Эссе входит в книгу «Словарь. Психология и характерология понятий»
На главную страницу | Словарь по буквам | Избранные эссе из Словаря | Эссе по темам | Словник от А до Я | Приобрести Словарь | Гостевая книга
Предлагаемые статьи Словаря так или иначе касаются главной темы – что такое терпимость в аспектах логическом, психологическом, обиходном, моральном... Терпимость – из тех проблем, что касаются всех и встают перед каждым едва не на каждом шагу, в крупном и малом, социальном и интимном. Именно в таких случаях особенно явно обнаруживается та общая истина, что, говоря на одном языке, мы говорим все же каждый на своем, вкладывая в одни и те же слова совершенно разные смыслы. Выяснение противоположных смыслов слов и наведение мостов между ними – одна из задач Словаря; каждому из них, в меру возможности и собственного разумения, я даю «высказаться», и в каждом хочу разглядеть его правду. Но какая-то из этих правд мне кажется более объемлющей или ценной, какая-то – менее. Так, компромисс в своем важнейшем, если не подлинном значении, что это – сдача моральных позиций или, напротив, моральная победа? Непротивление – уступка насилию или борьба с ним, начатая с себя? Неосуждение – отказ от моральной точки зрения или требование абсолютной морали, вменяющей в долг учитывать неучитываемое и невидимое, воспрещающей самодовольный формализм? Нейтралитет – сохранение личности или предательство? Одержимость – антоним равнодушия или равнодушие особого рода, равнодушие ожесточенное? Фанатизм – моральный максимализм или моральная ложь? Сама терпимость – безразличие, с которым мы взираем на то, как заблуждающиеся сходят в ад, или готовность не создавать другим ада собственными руками?.. попущение зла или сознание ценности человечности, как высшего добра?.. отказ от попыток приблизиться к этической истине или универсальная этическая истина?.. Моя личная позиция, надеюсь, будет для читателя во всех случаях достаточно ясной.
Наверх
– соглашение, обеспечивающее максимально полное удовлетворение всех заинтересованных сторон; согласование интересов; примирение и достижение интересов ценой взаимных уступок,
или –
– примирение разных интересов;
– примирение интересов при различных убеждениях;
– примирение людей с различными убеждениями на базе общих интересов, –
в общем, все виды «худого мира», что лучше «доброй ссоры». Идеальным миром было бы примирение
убеждений; компромисс же – первый шаг по наилучшему пути к этому идеалу, отказ убеждений от попыток
поглотить или истребить друг друга, или желание мира, вынесенное за скобки любого убеждения. Человечеству
предстоит осознать лишь, что остающееся внутри скобок – дело хоть и важнейшее, но только не
общественное.
Но продолжим определения. Особый случай, в котором многие увидят самое суть компромисса вообще –
– примирение справедливости с возможностями, следовательно, уступка несправедливости;
– осуществление всей возможной справедливости, ее собственный долг.
Впрочем, о справедливости ведь тоже судят различно, как и об истине, – речь все о том же
конфликте интересов и убеждений.
Итак, повторяясь, но подчеркивая щекотливость темы, компромисс –
– уступка интересам вопреки убеждениям, – сделка с совестью;
– учет общих интересов несмотря на свои особые убеждения, – требование совести.
• Компромисс – снисхождение до обстоятельств, но «обстоятельства» – это люди...
• Что получается: интересы ближе к человечности, чем бывает сама мораль, – ибо склоняют к компромиссу. В условиях непримиримой борьбы разных проектов нравственности к согласию людей подстрекает, со своими циничными расчетами, уже элементарная корысть...
• Компромисс – не то, на что следует «соглашаться», или на что, скрепя сердце, «идти», а то, чего следует активно искать.
• ...Согласие своих интересов с чужими интересами, и даже своих убеждений с чужими интересами (ибо игнорировать чужие интересы по убеждению может лишь бандит), – но не своих убеждений со своей выгодой. И то, возможны оговорки...
Учитывать оппонента ведь даже выгоднее – потому еще так трудно бывает различить компромисс, шаг к
примирению своих и чужих интересов, от подлости – подлаживания убеждений к выгоде.
• Да уж, легки компромиссы во взглядах, когда бескомпромиссен в корысти.
• Особая задача, задача политиков: находить компромисс с внешним миром, представляя интересы не свои лично, а групп (партий, государств), готовых в каждом шаге к нему усмотреть предательство этих интересов.
В отношениях социумов корыстный интерес каждого из них вменяется в святой долг его лидера: в такую
вот мы живем еще эпоху... А если групповое своекорыстие в политике – святыня, то... то лишь принципиальная аморальность политики и позволяет осуществляться спасительным для человека и человечности компромиссам.
• Идеология в идеологизированном обществе составляет – так понимаемый – нравственный долг его членов, соответственно компромисс здесь – всегда только сдача этих нравственных позиций. В неидеологизированном обществе, напротив, компромисс составляет его основную моральную ценность.
• Если не считать, что защита собственных принципов и навязывание их другим суть одно и то же – база для компромиссов существенно расширится.
• Идеальное примирение убеждений возможно на базе терпимости, то есть общего убеждения в том, что доброе отношение друг к другу есть первое и главное всех достойных убеждений. Отсюда и границы компромисса: он морален, если в основе его лежит это самое доброе отношение к другим.
• Важно сознавать, что дважды два четыре – не взгляд, не чье-то убеждение, а истина; соответственно рассудок – не тиран, воспрещающий компромисс, а напротив, фундамент согласия. – Другое дело, когда на истину претендует вера: это так страшно, что хочется лишить этого права и сам скромнейший рассудок!
• Чтобы увидеть нравственное начало компромисса, нравственность должна быть отделена от всякой идеологии; имя этой нравственности – гуманизм. Наверх
За пределами же гуманистической нравственности компромисс всегда будет восприниматься как слабость,
и то в лучшем случае, а в худшем – как предательство.
(Гуманизм: «основное во всех нас то, что все мы люди, все одинаково хотим жить и верить в то, во что
верим; давайте признаем друг за другом это право, а об остальном всегда можно договориться; совесть не
простит нам, если этого не удастся...»)
Итак, подлинная база компромисса – гуманизм, подлинная цель – чистая совесть.
– в том смысле, который изобрели в Индии: насилие без рукоприкладства. Иные значения – «непротивление», отчасти – «неосуждение».
(Англии не следовало колонизировать Индию, а индусам не следовало выживать англичан.
«Царство личности не от мира сего».)
Наверх
или «непротивление злу насилием». – То есть, можно было бы думать –
– идея, что нет зла худшего, чем насилие, и потому насилие в борьбе против какого-то зла неправомерно (увеличивает, а не уменьшает зло);
но в принятом понимании, кажется –
– известный софизм: «непротивление злу насилием» – это и непротивление насилию (в том числе над другими) силой, – хотя насилие не было бы и насилием, если бы ему можно было противостоять как-то иначе.
• Предлагаю свою формулу: «неорганизация добра насилием».
Когда говорят, что «цель не оправдывает средств», то – если не фальшивят – имеют в виду именно это.
• «Непротивление злу насилием» – это, в лучшем смысле и точнее выражаясь, неустранение каких-то неудобств злом.
Преступно не противиться насилию силой, если сила есть, а других средств нет. Но столь же преступно
противиться, может быть, даже очень значительным неприятностям, связанным с деятельностью каких-то
людей, но деятельностью все-таки не насильнической – насилием в отношении них. (К примеру, рынок в чем-то и «зло», но коммунизм – это противление этому нечаянному злу систематическим насилием, то есть злом во сто крат худшим.)
• Но что такое – этот софизм «непротивления», согласно которому следует давать злодеям вершить свои черные дела? – Ханжество по определению, буквальное исполнение добра – во зло. Не защищаться – только глупо, но все же личное дело, а – не защищать?..
• Справедливости ради надо отметить, что от лицемерия насаждающих добро насилием мир страдает в бесконечное число раз больше, чем от диковинного умствующего лицемерия софистов-«непротивленцев».
• Вся пустота казуистики, выдумывающей случаи, когда бы защита от насилия сама стала насилием, обнаруживается в каждом этом же случае; достаточно лишь напрячь ум или воображение. Понятно, что от коллизий нам никуда не деться, но это и значит, что сила против насилия – законна.
• ...Конечно, если вы видите способ, каким можно остановить насилие, не противясь ему силой – его следует предпочесть, даже если придется для этого подавить в себе самые естественные чувства.
• «Непротивленец» будто бы мыслит так: насильник быстрее одумается, если не встретит отпора, негодяй не повторит в другой раз зла, если не будет наказан. Так что есть смысл дать негодяям и насильникам поучиться на невинных жертвах...
Все же, если бы такой смысл и можно было признать законным, приведенное предположение может быть
верно лишь в отношении случайного насилия или негодяйства. Настоящие же злодеи – злодеи
«патентованные», испробовавшие зло и обнаружившие, что оно им нравится. Ваше великодушие (и без того
сомнительное) их скорее озлобит, чем растрогает.
• Вероятно, впервые столкнувшись с «актом ненасилия», иной насильник ощутит оторопь и отступит: отступит перед непонятным. Но если «непротивление» распространится достаточно широко, к чуду привыкнут и церемониться с ним уже не станут. «С ласкового теля уголовник семь шкур спустит».
• И последнее. – Увещание о «левой и правой щеках» относилось не к вопросу о насилии, а к вопросу об отмщении. И то сказать, что речь шла – о своих только щеках!
Наверх
– воздержание от судейской миссии – требующей, для каждого конкретного случая,
компетенции, превосходящей человеческую; избегание неизбежного в суждениях о поступках других
людей фарисейства;
– осуждение греха, но не грешника (согласно известному совету), – не-карание;
– не-преследование ни за что, не относящееся к морали (что не зло);
– не-злословие,
но и –
– принципиальное отбрасывание моральной позиции, «непротивление», за которое выдает себя равнодушие; «нейтралитет» (предпочтение в любой ситуации – себя)...
• «Не суди» – это, может быть в первую очередь, значит «не суди огульно».
«Судить» в этом смысле – подводить под общие правила, то есть судить формально. А формально – значит
огульно. «Все подобные поступки заслуживают вот такого-то отношения»: нет, неверно, «одинаковых»
поступков не бывает, как не бывает одинаковых ситуаций и людей.
• Так как и несомненный чей-то проступок мог быть следствием таких тяжелых обстоятельств, что тебя, возможно, привели бы к преступлению еще худшему – лучше не торопиться с выводами, чтобы не впасть в ханжество.
Осуждать – ручаться за себя.
Или не той же мерой, что другим, отмеривать себе...
• Коль скоро мы должны вступаться за добро, то должны и судить, что добро и что зло, и пусть нам отмеривается той же мерой – пусть судят наши дела; здесь мы хотим в отношении других лишь того, что допускаем и чего даже хотим по отношению к самим себе.
Так как же с «не суди»? – Главное здесь в следующем. Хотя неосуждение никак не может значить – «не
вступайся за добро» (это было бы то же, что «не делай добра», греши), оно значит безусловно – «не твое дело карать» («бросать камень»). Разница очевидна. Человеком, сумевшим в единоборстве обезвредить злодея, мы восхищаемся, а вот палачом не восхищается никто, хотя будто бы он делает «то же самое»... И, что важно: осуждение даже словесное – не есть ли принципиальная готовность казнить?..
«Не суди» значит «не выноси приговор». («Аз воздам».) Совесть требует того, чтобы мы неотступно
судили, и притом запрещает осуждать. «Осуждать грех, но не грешника» тоже значит, ясно – препятствуй злу, но казнить – уж не твое дело. «Это плохо» – одно, «он плохой» – совсем другое.
• Неосуждение – это, кроме всего прочего, требование чуткой совести в первую очередь искоренять собственные, а не чужие грехи. Пусть бы «бросал камень» тот, кто сам «без греха»; но такой не захочет это делать...
• «Не осуждай» уже потому, что особенно прозорливыми на «сучки» в чужих глазах делает «бревно» в собственном.
К тому же, так как среди людей осуждаемо бывает и не зло, вообще ничего не осуждать – уже какая-то
добродетель! То, глядишь, терзают кого-то за слабость; то за нестандартность; то даже за доброту... Не осуждай ничего, в чем нет никакой жестокости (единственного безусловного зла). А тупым – ну, если бы таковые могли признавать за собой это незавидное свойство – лучше, правда, вообще никогда и ни о чем не судить.
• То тут, то там вспыхивают дискуссии – имеет ли хороший человек врагов или он не должен их иметь? – Репутацию хорошего человека, кажется, легче приобретает тот, кто хорош для всех, «ни о ком не говорит дурно» («не осуждает»), – но это на некотором расстоянии: где естественное равнодушие не-вовлеченных принимает равнодушие этого, вовлеченного, за нечто весьма привлекательное. За объективность ли, за мягкость, за понимание слабостей... В конце концов, человек, который ни на кого не сердится в вашем присутствии, составляет приятную компанию... Но на близкой дистанции такой человек, скорее, всех возмущает – и справедливо!
• ...То райское яблоко уже съедено, теперь мы различаем добро и зло, и в этом наша, так сказать, «первородная повинность». Разве «не осуждай» – то же, что «не сочувствуй»?.. Хотя тот, кто не сочувствует притесняемым, ясно, не осуждает и притесняющих. Как говорят в таких случаях такие люди, «это их дело» (если кошка ест мышку, это дело кошки с мышкой). – Были, есть и не переведутся такие, что немало ценят себя за подобный подход.
• Переведя Конфуция с подстрочника на русский, – «только человечный может любить и ненавидеть» (ненавидеть, стало быть, судить, осуждать...).
• ...Или, еще: говоря «не осуждай», имеют в виду безусловно справедливое «не злословь». (Злословие, так сказать – отрыжка добропорядочности.) Не предполагай без достаточных оснований ни в ком дурного, ничего не истолковывай худо, если есть возможность истолковать как-то иначе, – в общем,
остерегайся оклеветать.
«Не уверен, не осуждай».
• «Не осуждай» – это, еще, применение презумпции невиновности.
• Наверное, если есть способ воспрепятствовать злу, не осуждая – его следует предпочесть, чтó бы мы ни имели в виду под «не осуждай».
Наверх
государственный – это принцип неприсоединения ни к каким военным блокам, а личный –
– единственный принцип, в любой ситуации – личный покой,
не то чтобы аморальный принцип, а прямо-таки принципиальная аморальность!
Но есть и иное понимание –
– право не присоединяться ни к одной из конфликтующих сторон, если ни одной из них не сочувствуешь или сочувствуешь обеим: право на личную позицию, в том числе (но это всегда проблематично) право ее не иметь, –
этот нейтралитет не может быть принципиальным, каждый раз он должен быть оправдан, обоснован, – он пригоден лишь для конкретных случаев.
• ...Те, кто злятся на тебя за твой нейтралитет, хотят ведь, как правило, не того, чтобы ты заявил свою позицию, а того, чтобы ты заявил позицию, совпадающую с их собственной. Хотят несправедливого.
• «Друзья наших друзей – наши друзья.» – Если бы! Наверх
Мы можем испытывать симпатию к одному и антипатию к другому из тех, кто вполне друг друга приемлет.
Мы можем нежно любить каждого из тех, кто друг друга на дух не берет: известны случаи, и они нередки,
когда цена такого вынужденного нейтралитета – для пытавшегося его удержать – смерть или самоубийство!
– недостаток эмоционального отношения;
– недостаток морального отношения (реакции на добро и зло при наличии достаточных умственных
способностей для того, чтобы различать их); «когда моральное отношение не переходит в
эмоциональное»;
– недостаток вовлеченности, самой способности к ней (способности интересоваться, воспринимать
что-либо как личное дело):
иначе говоря – тупость эмоциональная; тупость нравственная; просто – тупость.
• ... Ведь дело не в абсолютной силе страсти, а в том, что именно может и что не может человека волновать. Равнодушный – кого не волнует то, что должно волновать хорошего человека.
• Ребенок из-за какого-нибудь пустяка рыдает так, что, если бы подобное отчаяние испытал взрослый, то уж умер бы! – В этом смысле взрослый, видимо, «равнодушнее» ребенка, старый человек – молодого человека. Вот только подлинный смысл «равнодушия» и «неравнодушия» не в том, как мы переживаем, а в том, что.
Равнодушие – не недостаток возбудимости, а черствость.
• Кого возраст не делает тупее, того он не делает и равнодушнее.
• За равнодушием – ограниченность. Это малость того, что человек может ощутить своим личным делом. Можно сказать: равнодушие – это, в сущности, когда по-настоящему трогает лишь собственное благополучие.
Интеллигентность прямо противостоит равнодушию: это радиус сферы личного.
• Между прочим: оставаться равнодушным к тому, что делаешь, значит тянуть лямку, рабствовать.
• Равнодушие – степень неодушевленности.
• «Легко скрывать ненависть, труднее – любовь, а всего труднее – равнодушие» (Берне). – То есть живому легче прикинуться мертвым, чем мертвому живым.
• Равнодушный, как тот вообще-человек из философского тезиса: «по природе не добр и не зол»...
• ...Этот человек не бывает зол, но потому, что не бывает добр. Чего злиться, если ни за что не болит душа? Этак и любое зло можно сотворить, не держа зла.
• Если человек принимает какое-то зло за добро, значит, в принципе он добра не отвергает. В принципе против добра – равнодушие. Равнодушие – вместилище зла.
• Равнодушный на стороне сильного.
...Равнодушный оказывается на стороне сильного фактически, отказываясь принимать чью-то сторону в
споре, – но можно не сомневаться, что, будучи вынужденным как-то определиться, симпатии его будут с
сильным – уже потому, что так всякое дело кончится скорее, и так ему спокойнее.
• На зло можно закрыть глаза. Можно даже отнестись к нему эстетически. А вот те, кто пытается злу противостоять, мешают. Вот они только и злят – не оставляют равнодушными – самих равнодушных!
• Как заметил Соловьев (в отношении современного ему искусства), быть равнодушным к добру и злу – значит вполне разделять зло.
• Зло и ложь сами по себе редко кого вдохновляют. Люди – либо за правду, либо за силу. Сила, вообще говоря, может стать и союзником правды, на то и вся надежда, – но быть за силу – значит быть не за правду, а значит, за зло.
• Быть неравнодушным – значит стоять за правду, как ее понимаешь, – потому что сила сама за себя постоит.
Впрочем, стадный инстинкт велит даже подыгрывать силе, служить ей. Слабого заклевывают, хотя в этом и
нет никакой нужды. «Падающего толкни» – прояви такое неравнодушие...
• Дурное равнодушие есть, конечно, уже половина жестокости.
Равнодушие ставят и ниже жестокости – потому что последняя, считается, хоть как-то искупается страстью
(мстительностью, например, или вспыльчивостью), а равнодушие, выходит – это жестокость сама по себе.
• Равнодушие – штиль той стихии, буря которой – жестокость.
• Равнодушию противостоит не партийность, не ангажированность, а справедливость.
• ...Надо сказать, врагами равнодушия мнят себя и убежденные общественники – из числа уравнителей душ...
• Говорят, бездеятельность – от равнодушия. Бывает, конечно и так. Но и равнодушие бывает ох как деятельно. Деятельность, которая заполняет собой опустошенность и которая в конце концов эту опустошенность воплощает – в формализме, бессмыслице, прямом зле...
• Фанатизм – это когда душу подменяет идея. Идейное равнодушие.
• Фанатизм хуже, чем просто равнодушен – он бездушен.
• «Не смеяться, не плакать, а понимать». – Это лозунг человека в глубочайшей степени
неравнодушного. Понять – значит проникнуть в происходящее и пустить его в себя глубже, чем только
посмеяться ему или поплакать. И даже если принимать в расчет лишь чувства, понимание – это всегда и смех и слезы одновременно.
Наверх
конечно, обратное терпимости, о которой речь пойдет в своем месте, но кое-что хотелось бы сказать и здесь. – Итак, нетерпимость –
– то же, что деспотизм, особо деспотизм идеологический,
«кто не со мной, тот против меня». – Осмысляя это на психологическом уровне –
– ощущение всего несвойственного как предосудительного; неосознанная идея, что не бывает «другого» или «разного», а только либо хорошее, либо дурное.
Так, услышав что-нибудь вроде «мы с вами разные люди», никто не усомнится, что это деликатно –
и даже не слишком деликатно – высказанное глубокое неприятие.
«Нас не столько задевают порицания наших взглядов, сколько порицания вкусов» (Ларошфуко); наиболее
глубинная разница между нами именно в последних. (Взгляды не все и имеют.) Пугающее «другое» в ближнем – это другие оценки; говоря на сей раз не психологически, а философски – это другие ценности. Нетерпимость, таким образом –
– это отрицание не чужих ошибок и даже не того, что за них принимается, а чужих ценностей; вера, что любые не твои ценности представляют собой в лучшем случае заблуждение, а в худшем – само зло.
Логика на всех одна, а вот ценности – разные. Именно потому логика представляет собой базу для
примирения, а ценности – нет. Обратившись к логике, мы могли бы, однако, позволить друг другу оставаться
каждому при своих ценностях!
(Желая лишить логику этой ее примиряющей способности, живущие духом борьбы дали ей, подобно
всякой частной точке зрения, кличку с окончанием на «изм» – «рационализм» – и противопоставили ей
«иррационализм», «откровение» и т.п. И все же логика – только логика: отрицая дважды два четыре, не
поделишься и откровением...)
И вот что исключительно важно. Говорят: худой мир лучше доброй ссоры. Это говорит сама логика! – То
есть, ценности добрососедства впереди всяких частных ценностей; оно в общих интересах; а нетерпимость –
– отрицание всех не своих ценностей вплоть до универсальной ценности добрососедства...
Наверх
– наличие в душе сверх-личностного, требующего служения себе.
Вариант раздвоения личности: состояние, когда что-то в душе приобретает автономию и в силу этого
начинает ею распоряжаться
(в системе, где все элементы взаимозависимы, один вышедший из-под контроля начинает вертеть всей системой).
• Как-то легче выговаривается – «одержим бесом», чем, скажем, «святым духом».
• Одержимость вооружается равнодушием ко всему, чему не служит.
• Вариант одержимости (лучший) – влюбленность. (Включая тот признак, что влюбленность отвращает от всего и всех, что не она, – увы...)
• Параноик одержим идеей, которая кажется примитивней его самого; «восторженный дурак» – той, что его превосходит.
• «Идея» – мысль, ждущая от нас не понимания, а подчинения; это вирус одержимости. (Тот самый автономный элемент в психике, готовый поглотить однажды ее всю.)
• «Борьба за идею» – борьба не за мысль, а за власть, – за идеологию.
Одержимый – не хозяин себе.
Догматизм – уже одержимость, или, скажем так, он добивается одержимости, приравнивая всякое частное
мнение к ослушанию, к греху: не позволяет нам быть себе хозяевами.
Но истине – мы ведь тоже не хозяева? Должна ли она делать нас одержимыми? – Нет, потому что вся
истина не открыта никому; одержимый – тот как раз, кто верит, что истина целиком ему открылась.
• Если любовь к истине может быть одержимостью – это, наверное, одержимость сомнением.
• Даже одержимый самой благородной задачей – источник повышенной опасности: насилие, которое он совершает над собою, естественно санкционирует в нем насилие надо всеми другими.
• Одержимость – хороша или плоха? – Она, так сказать, целесообразна. Если главное в том, чтобы чего-то добиться, то лучше всего самому превратиться в инструмент, которым этого добиваются. (Энтузиазм – радость бытия средством.) Вопрос, какое на то у человека право...
Наверх
– вообще говоря – должное отношение к абсолютной истине или ценности, в предположении, что обладаешь ими,
ведь всякий наш долг, если только он ясен, требует от нас всего, полного служения. «Должен, значит, можешь». Вот только до конца ясен наш долг никогда не бывает. Совесть первая и указывает нам на это; отсюда, кстати, и заповедь «не суди». Любое моральное правило само по себе есть вполне понятный долг, но и ни одна ситуация не может быть исчерпана одним правилом – ни в одной ситуации ни одно правило всего долга не составляет. Учесть же все должное, а не первое очевидное или то, что мы почему-либо заведомо решились предпочитать – значит уже «пойти на компромисс». Соответственно, фанатизм – это шоры, или –
– принципиальное равнодушие ко всем аспектам любой моральной проблемы, кроме «сверхценного», –
одержимость, как я уже говорил, вооружается равнодушием, а не противостоит ему.
Фанатизм есть, как видно из сказанного –
– в моральной плоскости то, что в теоретической – догматизм.
Иначе говоря, догматизм – уже фанатизм; фанатизм из догматизма следует, он, так сказать, долг
совести догматика.
Заметим, что игнорировать какие-то моральные аспекты проблемы – значит попросту быть злым в этих
аспектах; этическая сущность фанатизма – моральная недобросовестность, осмысляющая себя как моральный максимализм; фанатизм, в движении к своему идеалу, высвобождает в человеке зло, а, всего обычнее, злость и представляет собой его горючее... Так что фанатизм –
– догматизм озлобленный.
Кстати говоря –
– всякая убежденная борьба с сомнением (которого даже самый мирный догматизм не может себе позволить)
есть уже фанатизм, потому что сомнения и суть наша способность к более полной истине, чем любая из тех, что способна нас захватить. (Потому, как только вера перестает быть всего лишь тем, во что мне или тебе легче всего верится, и становится религией – делом общим, делом долга – она обязана стать фанатичной. Это всего лишь, как и было сказано в самом начале, должное отношение к абсолюту.)
• Буква в ущерб духу – разновидность фанатизма, то есть, значит, разновидностью фанатизма является ханжество.
• Призвание «борьба за идею» состоит из двух: а) борьба и б) идея. Борьба по своему настрою всегда являет одно и то же (драка), а вот идеи могут быть самыми разными, так что дело всегда оказывается будто и не в них...
• Равнодушие и фанатизм – явления, скорее, одного порядка; их общий недруг – совесть.
Хотя иные проявления фанатизма заставляют добром помянуть и самое пошлое равнодушие, все же одно
никак не может служить лекарством от другого, и как в фанатике, так и в равнодушном следует будить одно –
совесть.
• Одержимость может быть и спокойной. Фанатичным делает одержимого натиск не подпускаемых к душе сомнений.
• Совесть – то же, что сомнение, – со-ведение: навязчивая зрячесть к тому, чего, бывает, нам так не хочется видеть, чего не позволяет видеть некий «долг» или идея.
Человек долга видит и признает лишь то, что видно сразу, а его разновидность, фанатик – лишь то, что
решился видеть.
• Равнодушие – это «плевать на все», фанатизм – «на все, кроме...», а совесть – в том, чтобы не плевать ни на что. Избирательность фанатизма будто бы сближает его с совестью, но на самом деле ожесточенность, порождаемая этой избирательностью, уводит его от совести в противоположную сторону.
Идейность – совесть фанатика. Он служит этой совести, да только она – не совесть. Не ангел, а падший
ангел: черт.
• Фанатики – не вожди, а ведомые; вожди – если и фанатики, то, так сказать, фанатики цинизма. Вожди – циничные творцы фанатиков.
• «Ты фанатичен, значит, не прав».
Наверх
в политическом или социальном плане:
– равное право различных идеологий существовать (без законодательных последствий для своих сторонников), добиваться благосклонности общественного мнения и влиять на политику,
принцип беспрепятственной вербовки масс под различные знамена. Иначе говоря – и это, скорее, уже план юридический –
– это требование, чтобы общество строилось не на общеобязательной идеологии, а на минимуме общеобязательных правил общежития (на праве); причем, ясно, лишь возможностью общежития для всех и могут определяться ограничения в проявлениях любой идеологии. Это «Отделение идеологии от государства», операция, при которой любая идеология становится и получает гарантированную законом возможность оставаться частным взглядом каждого; признание государством суверенности сферы частного – суверенности личности. «Свобода совести».
Не слишком хорошо говорится – «никто не может быть осужден только за взгляды». Взгляды, как и
граждане, свободны во всем, что не исключает свободы других граждан и соответственно их взглядов; то есть, если свои взгляды люди не держат при себе, а пропагандируют, это те же поступки, а поступки могут быть и преступлениями. Другое дело, что поступок в обычном смысле истолковать с точки зрения закона настолько легче, чем взгляд, что за взглядами следует признать такую же презумпцию невиновности, как за лицами, – и ждать, пока они докажут свою предосудительность чем-то более реальным, чем речи или тексты. Некоторые взгляды свою предосудительность уже доказали, – националистические, например; другие прямо расписываются в ней, заявляя враждебность свободе совести – фундаменталистские, коммунистические...
Но далее. Терпимость в несколько ином, именно философском плане –
– сознание неправоты всякого догматизма (невозможности того, чтобы кто-то владел монополией на абсолютную истину, ибо это значило бы монополию на аксиоматику, на недоказуемое). То же, что рационализм: признание доказанного доказанным и свободы мнений во всем, что доказано – пока или вообще – быть не может. Вытекающее из понимания сущности творческого поискового мышления сознание того, что без права на разные мнения, то есть, значит, и на ошибочные, не может быть открыта и ни одна относительная истина; причем сама логическая возможность иного мнения по всякому вопросу есть достаточное обоснование его права на бытие. Десакрализация любых доктрин, открытость их для свободного критического исследования, –
здесь два, даже три «камня преткновения». Первый – религия (сакрализованная идеология): разве
терпимость не обязана признать ее равноправной с рационализмом? – Рационализм в том, однако, что
достаточно не давать никаким идеологиям прав исключительных; пусть каждая из них мыслит себя абсолютом, но пусть это и остается личным делом ее приверженцев; ты вправе отказаться от своего разума и тем паче исповедовать что угодно там, где разум не дает однозначных ответов на наши вопросы, но не запретить критическое мышление вообще или выдать свое исповедание за общеобязательное. Второй – мораль: может ли она быть «десакрализована», то есть обоснована рационально? Ведь чуть ли не общее мнение в том, что ее начала иррациональны? А как без нее обходиться?.. – Но не ясно ли, что, если каждый согласен с очевидностью, что без морали совместное бытие невозможно или превратится в ад, то тем самым каждый уже и обосновал мораль рационально (осознание необходимости и есть доказательство)! Третий «камень» – сам рационализм: разве все однозначно доказанное не является тем самым общеобязательной догмой? – Отнюдь нет, ибо доказательство и есть предоставленная каждому возможность убедиться в истинности доказываемого лично; к тому же всякое доказательство говорит лишь то, что, признав некоторые А и В, мы тем самым признаем какое-то С, но оно ничего не говорит о самих А и В – то есть, само доказательство вычленяет сферу недоказуемого, само, значит, и постулирует свободу.
Следующее. – Терпимость, в психологическом плане –
– равнодушие, готовность самоустранения, нейтралитет – который по существу, настроению или по факту всегда на стороне сильного,
как о том уже говорилось; но все же подлинное лицо терпимости являет этому полную противоположность, а именно она –
– человечность, максимум неравнодушия (если понимать под неравнодушием не одержимость, которая по определению слепа, а, напротив, предельную зрячесть, чуткость); доброта. Способность прощать заблуждения (то есть любые взгляды и ценности, не согласные с нашими) ради добрых отношений. Способность (действительно парадоксальная!) ощущать право заблуждений на существование. Способность понимания ближнего – то есть понимания или чувства того, что в его ситуации (в которую входят и обстоятельства, и воспитание, и даже сам генотип, как то, в чем никто не властен) – ты, возможно, мыслил и действовал бы так же, как он...
Один из аргументов – лучше сказать, ресурсов – этой терпимости: «не ведают, что творят».
Человек, выходит, может быть лучше своих поступков, как поступки человека могут быть лучше его
исповеданий: «не ведают» и того, что говорят... Вот уж подход, позволяющий прощать «до семижды семи раз», то есть, теоретически, бесконечно. (Характерен и его стихийный этический рационализм – предположение, что зла никто не станет делать в полной мере сознательно, что путь к добру не через неведение, столь почитаемое и культивируемое всякой авторитарной моралью, а через вразумление, через разум.)
Здесь от психологического аспекта мы вплотную подошли к главному, на мой взгляд, определению
терпимости – этическому. (Этика ведь и вообще есть отрасль скорее психологии, чем философии –
теоретических проблем в том, почему я должен вести себя с другим так, как хотел бы, чтобы он себя вел со
мною, нет никаких, вопрос уже содержит в себе ответ.) Здесь также возможны два противоположных
определения, но в этом случае они оказываются не столь уж и противоположными. Итак, терпимость –
– отказ от самой идеи возможности универсальной этической истины как определенной «правильной» идеологии, –
ведь золотое правило, о котором мы только что сказали, что оно не нуждается в обосновании, идеологии не составляет – ибо людей по идеологическому признаку явно не делит. Зато, конечно, можно сказать, что оно-то и составляет универсальную этическую истину. Так понимаемое, золотое правило подразумевает терпимость, которая есть –
– универсальная этическая истина, состоящая в том, что высшая этическая ценность – это человечное отношение людей друг к другу несмотря на возможные различия во всех прочих ценностях (от которых требуется, однако, чтобы они не принципиально не исключали этого самого человечного отношения людей друг к другу...).
Поступайте с иноверцами так, как хотите, чтобы они с вами поступали...
Если в этике все-таки и есть проблема, то это – неизбежность коллизий, с которой сталкивается самоочевидное золотое правило на практике; в данном случае коллизия в том, что ваша готовность предпочесть добрые отношения всякой идеологии и в том числе своей собственной еще отнюдь не предполагает готовности всякой идеологии и ее сторонников проявляться лишь в том, что не исключит таких добрых отношений. Терпимость – позиция, не разделяет которую лишь тот, кто принципиально против нее – но ведь есть и такие! (Кстати, сказанное Христом «кто не с нами, тот против нас» то и означает – не с нами лишь тот, кто против, остальные с нами...) Так что нельзя сказать, что терпимость ничего ни от кого не требует; она – требует, точнее – воспрещает все, что исключает возможность другим существовать и оставаться при своих ценностях. Но уж, что не запрещено – то разрешено. Юридическая формула здесь, конечно, далеко не случайна – дух права, терпимости и гуманизма есть один и тот же дух. Можно сказать еще, что понятие терпимости наполовину покрывается понятием правосознания, на другую половину – человечности.
• Иметь мнение: полагать нечто истинным. А другие мнения, соответственно, полагать ложными. Терпимость – нелегкая задача для тех, кто имеет мнения...
• Если считают себя правыми, – психологизировал Ленин, – то и борются за эту правду, а не за терпимость. – Это так, но лишь дикарь и может считать себя правым настолько, чтобы позволить себе нетерпимость.
• Отступить там, где считаешь себя правым, трудно. Но ведь правота в любом случае остается с тобой, битва происходит на ином поле – не мнений, а интересов.
Особенно это явно в таких сатанинских проявлениях нетерпимости, как войны «за веру». Будто верить во
что-то можно заставить или помешать! Только дело тут не в вере, а во власти.
• Терпимость к убеждениям, но не ко злу: безусловно. Но, пока злое убеждение еще только убеждение, бороться с ним можно также лишь убеждением.
• Война со злом – всегда защита или самозащита (в любом другом случае это лишь маскирующееся в добро насилие). Войну со злом начинает само зло. – Самозащита позволена самому терпимому, а защита может составлять и его долг.
• С увещеваниями о терпимости не надо обращаться к тем, кого бьют.
Вообще в конфликтах скорее всего прав тот – именно! – кто сердится; обидчику сердиться не на что, он
просто делает свое дело.
• Партийная нетерпимость зорко следит за непорочностью своего врага – терпимости, – чтобы удобнее было в благоприятное время с нею покончить.
«Терпимость!» – белый флаг. Но для нетерпимых этот лозунг – щит, когда в другой меч.
• Самый пошлый и притом самый безотказный прием идеологий в борьбе с терпимостью – это объявить терпимость также лишь идеологией. Тогда изничтожение всех несогласных принимает вид законного отстаивания своих позиций.
• «...Ты мне друг, но истина дороже». Истина и добрые отношения могут оказаться вещами несовместными, и это, как будто, опрокидывает саму идею терпимости. На самом же деле истина и дружба (добрые отношения) могут пересекаться лишь в случае, когда истина в том, что друг настаивает на чем-то недобром; но ведь разрешено все, что не запрещено. «Ты мне друг, потому и предлагаю тебе самое дорогое – истину».
«...Ты мне друг, но идея дороже» – вот такая формула действительно означала бы отказ от терпимости: идея – еще не истина.
• Каждый имеет право заблуждаться, но не лгать.
• Доказательство – не принуждение. Нетерпимой бывает бездоказательность.
• Научные истины сами стоят за себя, за них бороться не нужно. Больше того, когда какая-то научная идея, «истина», взяла в союзники силу, авторитет или даже энтузиазм – значит, война объявлена самой науке. Так что скорее приходится защищать науку от истин...
• Истина – это когда веры уже не требуется. Если нужно кого-то обращать в свою веру, дело, значит, не в истине.
• Культура – чуть не синоним терпимости. Это не значит, что терпимости можно лишь обучаться и сама она не возникает – напротив, терпимыми нас совершенно закономерно делает одна лишь умственная искушенность.
(Врожденная-то терпимость – явление особое, о ней можно говорить скорее условно, примерно так, как мы
говорим о «врожденной культуре». Видимо, это отвращение к спорам, конфликтам; но что за этим
отвращением – доброта или равнодушие, ум или неспособность иметь свое мнение – вопрос конкретного
случая.)
• Терпимость сродни великодушию.
• От общества принципиально нельзя желать большего, чем духа терпимости. Задача быть добрым, духовным и т.п. может стоять лишь перед каждым отдельным человеком. Если маловразумительные призывы к самосовершенствованию имеют какой-то конструктивный смысл – он, видимо, в следующем: чтобы людям становиться лучше, не надо перекладывать эту задачу на общество; задача общества не мешать – дать совести ту самую свободу.
• «Мне не нравятся ваши взгляды, но я умру за то, чтобы вы могли их высказать». – Смягчая пафос – «было бы лучше, чтобы вы помалкивали, но хуже насилия нет ничего».
• Идеи готовы делать нас «невменяемыми» – не ответственными за человечное отношение к исповедующим другие идеи. Терпимость как универсальная этическая истина – человеческая вменяемость перед лицом идей.
• Истина одна на всех, потому не будем сражаться за мнения; природа человека одна в каждом, потому не будем осуждать несходств; красота есть красота, потому не будем спорить о вкусах. Ведь то, другое и третье даны нашим умам лишь в интерпретациях, из которых ни одна не может быть исчерпывающей и окончательной.
...Вот если бы истин было много, надо было бы за них драться; если бы люди действительно были сделаны
из разного теста, возможен был бы вопрос о сорте этого теста; если бы красота не была одною и той же в
любом стиле, один из них полностью исключал остальные...
• Позволю себе повторить несколько своих формул – из разных мест. Терпимость, как и вообще гуманизм – «догадка, что объединяться можно и нужно не во взглядах, а помимо взглядов», «терпимость – идея единения в человечество». «Идея, более общее название которой – гуманизм».