время во ВММУ экстернов. 4. Непосредственное руководство и контроль за работой лиц зачисленных в экстернат возлагается на зав. специальностями. Директор: Цибарт»

7 мая 1930 г. – Приказ «О майском приеме» («целевом» или «внеочередном», предписанном ВСНХ). «Начало занятий установить 11 мая» (ЦГАМ Ф. 1992, оп. 4, д. 1, л. 14). – 29 июня 1930 г. на Бюро ячейки ВКП(б) ВММУ Цибарт отчитывается о проведенном наборе, и приводимая им статистика весьма выразительна; также важно упоминание о низком уровне подготовки принимавшихся и учреждении во втузе «нулевых групп» для их предварительного доучивания. – Всего было принято в тот набор 429 человек, из них рабочих 73,9%, детей рабочих – 11%, остальные служащие. Из подавших заявления 335 рабочих было принято 308 человек, детей рабочих – из 118 принято 44, служащих – из 111 принято 19. Членов партии и ВЛКСМ среди принятых 69,8% (чл. ВКП/б/ – 179 человек, ВЛКСМ – 102). «По подготовке: рабфак – 132 чел., техникумы – 19 чел., остальные курсы по подготовке во ВТУЗ"ы, причем качество подготовляемых слабое, нами для этой цели организован для слабо подготовленных триместр, для того, чтобы они подогнали математику и физику. … В счет парттысячи приема не было, в счет профтысячи принято 69 чел. из них 4 женщины» (ЦГАМ /ОХД ОПИМ/ ф. П-158, оп. 1а, д. 3, л. 28). Итак, в мае 1930 г. в училище было дополнительно принято множество негодных учащихся: ср. цифру в 787 чел. последующего планового сентябрьского набора, и 429 чел. майского.

Дирекция МММИ, как обычно во время приемов, получает множество заявок на зачисление подходящих в классовом отношении товарищей без экзаменов от рабфаков, разного рода курсов, других организаций. Вот для примера одно из таких писем: «Ячейка ВКП(б), завком и администрация Палаты мер и весов РСФСР ходатайствует о зачислении т.т. ГРИГОРЬЕВА, МИХЕЕВА, КУЗИНА и ВАСИЛЬЕВОЙ в институт по разверстке МСНХ (на 7 чел.). / Непринятие почему либо вышепоименованных товарищей ставит под угрозу подготовку пролетарских кадров, т.к. досрочное из"ятие из учреждения 15-ти чуждых рабочему классу специалистов требует срочного пополнения пролетарскими специалистами, каковыми и являются посланные к В/товарищи.- / Секретарь яч. ВКП(б) (Савельев) / Председатель завкома (Митарев) / Начальник Палаты (Орловский)» (ЦГАМ ф. 1992, предоставлено И. Ивановым).

В нарушение хронологии – об упомянутом сентябрьском наборе. Все тот же «значительный процент рабочей и партийной прослойки», и то же «неблагополучие в постановке довузовской подготовки». – 6 октября 1930 г. – заседание Бюро ячейки ВКП(б) ВММУ. Из заключительного слова Цибарта: «работу в части приема 780 чел. считать правильной, мы это количество обслужим и уже обслужили...». В резолюции заседания говорится: «1. отметить как положительные достижения дирекции: а) увеличение плановых контингентов приема, установленных ОНК в соответствии с внутренними возможностями Училища до 787 человек. б) Значительный процент рабочей и партийной прослойки … в) Снабжение всех учебных групп нового набора учебными планами и программами первого триместра. г) Проведенную среди студентов сентябрьского приема самопроверку по довузовской подготовке, что дало возможность путем перевода неподготовленных в нулевые группы, обеспечить однородность подготовки студентов в основных группах.» «Отмечая, что большой процент перевода студентов в 0 группы (102 – 13%) сигнализирует неблагополучие в постановке довузовской подготовки в ряде учебных заведений (провин. курсы по подготовке во втуз, отд<ельные> рабфаки и т. д.) считать необходимым а) поставить перед соответствующими организациями вопрос о привлечении к ответственности тех учебных заведений, которые передали в вуз"ы явно неподготовленных слушателей, даже не прошедших полностью программу довузовской подготовки, б) поставить перед Г.П.К. [главпромкадры] вопрос о перенесении опыта проведения самопроверки на остальные втуз"ы» (ЦГАМ /ОХД ОПИМ/ ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 62об, 64). В соответствии с этим решением ячейки, Цибарт обращается с письмом «о недостаточной подготовленности в академическом отношении октябрьского [сентябрьского] приема 1930 г.» в Сектор кадров ВСНХ СССР. Удивительно как то, что сами партийцы ВММУ обескуражены уровнем принимаемых, так и то, что Сектор кадров дает письму Цибарта ход (об этом см. далее, реакция Сектора кадров от 20 декабря 1930 г.) – в то время как снижение уровня образования было слишком явно предопределено «генеральной линией» ВКП(б).

6 июля 1930 г. – Передача Металлографической и лаборатории Технического анализа из ВХТУ в Высшее Механико-машиностроительное Училище (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 1, л. 79).

10 сентября 1930 года ВММУ передаются студенты бывшего факультета обработки металлов ВХУТЕИНа.

13 сентября 1930 г. – Приказ по ВММУ («врид директора» Злотников): «На основании распоряжения Машинооб'единения Тульский государственный рабочий факультет перешел в ведение В.М.М.У. Зав. Рабфаком тов. ЛЕБЕДЕВ. Рабфак находится в городе Туле – Красноармейская улица...» (12 августа 1931 года этот рабфак "исключается из числа прикрепленных к МММИ рабфаков" – прикрепляется к Тульскому механическому учебному комбинату "в ведение Оружоб'единения"» (ЦАГМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 21). (Дальнейшие отношения втуза с прикрепленными к нему техникумами мы в очерке не отмечаем.)

19 сентября 1930 года (Цибарта в училище нет, за него Злотников) ячейка ВКП(б) ВММУ исправляет свою крупную «политическую ошибку». Еще 3 сентября 1930 г. вышло обращение ЦК ВКП(б) «Ко всем партийным, профсоюзным и комсомольским организациям», под шапкой: «Все силы партии, все силы рабочего класса на выполнение промфинплана, на обеспечение программы третьего года пятилетки!». Втузы в обращении не упоминались, но от сознательной общественности требовалась «самоорганизация», и в бюллетене штаба Бауманского райкома «Боевая тревога» от 15 сентября ВММУ обвинили «в медлительности реализации обращения ЦК, в саботаже принятия вызова инж.-экон. ин-та им. Рыкова на лучшую реализацию обращения ЦК и в оппортунистическом руководстве организацией»; где-то даже прозвучало, что «в училище попахивает рамзиновщиной». В прениях на партсобрании 19 сентября активен, в частности, младшекурсник и бывший рабфаковец П.М. Зернов: «Значение обращения ЦК и не реализация не нашли быстрого отражения в руководстве бюро ячейки. В этом подлинно оппортунистическая ошибка. Развернутые штабы как наш, так и районный работают плохо. Ошибка бюро не случайна, в прошлом имели не менее важные политические ошибки, это рапорт XVI с"езда, в части выполнения Ноябрьского решения ЦК и др. С учебными планами дело все время тревожное. Решение парторганизаций дирекцией не выполняется. Темпы работы бюро недостаточны»... В резолюции собрания констатируют, что «под руководством райкома партии им было проведено ряд мер по самомобилизации студенческих масс и по исправлению вышеуказанных ошибок. 1) Парт. проф. организация Училища об"явив себя самомобилизованной ... уже выделила в распоряжение Районного штаба свыше 100 человек квалифицированных рабочих из студентов, для помощи предприятиям района в выполнении ими промфинпланов. Выделенные т.т. уже работают на производстве, в сверхурочное время выполняя вместе с тем свою учебную работу...» (ЦГАМ ф. П-158, оп. 1а, д. 1, л. 45об).

1 октября 1930 г., приказ Цибарта: схема «непрерывного учебного года» «должна войти в жизнь с 1-го января 1931 года» (ЦГАМ Ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 41). Это – исполнение директивы ноябрьского пленума 1929 г.; видимо, оно было слишком трудно осуществимо, да и бесполезно (с 1933-го года учебный год выстроен уже нормально, практически таким, как в настоящее время). Как и в других втузах, «учеба была переведена на непрерывный год и непрерывную неделю. Приемы во втузы были приурочены не к учебному году, а к триместрам» (Петровский, Втузы...). В будущем Всесоюзном комитете по высшему техническому образованию об этой реформе расскажут так: «Затевалась например такая реформа, как беспрерывный учебный год (затея Всехимпрома), сводившаяся к трем приемам студентов в год, а следовательно к многократному чтению одних и тех же курсов лекций в год, что превращало профессора в граммофон» (Высшая техническая школа 1934 № 1).

9 октября 1930 года – приказ по ВСНХ СССР № 2112. «...Дополнить персональный состав Совета по кадрам промышленности при Главпромкадре следующими товарищами»: «...от ВММУ – т. Цибарт А.А.» (ЗПК 1930 № 2-3).

31 октября 1930 года – приказ Цибарта по ВММУ № 678: документ о рождении Бауманского. 28 октября 1930-го года приказом ВСНХ СССР, по ходатайству ВММУ, училище переименовывается в МММИ (Московский механико-машиностроительный институт) им. Н.Э. Баумана. «...Принять надлежащие меры к широкому осведомлению парт. и общественных организаций [МММИ] к проведению в жизнь приказа № 2222 по ВСНХ СССР.» (Этой теме посвящена своя рубрика, см. выше.)

Того же числа, 31 октября 1930 года, через два дня после переименования ВММУ в МММИ им. Н.Э. Баумана, на крыльце перед актовым залом устанавливается памятник Бауману (ЦГАМ Ф. П-158, оп. 1а, д. 3, лл. 21, 47об); торжественное открытие памятника попадает в кинохронику (см. Губайдулин).
 

Центральный вход в МММИ им. Баумана, зима 1930/1931 г.
Фото с сайта ГОСКАТАЛОГ.РФ
(На фасаде виден фрагмент названия втуза "Высшее механико-машиностроительное училище ВСНХ СССР", как называлось МВТУ с 20 марта по 28 октября 1930 г., когда было переименовано в МММИ им. Н.Э. Баумана (с 5 января 1932 г. НКТП ССССР). Но памятник Бауману уже установлен (31 октября 1930 г.)

Центральный вход в МММИ им. Баумана, 1931 г.
Фото с сайта ГОСКАТАЛОГ.РФ
(К датировке снимка: облигации займа "3-й решающий год пятилетки" – см. на плакате – выпущены только в июне 1931 г.)

5 ноября 1930 года: при МММИ открываются «Курсы красных директоров». (Этой занимательной теме – занимательной, поскольку «красные директора» крупнейших предприятий, отряженные на эти курсы, почти поголовно не имели даже среднего образования – здесь посвящена отдельная рубрика.)

10 ноября 1930 года: организуется технико-экономическое отделение. «Предлагаю ТЭО к 15/XI по утвержденным ВОМТ учебным планам, организовать на VII и IV триместрах за счет имеющихся групп, группы по специальности "рационализация производства"…» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 62). – 21 декабря 1930 года: «Технико-экономическое отделение, в основном, определило свое лицо, профиль выпускаемого специалиста и заняло вполне определенное место в учебной системе МММИ...» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 97). – Видимо, эта структурная единица, предписанная Всесоюзным объединением тяжелого машиностроения, была не совсем органична: в уставе МММИ им. Баумана 1933-го года (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 7) она уже не упоминается.

7 декабря 1930 года. «1. Для проработки всех вопросов связанных с приемом специальности "Химическое машиностроение" в учебную систему МММИ организовать комиссию в составе: / Зам. Директора И-та т. Воробьева М.И. (Председатель комиссии) / представителей кафедры "Химия" проф. Герке Ф.К. / Доцента Грибова К.А. / Представителя планово-контр. сектора тов. БРИККЕР / Учебно-производственного отдела тов. БРЖЕЗИЦКОГО и представителя ВОМТа…» (ЦГАМ ф. Р-1992, оп. 4, д. 2, л. 84). – Волюнтаристское разделение втузов, как видим, привело лишь к дублированию специальностей.

20 декабря 1930 года. Весьма любопытный момент в истории «реконструкции»: Цибарт делает все, что может, для спасения образования, и в ВСНХ с его подачи принимают решение, идущее прямо вразрез с политикой ВКП(б). – Из письма Сектора кадров ВСНХ СССР начальникам отдела кадров объединений: «Прилагая при сем копию письма директора Высшего механико-машиностроительного училища тов. Цибарт о недостаточной подготовленности в академическом отношении октябрьского приема 1930 г., Сектор кадров ВСНХ СССР предлагает вам: 1. Предложить подведомственным вашему объединению втузам, техникумам, рабфакам и предприятиям, при которых организованы курсы по подготовке во втузы, обратить самое серьезное внимание на качество подготовки учащихся на этих курсах. Для чего: а) организовать на курсах с участием представителей от втузов проверочные испытания по математике и физике для оканчивающих курсы и выдавать удостоверения об окончании курсов только тем лицам, которые успешно проработали программу курсов...»; «3. Довести до сведения заведующих курсами, а через них и до преподавательского состава самих курсов, что в случае обнаружения лиц, неподготовленных к учебе во втузе и выпущенных курсами, будет возбуждено судебное преследование не только против заведующего курсами, но и соответствующих преподавателей...»

27 декабря 1930 г. – Цибарт все-таки пытается проводить какой-то отбор среди поступавших в МММИ «по академическому признаку», но эти его попытки пресекаются:

«МОСКОВСКИЙ ОБЛАСТНОЙ СОВЕТ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ СОЮЗОВ.
27/XII-1930 года. № 167/0181/864.
Дирекции МММИ. Копия: Тульскому Рабфаку.
В МОБПролетстуда поступили сведения, что Вами проводятся испытания т.е. экзамены академических знаний у лиц, окончивших Рабфаки. Поскольку вводимая Вами система экзаменов противоречит постановлению Союзного правительства от 19/II-24 г., настоящим МОБПролетстуда в категорической форме настаивает на прекращении этой системы, сделав соответствующие распоряжения Вашим Проверочным Комиссиям.
Председатель МОСПС МОСПС: /подпись - СЕДОВ/»

16 марта 1931 года. Одно интересное, хоть, на наш взгляд, и спорное начинание: организация в МММИ «психогигиенического кабинета». Авторство идеи, как и дальнейшая судьба этого кабинета в Бауманском нам неизвестны, кроме только факта, что в структуре МММИ 1933 г. подразделения с таким названием не числится. Меж тем в некоторых других втузах, в дальнейшем, такие отделы существуют (см. напр.: Высшая техническая школа 1935 № 4, проф. Д.И. Азбукин, Работа психогигиенического отдела МИИТ: «Он возник на основе учета накопленного уже опыта психогигиенической и психотехнической работы при вузах и втузах. Кроме нашего советского опыта, отдел положил в основу своей деятельности также опыт психогигиенической работы в зарубежной высшей школе», и др.). – Итак, «Задача кабинета – профилактика невропсихического здоровья и рациональная организация учебной и бытовой жизни студентов, рабочих, сотрудников и научных работников МММИ с точки зрения психогигиенической. Функции кабинета: 1. Выработка нормативных психогигиенических показателей для приема, текущей учебно-производственной работы студентов и определения пригодности их по специальностям; выработка нормативных психогигиенических показателей для научных кадров и преподавательского состава. 2. Выявление и установление закономерностей в психогигиенической жизни Ин-та, в целях наиболее продуктивного использования и организации учебной работы, как теоретической, так и на непрерывном производственном обучении. 3. Отбор по спискам Приемной Комиссии кандидатов в студенты МММИ, путем психогигиенического обследования для установления а) невропсихической полноценности кандидата в студенты, б) сопротивляемости, в) приспособляемости, г) умственной работоспособности, д) одаренности, е) устойчивости внимания, ж) об"ема внимания, з) комбинаторных способностей, и) технической наблюдательности, к) точности воспринятия, л) конструктивного воображения, м) технической сообразительности, н) характериологических особенностей, необходимых для индивидуального подхода ...» (Приказ директора № 165, приложение. ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 5, л. 2.)

22 апреля 1931 года. Очередная причуда невежественного партийного чиновничества, которой надо подчиниться или сделать вид, что подчиняешься. «...Решением ЦК РКИ [Рабоче-крестьянской инспекции] перед МММИ поставлена задача, повысить качество учебной работы студенчества на базе проработки и выполнения конкретных заданий промышленности. В первую очередь эта задача должна быть решена в отношении академических проектов, графических работ и лабораторных занятий. В осуществление этого 14-го марта с.г. мною были даны конкретные указания заведующим специальностями...» (ЦГАМ, ф. Р-1992, оп. 4, д. 5, л. 21). – Можно представить себе, как студенты, обучавшиеся по «бригадной системе» и т.п., выполняют задания промышленности! Это удивительное решение РКИ было явно невыполнимым, но РКИ не сдавалась: «Постановление ЦКК НК РКИ [Центральной контрольной комиссии и Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции] о реальном проектировании состоялось 18 мая 1931 г. Постановление категорически требовало, чтобы академическая работа студентов втузов и техникумов была использована для выполнения заданий промышленности и транспорта и чтобы все студенты третьего и четвертого курсов были переведены на работу по промышленным заданиям» (ЗПК 1932 № 7-8 с. 58). В дальнейшем еще какое-то время сообщается об успехах в этом направлении...

Студенческое удостоверение МММИ им. Н.Э. Баумана, 1931 г.
(размер в закрытом виде 134Х94 мм)

27–28 мая 1931 г. – Самостоятельность отделений и хозрасчет в МММИ (видимо, имеются в виду лаборатории, объединенные в скором будущем в Научно-исследовательский комбинат). – Об этом ленинградский профессор Н.В. Красноперов в своем докладе 27–28 мая �