Плохой человек, хороший человек

«Плохой человек», «хороший человек» – понятия, конечно, относительные. И все-таки можно было бы провести такое различие: «плохому» важно, хорошо ли ему; «хорошему» – хорош ли он.

«Плохой человек»: «Каково мне?»	«Хороший человек»: «Каков я?»
Предварительное разъяснение: «я хороший» плохого человека значит только или в первую очередь: я красивый, способный, удачливый и т.п. То есть его «я хороший» не отличается от «мне хорошо» («каково мне» от «каков я»).	Предварительное разъяснение: хороший человек – тот, кто уже разделил «каково мне» от «каков я». «Я красивый», «я способный» и тем более «я удачливый» – все это может быть весьма приятно, но еще не значит для него «хороший» (заслуживающий собственного одобрения); ведь это дается природой или случаем как аванс, который надо еще отработать.
Итак, «каково мне» – это позиция эгоизма (понятие, несколько уточняющее – хотя и вносящее свои проблемы – понятие аморальности).	Итак, «каков я» – в истинном понимании – это позиция моральная, позиция совести.
Это любовь к себе. «Я у себя один» и естественно себя люблю, и люблю в первую очередь себя. Любовь же, в отличие от уважения и одобрения, никак не нужно заслуживать; любимому (тут: «себе любимому») надо служить, – доставлять всякие радости.	Это уважение к себе. Я, понятно, не могу быть себе безразличен – и чувствую в себе естественную потребность себя уважать, себя одобрять. А уважение и удобрение – заслуживаются; как минимум, надо не терять на них права.
Мои удовольствия и польза бывают меньшими и большими, как и пища бывает для меня вкусной или невкусной, полезной мне или не полезной – совершенно независимо от того, хороший я сам или плохой (разве что: здоровый или больной); то есть, мешаю я кому-то своим аппетитом или нет – это, само по себе, на мой аппетит никак не влияет.	Конечно, я, как существо плотское, естественно желаю себе всех благ, – но всякое удовольствие и польза теряют для меня цену, безнадежно отравлены, если я доставил их себе ценой уважения к себе, возможности себя одобрить. (Вроде как: если испортить себе желудок, ничего не вкусно и не полезно.)
Совесть – нечто принципиально чужое моим собственным естественным интересам, моим пользе и удовольствию; однако, если она у меня есть, я с ней вынужден хоть в какой-то мере считаться – «моя совесть, – есть такая поговорка, – враг мой». Чем же может быть эта «внешняя» мне самому совесть? По существу – это страх общего осуждения, возбуждать которое во всяком случае дискомфортно (а потенциально, конечно, и опасно). От уголовных преступлений плохого человека удерживает страх возможного наказания, от преступлений не предусмотренных кодексами – нечто меньшее: страх возможного осуждения, или «совесть». Если представить ситуацию, что проступок не может быть обнаружен в принципе, то в принципе нет и совести: «кто будет честным в темноте?».	Совесть – это сердцевина личности, это я сам, и даже больше того – это мое подлинное и лучшее Я; это мой личный идеал, против которого я, по слабости своей, постоянно совершаю преступления. Лучшее мое Я не может смириться с чем-то в моих делах, и его боль, его суд – вот работа совести. Совершая что-то, отбирающее у меня право на уважение к себе, я становлюсь себе худшим врагом. Надо заметить, что общее мнение, которое меня может осудить за что-то или одобрить – тут значения не имеет: совесть слышнее, когда я с ней один на один. И еще: совесть больше страха. Наказания можно в принципе избегнуть, а от совести не скрыться, раз она – это я сам.
…Впрочем, в крайних случаях в дело может включаться и сочувствие собственной жертве. Жалость – она ведь и в инстинктах, и от нее (что вселяет надежду) не вполне застрахован даже «плохой человек». Но против всякий проявлений сочувствия к ближнему в себе плохой человек, как правило, озлоблен. Жалости он предпочитает «долг» – с ним легче расчёты.	Подлинная совесть фиксирует не мои отклонения от стандартного («одобряемого») поведения, а ту реальную боль, которую я причинил кому-то другому. Нет ничего мучительней жалости, помноженной на сознание своей вины.
И плохой человек хочет чувствовать свое достоинство, но он понимает его именно не как нечто абсолютное в человеке (это его уравняло бы с другими, а он себя любит, следовательно выделяет), – а как чувство своей более высокой, сравнительно с другими, стоимости. И вот рождается категория престижа (уважения к благополучию): я лучше, когда мне лучше (богаче, здоровее, влиятельнее…). Итак, достоинство плохого человека – категория престижа, и оно принципиально сравнительно.	Неизбывно в хорошем человеке чувство собственного достоинства – как «субъекта нравственности». «Человек более или менее честный» – не звучит; совесть понятие абсолютное, соответственно абсолютно мое человеческое достоинство, титул «человек». Итак, достоинство хорошего человека – категория абсолютная и моральная.
Некоторый конформизм в «плохом человеке» запрограммирован. Раз уж важнее не то, каков я, а то, каково мне, – я готов сделать себя таким, каким это потребуется в видах моего благополучия. Чтобы включиться в борьбу за престиж, например, надо принять для себя общие ценности; я должен выбрать «престижную работу», «престижный брак», «престижный отдых» и т. д. – но, стало быть, в принципе не обязательно ту работу, жену или отдых, которые бы устроили меня лично. А чтобы не доставлять себе в этой борьбе лишних препятствий, я должен блюсти и общие формы. Порядочность «плохого человека» – это всего лишь конформизм. – Однако в этом последнем «плохой человек» всегда сохраняет внутреннюю свободу: везде, где требования порядочности-конформизма можно безнаказанно и с пользой для себя обойти, или выигрыш от нарушения правил значительно превышает кары за него, я – «если не дурак» – их переступаю.	Конформизм – большая опасность для хорошего человека с несложившейся или невыраженной личностью. Ведь мое лучшее Я должно существовать независимо от того, чего мне хочется, ценности этого лучшего Я должны иметь власть надо мной, а не управляться мною по прихоти, – и если я не в силах найти этот идеал и эти ценности в себе самом, это логикой вещей будут идеал и ценности заимствованные – наивные или конформные. Хороший человек бывает конформным из порядочности, его конформизм – это его нравственность. Ясно, что духовное развитие хорошего человека неминуемо выводит его из конформизма – заимствованные ходячие ценности (или вычитанные, но это случай не конформизма, а наивности) сменяются в нем на подлинные, открывающиеся собственным разуму и сердцу.
Страстный тип «плохого человека» – уже не конформен, но этот человеческий тип – поистине страшен; это вариант преступного типа; не будучи стесняем никакими требованиями к себе самому и остро чувствуя, чего ему хочется, он не боится быть непохожим на других в своих деяниях, даже если эти деяния – явные преступления, а его облик, соответственно – чудовищен.	Но некоторые хорошие люди обладают даром нонконформизма сразу, еще до полного своего духовного развития. Тут помогает, может быть, особая чувствительность или страстность, ставящие человека на его собственный путь и разрешающие ему право на нестандартность еще до того, как он сможет обосновать это право умом.
Любовь «плохого человека» – приобретение прав собственности на ближнего; приобретенная таким образом собственность должна его украсить, быть максимально качественной по стандартным меркам, – в общем, по меньшей мере, она должна его «стоить». Ну, а измена партнера – лишение этой собственности, грабеж. Она вызывает возмущение, злобу, ненависть, желание мстить. (Отелло, может быть, и доверчив – по глупости, – но, как раз, ревнив. Причем ревнив, уж ясно, как «плохой человек». Если «собственность» тебе изменяет, самое адекватное – убить…)	Любовь хорошего человека – созидание общей, на двоих, святыни, так сказать «священного союза»; если есть любовь, вопрос о «качествах», о том, кто кого «стоит», не возникает. Ну а измена любимого – это измена этому союзу. Тут следуют – разочарование, сожаление, горечь, может быть отчаяние… Но злобе и мести тут места нет.
«Один дождь над праведными и неправедными», из чего плохой человек делает для себя логически безупречный вывод, что добродетель не нужна – счастья она никак не гарантирует. «Каково мне» – вот главное, соответственно определяется и счастье: это преизбыток всяческих мыслимых потребляемых мною благ. Увы, это счастье недостижимо, во-первых потому, потому что лучшему предела нет, а во-вторых потому, что даже за полной сытостью следует уже не еще большая сытость, а пресыщенность…	«Один дождь над праведными и неправедными», и для хорошего человека вывод из этого факта тот, что за свою добродетель он не должен ждать внешних наград, а надо найти все возможное счастье в самом себе – то есть прийти в гармонию с собой. В том числе со своей совестью – сделать, значит, себя достойным счастья. – И эти цели, если и не вполне достижимы, но реальны.

На первую страницу

Сайт управляется системой uCoz