Элемент – простейшее, оно же – воплощающее тайну. Ибо объяснить – значит разложить на элементы (и увидеть их связь), но как объяснить сами элементы?

Элемент – предельно частное и постольку предельно общее: на что нельзя посмотреть иначе, как в общем, потому что на части мы его уже не способны разделить.

Элемент неопределим, на него можно только указать – назвать.

Всякое целое распадается на элементы; а элементы, видимо, уже неисчерпаемы. Это – то, перед неисчерпаемостью чего наш разум останавливается, в бессилии.

Если элементы (неделимости) существуют объективно, они – субстанции, и значит субстанции множественны. А если элементы – лишь условности, пограничные знаки наших аналитических возможностей, то субстанция – как Бог у Спинозы – едина.

Элементарное – такое, что остается только понять, потому что разъяснять это далее невозможно.

Элементарное – то же, что аксиоматическое, – очевидное недоказуемое.

Ум понимает сложное, мудрость и гениальность – элементарное.

Гениальное элементарно.

*   *   *

Эмансипация – это женское движение против пережитков патриархата.

Эмансипация – это нежелание женщины смириться с навязываемыми традицией половыми социальными ролями – наполовину патриархальными и дискриминационными, наполовину естественными – а, соответственно, наполовину справедливое, наполовину нелепое.

…К примеру, одна сторона (мужчина) «выбирает» другую (женщину), и не наоборот, то есть одна роль активная, другая пассивная – и это может казаться дискриминацией; однако «выбираемой» стороне должен быть этот выбор желанен и потому, обычно, этой же стороной и предопределен, – следовательно, по существу нельзя сказать, кто кого в действительности выбирает… Но по форме все так и должно оставаться, ибо эта форма – в наших инстинктах. Иначе, как правило, ничего хорошего не получается. Как будто неравноправная социальная роль – она же естественная половая.

В «войне полов», женщина лучше мужчины вооружена психологически – так оно сложилось, видимо, в ходе эволюции, при необходимости для женщины выживать в условиях физической зависимости от мужчины; потому, как только под натиском культуры власть грубой силы отступает, мужчина, как правило, оказывается в полной власти у женщины… На этом фоне эмансипация – борьба за одинаковость во всем – на руку скорее мужчине.

…Зачем им равноправие, когда у них власть?..

Любая социальная роль (в частности мужская или женская) не может лишать человека прав – но каждая накладывает свои обязанности – и, скорее, дает свои привилегии.

*   *   *

Эмпатия – это стимулирующие друг друга сочувствие и понимание ближнего, которыми определяется и соответствующее – в высшем смысле слова нравственное – поведение по отношению к нему.

Эмпатия – сочувствие другому человеку через понимание его, и понимание другого через сочувствие к нему, плюс естественно вытекающая из этого тандема человечность – невозможность не учитывать его интересы.

Жестокость есть упоение властью, своей возможностью подавить чужую волю вплоть до последнего предела, и, соответственно, есть упоение несочувствием (антоним эмпатии), – и вот, как ни страшно это наблюдать, для слишком многих она тоже заразительна (толпа, наблюдающая за дракой, всегда на стороне побеждающего…). – Назвать ли сочувствие насильнику тоже – «эмпатией»?..
Разумеется, нет. Вот главное, что нужно понять, осмысляя этот феномен. – Эмпатия – это не какие-то возбуждаемые соответствующими представлениями инстинкты, среди коих – и сопернический, и стадный, и охотничий и пр.; это – чувство, неразличимое от понимания: от способности, противоположной инстинктивному в нас. Такое сочувствие предполагает истинную ценностную шкалу чувств. По этой шкале жизнь, сохранение жизни, избегание физических страданий, возможность реализовать вложенные в нас природой требования (осуществить любовь, семью, для кого-то и творческий потенциал), некоторые облегчающие жизнь удобства – вот, в убывающем порядке, важнейшее. Важнейшее, получается, есть то, что избавляет от реальных страданий. Так, скажем, азарт преследования, как бы ни был заразителен (если уж нашему охотничьему роду вообще свойствен) – естественно, ничто перед страхом и отчаянием преследуемого, и на их фоне отвратителен. Короче говоря, эмпатия – это не всякое сочувствие, это – сострадательность.

Эмпатия – это сочувствие понимающее, то есть сочувствие по истинной шкале чувства, в которой абсолютна воля живого к сохранению жизни, и важность всего прочего определяется степенью отношения к этому абсолюту; соответственно, она – сострадательность.

Эмпатия – это и есть человечность.
Человечность же – это подлинная, порвавшая со своей архаикой нравственность. Различие в том (см. статью Словаря «Нравственность и человечность») – что архаичная нравственность строится на «долге» (явном или скрытом принуждении), подлинная же – на сострадательности.

Подлинно нравственное (человечное) отношение к ближнему строится ни на чем ином, как на сострадательности. Действительно: чем менее приходится ближнему, буквально, сострадать, тем менее мы ему обязаны вообще каким-нибудь отношением, а в основном должны воздерживаться и от всякого участия в его судьбе – уважать его свободу…

Добрый человек сочувствует и тем, кому в общем лучше, чем ему самому. Они ведь не виноваты, что ему еще хуже…

*   *   *

Призвание писателя – «виждь и внемли»; «пиши» – это призвание графомана. Талантливый писатель далеко не всегда, буквально, «графоман».

«Не может не писать» графоман. Писатель остается писателем и тогда, когда не пишет.

Писать свое имя на видных местах – начало графомании. Страсть оставить именной след, все равно какой.

Бездарность есть удивительная способность делать то, чего не умеешь, и радоваться результатам.

Талантливый в своих произведениях умнее себя, бездарный – глупее.

Бездарность есть форма самовлюбленности: когда человеку все, что от него исходит, кажется тем самым прекрасным. (Благодарю за подсказку Л. Облога).

Когда вступает в дело стихия творчества, она сметает сознательность, опыт, критицизм – и это та пропасть, которую перелетает талант и в которую рушится неталантливость.

Призвание? – Это дело, в котором вполне являешься самим собой. А следовательно, перед своим собственным судом, не можешь делать кое-как.

Талант – это призвание. Призвание – это перфекционизм.

Призвание – это сила, которая требует от тебя лучшего в том, что тебе свойственно.

Существует, собственно, не призвание, а обостренная ответственность перед собой. Она-то и заставляет, во-первых, упорно искать дело тебе одному свойственное, а во-вторых – и неотделимо от этого – добиваться в этом совершенства. (Благодарю за подсказку Л. Облога).

*   *   *

Когда случай выпадает счастливый, мы верим, что это восторжествовала справедливость.