Подумалось, что...
Александр Круглов (Абелев)
Что значит заповедь
«Не вари козленка в молоке матери его»?
Эта заповедь, «не вари козленка в молоке матери его», кажется дикой (непонятной) не только профану в библеистике. Общепризнано, что это – один из самых загадочных пунктов в Библии. Некоторые специалисты считают его частным применением существовавшего религиозного предписания не смешивать мясной и молочной пищи, другие их мнение отрицают и выдвигают чисто смысловые объяснения (те из таких объяснений, с которыми я знаком, мне не кажутся убедительными). Фрэзер в труде «Фольклор в Ветхом завете» соотносит эту заповедь с обычным предрассудком дикаря – страхом навести порчу на дающее молоко животное. В любом случае, несомненно, что без какого-то основания ничего на свете не возникает. Я хотел бы верить в «смысловую», а не обрядовую версию. Тем более, что одно не полностью исключает другое.
В общем, современному человеку кое-что слышится непосредственно. Действительно: хотя мы по биологической природе и плотоядны, но – коль мы, люди, уже одарены воображением – все равно жалко тех невинных тварей, кого мы убиваем (для нас убивают) себе в пищу, жалко любого козленка, и, конечно, если поддаться этому чувству, особенно неприятно будет представить, что на блюдо из детеныша пошло молоко его собственной матери…
Если это – лишь ритуальное предписание не смешивать мясного с молочным (возникновение самого указанного обряда здесь нас интересует мало), тогда это – грех, деяние, по каким-то непостижимым для смертных причинам неугодное Богу, и притом никакой умопостижимой вины (реального зла кому-то) в ослушании этого правила (если нет вины и зла в самом потреблении живых существ в пищу) искать и не нужно. Однако, раз чисто обрядовая версия не доказана окончательно, почему не поискать собственно морального и понятного смысла этого предписания?
Тут еще нужно вспомнить контексты, в котором оно высказывается. Итак, два раза оно повторяется – оба раза через запятую – после указания приносить определенные жертвы Господу, а не все потреблять самим, и один раз, снова через запятую – после указания (простите) не есть мертвечины (а – снова простите – отдавать ее иноверцам). То есть опять же – не все потреблять, но от чего-то воздерживаться. Требования будто бы ритуальные, но – может быть – не только.
Теперь наконец – предлагаемый моральный смысл предписания. Это: пользуйся тем, в чем есть нужда, но все-таки ничего не потребляй до самого конца; ибо ничто тебе полностью не принадлежит, но есть в мире и нечто самоценное, святое, которое надо уметь чувствовать и уважать. Религиозное сознание таким «святым остатком» ощущает «принадлежащее Богу», то, что предназначается в жертву. Жестокую, но – Богу... Для сознания человеческого, человечного, самоценным и требующим уважения является и все то, что слишком дорого другим земным существам. И это хорошо увязывается с тем, что нам слышится в этой фразе непосредственно, и что уже высказано чуть выше.Так, удовлетворяя голод, ты вправе убить и съесть и зверя, и детеныша этого зверя, это жестокость для плотоядного существа неизбежна, но все же не пользуйся при этом молоком матери его, – той божьей твари, для которой он – предмет любви; ее молоко – предназначалось для жизни ее детеныша, а не твоего куска мяса, любовь – не пожирай; пусть хотя бы ее молоко, как вещественный символ ее любви к чаду, останется неприкасаемым для тебя, святым.
В случае, когда предполагаемая метафора «не вари козленка в молоке матери» идет за требованием жертвовать Господу, смысл ее, вообще более широкий и распространяющийся на человеческие отношения, уточняет смысл религиозной жертвы: не все может быть тобой потребляемо, есть и святое. В случае предписания не есть мертвечины, смысл этот как будто урезан до формального: не все потребляй, даже если оно и годно к употреблению.
Итак. «Ешь, пожалуй, и козленка, но хотя бы не в молоке матери его». Освобождая смысл предписания от метафорической формы: «будь пожалуй и жесток, когда это нужно, но и тут знай меру – не будь коварен, не насилуй и не эксплуатируй при этом ничьей доброты, ничьих естественных чувств; это – святое, это – тебе не принадлежит». «Потребляй, что тебе нужно и что законно, но перед чем-то остановись». «Избегай жестокости моральной». «Свои жестокости твори прямо, не эксплуатируя при том ничьих лучших чувств». «В жестоком не доходи до предела – оставь матери материнское, как Богу – Богово»… Здесь видно, кстати, что высказать обсуждаемую заповедь в общем виде даже труднее, чем в ее собственном, известном нам метафорическом виде. «Не вари козленка в молоке матери его» – понятнее и точнее…
Что против этого толкования? Очевидно – общий уровень самой наивной первобытной бесчувственности, а также полного приятия коварства, именно эксплуатации лучших чувств в жертве, как метода войны, характерных для столь древней книги, как Библия. Фрэзер, выводя это предписание из обычного у дикарей запрета варить молоко из страха навести порчу на животное, дающее это молоко, пишет: «...предположение прежнего, да и нынешнего, времени о том, что правило это продиктовано какой-то утонченной гуманностью [вот и я присоединяю к этому свой голос! – А.К.], противоречит духу кодекса, содержащего означенный запрет. Законодатель, который, как это видно из остального содержания первоначального декалога, не обращал ни малейшего внимания на чувства людей, едва ли интересовался больше материнскими чувствами козы». Скорее всего, он прав... Однако, за пределами этого варианта декалога, в Ветхом завете проблески человечности наличествуют. И даже некоторого внимания к животным не только как к предмету потребления. Исайе, например, уже мечталось, чтобы мечи перековали на орала, а лев и агнец возлежали вместе… Возможно, и здесь – один из таких чудесных проблесков. И собственно коза и идущий от дикаря страх варить молоко – преобразовались в ту метафору, которая нам здесь видится?..
Так или иначе, предлагаемый смысл мог бы ориентировать наше нравственное сознание в весьма многих ситуациях.
Например, давно уж судебные власти не требуют свидетельских показаний от родственников подозреваемого в каком-либо преступлении: это значило бы надругательство над их естественными родственными чувствами. Ловите, судите, казните, если нужно, но родственники преследуемого освобождаются от обязанности вам в этом помогать; их чувства следует щадить, даже если вы вершите возмездие законное; не творите жестокости моральной, «не варите козленка в молоке матери его».
Пожалуй, и сам преследуемый освобождается от обязанности свидетельствовать против себя, как и казнимый – от обязанности благодарить палача (как оно практикуется в Японии), по той же причине: нехорошо «варить козленка в молоке матери его». Ведь страх за собственное существование хоть и не столь благороден, но столь же естествен, как забота матери о жизни ее чада.
Отправляйте юношей на войну и на смерть (покуда еще человеческая мораль войны не исключает), но матерям не возбраняется плакать по своим детям вопреки самому ярому и общеобязательному патриотизму. Пусть государство «варит козлят» себе на пользу, но все-таки «не в молоке матерей их». (Тут вспоминаются стихи советского периода со строчкой – «на все земле счастливей нет советских матерей», – а счастливы они потому, что должны, в отличие от матерей не социалистического лагеря, радоваться и тогда, когда их дети отдают жизнь за родину.)
Вообще, «варит козлят в молоке матерей» всякий тоталитаризм: он потребляет личность целиком, без остатка.
Проклят терроризм. Террорист, беря заложников, эксплуатирует, «пожирает» нашу сострадательность: не только убивает, но и использует для этого сами наши совесть и жалость; тоже «варит козленка в молоке матери». Ибо именно из-за святого человеческого сочувствия к заложникам, которого не испытывает террорист, а не из-за бессилия, мы и вынуждены уступать его кровожадности.
Вообще, не шантажируй. Шантаж – это и есть эксплуатация естественных чувств в человеке. (Самый худший вариант шантажа – как раз терроризм, взятие заложников, когда эксплуатируются и «пожираются» именно наши лучшие чувства.)
Не предавай, не будь коварен: не возбуждай и не используй чужого доверия (как святого в человеке доброго чувства) себе на пользу и во вред тому, кто тебе доверился… Дерись, убивай, потребляй, но – прямо, но – без предательства, без коварства (как эксплуатации именно лучших чувств в том, чье потребляешь): «не вари козленка в молоке матери его»…
7 февраля 2012