Ситуации, когда выбирать
необходимо.
Здесь «цель оправдывает средства». |
Ситуации свободного выбора.
Вот здесь благие
намерения, «цели», не оправдывают дурных средств. |
Что это за ситуации?
Выбирать между одним и другим морально
приемлемым мы вольны. А между хорошим и дурным
«выбирать» по существу не приходится, – коль скоро
мы точно знаем, в чём они состоят, тут и колебаться-
то недопустимо. Итак остаётся, что ситуация, когда
выбор вынужден – это ситуация выбора из двух
(нескольких) зол. Когда мы видим зло и в том, и в
другом варианте выбора, но устранение от всякого
выбора может дать победить злу худшему.
| Равнодушие не нейтрально,
а дурно; консерватизму приходится охранять в
большей мере плохое, чем хорошее; смирение значит
смирение с нетерпимым. Человек – творец, он должен
идти вперёд, к лучшему, пробовать новые пути; он
вообще живёт более в возможности, более в
проектируемом им самим будущем, чем в настоящем.
Его поведение определяется не только механическими
«порождающими причинами», но главным образом
«конечными причинами» – целями. Целеполагание –
признак разумного свободного существа, признак
самого человека. Но… полная свобода для одного в
обществе значила бы произвол; такая свобода
превратила бы всех остальных в средства к его целям,
отняла бы у них их собственные свободу и
разумение.
Ясно, что даже добро человеку нельзя
«причинить» вопреки его собственной воле. Ценою
свободы можно принять лишь возможность
физического выживания, а все прочие блага её
заведомо не стоят. Сколь искренне вы ни желали бы
ближнему хорошего, самое важное для него (как и для
вас, не правда ли?) – это право самому определять, что
для него хорошо… Так что, если признавать
самоочевидное золотое правило, то нельзя превращать
людей в средство даже к их собственному
благополучию (как вы его понимаете); моральная цель
этим перечёркивается.
|
| То есть это ситуация
коллизии, пришедших в столкновение друг с
другом самых справедливых моральных требований.
Можно не украсть, и этим убить; можно не солгать, и
этим предать; можно сохранить личное достоинство и
этим поломать чужие судьбы и т.д. и т.п., – в таких-то
неразрешимостях и состоят настоящие моральные
проблемы. Когда, как ни поступишь, всё плохо, и
устранение большего зла меньшим не избавит от
моральных мук из-за совершённого, – и решить
коллизию «в белых перчатках» невозможно, и
отступиться от выбора, «умыть руки», морально
недопустимо.
| Ситуация свободного
выбора есть, так сказать, ситуация эксперимента.
Каждый в принципе волен экспериментировать в том,
что касается его одного (если таковое вообще
существует), волен учиться и на ошибках, постигая на
собственной шкуре, что нет худа без добра. Когда же
речь идёт о его социальной активности и,
соответственно, об эксперименте на людях,
дело иное; здесь любимый афоризм нашего великого
социального преобразователя «не ошибается тот, кто
ничего не делает», приобретает особую мрачную
двусмысленность, а пресловутые «белые перчатки»,
заклейменные Чернышевским, и классический
принцип Гиппократа «в первую очередь не навреди»
становятся как нельзя более уместными… В общем,
никакое благое намерение не искупит дурного
результата – цель не оправдает средств.
|
| Приняв же вынужденной
целью избежать худшего зла, и избрав, в качестве
средства к ней, зло меньшее (nota bene: если
действительно нет возможности устранить это зло
добром!) – мы именно и буквально оправдываем
целью средства. И правильно делаем. Ибо в
случае коллизии моральные правила сталкиваются
сами с собой, и в своей чистоте более не действуют.
Так сказать, аннигилируются…
| Осуществлять добро злом
(добрые цели дурными средствами) – явный нонсенс.
Кого-то ограбили, а вас наделили – и сделали
соучастником преступления: вас это устраивает? Разве
люди, достойные доброго к себе отношения, захотят
принять своё счастье из рук бандитов или палачей
(хотя бы и идейных)? Разве добро – не предполагает,
что оно будет также и моральным добром?
Добрая цель – ведь это в самую первую очередь цель
моральная.
Если бы и было возможно устроить счастье
общества и его будущих поколений ценою страданий
конкретных индивидов, то только для скота, но не для
человеческого рода – имеющего память... Груз
преступлений, накапливаемый строителями такого
счастья, раздавит в конце концов даже прочную
постройку.
Да и что такое общее счастье? В чём крайнее зло –
это более или менее ясно (всё живое боится боли и
смерти), но разве счастье – не у каждого своего
собственного образца? А если так, то что такое
«благая», для всех одинаково, цель?..
|
Из сказанного уже ясно,
что принцип, по которому мы осуществляем выбор в
коллизионной ситуации – это принцип утилитарный.
Мы попросту арифметически взвешиваем то, что с
точки зрения чистой морали немыслимо взвешивать –
сравниваем ценности (не имеющие стоимости
святыни), устанавливаем их степени и иерархии; так,
высшая ценность – человеческая жизнь, и ей должно
жертвовать всем остальным, в т.ч., может быть, и
достоинством, и справедливостью и пр. Взвешиваем
мы и сами бесценные человеческие жизни – если,
скажем, на войне ценой меньших жертв можно
избежать больших – то так и надо сделать, здесь цель
средства оправдывает… Я уж не говорю о том, что мы
ежесекундно взвешиваем жизни человека и животных
(которых можем называть по личному имени, в
чувствах которых легко различаем свои собственные,
в том числе лучшие чувства, и которых можем
глубоко любить и ценить их любовь к нам…)
При этом, ясное дело, коллизию могут составлять
лишь очевидные реальности, но не идеи и реальности
– идеи, требующие жертв, отвергаются с порога.
| Следует чётко отдавать себе
отчёт в том, что в ситуации свободного выбора
утилитарный принцип во взвешивании целей и
средств не работает. Во-первых, отталкивает сама
идея возможности сравнивать ценности, так чтобы за
одну давать две и пр. – меновой стоимости ценности
(святыни) не имеют. Но рассуждая и менее
отвлеченно, цель – только возможность, зато средство
– реальность; цель – то что вы хотите сделать,
средства – то, что вы в реальности делаете. Нельзя
взвесить на одних весах теорию и практику, и только
ещё вымечтанный идеал никак не может оправдать
причиняемого кому-то горя.
Короче говоря, когда наш выбор добра – только
эксперимент, дело нашей свободной творческой воли,
то соблюдение ясных и устоявшихся моральных
правил и тем паче элементарной человечности при
этой творческой пробе безусловно необходимо.
Всё это, очевидно, прямо относится к
коммунистическому эксперименту. Если даже
признать за правду тот слишком сомнительный тезис,
что коммунизм действительно составит человеческое
счастье, – всё равно эксперимент, при котором
реальных жертв требует всего лишь идея, есть
преступление; так сказать, идея средств не
оправдывает.
|
| То есть, подчёркиваю, в
случае коллизии перестаёт работать именно принцип
бесценности и самоценности достоинства каждого
индивида, его равнозначности с многими и с
обществом. Перестаёт работать даже принцип
бесценности самой жизни (равноценности всякой
жизни, вытекающей из её абсолютной ценности)…
Если, конечно, коллизия заставляет взвешивать жизнь
с жизнью же, а не с какими-то материальными
выгодами, пусть и коллективными. В крайних случаях
(например, война с фашизмом) общество вынуждено
пользоваться своими членами как средством к
собственному выживанию, от которого может
зависеть выживание самих – то есть, как раз, уже
других – индивидов…
| …Моральное требование,
как таковое, абсолютно (сложность и относительность
вносят в дело неопределённость и неоднозначность
ситуаций, в которых воплощаются моральные
требования), – и уже в силу этой абсолютности
индивид морально равен обществу; оттого и не стоит
проектируемое энтузиастами всеобщее вечное счастье
– «слезинки ребёнка» (ах, если бы только «слезинки»!
– «слезинка» бы ещё ладно…). Каждый индивид есть
универсум, каждый самоценен, бесценен и потому
равноценен многим. Куда пойдёт общество, решать,
конечно, большинству его членов, но у каждого члена
остаётся право вето, социальное целое не вправе
переступать через индивида, приносить себе в жертву
своих членов. Общество (его материальное
благополучие и даже, может быть, само его
существование как структуры) в качестве цели не
смеет превращать индивидов в простое средство.
|
| (Хотя забота о
материальных интересах других людей, как и о
благополучии общества в целом, уже и не корыстная,
а моральная забота, тем не менее эта «морально-
материальная забота» не стоит заботы о жизни и
достоинстве людей, и о коллизии здесь говорить
нельзя.)
| (Впрочем, общество –
государство – и целей-то других не должно иметь,
кроме простого благополучия своих членов. Но это
открытие сравнительно современное, а до сих пор ещё
государство имеет в коллективном бессознательном
смысл самодовлеющий, сакральный; чтобы не
приходилось «оправдывать средства целью», надо
этого смысла его лишить. – Ясно и то, однако, что
существование социального целого, хотя само по себе
и не дороже существования составляющих его
индивидов, может тем не менее являться
условием их существования – как например в
уже упомянутой войне с фашизмом, – и это может
заводить в коллизии…)
|
| Итак, уклонение от
решения в коллизии может означать преступную
трусость, а упорство в каком-то одном моральном
принципе (в условиях, когда ему на практике могут
противостоять какие-то другие моральные требования,
которых уже не желают видеть и слышать, не
допускают до осознания) – фарисейство.
| Итак, в том, что
действительно составляет моральный долг, следует
упорно стоять до конца, ибо никакая выгода не может
быть выше долга, они в разных измерениях (даже
«очень хочется» не превращает «нельзя» в «можно»);
и если твёрдо не знаешь, в чём этот твой долг состоит
в данной ситуации, – лучше вообще воздержаться от
поступка. В общем, когда моральная цель не ясна, или
ничего не делай, или делай только то, что хорошо
само по себе.
|
| …Однако, ясно, что всё
это не является оправданием ни скоропалительных
некомпетентных решений, ни готовности изменить
моральному принципу при каждом испытанном
неудобстве его применения…
| …Однако, слишком мало
бывает ситуаций, в которых долг заявляет о себе
однозначно. Зато есть ситуации, в которых
воздержаться от поступка невозможно.
Гуманистическая мораль – это ситуативная мораль: то
есть такая, когда человек стремится видеть каждую
спорную ситуацию во всей её сложности, а не только
то в ней, что заведомо посчитает главным – и
соответственно такая, которая ведает о возможности
коллизий, ситуаций, которые вообще нельзя решить
«от принципа» и «единственно правильно». И, если
надо, отступает от исходных принципов, иногда и в
сферу «политики» – чтобы добро всё-таки
перевешивало, побеждало.
|
Похоже, что анархисты
ошибались и социум без власти одних людей над
другими пока существовать не может.
Но если управление человеческими обществами
вообще необходимо – при том что манипулирование
чужими волями и судьбами, из коего и состоит
администрирование, вообще говоря, есть зло –
другими словами, если на планете людей неизбежно
зло власти, зло политики – то именно утилитаризмом
политике и придётся руководствоваться. Я бы не стал
называть сферу администрирования особой
«публичной моралью», как это делают ныне
некоторые философы, – пусть себе остаётся
«политикой». Политика – это и есть утилитаризм и
даже макиавеллизм, то есть подход, ставящий
целесообразное выше морального. Однако, как
хорошо сказала мадам де Сталь, «политикой правит
расчёт, но расчётом должна править мораль». То есть,
всё-таки, её задача – выживание живого, увеличение
«количества добра» в мире. Лишь моральные цели
оправдывают это внеморальное средство, коль скоро,
подчёркиваю, без него нельзя вообще обойтись, –
политику.
| Что до публичных
отношений, то тут политика – власть,
манипулирование людьми – зло неизбежное, которое
мораль вынуждена принимать, а то и
благословлять…
При этом само понимание политики как
неизбежного зла ставит этому злу границы. Тут
главное, что политика должна быть обуздана законом,
известным и понятным каждому (чтобы все знали, что
может и чего не может этот «зверь»). А в государствах
конституционных, то есть признающих комплекс
основных прав человека законом для себя, мораль
заключает с политикой максимально приемлемый
компромисс.
Но существуют и крайние ситуации: например,
война; тут жизнь человека становится важнее прав
человека, а жизнь двоих важнее жизни одного (не
говоря уж о жизни чужих, «врагов»); понятно, что
война ужасна и нападение, инициатива войны,
преступны, но оборона оправдана и бывает даже
свята. – Политика в этом смысле – та же война. То
есть она вправе искать иногда и отчаянных выходов из
тяжёлых ситуаций, но не имеет права на эксперимент
– опасные инициативы. За консерватизмом стоит та
правда, что изменение всякого существующего
порядка означает предательство по отношению к тем,
кто доверялся порядку. Лишь невозможность ничего
не предпринимать оправдывает экстремальную,
«экспериментальную» политику: лишь явная
необходимость избежать неминуемого худшего
составляет цель, оправдывающую политические,
внеморальные, средства.
|
Нравственный долг – это
моральный минимум, то, чего очевидно нельзя не
сделать в данной ситуации. Этим «нельзя не сделать»
определяются и простые самоочевидные моральные
принципы, вроде «не убей», «не укради» и «не
лжесвидетельствуй» – но определяется и, в случае их
коллизии, необходимость отступить от этих
принципов.
Признание существования коллизии, то есть
возможности ситуации, которые нельзя решить в
пользу чистых моральных принципов, но приходится
решать в пользу самого человека – признание того,
что человек выше и принципов, сам есть высшая
святыня – это то, что называется гуманизмом.
| Долг – моральный минимум.
Ибо безусловным моральным требованием может
быть лишь требование минимальное, самоочевидное.
А цель (свободно избранная добрая задача,
обоснованная мировоззренчески) – это уже максимум.
Понятно, что максимум – дело частное и
добровольное, тогда как за минимумом остаётся
безусловный приоритет, минимум – императив
категорический. Никто никого не смеет принуждать к
максимуму (к своей цели), а в случае противоречия
его с моральным минимумом (общим для всех долгом)
обязан отступиться от него и сам.
На социальном уровне этот принцип
формулируется как приоритет общечеловеческих
ценностей, или как принцип гуманизма: ты волен быть
верующим, атеистом, коммунистом, либералом и т.д.,
но сначала – будь человеком, уважай чужую жизнь,
достоинство, чувства, собственность…
Таким образом, гуманизм – это и есть принцип
«никакая цель не выше реального человека», – «цель
не оправдывает средств».
|
| Коллизии существуют –
это сознавать необходимо, чтобы не впадать в грех
фарисейства. «Пусть восторжествует справедливость,
хотя бы и сгинул мир» – не годится. Существование
этих моральных неразрешимостей означает не право
вообще расстаться с моралью, а, напротив, налагает
особую ответственность перед ней – ответственность
за то, чтобы в любом случае побеждала сама цель
морали – человек, жизнь.
| Великая формула морали и
гуманизма – всякий человек может быть для нас
только целью, но не средством. Значит, никакая цель
не может оправдать использование человека как
средство, оправдать дурных для него средств.
Никакая… кроме необходимости применить то же
правило одновременно ко многим людям, во всём
несходстве их законных интересов, взглядов,
положений – в столь жизненном случае коллизии.
|
