А. Круглов (Абелев). Что такое пошлость? Рейтинг@Mail.ru

На главную страницу  |  Словарь по буквам  |  Избранные эссе из Словаря  |  Эссе по темам  |
  Словник от А до Я  |  Приобрести Словарь  |  Гостевая книга

 


Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссе

Эти заметки дополняют книгу «Словарь» (хотя не входят в его печатную версию)

 

Что такое пошлость?

•  Буквальный смысл и определения по существу
•  Опошление: оглупление-профанация
•  Неведение личного и интимного
•  Замечание к предыдущему: искреннее и пошлое
•  Еще о том же: почему «банальность»? Истина и очевидность
•  О «чувстве меры»
•  Почему в других языках нет слова «пошлость»?
•  Пошлость и вульгарность
•  Пошлость как стадность
•  Почему «непристойность», «скабрезность»?
•  Цинизм пошлее пошлого
•  Не «обыватель», а пошляк
•  Пошлость мещанства
•  Пошлое резонерство
•  Снобизм как пошлость
•  Как избавиться от пошлости?

 

Буквальный смысл и определения по существу

Пошлость буквально – то, что «в ходу», – расхожее, широко распространенное. Расхожее мнение, расхожее представление, расхожий вкус. («Пошлина» же тут ни при чем: это, видимо, плата за прохождение товаров через границу, это не то, что расхожесть.)

Однако определения по существу привносят, в русском языке, в этот буквальный смысл важнейшие оттенки. Именно, пошлость –

– расхожее как такое, в чем примитивизировано или профанировано нечто подлинное (какая-то истина, что-то святое);

– банальность (нечто общеизвестное, общее место, азбучная истина) или трюизм (самоочевидность, тавтология) как ничего не выражающие претенциозные формулы, которыми подменяют и низводят настоящее осмысление, важные мировоззренческие истины и моральные ценности; также «плоскость» (нем. Plattheit), упрощенное суждение, в котором все слишком логично, потому что оно не охватывает всей глубины того, о чем толкует;

– «ум глупцов» – действительно истинное и важное, но лишь для примитивного человека, которому до настоящих истин и подлинных ценностей нет дела, а важна лишь задача его персонального благополучия, корысть; наивный цинизм ограниченности;

– разновидность безвкусицы – имитация того, что по расхожим представлениям должно считаться прекрасным, пародирующая и профанирующая его (мещанство, кич); также «риторика» (ложный пафос вместо искреннего чувства);

– непристойность (касающаяся физиологии пола) – как крайний пример профанации отношений, могущих быть для людей и священными.

Опошление: оглупление-профанация

Пошлость, конечно, – некая разновидность глупости. Но глупости не как недостатка сообразительности, не чисто интеллектуальной, а глупости психической или духовной. Опошление – плод неведения тонкого (subtle) и высшего, это низведение (профанация) любого подлинного чувства или истинного представления, способных воодушевлять человека, до уровня психического примитива.

Поскольку речь идет не об элементарной «физиологической» глупости, всегда трудно указать, в чем именно ошибается та или иная пошлость. Но, конечно, какую-то ошибку всякая глупость и в том числе пошлость в себе содержит. Взять, например, такую пошлую забаву, как «конкурсы красоты». Действительно, очень красивые женщины существуют, есть как будто и более и менее красивые, так почему бы не найти среди них «самую-самую»? Ошибка в том, что красота или вовсе не может, или лишь в самой малой степени может быть формализована, стандарта установить невозможно. То есть «самой красивой» не бывает по определению. Здесь также весьма ощутимо, что ошибка пошлости есть еще и профанация, низведение сакрального. Как будто тайну привлекательности, «вечный идол» женственности, можно свести к определенным параметрам экстерьера. Каким-нибудь трем цифрам через черточку...

Это вроде бы пустяк, просто забава. Но пошлость правит и в более важных сферах. Собственно, все то же, что сказано о конкурсах на «мисс мира», относится и к любому художественному конкурсу, например на «Оскар». Можно определить самый популярный фильм (достаточно посчитать выручку), но, конечно, не «лучший».

А вот, следующий пример, та не менее пошлая идея, что степень пригодности к той или иной творческой деятельности можно измерить еще в детстве соответствующими тестами (и либо направить ребенка в школу для одаренных, либо, напротив, учить по минимуму...). Тут пошлость тоже прямо ошибается. Пошлость не ведает того слишком тонкого для нее, но вполне реального обстоятельства, что главной, хоть и неизмеримой формально, составляющей любого таланта является интерес, страсть. Так что, если недостаток способностей (которые действительно можно приблизительно измерить) и может быть критическим (как не получится музыканта без слуха), – то даже максимум способностей еще не гарантирует настоящих творческих достижений (слух еще не делает музыканта). Эйнштейна с детства волновала тайна пространства-времени, которой абсолютное большинство смертных и не замечает, и ему хватило своих, не самых больших, способностей для того, чтобы совершить свои великие осмысления мироустройства.

Разительно пошла идея «авангарда», примитивизирующая отношение нового к старому в искусстве. Она состоит по всей видимости в том, что новое должно категорически рвать со старым (наличным), а оригинальное, соответственно – это удивляющее непохожестью. Тогда как на самом деле оригинальное – это подлинное, и, стало быть, вечное, «старое как мир», внутри которого умещаются и прежнее и теперешнее, так что новое – лишь очередной шаг в постижении вечного, в нем вечное лишь глубже узнается... Вот ошибка пошлости, стоившая культуре гигантской катастрофы: обрушения искусства в пустоту абсурда и закономерного попадания его в руки «пиарщиков», то есть проще говоря надувателей.

Деньги профанируют идею ценности, и конечно для пошляка богатство – настоящая святыня. Фактическая ошибка, глупость этого представления, в том, что пошляку неведомо: ценности не взаимозаменяемы, им нет эквивалента (каковым являются деньги), – ничто слишком важное для души нельзя купить.

Неведение личного и интимного

Пошлость, в наше время, особенно любит говорить о личности и ее правах, но под правом личности разумеет отнюдь не святость и не заповедность сферы интимного, сокровенного, а, наоборот, готовность все в ней сделать обозреваемым и публичным – то есть опошлить.

Интимное в узком смысле «физиология половых отношений» – крайний и простейший случай вообще сокровенно-личного, – это то дорогое для нас, что должно быть попросту скрываемо от посторонних взоров (когда нужно элементарно закрыть дверь и погасить свет). Для пошлости, которая сама есть психический примитив, это простейшее интимное представляет собой главный искус. Если «секс» (отношения без любви), как выяснилось после конца советской власти, – это хорошо, то почему, мыслит пошлость, нельзя размазывать часами «про это» по телевизору? На то и свобода! или почему не впустить в это дело «экспертов», какую-нибудь Анфису Чехову? еще «прикольней»...

Да, пошлость – прямо-таки воюет с непонятным для нее сокровенным, с самим инстинктом интимного. Эта слишком тонкая для нее душевная настройка задевает в пошляке обязательный в нем комплекс ущербности (он чувствует, что чего-то, существующего для других, чувствовать не способен) – и озлобляет против себя, заставляет вести постоянную войну с сокровенным как таковым. Идеал пошлости – «реалити-шоу» (это когда частная жизнь протекает под телекамеру), – знаменательное достижение вождя этого рода пошлости Ксюши Собчак. Удивительно, но вмешательство в частную жизнь мы считали приметой советского тоталитаризма (вспомним тут Галича с его балладой о разоблачении подгулявшего товарища Парамонова), но наступившая долгожданная демократия вообще «сняла проблему»...

В очерке Макаревича о пошлости цитируется тезис сразу двух его знакомых «пошлость – это сокровенное, высказанное вслух». Он сам слегка сомневается («не говорить же все время обиняками»). – А уж если подумать об искусстве, то оно на то и существует, чтобы самым убедительным и доходчивым образом высказать вслух сокровенное. Что же еще и высказывать? выдумывать несуществующее? Тогда это глупость. Расхожее? Тогда это пошлость... Тут, видимо, нужно было выразиться точнее, а именно, что пошлость – это неуважение к сокровенному, так сказать, ненадлежащее обращение с ним, – когда то, что должно быть сокрытым, интимным, что должно еще зреть до того, как станет общезначимым – выворачивают наизнанку «просто так», профанируя святыню личности. Или, вернее, когда отрицают саму идею сокровенного.

Вообще все слишком дорогое и важное для души приобретает для нее характер святого и тем самым интимного. В личное – «посвящают», то есть приглашают, как в храм, а не как в проходной двор. Для пошлости же, психического примитива, ничего такого нет и быть не должно. Потому пошлость либо впадает в пафос и риторику, публично и высокопарно трещит о том, что, как она знает, должно быть для людей свято (это традиционный вариант поведения пошлости, например ура-патриотизм вместо любви к родине или показное обрядоверие вместо веры), либо – и это, кажется, отечественное достижение последних лет – глумится над ним. Отплясывает, например, у военных мемориалов тверк, устраивает «перфоманс» в храме и т.д.

Замечание к предыдущему: искреннее и пошлое

...Впрочем, а вдруг тезис «пошлость – это сокровенное, высказанное вслух» надо понимать совсем иначе? «Сокровенное, высказаное вслух» – ведь это точное определение... искренности! То есть, получается, искренность – равно пошлость...

Что ж, некоторые люди (это именно пошляки) могут мыслить и так. Ведь, что касается самого главного, вечных истин, до которых мы вдруг доходим собственным чувством и умом, то, высказанные искренне, они всегда будут формально очень напоминать банальности и даже «плоскости»: различие высказываний лишь в том, насколько искусно нам удастся эти истины выразить, с какой точностью обозначить нюансы, многогранность или привязку ко времени и ситуации. Можно сказать, что искреннее может быть банальным, но не может быть пошлым. – Но уж во всяком случае сами вечные истины «стары как мир» и, с какой стороны их ни затронь и как их ни сформулируй, каждый что-то подобное наверняка уже «где-то слышал»! Любой пошляк, и это одна из его главных примет, «где-то слышал» уже все. Тогда как, с другой стороны, любой пошляк в наше время давно выучился «оригинальности», которую понимает, в своем духе, как «ни на что не похожее». Потому все, что только в чужих словах пахнет правдой и искренностью, кажется пошляку... пошлостью.

Еще о том же: почему «банальность»? Истина и очевидность

В английском языке ближайшее по смыслу к «пошлости» – banality, банальность.

Но, как обратил внимание еще Ильин*, в чужих языках вообще нет точного аналога русскому «пошлость»: не всякая банальность пошла, и не всякая пошлость банальна. «Бог не создал ничего скудного, ничтожного или пошлого, у Него все таинственно, глубоко и значительно» – следовательно, всякая правда, привычная или даже самоочевидная, уже не пошла. Зато самый пошлый, разочаровывающий акт может быть и бывает весьма неординарным, не «банальным».

Банальность – общее место, то есть нечто общеизвестное, всем понятное и общепринятое. Все, что можно возразить против высказанной кем-то банальности – «это бесспорно и потому этого можно было бы и не говорить». Пошлость же – это общее (расхожее) место как своего рода отталкивающая неправда. Нечто отнюдь не бесспорное, хотя и такое, что трудно оспорить, но остро ощущается – как эта самая «пошлость». Ибо пошлость не прямо лжет и не просто в чем-то заблуждается, а примитивизирует и профанирует именно истины и ценности. Но это бывает хуже обычных лжи и клеветы.

Видимо, в нашем русскоязычном менталитете всякая банальность уже заподозрена в пошлости, в фактической, а еще больше моральной неправде. Почему? В этом есть недоверие к толпе. Вот, нечто у всех на устах; но нельзя адаптировать истины и ценности до «широкой публики», не превратив их при этом в пародии на оригиналы.

Своя правда в этом есть.

Есть и «однако». – Нет, может быть, большей пошлости, чем страх оказаться банальным. Потому что искренний поиск истины ничего так не жаждет, как дойти до очевидности, и искреннее почитание ценности – как того, чтобы она открылась каждому. Ложь маскируется в очевидность, но именно потому, что очевидность – собственный признак истины; фальшь стремится завладеть толпой, но именно потому, что добро одно на всех. Настоящие истины и подлинные ценности не могут быть иными, как общечеловеческими и вечными, не их вина, если толпа и закоренелые предрассудки выдают себя за таковое. «Независимые умы никогда не боялись банальности» (как кричит знаменитый персонаж одной прекрасной пьесы) – он прав, это значит, что независимый ум в первую очередь искренний. Бояться банальности – значит бояться правды.

О «чувстве меры»

Говорят еще, что пошлость – это отсутствие чувства меры. На самом деле даже видимая и тревожащая стороннего наблюдателя несдержанность в проявлениях – это лишь внешний, а потому необязательный ее признак. Искренность, этот антипод пошлости, не может думать о том, как смотрится со стороны, и потому ничего об этом примечательном чувстве не ведает. В искусстве «чувство меры» – проблема подражателя, имитатора, то есть именно вольного или невольного опошлителя: если изображаешь то, чего сам не чувствуешь, то особенно важно не пересолить и не переборщить, поскольку известно, что это самая частая ошибка всех вообще подражателей и имитаторов.

Не гасили красок Коровин или Архипов, не сдерживал себя Достоевский, этот «жестокий» (мучительный) талант. Подлинность и есть искомая мера. А с другой стороны, подчеркнутая серость, выдающая себя за «строгий вкус» – сама уже стала пошлостью. Эта серость переусердствовала в самóм «чувстве меры»...

Вообще, пошлость потому и трудно определить, что у нее нет стопроцентных внешних признаков: чего не делай, и не будешь пошлым. Она никогда не состоит вся в том, что конкретно скажется или сотворится, но во внутреннем отношении к предметам (точнее, ценностям), фальшивом или недостойном. Так, банальность – еще не показатель, видимая умеренность – не показатель, даже непристойность (одно из собственных значений слова пошлость) – не показатель, и т.д.

Почему в английском и других языках нет слова «пошлость»?

... «Банальность», «вульгарность» (о ней отдельно), «плоскость» – есть, а «пошлость» – нет.

Дело в менталитете народов, думающих на этих языках. Расхожесть (буквально опошление) в них никак не заподозрена на примитив или профанацию, она однозначно расценивается как нечто положительное. Так, популярное произведение искусства и есть удачное, это – касса, спрос, «успех» – окончательный суд. Важно, что даже те особые и не имеющие отношения к собственно искусству приемы (PR, или по-старому клака), помогающие популярности произведения искусства или даже целиком создающие ее, не воспринимаются в этом менталитете чем-то вроде червяка в яблоке – напротив, все ставшее популярным, неважно как, и есть хорошее. «Раскрученность», о которой всегда сообщается открыто – не плохо, а хорошо, не сомнительно, а, наоборот, убедительно. Подобно тому, как стандартные и с наклейками мандарины или яблоки бывают по вкусу хуже иных сортов разномастных, но покупаются лучше – и стало быть лучше. Возможна, в этом менталитете, даже и такая нелепость, как (упоминавшаяся уже) стандартная красавица – самая красивая девушка равно для всех в мире, «мисс мира»: популярность выдвигает свой стандарт, равнозначный идеалу, а индивидуальное, как остающееся в меньшинстве, должно подчиниться как проигравшее. «И понравится ж кому, я и даром не возьму» – не оценивший царевну Иванушка-дурачок проявил тут явный недостаток пошлости (хотя, может, и некоторую вульгарность). Общепризнанное, то есть пошлое, есть правое и победившее.

Как-либо генетически этот коммерческий (торговый) менталитет, надо думать, не обусловлен. На российской почве, хоть и родившей само понятие «пошлость» (расхожесть как признак чего-то дурного), он, увы, прорастает вполне успешно. Вот типичное суждение нового русского пошляка (беру с сайта «Кинопоиск»): «плохое кино это такое, которое не нашло своего зрителя». Там, на этом сайте, некоторые хорошие актеры пожаловались на коммерциализацию, портящую искусство, и в ответ получили кучу подобных комментариев. Понятно, что примеры можно продолжать до бесконечности, но радости это не доставляет.

А как же, спросят может быть, Ван Гог, которому в свое время холста не на что бывало купить, а теперь за любой его холст «дают» (уже не Ван Гогу) миллионы? Не значит ли это, что и западный по духу человек признает возможность существования неоцененных, непопулярных достоинств, то есть знает некоммерческий, не пошлый подход? Ведь сумел же он оценить когда-то презираемое? – Скорее наоборот. Это значит, что всего важнее для обывателя эта самая «раскрученность». Разве ж он украсил бы свой быт репродукцией Ван Гога, если б не знал, что бывший бедолага и пациент психбольницы нынче в моде? Он мыслит не так, что – надо же! в свое время не видели и не ценили такую красоту, которую он теперь так остро чувствует. А так, что: «нечто в свое время было никчемным, а теперь стало дорогим, стало быть вожделенным», – пошляк в этом не усматривает ничего несообразного. Поскольку все дело за раскруткой (можно, он уже научен, раскрутить и простейшую геометрическую фигуру в качестве картины), отчего нельзя раскрутить сегодня что-нибудь из того, что не было раскручено вчера? Тогда не раскрутили, видимо, никому не было нужно, а теперь кому-то понадобилось, ну и раскрутили, все просто, теперь даешь Ван Гога.

Пошлость и вульгарность

Вульгарность очень близка к пошлости: это грубо материальные и просто архаично-грубые отношения и вкусы – в среде более развитой культуры, и в ее восприятии. Пошлость низводит высокое, а вульгарность низка (груба) исходно и органично, только живет не в своей среде. Например, Элиза-«Галатея» у Шоу не пошла, а вульгарна.

Ильин хорошо назвал Чехова-Чехонте «пошло высмеивающим пошлость». Я бы все-таки уточнил – он вульгарно высмеивает вульгарность. У персонажей Антоши Чехонте вульгарность выпирает из под внешнего слоя светских приличий с эффектом, как бы помягче выразиться, нечаянной громкой отрыжки на публике, и в этом кульминация и художественный эффект его юмористики; но находить что-либо подобное смешным и вообще обращать внимание на все такое – ужасающе вульгарно.

Пошлость как стадность

Можно сказать, что пошлость – это всякое представление и всякое чувство, всякий душевный феномен, в своем стадном варианте. Действительно, истина, открывающаяся только каждому отдельному уму – это, в своем пошлом преломлении, идеология, одна на всех своих адептов; здравый смысл от божественного чутья на истину и общезначимое опускается до пошлой осведомленности в общепринятом в данном кругу и некой осторожной корыстности, помогающей приспособиться к окружающему миру, «благоразумия»; добро уже не опирается на доброту, ищущую «плода доброго» – а сводится к исполнению набора определенных общих правил; красивое, для пошляка, – это модное, хорошая книга или картина – те, о которых говорят, а оригинальное – не глубинное и подлинное, а диковинное, невиданное; вера в Бога – не больше чем принадлежность к определенному исповеданию; святое – это дорогостоящее, ценности имеют всеобщий золотой эквивалент; достоинство – это самолюбие или престиж, личность – это место в стадной иерархии или заметность; любовь, которая в идеале есть утверждение незаменимого и индивидуального в другом человеке – это напряженное выяснение того, кто кого «стоит», по общей шкале стандартов...

Почему «непристойность», «скабрезность»?

Сфера отношений полов знает духовный «верх» и животный «низ»; в этой сфере, кажется, дистанция между одним и другим особенно выражена и особенно щекотлива. Потому пошлость, как низведение и профанация, вечный реванш низшего перед высшим, в грубейшем своем варианте проявится именно как непристойность.

Цинизм пошлее пошлого

Пошлость и цинизм – это не разные вещи. Скорее, это разные степени одного и того же. Цинизм – не как переоценка ценностей, «кинизм», а как их неимение и неверие в то, что они для кого-то реально существуют – пошлее пошлого. Только потому в цинизме пошлость и не всегда опознается, что они по-разному воспринимаются – пошлость скорее разочаровывает, повергает в уныние, тогда как разгаданный в ком-то цинизм ошарашивает и возмущает. На самом деле и самая скучная пошлость, сама не зная того, наивно-цинична – ибо профанирует ценности, даже когда верит в них, – и самый неординарный с виду цинизм, убежденный, что любые ценности суть лишь глупость или лицемерие, и сам лицемерно использующий их в своей игре – всего лишь неординарно, предельно и сознательно пошл. Можно еще сказать, что пошлость – это цинизм наивный, нечаянный, тогда как цинизм – это пошлость вменяемая и агрессивная.

Самоутверждающаяся пошлость, или низкопробность самодовольная – уже неразличима от цинизма настоящего. Всем знакомая «пошлая ухмылка» – это именно отражение цинизма, – выражение лица человека, не имеющего иных мотивов, кроме примитивных низменных, и, как ему кажется, догадывающегося о том же в других, что бы те ни делали и ни говорили; также эта ухмылка сопровождает всякое зрелище торжества низменного; все это наполняет пошляка радостью понимания и самодовольством.

Не «обыватель», а пошляк

Когда ругают «обывателя», имеют в виду пошляка.

Базовые житейские ценности, которыми живет так называемый обыватель, на самом-то деле не только не противоречат высшим духовным ценностям, а во многом и включают их в себя. Все эти базовые житейские ценности, говоря попросту – семейные. Забота о благополучии семьи не только что законна, а составляет прямой нравственный долг и имеет важнейший духовный смысл, именно сохранение человеческого рода во вселенной. Обыватель, в идеале, есть тот, кто без претензий на почетные места в социальных иерархиях упорно делает самое главное и великое – самое Жизнь. Что может быть благороднее! – Пошлость же появляется, когда благополучие понимается только как материальное, и забота о материальном гонит все моральное и духовное, как способное в чем-то его ограничить. Отсюда и пошлый престиж собственности, и специфическая эстетика пошляка, путающая красоту с достатком, и его подчиненность стадным установкам (ведь лояльность всякому существующему укладу наиболее благоприятствует психическому комфорту и корысти). – Итак, «обыватель» в дурном смысле слова, то есть пошляк, именно их-то, житейские ценности, в первую очередь и профанирует.

Пошлость мещанства

Классическое мещанство – городская культура низших, малообразованных, но более или менее зажиточных классов, оторванная от органической народной культуры и безуспешно копирующая (пародирующая, вульгаризующая) культуру великосветскую. Копировать, переносить на неподготовленную почву – и значит низводить, опошлять. Вот признаки этого рода пошлости. Манеры мещанина XIX века представляют собой «галантерейность», нечто, как оно и свойственно всякому подражанию, пародийно утрированное; мнения, которыми мещанин не живет, а примеряет на себя и гордится, превращаются в псевдоученые слова; настоящие жизненные установки остаются грубо-материальными (как в прежних условиях, когда материальное благополучие значило для простолюдина возможность выживания) – красота, например, подменяется показной роскошью, и т.д. В наши дни мещанство мало отличается от классического, разве что не составляет особого класса.

Пошлое резонерство

Есть вещи, которые нужно понимать сердцем. Прошу не прочесть это замечание как банальное – конечно же, настоящий ум это тоже сердце, и вообще «нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в чувстве». Имено это я и имею в виду. Резонерство – это не мышление, стремящееся понять жизнь, а механическое применение каких-то раз навсегда усвоенных правил к бесконечно сложной живой жизни, каковое, по существу, как раз ничего в ней и не желает понимать. Если речь именно о моральном резонерстве, оно – настоящая злостная пошлость, ибо упрощает и профанирует саму святую задачу нравственности – реальное добро, «плод добрый».

Можно считать резонерством манию рационального обоснования любых поступков, своих (так называемое благоразумие) и в особенности чужих (непременная в резонере страсть поучать). Что в этом плохого? То, что «рациональное обоснование» значит здесь принципиальное игнорирование всего сложного и не типового, что может встречаться в жизни – лучше сказать, из чего вся жизнь и состоит. Опять же, это пошлость, то есть досадная примитивизация всего самого дорогого и важного.

Резонерство – это именно резонерство пошлое, – иное называлось бы просто мышлением.

Снобизм как пошлость

Снобизм, как коллективное чванство (узкого коллектива, противопоставившего себя широкому, в которое входит, но с которым себя не идентифицирует) – есть, по сути, разновидность пошлости. Ибо чваниться своими мнениями и ценностями, а не попросту жить ими, может лишь мещанин (упертый пошляк). Ну и сноб.

Однако, свою войну с пошлостью ведет и снобизм (на этом фронте, например, не случайно отметился и известный своим снобизмом Набоков). Это понятно, ведь сноб потому и сноб, что всегда рад отличить себя и «своих» от большинства смертных.

(Это отличение, особо часто – по какому-нибудь трудно определимому признаку, главным образом, некоей условной стилевой примете. Одна из характерных манер снобизма, в его борьбе с пошлостью – создавать своеобразные простенькие тесты, – выделение чего-либо, например выражений или слов, как заведомо пошлых. Например, нельзя сказать «вы не подскажете» вместо «скажите, пожалуйста», или, как в театре времен Эфроса, произнести слово «переживание»; или, тем паче, напомнить «запрет на русский язык в школах Украины есть по определению этноцид», чтобы не подвергнуться остракизму.)

Сноб – если не прямо утверждает, то чувствует так, что у большинства людей свои ценности, и они, как принадлежащие большинству – «пошлые», а у «элиты» – свои, и они только, в силу одного этого, подлинные. Получается, что если подлинные ценности дойдут как-либо до большинства, то они тем самым утеряют свое достоинство. На самом деле истинные ценности, конечно, одни на всех, и если распространение их «в массы» влечет «опошление», то это лишь горькое привходящее обстоятельство, но не закон. Бывает – особо это явно в наши дни – что «массы» оказываются куда ближе к подлинным ценностям, чем узкие круги избранных, – и тому виной он, пошлый снобизм.

Итак, снобизм будто бы прямо направлен против пошлости, но и сам в этом деле специфически пошл. Не оттого, чтобы вообще было пошло разоблачать пошлость**, а – пошло упоение чувством кланового превосходства, которое, что правда, обычно сквозит за подобными разоблачениями. Ибо всякий клан, принадлежность к коему составляет для кого-то предмет гордости, есть сам по себе ложная ценность, соответственно и любые его установки в лучшем случае лишь копируют (опошляют) какие-то истинные ценности. Истина беспартийна и для любого клана опасна.

Как избавиться от пошлости?

Вообще-то, пошляки могут гордиться и громкими именами в своих рядах. Например, Жерар Филип коллекционировал советское женское белье, сам лично закупал образцы в московских магазинах – видимо, был тонкий знаток предмета и находил тогдашние наши простенькие изделия жутко забавными; такое усиленное специфическое внимание к этому аспекту женственности обескураживающе пошло. Пошляк, кстати, особенно пошл в том, что ему кажется смешным. – А Майя Плисецкая как-то сказала – «красиво то, что модно», будто бы общепринятое на данный момент ей казалось ценностью более фундаментальной, чем вечное прекрасное (надо думать, в своем искусстве она находила красивым только то, что красиво)... – И все же именоваться пошляком никто не желает.

Пошлость – не вопрос формы, каких-то правильных манер, а вопрос самого существа всякого дела – твоей внутренней причастности или непричастности (слишком малой причастности) к истинным ценностям. Можно избавиться от вульгарности, отучившись от каких-то простецких привычек и натренировавшись в других, «светских», но от пошлости, если она есть, это, конечно, еще не излечит. Имитировать отсутствие пошлости невозможно в принципе, – потому, что сама имитация того, чему внутренне чужд, означает опошление.

Казалось бы, главное, чтобы не быть пошлым – это стараться быть искренним. Искренний может быть наивен, банален, может быть нелеп – только не может быть пошл. Но и это средство, как выражаются медики, приходится назначать с осторожностью: пошляк-то и искренность понимает пошло. Таковой считает искренностью, как раз, некую беззастенчивость в низменном и упрощенном, то есть скорее именно с пошлостью ее и отождествляет... – Затем, искренность, как будто, непосредственна, а как можно чему-то выучить непосредственность?..

Все-таки кое-что посоветовать можно (если я вправе советовать).

Уточню задачу. Допустим, я сталкиваюсь с существованием в культуре таких вещей, из числа называемых «тонкими» или «высокими«, которых я сам не чувствую и не понимаю (а такие всегда есть), и людьми, которые настолько меня в этом отношении превосходят, что их понимают и чувствуют. Как я должен относиться к этим неприятным для моего самолюбия фактам, чтобы не быть пошляком?

Очевидно – а) не корчить из себя понимающего, и, одновременно б) не пытаться отрицать непонятного или тем паче злобствовать на него или глумиться; не подозревать понимающих в фальши, показухе, маскировке корыстных или тщеславных намерений и т.д. Все это, увы, действительно слишком распространено, но надо пытаться сначала понять. Кто хочет истины, тот уже ей не чужд – не невежествен и не пошл. – Повторю, что существуют и псевдо-истины и ложные ценности, заслуживающие развенчания, и бесконечно фальшивые люди, продвигающие эти фальшивые истины и ценности – но отрицание первых и порицание вторых должно быть обоснованным вдвойне. Заблуждение тоже не есть пустое место, значит, нужно понять то, против какой именно истины оно грешит.

Кроме того, нужно уметь видеть и уважать чужое превосходство – это единственный способ быть к нему причастным.

Никогда не говори «ну и что» (вариант: «а че») без того, чтобы не постараться честно ответить себе на этот вопрос. «Ну и что» значит – «вас это волнует, а мне наплевать»; «чего не понимаю, то презираю или гоню» – то есть, вероятнее всего, произнесший сие оказался глуп и самоуверен (пошл), и изготовился распространять пошлость. Главные истины и фундаментальные ценности трудно обосновать на уровне элементарной логики или житейской прагматики, и, отступая от них (в область пошлости) и чуя при том некоторое внутреннее сопротивление, пошляк и хватается за эти самые псевдоразоблачительные «ну и что» и «а че», которые как будто ответа не имеют. «А ниче!..» Возможно, сам Жерар Филип в Москве, проходя к витрине универмага под влюбленные взоры толп покупательниц и указуя продавцу на особенно несовершенные образцы их трусиков, испытывал какую-то неловкость и подстегивал себя: «а че?», «pourquoi pas?»... На самом же деле ответы всегда есть. Возможно, это будут скорее констатации неких аксиом, чем механические дедукции, но и аксиомы не произвольны – они бездоказательны, но чем-то оправданы. Искать ответы на всякие «ну и что» – и значит побеждать пошлость.

Октябрь 2015

* И. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. Гл. 13: религиозный смысл пошлости

** Так полагают А. Зализняк и А. Шмелев, статья «Пошлость». Кстати, в одном сборнике с ней – еще интересная и богатая примерами статья И. Левонтиной «Осторожно, пошлость». (Легко найти в интернете)

 

См. по теме:

Что такое обыватель?
Что такое глумление?
Что такое снобизм?
Упрощение душ
Кинизм, нигилизм, цинизм
Ценность и цена
Ценность и святыня

 

 

Рейтинг@Mail.ru

Сайт управляется системой uCoz