…Что такое «собственные интересы»?.. Кое-кто, в собственных интересах, идет и на плаху. Не стоит верить тем, для кого собственные интересы – это только корысть и тщеславие.
Маленький человек, участвуя в самом большом общем деле, преследует лишь свою мелкую корысть. Даже если руководит им.
* * *
Корысть заставляет зарабатывать или воровать. Тщеславие заставляет нравиться или не нравиться, но только уж – очень не нравиться.
Желание заработать совпадает с интересами общего блага примерно в 70 процентах случаев. Желание прославиться, в наше время, с этими интересами почти никогда не совпадает.
Ноль, помноженный на тщеславие, дает величину отрицательную.
* * *
Наши святыни – как чудесные воздушные шары, а факты подстерегают их тут и там, как торчащие иголки.
* * *
Как наверное, корчилась бы Истина, выслушивая наши самоуверенные и самодовольные суждения о своей персоне, если б ей было до них хоть какое-то дело.
Наверное, умные люди самой Истине еще неприятнее, чем совсем глупые. Насколько изощренная ложь хуже примитивной.
* * *
Заблуждение по своему не менее плодотворно, чем истина, так как тянет за собой цепь новых заблуждений. Причем путь истины остается труден, так как проходит в объективной плотной среде, а заблуждению достаточно рассекать воздух.
Если ваша цель – как можно больше написать и как можно сильнее удивить, то в качестве лошадки лучше подойдет, конечно, заблуждение, чем истина.
* * *
Самобытность нужно в себе выявить, оригинальность можно придумать.
* * *
В культурном споре надо излагать свои мысли оппоненту так, как предлагают какой-нибудь бутерброд: положить перед ним, а не запихивать прямо в зубы.
* * *
Самовлюбленные люди – часто вруны. Хвастают тем, чего не совершали. Привирать о себе – значит втайне думать о себе очень плохо, но ведь любовь не требует уважения.
* * *
Раскаяние особенно сильно, если больше не хочется.
* * *
Некоторые люди проговариваются такими пустяками, которые, если додумать их до конца, выдают в этих людях чудовища. Но никто, в том числе сами эти люди, ничего до конца не додумывают. И потому только чудовищ нет.
Свобода воли – это ничто, которое может стать тем и другим. Если это ничто в сознании помножено на отсутствие сострадательности в душе, такое произведение нулей дает – при случае – чудовище.
Вокруг нас огромное количество нормальных людей, потенциально чудовищных.
* * *
Истинные ценности даются большинству из нас безо всякой конкуренции, но именно потому для слишком многих важнее ценности ничтожные, то есть такие, за которые приходится друг с другом драться.
Плохим человеком легко стать тому, кто слишком исполнен конкурентного духа. Суетность, зависть, чванство, жестокость – все это конкуренция делает почти неизбежным.
Никто, понятно, не бывает против, чтобы ему стало хорошо. Но дурным людям важно не это: они – конкурируют. Им нужно, чтобы им стало лучше, чем другим.
И тогда:
а) ничто важное не ценится, если не дает повода сравнивать себя с другими (суетность);
б) если кому-то лучше, он становится объектом неприязни (зависть);
в) если кому-то хуже, ощущать это становится удовольствием (чванство);
г) если нельзя сделать себе лучше, надо сделать кому-то хуже (злобность).
Случается, что объективно дурные люди оказываются вполне хорошими (сострадательными) к животным. Это потому, что животные с человеком не конкурируют. Человечность к людям убита в них духом конкуренции.
* * *
Цели – это теории, средства – это практика.
Цели – это предположения, средства – это факты.
Цели – это то, что мы хотим сделать, средства – то, что делаем.
Цели – слова, средства – дела.
Цели – это намерения, средства – это плоды.
* * *
«Цели и средства»?
По настоящему, это задача не из двух членов, а из трех: цель (желаемый результат, требующий выбора каких-то действий), средства (избранные действия, как первые результаты), окончательный результат (всегда лишь относительно совпадающий с желаемым).
Уже видно, что средства – тоже результаты. Вот он, настоящий вопрос: в каком случае окончательный добрый результат может перевесить дурные первые результаты? Лишь в том случае, если обретение окончательного результата было слишком необходимо, а альтернативы дурным первым результатам не было. То есть лишь в случае почему-либо вставшей перед нами необходимости выбора из разных зол. И не может оправдать дурных и реальных первых результатов – только лишь вымечтанное желаемое, только лишь цель, пусть даже субъективно добрая, если от нее можно отказаться.
Оправдывают или не оправдывают цели средства? – Слишком общий вопрос – общий до потери смысла. В одних случаях не просто оправдывают, а требуют их, в других – не оправдывают. Именно, оправдывают в тех, когда речь идет о необходимом выборе из разных зол, и тогда приходится, в качестве "средства", прибегать к наименьшему из этих зол. Но в этом случае и не вполне корректно говорить о "целях".
…В общем виде этот вопрос решения не имеет. Лечить перхоть гильотиной нельзя. Отказаться от болезненного лечения, если иначе не спасти жизнь, тоже нельзя.
Врач причиняет боль, прибегая к каким-то процедурам, и спасает больному здоровье. Цель не то что оправдала – она потребовала «дурных» (болезненных) средств. Но что, если больному от слишком болезненного лечения станет еще хуже, чем от самой болезни? – Вот тут только, если выражаться точно, и встает вопрос об «оправдании» средств, то есть оправдания действий врача. Необходимы ли были эти процедуры? Насколько можно было предвидеть дурной исход?.. В одних случаях врач будет оправдан, в других – осужден…
Допустимо ли причинить малому числу людей зло, чтобы большому числу людей сделать добро? – Вопрос некорректен. Достойные люди не увидят добра для себя в том, из-за чего кому-то нужно причинить зло.
Вопрос о цели и средствах нужно переформулировать так: допустимо ли жертвовать меньшим ради большего? – Ответ однозначен, хотя и не односложен. Если речь идет не о выгодах, а о спасении, и если в случае отказа от жертвы погибнут те и другие – то не только допустимо, но и необходимо.
* * *
Претензия Христа к фарисеям – в том, что их этика богоугодности не есть еще этика добрых дел («плода доброго», в его терминологии).
Здесь требуется небольшое разъяснение. Всякое человеческое «дело» есть воплощаемое (приносящее свой плод) намерение. «Доброе дело» есть сознательно воплощаемое доброе намерение. Посему две лепты вдовы могут оказаться безмерно больше, чем богатый дар купца, ибо за ними – бóльшая жертва и соответственно более острое намерение. То есть настоящий «плод», по Христу – это само доброе дело, душою которого является доброе намерение, так что ценность этого «плода» не взвешивается ни на каких весах.
Итак. Претензия Христа к фарисеям – по существу, в том, что их этика богоугодности – не имеет под собою доброго намерения; она не любовна, не сострадательна; объект ее забот, сам «ближний», ей по существу безразличен. И потому, для Христа, эта этика – фальшива.
* * *
Традиционная нормативная этика – это продукт примитивного кругозора, которому доступно лишь непосредственно видимое, но никакие «до» и «после»; потому-то она принципиально не входит в намерения и следствия поступков («цель не оправдывает средств», «делай, что должно, и будь что будет»). Судить же одно видимое, не вникая в его смысл (почему и зачем), можно только отталкиваясь от наперед данных норм, принципиально не вдумываясь и в то, какой смысл (почему и зачем) имеют сами эти нормы.
* * *
Всякий раз, когда мы готовимся принять для себя какой-то моральный принцип, мы предвкушаем: что еще, в мучительно сложной жизни, он позволит нам игнорировать? От какой душевной боли избавит?
…Дон Кихот, заступаясь за мальчика перед хозяином, в руках коего затем его и оставил, именно и поступил согласно великому фарисейскому закону: «делай, что должно, и будь что будет». Эта формула – дух всякого морального принципа. «Последствия игнорируй».
«Игнорировать» – весьма интересная душевная позиция. Игнорировать – значит вести себя по отношению к чему-либо известному тебе так, как будто ты о нем ничего не знаешь, и причем именно потому, что знаешь. Проще говоря – не принимать это и не отрицать, а – волевым образом – не учитывать. Нечто, очевидно, существует и дает о себе знать слишком явно, но ты веди себя так, как если бы этого не существовало.
Вот таким именно образом, моральные принципы (понимаемые по фарисейски, как неизменные алгоритмы поведения) требуют подчинения себе без учета последствий этого подчинения в данной ситуации. «Делай, что должно, и пусть будет, что будет». «Да свершится справедливость, хотя бы сгинул весь мир».
Но чего, в моральных-то проблемах, мы имеем право не учитывать? Очевидно – только того, что не имеет к ним отношения. То есть, как только нечто стало для нас моральной проблемой (задало свой вопрос совести), то и должно быть так или иначе нами учтено; совести касается все, что так или иначе ее коснулось (и даже, конечно, много более того, но уж никак не менее). Если моральная проблема ощущается, она тем самым существует и требует разрешения. Ничто в вопросах совести не может быть отброшено нами без рассмотрения, не поправ этим ее самое, потому что совесть и есть та инстанция, которая судит наши дела, независимо ни от чего.
Итак, игнорировать что-либо в моральной проблеме можно только морально безосновательно, в ущерб совести. В том числе и последствия применения моральных принципов. Так живая совесть снимает моральные принципы. То есть идет глубже и дальше них.
Так можно было бы и определить сущность ситуативной этики: ничто, что тревожит совесть, не игнорируется. Даже если мы не можем полностью удовлетворить все моральные требования, вошедшие в конфликт в данной проблеме, мы обязаны учесть все, что только можем учесть, и удовлетворить их максимально (насколько только можно).
* * *
Нет дыма без огня. Если что-то свидетельствует о себе, что оно существует, то, во всяком случае, что-то существует.
* * *
Мудрец не выше страстей. Просто его страсти – не мелкие. Он выше сиюминутного.
* * *
Если попробовать определить подлинную культуру через то, чем она не является, то, пожалуй, получилось бы следующее. В первую, последнюю и любую очередь подлинная культура не есть игра в бисер.
Можно сказать даже, что именно та фельетонная культура, в которой мы, действительно, барахтаемся как рыбы в испорченной воде, с ее жалкими страстишками и ничтожными ценностями, и породила эту свою нелепую метаморфозу – культуру не как заинтересованное и «чернорабочее» пробивание к истине, а как аристократическую игру – в бисер, разновидность тех самых кроссвордов, столь любимых в эпоху фельетона, – в нанизывание живых и больных для кого-то, но превращенных для игрока в пустые звуки и знаки смыслов.