Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссе
Это эссе входит в книгу: Словарь. Психология и характерология понятий
На главную страницу | Словарь по буквам | Избранные эссе из Словаря | Эссе по темам | Словник от А до Я | Приобрести Словарь | Гостевая книга
Впервые опубликовано в журнале «Общий язык» №2 2007 (12.09.2007)
Чем мне нравятся христиане?
Сам вопрос (а это был вопрос) меня несколько смутил: ведь если чем христиане мне и НЕ нравятся, то только тем, что они «христиане». То есть религиозная группа. Не нравится, что группа эта религиозная, то есть обязанная иметь определённые мнения по долгу веры (что и логически, и психологически немыслимо). Не нравится, что это вообще – группа (нечто выделяющее себя из всего остального человечества): «мы вот христиане, а вы – нет; давайте исправляйтесь». Особенно явно это последнее относится к тем моим товарищам-христианам, которые чётко знают, что они православные (как, скажем, и к моему прадеду, который чётко знал, что он католик); в значительно меньшей степени это относится к моим знакомым экуменистам (они называют себя «экуменами») и тем моим друзьям, кто, так сказать, признаёт Александра Меня. Но и к ним всё-таки тоже.
И потому позволю себе слегка изменить вопрос: за что я люблю людей, которые любят Христа?
(Ибо, замечу в скобках, полагать, что в Евангелиях описывается под видом Христа какой-то «собирательный образ», может только человек, начисто лишенный всякого психологического чутья. Уж слишком он, этот образ, далек от «идеальности».)
Ясно, что любящие этого человека (замечу: от звания сына человеческого сам Христос отнюдь не отрекался) именно этим мне и нравятся.
Нравятся мне люди, которых потрясает Нагорная проповедь; которые могли бы согласиться в том, что, видимо, это лучшие слова, которые когда-либо были человеком произнесены и записаны на бумагу. Наверное это те люди, кто сам желал бы, если бы мог, всех утешить и упокоить… Впрочем, таких, кто говорит, что эта проповедь им не нравится, я встречал единицы, да в общем им и не верю.
Неверно, по-моему, кого-либо обожествлять – но то отрадно, что обожествили, всё же, не царя, не вождя, а «бомжа»; не торжествующего победителя, а униженного страдальца… По мысли одного моего друга, «Христос спас человечество уже тем, что сам был не Богом, а человеком». Возможность Христа оправдывает сам человеческий род (из коего и Гитлер, и Сталин), и вселяет надежду на наше общее «спасение» – в прямом земном смысле: человечество само себя не уничтожит.
Я всей душой с теми, кому не нужно объяснять, что грешницу («блудницу») надо было отпустить, а не побивать камнями, хотя закон был именно таков. Кто бесконечно тронут и счастлив тем, какое решение нашёл Христос. Кто чувствует, что нет худшего греха (на нерелигиозном языке зла или гадости), чем жестокость.
Нравятся мне, значит, люди сострадательные; жалость – ведь это неэгостическая составляющая любви, и, мне кажется, именно жалость и разумел Христос под «любовью к ближнему». Любить всех, в прямом смысле, невозможно, а жалеть – необходимо. Да и под «любовью к врагам» разумелось видимо то же: надо оставаться человечным и по отношению к тем, кого ненавидишь.
Очень симпатичны мне, кстати, все, кто жалеет животных. Это – природная одарённость сочувствием, поистине «божий дар». И я не помню, чтобы хоть в каких-то текстах говорилось, как Христос принёс в жертву ягнёнка… Случайно ли это?
Восхищаюсь теми, кто способен посочувствовать и пожелать добра другому – в ситуации, в которой самому нисколько не лучше (на кресте)…
Мне нравятся люди, у которых «суббота – для человека» (вообще человека, а не только их лично). Уважаю тех, кто способен, так сказать, на добрые преступления (способен преступить общепринятости ради реального добра – не чтобы «нарушить», а чтобы «исполнить»). И обратно, которые самую строгую порядочность без «плода доброго» никогда не поставят себе в заслугу, то есть не впадут в фарисейство.
Нравятся люди, которым вообще не требуется никаких заповедей и никакого авторитета (ни «Закона», ни «Пророков»), чтобы считаться с другими людьми. Это люди морально совершеннолетние. Они «поступают с другими так, как хотят, чтобы другие с ними поступали» – просто потому, что научились видеть в других таких же людей, как и они сами, и этого им достаточно. Для них, как сказал Христос, в этом «весь Закон и Пророки».
Мне нравятся, естественно, люди с чуткой обостренной совестью. Об общественной нравственности пекутся все, но действительно совестливых больше заботит их собственная нравственность; как только их возмутит чей-то самый несомненный недостаток, они вспомнят похожие недостатки и за собой, и им уже не хочется – то есть им становится совестно – наказывать. То есть, согласно известному христианскому правилу, грех они осудят, а грешника осуждать остерегутся. Ведь, уже по закону перспективы, свой грех, в своём глазу – бревно, и тогда чужой – щепка. (А если совести мало, действует обратная перспектива.)
Здоровая совесть болит – то есть так именно и опознаётся её наличие – и настоящий христианин (похожий на Христа человек) всегда помнит, что не безгрешен.
Нравятся и восхищают меня те, кто умеет прощать… Уважаю тех, кто не мстит, а отстраняется (правда, на практике это часто значит – «подставляет другую щёку»).
Нравятся мне и те, кто умеет разозлиться! Справедливый не может быть равнодушным. Христос, как мы знаем, и возмущался, и бранился ( «порождения ехиднины» – в точном литературном переводе на русский это, видимо, «сукины дети»; «гробы крашеные» и т.д.), и даже физическое воздействие применял (изгонял торгующих из Храма)…
Считаю мудрыми тех, кто умеет радоваться тому, что имеет; кого не заботит, что его обошли и недодали, «не прибавили росту хоть на локоть». Кому простой цветок кажется «одетым» лучше Соломона во всей его славе. Люблю людей, кто не старается влезть, на этом жизненном пире, на почётные места. Кто имеет меньше, чем заслуживает (таких принято называть неудачниками). Кто, получив то, на что рассчитывал, не переживает о том, что кому-то досталось больше. Кто не колеблется пройти «узкими вратами», вместо широких – не боится быть не «как все»…
Нравятся мне, конечно, и те, кого я считаю людьми культурными и развитыми. Такие люди уже не могут считать идеал всего доброго – привилегией избранных, а себя в их числе. Трудно было Христу, если верить евангелистам, дойти до той истины, что Бог не есть Бог только Израиля (и даже произнёс странные для нас, теперешних, слова, в ответ на просьбу самаритянки о помощи – как, мол, «отнять у сыновей и бросить псам»), но – дошёл, его гениальная сострадательность победила в нём древнюю веру, и в этом было его великое моральное и религиозное свершение. Только, увы, после Христа Бог, и т.н. христианами в том числе, растаскивается по вероисповеданиям…
Уважаю людей настолько сильных умом и духом, чтобы быть способными «оставить мёртвым хоронить своих мертвецов». То есть тех, кто ничто мёртвое не ставит выше живого (как и мёртвое правило не ставит выше живого добра). В частности те мне кажутся правыми, кто не считает, что надо было доставать с океанского дна тела погибших подводников или что надо опознавать останки погибших в Чечне. Их надо было похоронить по-христиански – сохранить о них живую добрую память! Увы, этими словами («похоронить по-христиански») называется нечто прямо противоположное.
Нравятся настоящие христиане мне тем, что отделяют «Кесарево» от «Богова», то есть, на светском языке, государственное от религиозного. Нравятся за то, что религия есть их внутреннее, интимное, а власть им не кажется «от Бога» (Христос ничего похожего не говорил!). Правда, с другой стороны, тем более не нравятся мне христиане – националисты и государственники, сумевшие и из Христа сделать «царя мира сего»…
Если бы христианами назывались люди, для которых всё это именно так, то не было бы лучшей похвалы человеку, чем: «он христианин».
Вот главное.
Для всего этого, по моим представлениям, вовсе не нужно во что-то верить, кому-то поклоняться, передавать кому-то «ключи уразумения». Как раз напротив… Но об этом меня уже не спрашивали.
Александр Круглов