Стыдное и интимное

Стыдное	Интимное
Чувство стыдного – чувство социальное. Точнее сказать, архаично-социальное. Стыдно, по существу – само личное, персональное: сумма отклонений от стандарта, невписываемость в принятые узнаваемые типажи, в коллективистском сознании означающая всегда только негодность, только слабость. В чувстве стыдного еще только брезжит чувство интимного – но, как будто, интимного-то оно, «от людей», и стыдится.	Чувство интимного – интимно (глубоко личностно). Сама потребность различать стыдное и интимное сравнительно новая, возникшая с ростом личностного сознания. Интимное есть твое личное как твое сокровенное, «персонально святое»; это может быть и «слабость», но такая, из которой берешь силу жить. Чувство интимного, с его неведением общепринятостей, вырастает из чувства стыдного – и во многом ему противоположно.
…Да, стыдно самого личного, – именно поэтому личная жизнь в «культуре стыда» (архаичном общинном укладе) идет предельно открыто: здесь выворачивают, как карманы, душу, показывая – все как у всех. Если ничего подсудного не делаешь («самогонки не варишь»), то нечего и стыдиться и таить. Все же личное до конца неустранимо, и архаичный человек прячет таковое от общего обозрения – как прячут «срам» (гениталии, «интимные части»).	Личная жизнь не выставляется напоказ, даже тогда, когда ничем не отличается от всякой другой нормальной личной жизни; тут блюдется сам ее характер интимного. Развитый человек уважает личное как таковое, и потому бережет интимное, в том числе и от общего обозрения. Что до «интимных частей» (тела): вот нечто, слишком тесно связанное с интимными областями души, и потому тоже не выставляемое напоказ. А не потому, что – «срам».
…С другой стороны, в том, что человеку удается-таки сделать невидимым, не может быть и стыдного, ведь стыдно – «от людей». Не пойманное – не воровство, а личное (ничье) дело. «Опозорить», «осрамить» – значит сделать всеобщим достоянием такое личное, «законное срамное».	«Опошлить» – хуже чем опозорить или осрамить, – это значит сделать нечто, что ценно и даже свято в личном употреблении (интимное) – достоянием толпы. Вообще пошлость – это всякое чувство в своем стадном варианте; бесценность уникальности сообщается чувству его искренностью, интимностью.
Любопытно, что даже стыд за естественные и неэстетичные отправления (то есть потребность скрывать их от чужих глаз) – прогрессирует, развивается со временем; стеснительность, как и брезгливость, дело исторически наживное. Когда-то, скажем, попросту «ходили до ветру», не имели специальных ретирад. Ведь в этом все одинаковы, ну, стало быть, и стыдиться особо нечего.	Интимное и (некрасивая) физиология. Естественное, разумеется, не предосудительно и постольку не стыдно, но кое в чем «безобразно». Эта сторона естества, действительно, как бы унижает человека; мысль о высоком человеческом достоинстве как-то трудно с нею сосуществует. Потому не обременять других ее демонстрацией – некоторый, так сказать интимный, долг каждого.
Физиологию пола грубое архаичное чувствование приравнивает, по «стыдности», к физиологии… естественных отправлений. Сам по себе «секс» – это «грязь», которой, правда, не избежишь, но тем паче следует прятать… Соприкосновения физиологии пола со святым интимным оно не видит. (К вопросу пола я, конечно, еще вернусь.)	Перед чем чувство интимного-святого всегда становится в тупик, так это перед обыкновением перечислять половую и прочие естественные (в том числе мало эстетичные) потребности в одном ряду, через запятую… Хотя сделать половое «грязным» может только злоупотребление им, да еще – его опошление (вроде журнально- телевизионного «секса».)
Вообще, «святое» архаичного человека – отнюдь не интимное, а, как и стыд, коллективное. Святым гордятся (гордость – другая сторона стыда). Хотя святое и табуировано, оно публично, а не лично; патриотизму идет барабан, религии – колокола. В нем индивид, как начало эгоистическое, не может быть судьей, – между Я и его богами – обязывающее Мы.	«Святое» – значит интимное. Ощущать его бывает и счастьем, но гордость тут не при чем. Хотя нечто напоминающее, на поверхностный взгляд, гордость тут есть: о своем интимном не кричат, не «мечут бисер» (ставя людей, которые имеют право им не интересоваться, в положение «свиней»). Ибо индивид, и только он один, несет ответственность за свое святое.
«Лезть в душу» – раздевать, обнаруживать чужой «срам». Кому это понравится?.. Да оно и небезвредно. «Жизнь – борьба» (видимо, «война всех со всеми»), и всякая информация имеет в ней, что называется, стратегическое значение. В душе у человека – умыслы, планы; кто туда «влезет», скорее всего, их расстроит; архаичный оборонный инстинкт не позволяет даже отвечать на вопрос «куда идешь» (ответ: «на кудыкину гору»)…	«Лезть в душу» – лезть в алтарь чужого интимного. Это значит – то, что другому свято, разглядывать без соучастия, с простым любопытством, которое в таких случаях оскорбительно. К тому же, любопытство тут не обходится без некоторого коварства: оно ведь весьма похоже на интерес, который располагает, ему остается лишь симулировать душевную близость, – а близость – это святое, тут каждый открывает свой «алтарь» невольно…
Стыд – не совесть. Многое бывает стыдно, что не зло; стыдятся и добра. И многое совестно, что считается не за стыд, а за удальство.	Совесть глубоко интимна в человеке. И само чувство интимного можно назвать, кажется, совестливостью за свое личное.
Честь – среди людей; честь – это стыд.	Достоинство – лично, интимно.
… В том Соловьев прав, что у стыда с полом – отношения особые. Итак, стыд и пол. – Понятно, что у человека социальное сдерживание- нормирование пола, обуздание пола стыдом, должно быть очень развито, – поскольку сама по себе физиология «животного человек» нормирует его половое поведение меньше, чем у других животных (грубо говоря: нет у него определенных периодов, когда спаривание возможно). Однако и на рефлекторном уровне прослеживается в особях, будто бы, некий инстинкт, предохраняющий от злоупотреблений (ранней половой жизни, излишеств, грубости…); этот инстинкт – стыдливость, целомудрие.	Пол и интимное. – Очевидно, что, как и стыд, интимное имеет к полу отношение особое. То, что половое может быть интимным – составляет исключительную черту человека; конечно, трудно говорить об интимном у животных, но ведь и у «животного человек» пол слишком часто интимного не содержит… Интимное – область полной свободы, всегда равная, в духовно развитой личности, области предельной ответственности. Здесь «все позволено», потому что «любовь назидает» полнее, чем могла бы сдерживать и нормировать самая строгая половая мораль. Но и на рефлекторном уровне здесь заметны начатки чувства интимного, – это – стыдливость.
Целомудрие – архаичная категория, выражающая отношение к полу, как к чему-то греховному, неизбывно- стыдному.	«Целомудрие» – это, наверное, предчувствие того, что пол – область душевно интимного, где физиология не должна верховодить.
Стыд, как чувствование социальное, строго нормирует внешнюю сторону дела и только ее, он «формалист». Вот почему для «народа» (в архаичной общинной культуре), как всегда отмечали в образованных классах, любые Венеры и Данаи на полотне или в мраморе – только «срамотища», «голые бабы». Как те «нюшки» (от «nu»), что нынешний человек массы смотрит по «видику».	Интимное, как относящееся ко внутреннему, не знает норм. Не знает норм и искусство, ибо оно – именно – интимно; это проявление живой любви к миру, и обращено к каждому лично, к душе. А что без чувства бывает пошло и возмутительно, с любовью и по душам – бывает и свято. Вот чем «нагая» отличается от «голой»; вот почему в искусстве прекрасно то, что противно в «видеопродукции».
…Как-то в одном из типичных для нашего ТВ репортажей просвещали публику насчет проституции в Японии. (Стране, где российский балет, как слишком «откровенный», вызвал скандал, а самое страшное для человека, по опросам – это оказаться смешным: то есть в явно выраженной «культуре стыда»). Так вот, одно из излюбленных японцами-потребителями «интимных услуг» развлечений – это, вытащив замусоленную жевательную резинку изо рта, приклеить ей к ягодице… Не сразу и поймешь, «в чем кайф»! А он в том, что душа «интима» здесь – разрешаемое себе непотребное, что и воспроизводит сие странное деяние. «Интим» – стыдоба; это совершить нечто гаденькое, что-то испачкать…	Японский шпион («Штабс-капитан Рыбников», рассказ Куприна) был опознан проституткой по своему необычному почтению к интимному, даже проституированному; сказал ей – «Ты – женщина! Я люблю тебя!»… В старой экранизации «Пышки» Мопассана есть удачная сцена: долго домогавшийся этой патриотически настроенной проститутки немецкий офицер, узнав наконец о ее вынужденном согласии и готовясь к ее приходу, встает и оправляется, приводит форму в порядок. И становится вдруг зрителю – даже приятен! (Между прочим, это наблюдение принадлежит одной женщине.) Вот так. Вся ситуация – насквозь безобразная, и все-таки, хоть рефлекторно, интимное – вызывает уважение.
Так или иначе, пол – главный, чуть не собственный предмет стыда; он весь в сетях писаных и неписаных общих правил, определяющих, что человека возвышает и что срамит, что хорошо показать и что положено от взглядов утаивать. Здесь архаика стыда вполне слилась с архаикой отношения к полу, и состоит эта архаика в следующем. Пол – сошлюсь здесь, кстати, на Шопенгауэра – это предмет особого торга. Торга женщины с мужчиной, где женская сторона, говоря языком народного сватовского обряда, «товар», мужская – «купец». Тут вся женская половина человечества состоит в негласном коммерческом сговоре – называвшемся еще век назад «женской честью», – сговоре не дешевить, не сбивать цену, – тогда как мужская половина человечества обязывается обществом этот сговор, если не душевно уважать, то по крайней мере не нарушать грубою силой. – «Товар» должен, конечно, быть хорошо подан, то есть отчасти и продемонстрирован, чтобы можно было его оценить, и на то имеются свои правила; но в то же время он должен оставаться надежно упрятанным и гарантированным от растаскивания, – с тем, чтобы «купец» платил, в соответствии с законом рынка, по максимальной. Сей максимум, ясно – брак (в чем, кстати, оправдание полового торга со стороны женщины, здесь проявляется и ее ответственность за потомство, принудить к каковой мужчину можно, будто бы, лишь хитростью). – «Знать стыд» для женщины, иметь «мораль» – это иметь достаточный инстинкт укрывания своего «товара», коллективного набивания цены. Для мужчины – это знать меру в притязаниях, блюсти правила торга. Естественно, если кто-то с женской стороны даст слабину и уступит простым уговорам, то нарушение половой морали мужской стороной не сочтется особо зазорным, «быль молодцу не в покор»; доверие же, проявленное женской стороной и обманутое – лишь непростительная глупость. «Сладку ягоду ели вместе, горьку ягоду я одна». Торг есть торг, умение постоять за свой интерес; тут совесть и жалость неуместны, а воззвания к ним – лишь один из способов торговаться (авось, на кого и подействует, существуют же и дураки); пока сделка формально не заключена, всегда «виноват сам» – тот, кто в накладе. «Легкое поведение» – не личное дело «легкомысленной» женщины, а – бесстыдство, то есть нечто, заслуживающее наказания, как минимум, презрением: чья-то легкая доступность сбивает общую цену. Но возмутительнее всего – проституция, ведь проститутка не только сбивает цену пола, но и наживается на этой операции. Действительно: будь проституция обычным преступлением, то заказчик преступления (мужчина) подвергался бы большему осуждению, чем один из исполнителей (женщина). Но все обстоит как будто прямо наоборот; она – «б…», он – почти все тот же «молодец» (почти – лишь постольку, поскольку не умеет добиваться желаемого даром: видно, недостаточно привлекателен). Почему так? Потому что здесь действующие лица – не «заказчик и исполнитель», а «покупатель и продавец»; покупатель вправе покупать все, что продается, по самой низкой цене, какой только дают, – крамольное же – в факте незаконной распродажи и корыстном демпинге… (А вот продай товар формально-правильно – скажем, выйди замуж хоть «не по любви», а, откровенно, «за богатого» – тут почти ничего стыдного не будет. Так поступает, может быть, слишком расчетливая, но, при условии верности супругу, «честная», то есть блюдущая корпоративный интерес женщина…) Кстати, правила полового торга более строги к женской, чем к мужской верности в браке, – почему? С одной стороны, это еще пережиток права силы. С другой, опять же, это поднимает привлекательность «товара». Те же претензии – к порнографии. Это, конечно, «срам», вещь постыдная, преступная; она – ворует у женщины то, что этот пол вправе реализовать с выгодой… Примерно та же вина – за извращениями, в частности, за гомосексуализмом. «Сексуальная революция», начавшаяся, как только появление противозачаточных избавило «секс» от страха за нежелательные последствия – всеобщий разврат. Правда, общепринятое уже не постыдно; что вчера было бесстыдство, сегодня – мода, от которой стыдно как раз отставать (потому в процессе этой революции перестают понимать друг друга родные отцы и дети). А означает эта революция, конечно, свободу «секса» от всякой ответственности, и – перед любовью тоже.	Итак, пол – чуть не синоним «интимного» (к сожалению, это слишком хорошо усвоили пошляки, и слово «интим» уже вызывает тошноту), – интимного, как душевного и сокровенного, святого для души. Причем такого сокровенного, за которое каждый из двоих отвечает не только перед собою, но и перед другим… «Правила» интимного, разные поучения через масс-медиа «про это» – не то чтобы неверны, а пошлы как сама пошлость: способы «обольстить», «удержать», «завоевать», «свести с ума в постели» – все это годится для общего, то есть пошлого, случая, но интимное, даже когда внешне похоже на интимное у других, всегда уникально. (А внешней стороны у интимного как бы и нет, не должно быть, только – внутренняя…) Если есть чувство – а одно это лишь и важно, – то не «наслаждаешься сексом» (тьфу, как звучит-то! по мне так лучше нецензурщина), а обретаешь полноту счастья или нет, но и в последнем случае остаешься счастлив тем, что это чувство тебя посетило. Самое отвратительное для интимного, кажется – торг. Самое разочаровывающее – все, что торг напоминает; даже косметика рождает подозрения – это трогательная женская забота о красоте? или (по Фромму) «товарном» стандартно-рыночном виде?.. Ни одна сторона не «товар», так же как и другая – не «купец»; нет и «цен» (кто кого «стоит»), а есть – бесценное, которое обеим сторонам иногда дается «даром» – нисходит благодатью. Женщина – не «невольник чести» (в данном случае особой «женской»), мужчина – не ее заложник, готовый воспользоваться малейшей лазейкой, чтобы ее преодолеть: той и другому достаточно общего человеческого достоинства, чтобы знать, как себя вести. Какой-то особой половой морали для развитого человека не существует, тем паче немыслима двойная половая мораль, одна для мужчин и другая для женщин, – любую проблему, возникающую между мужчиной и женщиной, решает все та же себе равная человечность. Например, предосудителен бывает не факт «измены», а факт предательства, если он вправду в «измене» наличествует, – и т.п. Ведь что такое «интимные отношения»? – Это отношения максимально доверительные, какие только могут возникать между людьми, – вот самое существенное их определение. Что и значит – максимально человечные. Те самые, в которых человек бывает безо всякого морального принуждения лучше общепринятостей и правил, ибо он здесь – не послушник, а сторона лично заинтересованная… «Легкое поведение» – профанация святого личного, но потому же и личное дело «легкомысленной» женщины, скорее ее беда. Надо сказать, «легкое поведение», ровно настолько же и по той же самой причине, не показано и мужчине. Самое безотрадное, прямо трагическое явление – проституция, – профессиональная профанация чувственных отношений. Но, ясно, травля проституток вместо борьбы с проституцией – то есть преследования не тех в первую очередь, кто заказывает это зло, но несущей основной урон стороны – на взгляд человечности гадко. (Между прочим, «идти не по любви за богатого» – вещь вполне актуальная! – немногим отличается от проституции, и тут лишь честность и верность, а главное – возникающие человеческие отношения могут со временем искупить грех.) То же и порнография. Явление это, что говорить, печальное: из высшей земной радости изымается ее душевная человеческая сторона и остается одна физиологическая, простая механика. Что для человека уж и не вполне естественно, а постольку – и безобразно. А – отклонения, скажем, гомосексуализм? – Тут интимному не укрыться за своей обычностью, а потому сие личное дело «партнеров» должно и оставаться их сугубо личным делом. То есть не подвергаться со стороны общества никаким гонениям, но и не добиваться, настырно и крикливо, как мы это наблюдаем, всеобщего внимания и признания. «Сексуальная революция» – звучит очень уж пошло, вроде как сам «секс» (вместо пол или любовь) или как «заниматься любовью» (переводное «make love»; богатый оттенками русский язык рисует тут пару особей неопределенного биологического вида, уныло занимающихся чем-то, что их вовсе не вдохновляет, – любовь-то «занималась» бы людьми сама)… Но, может, то самое и имелось в виду – изгнать из интимных отношений дух торга? Признать право за искренним чувством – и дать ему свободу от расчета?

Сайт управляется системой uCoz