Честь и достоинство

Честь: относительное достоинство личности как ее социальная привилегия, налагающая нравственный долг	Достоинство: абсолютная честь морально автономной личности, с ее естественными правами и обязанностями
Итак, это личное достоинство (грубо говоря, стоимость, цена) человека по архаичной властной – социально- иерархической – шкале. Достоинство места.	Итак, это бесценная честь человека как такового, сознаваемая в себе личностью, духовно дозревшей до автономии (моральной независимости от любого места в иерархии).
Как сказано, честь каждого относительна: отражает выделенную индивиду социумом часть (честь) суверенной власти. Замечу: даже если речь всего лишь о служебном продвижении, всякую честь индивиду жалует, в конце концов, высшее лицо всей иерархии («повышает» в чине тот, кому «высшим» дано такое право, и так до самого «верха»). Вот почему не говорят о «чести монарха» и даже «честь президента» как-то не звучит – верховная власть социума воплощает уже не честь (часть), а целое (суверен). Честь дана избранным, и все же она – номер второй; номер первый – «монаршье достоинство». Жалованная таким образом честь может наследоваться – это старинный институт аристократии; может заслуживаться – это более современный институт карьеры.	…Абсолютно, – выражает бесценную уникальность индивида. Это достоинство жаловано человеку Богом (я хочу сказать: принадлежит его естеству) и человеческие иерархии тут не при чем. Вот почему говорят, хоть иногда и насмешливо, о «царском достоинстве» не только в применении к царям: во всякой автономной («суверенной») личности достоинство – «царское», то есть полной меры. Но не говорят о «достоинстве дворянина» или «офицера», о достоинстве высокого чиновника и т.д.: с достоинством может и должен жить и последний в чине. Аристократу, чтобы стать аристократом, достаточно, по чьему-то выражению, «лишь дать себе труд родиться»; чтобы обладать всей мерой достоинства – то же самое! А вот за попытками выслужить какое-то особое достоинство – скрывается неуверенность в нем.
…Так что «карьеризм» – это лишь бранная кличка честолюбия, – благородной страсти к чести. Пусть и честолюбие имеет свои неприятные крайности, но если бы честью никто не дорожил, разве было бы не хуже? Чем бы держалось общество, кто бы стал подчиняться его нравственному целому («порядку»), когда бы никому ничего не было от власти нужно?..	…Так что честолюбие – пусть самое благородное – все- таки не больше, чем карьеризм. Скажем так: карьеризмом называют честолюбие особо беспринципное. Но ведь и всякая честь предлагает свои собственные, а не собственные личности, принципы… А что может помочь дурному обществу, больному социальному целому, если не независимый суд отдельно взятых порядочных людей?
Честь – именно, по сути, привилегия. Чувство чести – это, изначально, развитое сознание своей относительной привилегированности в социуме (когда-то – на фоне так называемых простолюдинов), и – за все дарованное ведь следует быть благодарным – связанного с нею долга. («Подлые», то есть простолюдины, этого внутреннего долга, долга благодарности/чести, не имеют; послушными их вынуждает быть божий и земной страх.)	Достоинство – это право. Пусть далеко не каждый умеет быть на высоте своего достоинства, но, как право, оно абсолютно в каждом. И это открыто чувству – чувству собственного достоинства. Как оно проявляется? – Как сознание своих естественных прав в каждой ситуации (иначе именуемое правосознанием), предполагающее, ясно, те же права за другими, то есть налагающее и обязанности.
Потому честь – это и служба. Дорожа честью, дворянин служит «своему государю» и (потом) «Отечеству»; «чего изволите?» – это может быть и лозунг чести, важно, кто спрашивает и кого…	Потому достоинство – это независимость, свобода и связанная с ними личная (перед собственной совестью) ответственность. Достоинство может потребовать от нас и большего, чем государь, но, дорожа им, «изволим» этого большего только мы сами.
Честь относительна – и притом абсолютна: священна. Что это значит? Каждый по чести выше одних и ниже других, но точно рядом с равными себе. Без этого «точно» о чести в полном смысле слова говорить еще не приходится. Сдерживая аппетиты самолюбия, честь возводит относительное достоинство каждого в некий абсолют для него; дворянин отправляет свой культ чести, дворовый человек – свой. Установленные кодексы чести, разные на разных социальных ступеньках и непреложные для каждой из них, претендуют на то, чтобы быть для человека его святым – нравственным – долгом. (Скажем лучше: сакральным, квазинравственным.)	Достоинство абсолютно в каждой функции, которую исполняет в обществе человек, какой бы относительно значимой или малозаметной она ни была (лишь бы была, именно, достойной, то есть этичной). Каждый, в достоинстве, точно равен каждому – и тому кто «выше», и тому, кто «ниже». Ибо «выше» и «ниже» относительны, это лишь должности или разные функции социального механизма, отправляемые лицами одного высочайшего титула «человек». Каждый делает свое, но долг – нравственный долг – при этом у всех один и тот же: браться лишь за дело доброе и притом быть в нем добросовестным. Это вопрос достоинства.
…В конце концов, с развитием идеи святости чести, и высшие в иерархиях не смеют обращаться с низшими как заблагорассудится – но строго по чести. Когда-то царь, располагая честью своего дворянина, мог поучить его и палкой – затем картина меняется; царь может дворянина заточить в крепость, но не обругать, может послать на смерть, но не на заведомое негодяйство. Это момент поворотный. Ибо судьей тому, что честно и бесчестно, приходится уже выступать самой личности – и, значит, образовывать собственные представления о чести. Так рождается нечто близкое к абсолютному личному достоинству.	Добросовестное исполнение долга в ролях, не обещающих никакой чести (то есть никакого почета) – если только сами роли не бессовестны – вот настоящее начало духовной независимости от иерархизма, абсолютного личного достоинства. Лучше – именно достойнее – хорошо мести двор, чем плохо управлять страной. Не правда ли: если о дворянине можно сказать – «он ведет себя с честью», то о лакее того больше – «он ведет себя с достоинством». Точно так же, как (об этом уже говорилось) можно сказать о царе! Все правильно. Достоинство вне и выше чести, и чем меньше честь, тем оно более востребовано.
С давних пор слово честь употребляется и вне прямой зависимости от силовой иерархической шкалы, – очевидно, по аналогии с ней. Смысл аналогии в том, что всякий «кодекс чести» – это, так сказать, частная нравственность группы, честь значит ее особый долг. Существует честь – частная мораль – дворянства, офицерства, существует и врачебная честь, и купеческая, женская и так далее. «Честь врача» то же, что «долг врача» – долг спасать любого, друга или врага; честь/долг солдата требует, ясно, чего-то совсем иного… Вопрос в следующем. Дополняет ли эта частная мораль – мораль общую для всех, или может ей противоречить? – Хорошо, когда дополняет, хотя и в этом случае честь и мораль вещи разные. Но бывает и так, что идет вразрез, – вразрез даже с традиционной моралью (когда институты, жалующие честь, родились не непосредственно из этой традиции). Существует же и воровская честь…	Достоинство, или «звание человека», следует беречь в любом положении одинаково, и подлинная мораль - человечность - для любой социальной группы точно та же, что и для любой другой. Достоинство – одно из двух оснований, на которых стоит эта подлинная мораль. (Если то, как следует поступать, определяет «золотое правило», то на вопрос почему отвечает оно и только оно, высшее человеческое достоинство: да просто потому, что я не скот, а человек…) Традиционная нравственность всякой группы – ее частная нравственность, это тот же «кодекс чести» (имеющих честь принадлежать к живущим в данной традиции); тогда как человечность, разумеется, универсальна. Но существует же особый нравственный долг – например, частный долг врача? – Да, но достоинство требует того, чтобы всякий «частный» долг лишь расширял, но не сужал или не противоречил долгу человечности.
Архаичный смысл слова «честный» – блюдущий честь, праведный («правильный»), ведущий себя сообразно кодексу нравственности/чести своей социальной группы. Например, «честная девушка» – не та, которая никогда не врет и не подводит, а та, которая, как положено, хранит «невинность» до брака.	«Честный» – правдивый. Не в прежнем смысле «праведный», а в прямом «не прибегающий к лжи» (в том числе к обману доверия: а то ведь доносчик тоже мнит себя правдолюбом). Правдивость – верное свидетельство достоинства; в достойных целях мы никому не обязаны отчитываться, но уж и трусливо прятать их за вымышленные не будем.
В вопросах чести не существует пустяков. Все, что хоть отдаленно затрагивает честь, не может быть оставлено человеком чести без внимания. Ведь честь – это квазинравственность; как невозможно, чтобы нравственный человек совершил хоть маленькую низость, так и недопустимо, чтобы человек чести стерпел и спустил кому-то хоть маленькое оскорбление. (Оттого честь так бывает похожа на самолюбивую мелочность…) Кроме того, в вопросах чести нет видимостей. Если людям со стороны кажется, что твоя честь нарушена, значит, она нарушена и требует восстановления: честь ведь дело общественное, а не личное.	В абсолютном масштабе достоинства, всякий вопрос самолюбия – выяснения моей и чужой сравнительной чести/цены – сущий пустяк. Большинство личных обид суть обиды недооценки и как таковые достоинства не задевают; стать на почву достоинства – значит стать выше самолюбия, – простить великодушно. Достоинство – основание подлинной нравственности, и лишь безусловному злу достоинство требует отпора. Кроме того, достоинство принципиально не интересуют видимости, но только сущности; «от людей» ему ничего не стыдно, – иначе приходилось бы зачастую стыдиться и добра; оно в отчете лишь перед самим собой.
Честь, как дело сверхличностное, не входит в обстоятельства, не интересуется субъективной стороной дела. Это вопрос социальный и как таковой – формальный; вопрос процедуры. Скажем, «обесчестить» женщину можно и насильно. И дворянина также: например переломить, в людном месте, у него над головою шпагу… Соответственно, судить о чужой чести и можно и должно.	Достоинство – дело воистину личное. Никакой внешней – насильственной или формальной – процедурой его не заденешь. Только живая свободная личность в ее неповторимой ситуации и имеет значение, если мы беремся судить о ее достоинстве в этой ситуации; и это так трудно, что, даже если мы имеем дело с явным проступком, лучше, до последней возможности, не судить.
Честь демонстративна. Ей прятать нечего, и в любую минуту она должна быть готова себя выказать, за себя постоять…	Достоинство интимно. Больше всего оно дорожит, кажется, «личной жизнью» – сферой непросматриваемого, неподотчетного.
Честь воинственна. То есть жестокость, этот грех против человеческого вообще, когда совершается частной моралью чести, считается необходимой. Да, за твоей личной (единичной) честью стоит честь всех тебе равных, и это должно сделать ее бескомпромиссной. Защищая свою честь дворянина или офицера (то есть отмщая всякий нанесенный тебе лично ущерб), ты защищаешь общую честь дворянства или офицерства; тут ты не волен решать сам, дело это не личное, а общее, которому личное должно быть без колебаний приносимо в жертву. Так, отказавшийся от дуэли офицер не мог быть терпим в своем полку, и т.д. Война за честь вплоть до риска жизнью – дело не только самолюбия, но святой долг, «долг чести».	Достоинство миролюбиво, терпимо, готово искать компромиссы. Это необходимо следует уже из определения личного достоинства как достоинства в каждом человеческого вообще. Человечность выше любой частной морали (чести), и любым притязаниям последней должен быть положен предел, как только она потребует жестокости. Если кто-то скажет, что и достоинство таким образом нетерпимо – нетерпимо к безусловному злу насилия и жестокости, – что ж, он будет прав. Эта «нетерпимость» и есть миролюбие. Да, перед всяким коллективным принципом должен помещаться разум, который бывает только личным. Честь честью, но человеком надо оставаться в любом случае.
…Впрочем – если говорить, скажем, о дуэли – за принесенным по форме извинением должно последовать, со стороны человека чести, если не прощение, то отказ от мести. И это тоже понятно. Ибо честь дело сугубо общественное и как таковое – формализованное, формальное; если формально честь удовлетворена, личные страсти обязаны отступить. Формализм вообще по-своему великодушен.	Мстительность – свойство недостойное, ничтожное. Достоинство великодушно: дорожа уникальным, оно готово бесконечно долго входить в обстоятельства, и, видя невозможность судить формально- однозначно, прощать «до семижды семи раз». Но никакая форма, законность или социальная оправданность не сделает для нее приемлемой бесчеловечность. По-своему жестким бывает и достоинство.
Союзник чувства чести в человеке – самолюбие. То и другое мерят достоинство в сравнительных единицах, то и другое смотрят на себя чужими глазами, и ревнивы…	Союзник и наставник чувства собственного достоинства в человеке – зрелость, мудрость. То и другая – это невозмутимое сознание истинных ценностей, их подлинного абсолютного масштаба…

Близко к теме:

Что такое достоинство? | Самолюбие и достоинство | Личность | Честь и мораль

Сайт управляется системой uCoz