Сталин |
Сто лет Московского механико-машиностроительного института им. Баумана. 1832–1932 : [Юбилейный сборник] / Ред. совет: А.А. Цибарт, П.В. Журавлев, А.М. Аравин, А.И. Фоминых. – Москва : Госмашиздат, 1933 (с. 259–278)
Сталин |
Вероятно, всегда так бывает, что самый сладкий сон приходит именно в тот час, когда уже пора вставать. Он счастливо улыбался во сне. Он видел, как обычно строгий профессор по деталям машин поставил в его зачетный листок «отлично», последнюю отметку, которой как раз нехватало для получения высшей стипендии. Он видел, как на торжественном собрании председатель профкома вручил ему почетную грамоту ударника, как звонил потом председатель зачем-то долго и назойливо в большой звонок и как все радостно шумели, толкали его и торжественно пели начало «Интернационала»: «Вставай»...
– Володя, вставай!
Товарищи по комнате уже третий раз брали штурмом крепкий и упрямый сон.
– Вставай, слышишь! Уже давно звонили. Опоздаешь на занятия!
Мигом исчезли улыбчатые сновидения. Косые лучи солнца, черная неумолимая стрелка на белом циферблате, заспанные лица товарищей – все это мелькнуло только перед глазами, и он тотчас же очутился в уборной перед умывальником. Там уже заканчивали обтирание известные на все общежитие физкультурники-энтузиасты. Каждый день они проделывали утреннюю зарядку перед открытой форткой; за неимением специального зала располагались они на свободном пространстве посреди комнаты и с необычайной находчивостью ухитрялись использовать несколько шагов и для вольных движений, и для сложных гимнастических упражнений, и даже для бега на 500 метров.
В этот ранний час раскрывается сто дверей, и из всех комнат выбегают студенты и студентки, парт- и профтысячники, аспиранты и ударники, «дневники» и «вечерники». Одни бегут еще с полотенцами к умывальникам, другие спешат в столовую и перехватить стакан – другой чаю, третьи уже уходят на занятия или уезжают на производство. Первое показательное общежитие Московского механико-машиностроительного института начало свой день.
Часам к восьми большое четырехэтажное здание пустеет, шум затихает и только кропотливый шорох уборщиц нарушает длинную тишину бесконечных коридоров. В наступившие часы молчания ничто не мешает прислушаться к прошлому, на стенах проступают стародавние знаки и взгляд, скользящий вдаль по серому кафельному полу, переступает границы пространства и времени.
Более 30 лет стоит этот коренастый дом и упирается своим тупым носом в фасад учебных корпусов бывшего Императорского московского технического училища, затем известного всем со времени революции МВТУ и, наконец, Московского механико-машиностроительного института им. Баумана. Ежегодно вбирает он в себя десятки новых жильцов; одни приходят, другие навсегда покидают его; есть, правда, еще и такие, которые оседают здесь на время, весьма неопределенное, всасываются подобно ржавчине в толстые стены, и их не выведешь ни методами общественного воздействия, ни грозными постановлениями прокуратуры. Впрочем, мы вновь вернулись к настоящему. Обратимся к истории.
С 1 января 1895 г. вступило в силу новое «Высочайше утвержденное положение об Имераторском московском техническом училище». По этому положению пансион и столовая, бывшие в училище, должны были закрыться. Монаршая «заботливость о сынах своих», как и всегда, оказалась в плену расчетливой жадности. Тогда «Общество вспомоществования нуждающимся студентам» решило построить на свои средства общежитие для воспитанников училища. Среди представителей этого общества были, несомненно, и люди искренно, без задней мысли, желавшие помочь неимущим студентам, но на всей деятельности общества лежало нестираемое пятно: частная благотворительность. Самые лучшие намерения разбивались то о подводные камни буржуазно-помещичьего строя старорежимной России, то о гранитные скалы равнодушия честолюбивых богатеев.
Пытаясь увековечить свое имя в доброй памяти потомков и в то же время откупить грехи земные денежным взносом на бухгалтерский счет человеческой добродетели, расчетливые благодетели вступали в члены «Общества вспомоществования» или назначали иногда перед смертью небольшую стипендию, а порой даже очень крупную, смотря по тяжести совершенных преступлений или по величине суеверного страха перед небытием. Но и в предсмертные минуты купец продолжал торговаться. Установление стипендии было последней коммерческой сделкой, по которой процентом на вложенный капитал составляло звание «благодетеля страдающего брата». Вот, например, дословный текст условия, на котором устанавливалась «стипендия имени умершего потомственного почетного гражданина Николая Сергеевича Мазурина»:
«§ 4. Стипендия должна быть предоставляема преимущественно детям лиц торгового и промышленного класса, православного вероисповедания. Выбор стипендиата принадлежит душеприказчикам потомственного почетного гражданина Николая Сергеевича Мазурина: коммерции советнику Дмитрию Петровичу Боткину и потомственным почетным гражданам Константину Сергеевичу Мазурину и Григорию Сергеевичу Герасимову».
Ну а, как известно, благонамеренные потомственные почетные граждане и еще более благонамеренные советники совмещали необычайную любовь к скромно потупленному взору, нижайшей почтительности и нерушимой строгости в исполнении церковных обрядов с звериной ненавистью к малейшим признакам ума и самостоятельного образа мыслей в голове молодого человека.
Так, судьба студента всецело зависела от личного вкуса людей далеких и равнодушных. Ничтожное количество казенных стипендий усиливало эту подчиненность частной прихоти. Обратимся к цифрам. Обычно сухие и скучные они воспламеняются и ярко горят, столкнувшись вместе. В Императорском техническом училище было примерно 2000 студентов и 50 казенных стипендий. Сейчас в Механико-машиностроительном институте тоже примерно 2000 студентов и 1500 стипендий.
«Общество вспомоществования» выдавало пособия. Но в первый год обучения никто пособий не получал. Но пособия выдавались только студентам, отличившимся «хорошим поведением». Но пособие не превышало 75 руб. в год. Но на выданную сумму начислялось 6% годовых. Но студент обязан был дать расписку о возврате пособия...
Охотно соглашавшиеся на вырезывание своего имени золотыми буквами на мраморной доске почетные благотворители уже с меньшей охотой раскрывали свои несгораемые ящики, с меньшей поспешностью вносили обещанные суммы. Даже на торжественном заседании в день 25-летнего юбилея «Общества вспомоществования» сам председатель В. Ф. Лист должен был с горечью упомянуть, что долги частных лиц составляют огромную сумму в 76 057 руб., и что «очень часто уклоняются от уплаты долга люди, хорошо и достаточно обеспеченные материально». Несколько раз общество находилось на краю финансового краха и окончательной гибели. Бесстрастные слова официального отчета, неуклюже вуалируя казенным слогом действительное паническое настроение, все же достаточно дают понять истинное положение вещей: «Чрезвычайное собрание "Общества вспомоществования", назначенное на 23 февраля для выбора председателя и его товарища и для обсуждения вопросов, связанных с крайнею материальною нуждою, препятствующей продолжению деятельности общества, привлекло только одного члена».
Так вот это самое благотворительное общество с целой плеядой известных и блестящих по тому времени имен, но тем не менее с весьма тощей кассой, приступило к постройке общежития. Но здесь еще раз с необычайной силой обнаружились каприз и непрочность денежного добродушия просвещенных буржуа. Нескончаема и мучительна история строительства этого общежития. Почти 10 лет возводились четыре этажа. Общество мобилизовало все средства, использовало все неприкосновенные фонды, истоптало все передние богатых домов, использовало все легальные и нелегальные связи. И все же собранная сумма была слишком ничтожна. Несколько раз приостанавливалась постройка общежития. Отчаянные письма в Министерство просвещения бесследно исчезали где-то в департаментских тайниках.
Наконец, нашли ход к знаменитому и всемогущему министру финансов – графу Витте, к этой черной трагической вороне, состоявшей тогда в нежной дружбе с двуглавым орлом романовской империи. Сиятельная плешивая ворона соблаговолила милостиво каркнуть во время личного свидания с одной весьма видной учредительницей благотворительного общества. Государственная казна выдала небольшую субсидию. Еще несколько лет различных мытарств, бесконечных поклонов с просьбой пополнить недостающие взносы – и, наконец, была собрана необходимая сумма. Прошло 10 лет! 22 октября 1904 г. состоялось торжественное открытие общежития для студентов Императорского технического училища.
Каменные цифры «1902» над входом в общежитие не совсем законны. Они несколько приукрашивают историю. После постройки еще два с лишним года стояло общежитие пустым. Полицейская опека задерживала вселение студентов. Долгие месяцы шли, а попечитель Московского учебного округа не утверждал устава общежития, находя его слишком либеральным. Затем для «заведывания общежитием было рекомендовано и назначено лицо, совершенно неизвестное учебной коллегии ИТУ».
Только с начала 1905 г. стало заселяться общежитие студентами. И в первые же дни оно стало очагом бурного революционного движения студенчества, явившегося отзвуком исторических событий января 1905 г.
«Кровавое воскресенье» в Петербурге отдалось во всех местах огромной страны грозным эхом народного возмущения, первых баррикадных боев и широкой волной студенческих забастовок и беспорядков. 13 января в Техническом училище была назначена студенческая сходка. Но начальство и местная полиция тщательно приготовились к встрече «бунтовщиков». Все входы в училище были заперты и к ним приставлены сторожа. Внутри двора в боевом порядке расположились вооруженные дворники со старшим вахтером во главе. Директор отдал приказ не пускать посторонних лиц в общежитие. К вечеру явился пристав с нарядом полиции. Общежитие было блокировано городовыми, сыщиками и прочими верноподданными. Секретное донесение «господину попечителю Московского учебного коруга за № 138» передает дальнейшие события в следующем виде: «После 7 час. вечера стали подъезжать и подходить к воротам училища разные личности мужского и женского пола. Найдя ворота закрытыми, публика удалилась, но затем довольно большая группа сразу направилась к общежитию и вошла в него, несмотря на полицейский наряд. Скоро число собравшихся достигло нескольких сотен человек»...
Конечно, в донесении не говорится, что вооруженная до зубов охрана испугалась безоружной, но весьма решительно настроенной молодежи. Эта трусость сказалась и в дальнейшем. Полиция даже не смогла переписать участников сходки. Городовые не решались войти в общежитие, бессмысленно топчась у входа. Студенты выиграли схватку до конца. После долгих переговоров полиция была вынуждена дать обещание, что никто не будет задержан. Все участники сходки разошлись по домам, спокойно проходя мимо облизывающихся шпиков.
Так что датой торжественного освящения выстроенного общежития следует считать, пожалуй, именно этот день – день, когда одно из миллионов семян, носившихся в тот год над взвихренной «русской равниной», упало в длинные коридоры общежития, стало незаметно прорастать, выбилось через 12 лет молодым зеленым ростком и превратилось затем в крепкое дерево, питаемое соками пролетарской революции...
А пока мы вспоминали историю, в первом этаже общежития начал свою напряженную и трудную работу ответственный и функционально необходимый орган быта студентов. Распространяя уютное тепло и целую гамму разнообразных запахов, взбухшая шумом кухонных ножей, кастрюль и прочей утвари, наполненная говором поваров, судомоек, коренщиц, – вступает в свой хлопотливый день столовая при Первом показательном общежитии.
Рано утром к заведующему столовой является студент. Печать суровости и глубокой сосредоточенности лежит на его лице. Он чрезвычайно любопытен, заглядывает в котлы, колупает ногтем луженые стенки, принюхивается к мясу, рыбе, маслу. Изредка он покачивает головой и разрешает себе произнести односложные замечания:
– Так! м-м-да!
Он заходит в хлеборезку и смотрит некоторое время, как механический нож режет на ровные куски огромные буханки хлеба. Он внимательно следит за работой двух механических мясорубок и изучает быструю и точную работу прожорливой корнерезки. Он проверяет даже на собственном перочинном ноже исправность механической ножечистки. Его неотступно сопровождают заведующий столовой и главный повар.
Вся группа спускается в холодную кладовую, старательно обнюхивает огромные туши мяса, висящие на специальных крюках, студент деловито тычет пальцем в толстые колбасы (и опять непременно понюхает) и долго о чем-то размышляет над большой кадушкой с рыбой. Ему все надо знать, ему все следует проверить! Действует ли в кладовой вентиляция, достаточно ли чистая одежда у обслуживающего персонала, хорошо ли сохраняется картофель? Он хочет знать, сколько отпущено сегодня жиров, муки, мяса, соли, овощей и множества других мелких продуктов. Он желает все ощупать и обязательно обнюхать. Он ничего не забывает: ни заглянуть в специальную кладовую для сухих продуктов или в комнату, где ровными рядами выстроились небольшие шкафики, хранящие спецовки работников столовой, ни в специальную кухню для готовки диэтических обедов. Он даже желает присутствовать при закладке пищи в котлы и видеть весь сложный процесс варки обеда, сложный процесс приготовления в удобоваримом виде столь необходимых для суденческого организма больших и малых калорий. Он заходит в комнату, где сердито урчит мотор, вращающий картофелечистку и где маленькие поварята в традиционных белых колпаках и белых фартуках вперегонки очищают рыбную чешую. Задумчиво потрогав очищенную картофелину, студент глубокомысленно заключает:
– Корнеплод!
Браковочная студенческая комиссия приняла обед.
К 11 час. студенческая столовая приведена уже в боевую готовность.
Раздатчицы стоят у окошек-бойниц, подавальщицы вооружились необъятными подносами, марочницы и кассирши засели в свои бронированные будки, трое студентов, дежурных по столовой, становятся на свои посты: один у входа, один поближе к кассе и один в самой столовой, шеф-повар в последний раз оглядывает зорким взглядом опытного командира свою армию.
Ровно в 11 ч. 20 м. показываются первые колонны «голодного похода». Они бегут, размахивая книгами и портфелями, как боевыми знаменами. Но дежурный студент у входа приостанавливает их бурный натиск. Каждый должен предъявить пропуск с отметкой об очередности.
Борьба с очередями, давкой и неизбежными скандалами проводится здесь неумолимо и последовательно. Каждая группа имеет определенный час для обеда. Кроме того можно купить обеденные талоны на целый месяц вперед и избавить себя от необходимости стоять всякий раз у кассы.
Миновав первое заграждение, обедающий попадает под неусыпное наблюдение дежурного студента в обеденном зале. Дежурный строго следит, правильно ли рассаживаются обедающие – не более 10 человек за стол, причем половина столов должна остаться свободной. Эта неприкосновенная зона предназначена для следующей смены, которая придет сюда через полчаса. И пока она будет обедать, работницы приберут освободившиеся от предыдущей смены столы и разложат ложки, ножи и вилки. Вот почему в этой столовой вы можете спокойно сесть за чистый стол, вот почему здесь не смахивают вам на колени объедки и не заставляют вас испытывать свой аппетит в окружении грязных тарелок и суповых луж. Получение обеда здесь также не связано с весьма распространенной в студенческих столовых системой «самодеятельности и самообслуживания». Здесь не надо бросаться врукопашную, пробиваясь к раздаточному окошку, не надо бежать с полной тарелкой к своему месту, сшибаясь со встречными и гневно обливая других и себя горячим супом или липким соусом. Все блюда разносятся подавальщицами по столам. Шум здесь создают только веселый говор и смех, эти необходимые спутники правильного пищеварения у студентов, большей частью довольных вкусно приготовленными обедами – один раз из мяса, другой раз из рыбы или овощей.
Шумный говор общей столовой сразу сменяется чинной тишиной, как только вы входите в специальную комнату для диэтических обедов. Строгий белый халат сестры, сидящей у контрольного столика, напоминает вам сразу о незабываемом этикете: садись молча за один из маленьких столиков, терпеливо жди своего блюда, не возвышай голоса, не гогочи во все горло, как молодой и невоспитанный верблюд, – соблюдай, одним словом, столь необходимое для больного организма ровное и невозмутимое состояние духа.
Остановимся на коммерческой арифметике студенческого желудка. За 80 коп. можно получить в столовой вполне сносный обед. С прибавлением некоторых деликатесов расход увеличивается примерно до 1 руб. Основная масса обедающих пользуется льготными талонами, по которым обед стоит лишь 40 коп. Но не единым обедом жив человек. Каждый студент может записаться на пансионат, за который он платит 22 р. 50 к., и получает утром завтрак, а вечером ужин. Баланс, как выражаются бухгалтера, получается активный.
У входа в кухню висит большая доска. На ней пестрят многочисленные договора на социалистическое соревнование между работниками столовой. Здесь вы можете раскрыть многие тайны и секреты образцовой работы столовой. Постороннему наблюдателю некоторые условия соревнования могут показаться мелкими и неважными, однако с точки зрения высшей кулинарной стратегии намеченные пункты весьма существенны:
«1. Варить суп высшего качества, т. е. вложить в котел норму.
2. Следить за точным и аккуратным соблюдением правил, проваривать не меньше 30 мин.
3. Сохранять в натуральном виде все отпущенные продукты.
4. Следить за меню, в котором указано количество блюд на каждый день.
5. Обязуемся следить за чистотой в цеху.
6. Обязуемся варить суп на 10 мин. раньше до открытия раздачи».
Бросается в глаза листок с нескладными каракулями: соцдоговор между учениками-поварами Иютиным и Витюшкиным. За несколько наивной формой, обнаруживающей завороженное преклонение перед магической цифрой «100%», нетрудно разглядеть серьезное внимание к своим обязанностям, настойчивое желание получше устроить свое маленькое, но весьма хлопотное хозяйство:
«1. Повысить дисциплину до 100%.
2. Работать и учиться с выполнением программы на 100%.
3. Изжить прогулы и опоздания.
4. Заступая на работу, мыть руки; волосы должны быть подстриженными, рубашка чистой.
5. Вежливое обращение как с сотрудниками, так и с учениками.
6. Изучать и записывать каждую проработанную работу».
Но учеба работников столовой не ограничивается только изучением техники очистки картофеля от кожуры или заправкой супа. По вечерам приходят в столовую студенты, и за опустевшим столом, в тесном кружке, идут длинные беседы, изучаются начертания букв русского алфавита, законы образования главных и придаточных предложений, правила суровой арифметики, постигаются основы нашей экономической политики и здесь же составляются руководящие передовицы и ядовитые заметки для стенной газеты «Ударник в столовой».
Пустеет обеденный зал – тушатся одна за другой лампы, на кухне раздаются редкие стуки последнй уборки, кончает свою работу буфет, бойко торговавший холодной закуской, бутербродами, чаем и горячей пищей, оставшейся от обеда. Шум и движение переселяются в комнаты, красный уголок и длинные коридоры.
Кончились дневные занятия в институте. Общежитие переходит к личным делам. Часа два непрерывно раскрываются двери, в комнатах появляются гости, происходит обмен впечатлений, подводятся итоги академических боев. Одни бегут с ботинками в подвальное помещение, где ютится небольшая сапожная мастерская, другие спешат сдать белье в прачечную, которая принимает и сдает в стирку в самом общежитии, третьи направляются в парикмахерскую, где на пяти креслах стригут, бреют, моют и поливают благовониями студенческие усы, шевелюры и бороды; прикрыв стыдливо щеку ладошкой, тихо бредут унылые фигуры в зубоврачебный кабинет, помещающийся здесь же в общежитии; наконец, любители технических и художественных фильм, придав себе некий праздничный и щегольский вид, торопятся на киносеанс, организуемый каждую пятидневку при Институте. Заядлые курильщики после очередной неудачной попытки закурить в комнате, открывают оживленный клуб в коридоре, дымят друг другу в лицо и отчаянно спорят на самые разнообразные темы, начиная с событий дня, оригинальных случаев в аудитории и кончая вопросами высокой политики, рассказывают либо что-то чрезвычайно важное и секретное, либо что-то весьма смешное и несколько пикантное.
Часы эти – самые хлопотливые и беспокойные для членов культурно-бытовой комиссии, санитарной тройки и других активистов по общежитию. То в углу коридора на втором этаже оказалась куча неубранного в ящик мусора, – необходимо произвести тщательное расследование и найти виновного. То на третьем этаже заболел студент, – необходимо вызвать врача и перевести больного на диэтический обед. То опять кто-то заземлил радио, – необходимо разыскать хулигана и поставить о нем вопрос, предварительно все увязав, согласовав и проработав. То пришел санитарный врач для осмотра комнат – необходимо выделить для этого двух товарищей. Санитарный обход производится раз в шесть дней. Тщательно исследуются матрацы, постельное белье, шкафы, тумбочки, полы и даже одежда на самих студентах. Везде санитарная комиссия прощупывает придирчивым взглядом уязвимые места. В одной комнате была обнаружена на столе небольшая корка хлеба; в другой под кроватью нашли признаки пыли, не выметенной во время утренней уборки; в третьей обратил на себя внимание шкаф, в котором не сохранялся необходимый порядок; в четвертой книжка лежала на подушке; в пятой было замечено, что стены не мылись, вероятно, уже целый месяц; в шестой, несмотря на грозный плакат «Не курить!», были найдены в блюдечке кучка пепла и одна спичка; в седьмой плохо нагревается радиатор... Так улавливаются различные мелочи, незаметные обычно при общем хаотическом состоянии, но весьма бросающиеся в глаза, когда заложены какие-то прочные устои, когда в основном и главном хозяйство налажено и идет полным ходом.
Бесконечной галлереей тянутся комнаты одна за другой. Бесконечная смена лиц, индивидуальных, своеобразных черточек на общем несколько стандартном фоне. Вы входите в комнату. Тотчас за порогом ноги ваши вступают в мягкую полосу маленького половичка.
Два вместительных шкафа с зеркалом образуют узкий проход, ведущий в центр комнаты. Большое светлое окно. Четыре кровати, четыре письменных столика, над каждым столиком – висячая лампа на блоке. Две тумбочки для туалетных принадлежностей. Одна или две книжных полки. Ходики на свеже выбеленной стене, покрашенной до высоты человеческого роста масляной краской. Репродуктор на подоконнике. Из этих основных кирпичей складывается, видоизменяется и варьируется облик каждой комнаты. У одних столики поставлены посреди комнаты, и три лампы, связанные над ними вместе, образуют довольно сильный рефлектор, весьма удобный при выполнении чертежей.
У других тумбочки передвинуты к самому окну. У аспирантов большей частью стоят две кровати, но зато больше книжные полки и выше стопки книг и записок. У одних столы покрыты газетной бумагой, другие приобрели себе на сей предмет сообща клеенку. У одних пыльные тряпки, совки и щетки хранятся у входа за шкафом, у других они засунуты подальше и поосновательней. У одних пол матовый и несколько зашарпанный, у других пол блестит, как зеркало, и натирается неизвестным веществом, состав которого хранится изобретателями в глубокой тайне. У одних расписание дежурств любовно нарисовано на меловой бумаге и красуется на самом видном месте, у других расписание «сорвало ветром».
Но вещами управляет человек. В комнатах живут люди, а вещи лишь отражают лицо и характер их обладателей. Среди молодых и веселых глаз, среди спокойных и бодрых улыбок, среди теплой и дружеской приветливости вы редко встретите злой и недовольный взгляд, раздраженную ворчливость, кислую и сердитую мину на лице. Как редкий одинокий островок, попадется в этом общежитии комната, где беспорядок и неряшливость напоминают первые неустроенные годы в студенческих домах, где атмосфера несколько напряжена и где люди несколько хмуры и чрезмерно молчаливы. Среди них можно встретить тип, весьма примечательный. Он лежит боком на кровати, ноги его положены на подставленный стул, а подошвы ботинок упираются как раз в подушку соседа. На нем блестящий твердый воротничок, ярчайший красный галстук и лихо заломленная кепка на голове. Он говорит резким и скрипучим голосом. Он всегда раздражен и всем недоволен. Он недоволен обедом, придирчивым профессором, порядками в общежитии, частыми осмотрами и даже ближайшими друзьями. Разумеется, его труднее всего застать за рабочим столом, за книгой, над чертежом.
Может быть, подобный уникум есть случайный последыш, если не по прямой линии, то по каким-то еще не окончательно порванным, невидимым духовным связям с дореволюционным «забулдыгой-студиозом», который вместе с «белоподкладочником» составлял основной, столь же колоритный, сколь и отвратительный, тип старой высшей школы. Они царствовали когда-то здесь, в этих стенах, в бывшем общежитии Московского императорского технического училища. О них еще сохранились воспоминания современников. Сыновья мелких торговцев, чиновников и провинциальных лавочников, сыновья известных купцов и фабрикантов, важных сановников и пронырливых спекулянтов, эти «невинные детки», родители которых так далеко стояли друг от друга на иерархической лестнице общественной карьеры, эти прыщавые оболтусы прекрасно уживались вместе, образуя единую корпорацию как на почве антисемитских проделок, так и на почве оголтелого безделья, приправленного пьяным дебоширством. Это они начинали свой день с полудня и, пользуясь необязательным посещением лекций, просиживали долгие часы за картишками, орлянкой и прочими «разумными» развлечениями. Это они с таким неотразимым ухарством носили свой казенный наряд: черную шинель с голубым кантом, наплечники с буквами «ИТУ», петлицы с молоточками. Это из их среды выделялись «знаменитости», которые просиживали в училище по 10 и даже по 12 лет, усиленно изучая все эти годы... походку молодых дам, законы шашечной игры и душеспасительные свойства горячительных напитков. Это о них хранятся в архиве института толстенные пыльные кипы различных дел, протоколов и жалоб. Из этих кип можно полной пригоршней черпать живые черты, жесты и поступки, которые складываются в некий единый типический облик старого студента.
«Протокол № 25567.
«1901 г. декабря 1 дня, в 2 часа пополуночи, в Управление 2-го участка Тверской части явился мосоквский мещанин Большой Садовой слободы Николай Петрович Петров, 29 лет, и заявил, что он проходил тротуаром проезда Страстного бульвара, где у дома кн. Горчакова валялся пьяный мужчина в форме учебного заведения, как впоследствии выяснилось, ученик Московского технического училища Василий Прокофьев Владыкин»...
Затем, с точной полицейской подробностью передается, как другой студент, товарищ Владыкина, остановил проходящего Петрова и приказал ему ему поднять пьяного. Когда же Петров отказался, студент «ударяет его кулаком по правому глазу, сбив с ног, и продолжал наносить удары по чему попало, так что он, Петров, вынужден был звать на помощь». Далее сообщается, что в участке Владыкин «шумел, кричал и буйствовал», а в приемном покое «разбил стекло в окне, пролил чернила и также продолжал буйствовать».
О милых забавах этих высокоинтеллигентных молокососов передает протокол от 27 декабря 1901 г.
«Сего числа в 10 3/4 вечера ночной сторож № 10 доставил в Управление участка двух студентов Императорского технического училища, доложив, что означенные лица имели намерение войти в публичное заведение, которое закрыто вследствие смерти содержательницы дома терпимости и было заперто, но когда дежурный дворник № 10 объяснил господам студентам, что заведение закрыто, они продолжали дергать дверь и затем стали толкать в грудь дворника»...
Или еще:
«В 5-м часу утра 7 января 1902 г. студенты Технического училища Николай Николаев Аварский и Иннокентий Николаев Агапитов в Плетешковском переулке вверенного мне участка произвели нарушение общественной тишины и нанесли оскорбление действием дворникам, причем Аварский имел в руках обнаженную шашку, размахивая ею и ударив дворника»...
Еще и еще раскрывают старые бумаги картину царивших некогда нравов и привычек. На прекрасной глянцовитой бумаге выведено старательным писарским почерком:
«Докладная записка пристава 2-го участка Тверской части. 26 марта 1902 г. Сего числа ночью в Управление участка явился служащий гостиницы "Континенталь" с двумя молодыми людьми в форме Московского технического училища и объяснил, что те, занимая отдельный кабинет, стали бить посуду, производили шум, а один из них, сняв кальсоны, отправлял естественную надобность в песочницу, при выходе же из гостиницы, в коридоре, также шумели и мешали проходить посетителям»...
Суньте руку в другую кипу и оттуда ползут те же дела и те же фигуры: «Задержаны в пивной лавке производившие беспорядок в этой лавке в нетрезвом виде студенты Императорского московского технического училища»; или: «Студенты, приведя себя в нетрезвое состояние, стали шуметь, ругаться матерными словами и бросать в приказчика лавки газетными палками и придираться к посетителям»...
Громоздятся и вспухают отвратительные поступки, мелкие, грязные делишки, слякотные и вороватые проделки. Сбрасывается декоративное покрывало, обнаруживая отталкивающие очертания уродливой фигуры, – так называемой «культурной части старого русского общества». Встает прогнивший и заплесневелый образ, так широко известный под именем «старый студенческий быт». Но быт этот сохранился теперь только в ветхих архивных бумагах, в памяти немногих старожил. Вместе с революцией пришли новые люди, взяли вещи в свои несколько грубоватые руки, повернули вещи другой стороной и заставили их служить себе для новых целей.
Быт как убежище от рабского и ненавистного труда, быт как царство сонного и тупого безделья больше не существует. Есть новый быт, вторая половина свободного коммунистического труда, цех ремонта и восстановления умственных и физических сил работников социалистической стройки. Вот почему натирка суконной тряпочкой полов, обязательное мытье стен, ежедневная тщательная уборка комнаты, строгий распорядок дня – не есть предмет педантичного идолопоклонничества брезгливой белоручки, а является необходимым условием для продуктивных занятий в самом общежитии. Вот почему в договорах на социалистическое соревнование между комнатами чистота и порядок не играют самодовлеющей роли, а ставятся на службу академической успеваемости студентов:
«В целях осуществления решения партии и правительства о высшей школе, а также последнего решения ЦИК о повышении качества учебы, мы, студенты комнаты № 77 и комнаты № 75, заключили настоящий соцдоговор по следующим показателям:
«1. Добиваться высокого качества успеваемости:
а) глубокая проработка заданий;
б) наибольшее количество отметок «хорошо»;
в) участвовать в общественной жизни института;
г) не иметь опозданий и прогулов без уважительных причин.
«2. В целях осуществления поставленных задач необходимо создать нормальные бытовые условия, увеличивающие работоспособность и способствующие глубокой проработке заданий, а также выполнению домашних работ; необходимо установить режим дня и времени:
а) в дни занятий необходимо установить отдых с 4 до 5 час.;
б) с 6 до 11 1/2 час. необходимо создать условия, обеспечивающие занятия;
в) придерживаться, как правило, того, чтобы условия, обеспечивающие сон, были созданы не позднее 1 часа ночи;
г) в общие выходные дни института обеспечить полный отдых.
«3. В комнатах необходимо создать порядок и чистоту, для чего:
а) обязательно выполнять санитарный минимум;
б) для выполнения п. «2» необходимо составить твердое расписание дежурств, ответственность за которое несет староста
комнаты;
в) производить тщательную уборку комнаты не реже 1 раза в 6 дней;
г) аккуратно вносить квартплату;
д) бережно относиться к общественному имуществу;
е) не расходовать зря электроэнергию;
ж) не допускать курения в комнате»...
Наступают часы подготовки к завтрашним занятиям. Замирают последние звуки на сыгровке струнного кружка, заканчивают критический разбор нападения Рети и защиты Алехина ученые шахматисты, пустеет красный уголок, закрывают свои клубы заядлые курильщики.
А в комнате № 77 уже занимаются.
Сидит над книгой с большими таблицами и формулами руководитель отдела паровозов-тепловозов в кабинете техники, член партии, бригадир группы...
Склонился над огромным чертежом член партийного комитета, заведующий сектором техпропаганды, член бытовой комиссии...
Внимательно изучает новейшие конструкции тепловозов руководитель техпропаганды на заводе «Компрессор», член партии...
Напряженно одолевает курс термодинамики активист кабинета техпропаганды, член комсомола, помощник бригадира группы...
Изредка тишина прерывается чьим-то машинальным бурчанием при запоминании сложной формулировки или легким посвистыванием, совершенно необходимым при вычерчивании деталей в изометрии. Иногда индивидуальные занятия прерываются для коллективной проработки какого-нибудь предмета. Жители этой комнаты вообще склонны к артельному образу жизни. Сообща подрабатывают, выполняя по заказу чертежи, сообща закупают на эти деньги предметы комфорта для своей комнаты, сообща посещают театры, кино; сообща, одолевают труднейшие предметы, оказывая взаимную помощь...
А рядом в женской соревнующейся комнате № 75 идет такая же напряженная подготовка к завтрашнему дню.
Ничто не мешает размеренному ходу занятий. Полная тишина в установленные часы способствует преодолению трудностей, так обильно рассыпанных на тернистом пути к подлинному научному знанию. Шум не прерывает спокойного и последовательного течения мыслей. Порядок и чистота в комнате создают какой-то своеобразный уют для серьезной плодотворной работы.
Над раскрытыми книгами, над чертежами и раскрытыми тетрадями упорствуют склоненные головы. Стремление все лучше и глубже овладеть предметом подкрепляется соответствующей оценкой и повышенной стипендией. Однако, помимо личного самолюбия и материальной заинтересованности, каждый чувствует еще за собой моральную ответственность перед своими товарищами по комнате. Договор на социалистическое соревнование соединяет четырех человек в крепкий коллектив. Академическая работа и борьба за новый быт перестают носить печать обязанности – стали делом чести и первой потребностью студента. Сознание, что за стеной работает такой же коллектив и протягивает руку к знамени первенства, – сознание это заставляет напречь все силы и настойчиво дисциплинировать себя на каждый день и час.
А в это же время в одной из комнат нижнего этажа художник-самоучка сидит и разрисовывает по заданию редколлегии стенной газеты огромный плакат. Он вкладывает весь свой талант в роскошные буквы, выводя замысловатым шрифтом:
«По решению Центрального комитета профсоюза машиностроителей премируются путевками в дома отдыха комнаты – первая, семьдесят пятая и девяносто первая, – за образцовую чистоту, правильный режим и трудовую дисциплину».
Общежитие это живет так, что к нему действительно хочется приложить это несколько потускневшее слово, расшифровав его и вскрыв его забытый смысл: общежитие – значит общее житье, общее, дружное, согласное и целеустремленное.
Да, так и живет первое общежитие, где люди не живут в скорлупках личного благополучия, где каждое я живет в интересах коллектива и где коллектив строится так, чтобы в нем были обеспечены все условия для роста и работы каждого отдельного я, из которых складывается этот коллектив.
Замирает постепенно общежитие, все реже раскрываются двери, все реже попадаются курильщики в коридоре, утихают голоса и различные шумы. Только где-то еще тихо копошится кто-нибудь над последней страницей или над последними штрихами контрольного чертежа.
Но вот, в положенный час, гулко раздается по общежитию радостный вопль: это один физкультурник-энтузиаст во время вечерней гимнастики обогнал другого физкультурника-энтузиаста на втором километре решительного пробега. Последний звук молодой, радостной жизни.
В наступившей тишине проступает размеренное и убаюкивающее тиканье многочисленных ходиков. Черная стрелка медленно переваливается в завтрашний день.
Общежитие спит.
• На страницу Адольф Августович Цибарт
• На главную страницу сайта (Александр Круглов...)
• На страницу Памяти Э.А. Абелевой
• К Очерку 25 Волчкевича по истории МВТУ им. Баумана (об А.А. Цибарте в МММИ)