Краткое содержание последующего в определениях. –

Террор (запугивание, нагнетание страха) –
– способ ведения войны за подчинение населения атакуемой стороны (а не ее организационных или военных структур), состоящий в умышленной демонстрации крайней жестокости (не определяемой прямой необходимостью и не различающей виновных и невиновных, т.е. делающей все население заложниками).

Терроризм в его современном воплощении –
– метод вынуждения атакуемой стороны (как правило превосходящей в силах) к принятию нужных стороне-террористу решений, состоящий в умышленной демонстрации и максимальном использовании преимуществ своей полной несвязанности общечеловеческими моральными нормами – которыми предположительно связана более цивилизованная атакуемая сторона. Конкретно это выливается в моральный шантаж атакуемой стороны: ту или иную форму использования заложников (лиц, не виновных в конфликте), ответственность за жизнь которых перелагается на шантажируемого и должна принудить его к этим решениям.

Терроризм XIX – начала XX вв., в частности русских «бомбистов» –
– метод ведения войны с наличным социальным режимом, состоящий в демонстрации полного отвержения законности и выражающийся в самосудных карах должностных лиц (в значительной мере становящихся заложниками режима и целей террористов). При общем убеждении тех террористов в абсолютном приоритете общественных интересов перед индивидуальными, такими заложниками могли становиться и вовсе не ответственные за существование режима люди, например, челядь этих должностных лиц или случайные прохожие.

Итак,

Осуществлять властный террор, или в одиночку совершать террористические акты, значит –

– вынуждать к подчинению страхом, например, демонстративными преступлениями.

Всякое насилие, таким образом, уже «терроризм» – хотя бы вас просто «терроризировали» в подъезде кастетом, вымогая кошелек. Но собственно терроризмом называется тот, что так или иначе связан с политикой или администрированием. Тут насилие не просто нарушает правильный социальный порядок, как бы себе ни представлять его, но ставит себя на его место; это –

– откровенный произвол, не связывающее себя никакими обязательствами насилие, как средство давления на власть или вовсе узурпировавшее и отправляющее власть.

Террорист-одиночка или группа безудержной дикостью своих преступлений («терактов») добиваются нужных им решений от законных властей (своего государства или чужого). Террорист-власть, или тирания, попирая естественные представления о справедливости и карая тех, кому просто не повезёт (например организуя репрессии по признакам, в которых человек не волен, вроде национального или классового) – «держит в страхе» так называемое «население» и вершит над ним свой произвол. Цепь преступлений, которыми ведущая за себя войну власть, скажем революционная или оккупационная, вынуждает людей к повиновению – вот террор или терроризм «репрессивный».
Здесь видно, что характернейшая черта терроризма в отличие от всякого иного политического насилия – черта, становящаяся всё более явной –

– бороться с противниками, нарушая не только принятые правила этой борьбы, но демонстративно используя в качестве своего преимущества полную несвязанность обычными моральными нормами вообще.
Как частный случай – побеждать не в прямой борьбе, а вынуждая противника уступить требованиям человечности, от которой решительно отрекаешься сам. –

В быту эта готовность извлекать для себя выгоды из заведомо более высокой, чем собственная, морали оппонента называется подлостью. Действительно, если бы надо было назвать худшую на земле подлость – это был бы современный теракт.
Впрочем, общечеловеческой морали нынешний наиболее злостный террорист противопоставляет не простую личную корысть, подобно подлецу бытовому, а – идею, идеологию, чаще всего собственную единственно истинную религию. Синоним такого терроризма, или терроризм на идейной подкладке – экстремизм. Это –

– максимальное использование преимуществ, даваемых несвязанностью исповедуемой (фанатиком) идеологии общечеловеческими ценностями.

Никакими общечеловеческими ценностями не связан архаичный «Бог» (этому «Богу» наследует «идея»), ибо он сам (она сама) и устанавливает для человека его ценности. Раз так, какая жестокость к иноверцу или еретику не позволена, не свята? Что могло остановить инквизитора, и что может остановить нынешнего фундаменталиста?
Пресловутое «цель оправдывает средства» как подлинный лозунг терроризма-экстремизма значит: вера (в Аллаха, в коммунистическое Завтра, в Третий рейх и т.д.) превыше человечности. То есть святым делом может быть и такое, на какое решится не всякий мерзавец. Идеологический и в частности религиозный терроризм – логическое завершение отрицания гуманизма, как приоритета «безыдейных» общечеловеческих ценностей (жизни и добрососедства) над любыми «высшими», идейными либо божественными.
Но далее. Полнее всего морально-психологическую сущность террористической акции воплощает в себе захват заложников. Вот где терроризм, что называется, «нашёл себя»! Поистине наличие заложника, явное или неявное – признак теракта. Используя в качестве жертвы, живого орудия или живого щита людей непричастных к его целям, может и не знавших о них, террорист именно и выходит, как говорилось, не только за пределы правил борьбы, но за пределы всякой морали вообще. Мораль остаётся исключительно делом атакуемого, она-то, если не животный страх, и должна вынудить его сдаться, – в этом суть приёма. Захватывается, скажем, больница; вы люди цивилизованные, вам людей жалко, а нам всё равно. Так выполняйте же условия...
Можно сказать, что терроризм –

– моральный шантаж разных видов, от примитивного запугивания примерами своей жестокости над заложниками-жертвами до шантажа изощрённого, когда атакуемого принуждают к подчинению главным образом его собственной совестью или жалостью, – образно говоря, когда в заложники берётся сама мораль атакуемой стороны.

Романова Ольга Николаевна
(13.05.1976 – 24.10.2002)
добровольная жертва террористов
(события на Дубровке, Москва)
Фото с сайта Памяти Ольги Романовой

•  «Жертвами террористов становятся невинные люди!» – Больше чем невинные – непричастные, – ибо правыми, невинными, являются и те, кто терроризму противостоит. Но террорист должен показать свободу от совести абсолютную. Пускай под развалинами жилых домов в Москве или Буйнакске наверняка найдут смерть и те, кто готов был сепаратистов чуть не во всём оправдывать (так уж было настроено российское общественное мнение), а в американских небоскрёбах погибнут и мусульмане, – неважно…

•  (Симпатия к чеченским сепаратистам была у нас, да и сейчас ещё остаётся, чуть не правилом хорошего тона – притом что ни идеология, ни методы, ни персональный состав их вождей ни малейших оснований к тому явно не дают. Главных причин зарождения этой симпатии мне видится две. Первая – традиционное, унаследованное от прежних времён недоверие нашей интеллигенции к власти. Вторая и важнейшая – варварство, именуемое «призыв» или «всеобщая воинская повинность». Ведь на войну с абреками приходится отдавать и совершенно негодных к этому ремеслу детей, так что о справедливости оценок в этих условиях мечтать не приходится.)

•  Интересно, что психологией терроризма – возложением моральной ответственности исключительно на атакуемого – проникаются и сторонние наблюдатели. Говорят, например, что американцам не следует бомбить талибские позиции в священный месяц Рамадан, – надо же уважать чужие религиозные чувства! Нормальная логика подсказывает, что заглянуть в календарь мог бы и набожный Бен Ладен и дату взрыва Нью- Йоркских небоскрёбов назначить так, чтобы ответными бомбежками неверные не смогли омрачить добрым мусульманам праздник. Но и об этом, оказывается, должны позаботиться сами неверные!
Талибы жалуются, что под американскими бомбами гибнут мирные афганские жители (впрочем называются цифры, на порядок меньшие жертв разрушенных небоскрёбов). Удивительно, что талибам понятна сама категория – «мирные жители». Но уже никого не удивляет, почему о мирных афганцах не побеспокоились сами талибы: обязывать террористов совестью абсурдно.
«Исламский коммунист» Дудаев сделал заложником личного властолюбия свой же народ, но вину за муки чеченцев на него не возлагают (я лично не слышал), тут – «взятки гладки»…

•  Ясно, что обстреливать регулярные войска из жилых домов – не военные, а террористические действия, обращение в заложники своих же мирных жителей. Правда, с точки зрения самих экстремистов, вне идеологии не вправе оставаться никто, – ни старики, ни женщины, ни дети, – «гражданских» для них и не существует.

•  Партизанская война неминуемо делает заложниками мирных жителей и потому должна квалифицироваться как терроризм. За исключением случая, когда первыми войну против мирных жителей начинает противник (как то Гитлер с его плановым геноцидом).

•  Жертвы взорванных самолётов и домов – это казнённые заложники, – заложники целей террористов.

•  О принятом в Израиле принципе не вступать в переговоры с террористами, даже удерживающими заложников. – Террорист – это шантажист худшего рода; он намеренно ставит атакуемого в условия моральной коллизии. Любой выход из коллизии ужасен, но выбрать следует тот, который обещает арифметически меньшее число жертв; доброго решения нет, но есть наименьшее зло. Если теракт не единичен, и долгосрочная террористическая война объявлена, обсуждаемый принцип, очевидно, верен.

•  («Если враг не сдаётся, его уничтожают» – звучит жутковато, потому что не уточняется: какой враг – тот, который напал, или тот, на которого напали?.. Агрессор делает из своей жертвы врага и, не видя в нём охоты сдаться, уничтожает. Так именно и поступили большевики с массами дотоле считавшимися законопослушными граждан, объявив их «классовыми врагами». – Но террорист – именно тот враг, который сам себя таким сделал, первым начав войну без правил. Так что, скажи наш писатель «если террорист не сдаётся и безопаснее всего его уничтожить, то так и следует поступить» – спору не было бы. Другой вариант – «если террорист не сдаётся, надо идти ему на уступки (сдавайтесь сами)» – это уж лозунг самого террориста.
Конечно, ради жизни заложников можно и капитулировать, но никакой юридической и моральной силы этот акт капитуляции иметь не будет – отпускай, но тут же в погоню.)

•  Голодовка, как явный случай морального шантажа – акт, по меньшей мере наполовину, террористический. Если подвергшийся такому «нападению» прав стопроцентно, то уступать не обязан; однако «террорист», взявший в заложники самого себя, вряд ли когда бывает стопроцентно неправ… Голодовку же с чисто политическими требованиями власть вправе игнорировать безусловно, как вправе против обычных террористов применять спецназ, – потому что политические решения не частное дело президентов или премьеров.

•  О терроре государственном. – В сущности, никакие массовые репрессии не могут считаться борьбой с противниками (и тем хоть отчасти быть оправданы), но только расправой над заложниками (заложниками преследуемых таким государством целей), только чистым злодеянием, – ибо вина бывает лишь индивидуальной.
На примере сталинских репрессий это видно особенно отчётливо. Пострадавшие чуть не в большинстве своём были верными коммунистами и сталинцами, часто имевшими перед режимом особые заслуги; виноватыми их делала, по произволу, сакрализовавшая себя советская власть. И это было страшно и убедительно. – Но то же касается, конечно, и Гитлера: какими противниками его задач могли явиться еврейские или цыганские дети?..

•  Между прочим, солдаты всех воюющих сторон на войне – прямые заложники государства-агрессора. Физическое устранение единичного преступника у власти, затевающего войну или иное зло – формально террористический акт – выглядит логичней и даже, если здесь годится это слово, человечней честно принятой и ведущейся войны. Но тут возникают свои проблемы (главная: судьи кто?), вдаваться в которые здесь нет места.

•  «Международный терроризм» – если нужно определение – терроризм, тайно или явно вскармливаемый одними государствами в отношении других. А вообще, всякий терроризм направлен против всего человеческого (преступление против человечества).

•  Убийство Цезаря или покушение на Ленина – терроризм лишь в узком смысле «насилие по отношению к политическому противнику у власти», каковое насилие и Брут и Каплан могли, к тому же, оправдывать тем, что первыми пренебрегли правилами политической борьбы сами их жертвы. Хотя закон, даваемый произвольно властью, и нарушался, однако не без формальных же оснований и, главное, без вовлечения в дело заложников этой борьбы, людей непричастных.

•  Покушение Веры Засулич на Трепова, распорядившегося об унизительной экзекуции для непочтительного заключённого из студентов: вот тоже, как будто, терроризм. В смысле, что вспомнить о совести она принуждала власть насильно, преступлением. Однако писаным частным законам, которых градоначальник не нарушил, Засулич противопоставила всеобщий базовый закон абсолютного человеческого достоинства; это был казус, разрешимый лишь судом присяжных, который и оправдал террористку. – Тут можно спорить об адекватности её самочинной кары совершённому преступлению, говорить об опасности прецедента и т.п., но решение присяжных оставляет-таки удовлетворение.

•  …Вообще, мысль российских революционеров состояла в том, чтобы формально-законной неправде власти противопоставить террор справедливости (как они её понимали), дурному государственному порядку противопоставить силой высший моральный порядок. От совести ведь не должен освобождать никакой мундир! Негодяю (то есть представлявшемуся негодяем) у власти не давали спрятаться за придуманные им «под себя» же правила, и теракты являлись исполнением решений особого революционного суда. То был, так сказать, терроризм моральный. Моральность подчёркивалась и непременным самопожертвованием «бомбистов».
Худший порок образа действий этих революционеров состоял даже не в том, что их суд был сомнителен, тогда как ценность жизни абсолютна; не в том, что закон нарушался и этим открывалась дорога худшему бедствию, произволу. Он был связан с тем, что справедливость как путь к грядущему счастью для всех воспринималась ими высшей чем простая справедливость по отношению к каждому здесь и сейчас, – так что вместе с царями и чиновниками попадали под бомбы кучера, лакеи, прохожие. Индивид становился заложником ситуации, политической борьбы, к которой сам был непричастен. (О том уж не говоря, что заложниками ситуации, государственного устройства, были во многом и сами цари и чиновники.) И тут начало терроризма злостного, этого худшего из преступлений, каким мы его знаем по Москве или Нью-Йорку.

•  Как ни неприятно поставлять аргументы консерватизму, но надо признать, что всякий существующий порядок, даже дурной, имеет некоторое право на самозащиту, – потому что перевороты слишком многих ставят в положение заложников, делают виновными без вины.

•  Не всякая революция, в принципе, террор (как не всякая силовая акция насилие), но ни одна, очевидно, не сможет его избегнуть.

•  Проклятый вопрос «благородного терроризма»: можно ли дурному закону противопоставлять хороший произвол? (Притом что дурной закон тоже произвол, только кодифицированный, а хороший произвол есть, видимо, закон добра, который в принципе невозможно кодифицировать?..) – На этот вопрос ответа нет, разве что: «нельзя, за исключением случаев, когда это необходимо». Причём ошибка на этом пути равна преступлению, и непростительному.
Так или иначе, принцип «хороших террористов не бывает» сам может и должен быть принят за закон. Поскольку добро, которого добиваются террором, в лучшем случае спорно, а зло явно.

•  Благородной (возможно, допустим!) целью терроризм оправдывает свои подлые средства: от благородного терроризма до подлого – даже не шаг…

•  «Стоит же чего-то идея, – спрашивают, имея в виду террористов-смертников, – ради которой люди жертвуют собственной жизнью?»
Понять ли этот вопрос, как: «не может же такая идея быть плохой»?..
Что ж, – если только хорошим и добрым согласиться считать то, что способствует жизни, её сохранению и эволюции – то, отвечаю: вся мировая практика с ужасающей наглядностью показывает, что идеи, стимулирующие максимум самоотречения в массах, суть наихудшие. Все это идеи, или «идеалы», сакрализующие некую человеческую общность (религиозную, национальную, коммунистическую) за счёт обесценивания индивида, то есть, именно, за счёт обесценивания самой жизни. Корысть не бывает столь преступна, как бывают идеалы. Фанатична в людях стадность, «общественность», а человечность – персонально-человечна и кровавого самопожертвования требует лишь в исключительных случаях.
Так оно с объективной стороны.
Но и со стороны субъективной явное самоотречение – отказ от жизни – ещё не свидетельство стоящего за ним доброго импульса. Я говорю не о том, что человек может ошибаться, принимать дурное за хорошее, но именно о его чувствах, субъективно добрых или злых. Так вот, самоубийство в своём рядовом случае – акт отрицания, обесценения жизни, и, главное, не только своей, но в первую очередь жизни вообще; этот поступок хотя и заслуживает сожаления и сострадания, но по психологическому и моральному импульсу – как раз мстительный, злой. Известно, что человека со склонностью к самоубийству нельзя допускать к управлению общественным транспортом – такой, если решится погубить опостылевшую ему жизнь, скорее всего не оставит её и тем, кому она по душе. Самоубийца, морально и психологически, свершает конец света – убивает с собою мир.
Что до тех и подобных тем, кто 11 сентября управлял злополучными боингами, то их психология – это, видимо, сочетание освящённой «идеей» и пожравшей индивида стадности с природной злостью, «боевым духом», плюс тупость воображения да кое-какие, в основном тщеславные, стимулы. А сама «идея», теоретически не стоящая и гроша, практически стоит ровно столько, сколько человечеству приходится платить за её жуткие проявления.
(Между прочим: Бен Ладен с собой не покончил, американцам себя не выдал, хотя это могло бы и нейтрализовать их реакцию. А ведь идея-то была его…)

•  …Так же и вопрос «в чём причина нынешнего разгула международного терроризма» звучит странно. Как скажешь, в чём причина подлости?.. Впрочем, ответить можно: тут подлость санкционируется «сверхценной идеей» – идеологией. Другое дело – причины увеличивающегося влияния этой идеологии (архаичной религиозности). Эти причины, видимо – возросшая экономическая и военная сила социально отсталых государств и группировок.
(Попытки объяснить терроризм как отчаянные выходки изголодавшихся бедных против объевших их богатых – явно недобросовестны: а сколько стоит теракт? А война?..)

•  …Ситуация определилась: мир поделен не между какими-то «супердержавами», а расколот на более-менее цивилизованный и более-менее преступный. И «третья мировая» уже идёт, но есть скорее обмен бандитскими и полицейскими акциями. Чем это кончится? Надо надеяться, «Бог не выдаст – свинья не съест»…

•  Терроризм и тоталитаризм. – Тоталитаризм – это непризнание морали кроме «единственно правильной» идеологии, иначе говоря, непризнание ценностей жизни и человеческого общежития самих по себе. И потому терроризм (вроде эсеровского) и террор (вроде «красного»), в пору борьбы идеологии за господство, есть самое естественное проявление тоталитаризма.
Собственно говоря, тоталитаризм восторжествовавший (основавший государство) и остаётся тем же терроризмом, экстремизмом, – только уже не угоняющим самолёты и не мучающим рожениц по провинциальным больницам, а строящим истребители и бомбардировщики на заводах и держащим в заложниках всех своих подданных; тут террор осуществляет «законная» власть. И так же нет для тоталитаризма виновных или невиновных – расправы над безвинными людьми, так называемые репрессии – такой, своего рода, «порядок».
Сравнить ли известный феномен сочувствия заложников «своим» захватчикам (в которых любят, видимо, саму возможность остаться в живых) с непременным обожанием подданными тоталитарных государств «своего» строя и вождя?..

•  «Как же надо верить в это кровожадное божество и его нелепый рай, где сколько хочешь женщин и баксов (по показаниям одного из палестинских смертников, в раю, в числе прочих чудес, его ждали 70 000 долларов), чтобы пойти ради него на убийство и смерть!» – Удивительнее другое: как же надо в этом мире ничего не любить, не жалеть, каким быть тупым и злобным, чтобы столь явно негодный мираж оказался в силах на такое подвигнуть!

•  Подложить бомбу где-нибудь на вокзале: похоже на озорство, но с последующей трагедией. Чем тупее исполнитель, тем больше, для него субъективно, похоже на озорство…

•  Для «телефонных террористов» (вроде студентов, срывающих своими звонками экзамены) я бы ввел статью «хулиганство, имитирующее теракт». Чтобы, всё- таки, «как за хулиганство».

•  Технический прогресс увеличил масштабы трагедий и преступлений, сделал безмерно опасными случай и человеческую низость. Дикарь мог убиться, сорвавшись с пальмы, и терроризировал ближнего камнем. Ныне в разбившемся по чьему-то недосмотру самолёте гибнут сотни, а чьё-то умственное и духовное убожество способно погубить и тысячи, и миллионы.

•  Архаичное божество подчиняет души страхом, парализует волю индивида, считающуюся исконно порочной; «массовые репрессии», которыми оно убеждает дрожащую тварь в своей абсолютной власти – потопы, расплата детей за грехи отцов и т.д. – его обычный образ действий. Светопреставление, страшный суд – идея, так сказать, духовно террористическая. Потому и всякий новый самозванный бог вроде Асахары, Кривоногова или Кореша внушение «божьего страха» начинает непременно с эсхатологии, и, уже как правило, тщится реализовать апокалипсис на практике. Вот – «религиозный терроризм» в точном смысле слова. Что до терроризма фундаменталистов, пародирующего терроризм божественный, то в нём больше политики, тут религия – только повод, инструмент.
(Поверить ли нам в исключительную набожность советских генералов Дудаева и Масхадова? Запахло властью, явилась и набожность, «идея».)

•  Никакая корысть не стоит жизни, которой приходится рисковать на войне; нет, ни за что другое, как только за идею – то есть за власть тех, кто этой идеей одушевляет и подчиняет массы – никто не воюет, ей лишь и приносит человек-дикарь свои человеческие жертвы. И не потому, что так уж верит, а потому, что не желает думать, и, как следствие, без послушания не может. Все войны, по сути – религиозные…

•  Если взять наиболее чудовищные злодейства террористов, бросается в глаза одно: они поистине иррациональны, приносят очевидный вред своим авторам и их целям. Это столь явно, что даёт пищу кошмарным (и не выдерживающим спокойной критики) подозрениям в отношении спецслужб пострадавшей стороны, будь то Россия, Америка…
Действительно. Взрывы в российских городах перечеркнули плоды победы сепаратистов в первой чеченской кампании и погубили реальнейшую возможность международного признания «Ичкерии». Акции Бен Ладена в Америке и поддержка его талибами не оставили цивилизованному миру выбора – уничтожить талибскую власть в Афганистане или не уничтожить. Для тех, кто вспомнит тут о каких-то сатанинских спецслужбах, продолжу: точно также, как накануне войны террор Сталина бил, скажем, и по преданным режиму военным специалистам и военачальникам, а фашистские зверства лишали Гитлера главной опоры – возможности умиротворить людей на оккупированных территориях. И также, как Асахара и ему подобные со своими самодельными светопреставлениями подписывают приговоры своим сектам и себе самим.
Так чем это объяснить? – Да тем, что расчёт в человеческом поведении никогда не главное. Не главное, что бы ни говорили материалисты, и корысть. И Басаев и Бен Ладен сделали попросту то, что им непосредственно хочется и нравится делать, то, что им делать интересно. Абсолют власти – вот что привлекает этот тип, а ни в чём власть человека над человеком не проявляется сильнее, как в возможности вселить в него смертный ужас и убить. Что там – власть управлять (администрировать)! – представляете себе Басаева, разбирающегося с учителями и пенсиями?.. Вот власть расправляться (мучить и убивать кого пожелаешь) – это власть! Её-то террорист и проявляет, обращая тайные наклонности в жуткую явь.

К статье «Терроризм в борьбе за мир, или Письмо к российскому бомонду»