Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссе

Подумалось, что...

Что такое предательство?
или
Предательство как страсть

Надо отличать предательство из малодушия, совершаемое по трусости или даже из особой корысти, от предательства-страсти. Думаю, настоящее предательство – особая порочная страсть. Речь здесь пойдет только об этом последнем (а о предательстве из малодушия см. в конце маленькое приложение).

Предательство по «составу преступления» – это обман доверия. Вообще говоря, уже всякий обман нарушает то естественное минимальное доверие, без которого совместное существование даже чужих друг другу людей невозможно, и постольку содержит в себе предательство, – это его нижний предел. Но тут имеются в виду те ситуации, когда люди друг другу именно не «посторонние», а что называется «свои», и доверительность отношений составляет суть сообщества – например диктуется какой-то идейной, любовной, родственной или дружеской общностью; речь о тех типах сообществ, где взаимное доверие свято. Предательство – это обман как измена, то есть нарушение особых, заведомо доверительных моральных связей.

Предательство, измена – почти идентичные по смыслу синонимы. Не только государственную, но и любовную измену называют предательством. Бывает, что видимость любви или дружбы создается специально, чтобы обмануть и что-то таким путем выведать или выкрасть, – в таких случаях предательство именуется коварством, это его психологический верхний предел. Чем интимнее связь, тем больнее ее предательство – «коварство и любовь» («Kabale und Liebe») – в опасном соседстве. А самый масштабный вариант предательства – это обман доверия всей общности «своих» (объединенных заведомо доверительными отношениями людей, к которым принадлежишь сам), ставящий под удар ее всю, каждого ее члена. Это бывает, когда «свои» находятся в состоянии войны с некими чужими, в интересах которых предатель действует.

«Выдать», «сдать», «продать» (последнее с намеком на корыстный мотив предательства) – корень «да-», – дать, предоставить нечто в чье-то распоряжение. То есть, в данном случае, предоставить в распоряжение враждебных сил нечто общее, не принадлежащее и не могущее принадлежать тебе одному (выдать этим силам человека, с которым ты связан доверительными отношениями, передать им информацию, от которой зависит общее выживание...). Происхождение слова, как видим, военное, предполагающее «своих» и «врагов». (Есть еще новое «подставить» – поставить кого-то другого под удар, отведя таким образом удар от себя или из каких-то других целей. Это частный случай предательства.) Но предать нечто можно и не врагам, а исключительно собственным интересам. Так предают свои идеалы, например, расчетам благополучия.

Итак, вопрос: каким образом обман святого доверия может становиться страстью?

Чтобы это стало понятным, нужно обратить внимание на родство актов обмана доверия с актом проявления власти, насилия над чужой волей. Да, предательство-страсть сродни страсти властолюбия или деспотизма, как минимум самоутверждения. Через более понятную страсть деспотизма – или, если реальной власти предатель не получает, то некоего самоутверждения – и можно разгадать загадочную страсть предательства. Деспотизм может выглядеть более чем убедительно, а предательство – всегда презренно, и потому их родство на ум сразу не приходит, но оно есть.

Так вот. Доверие означает негласные, а значит простирающиеся неопределенно далеко, и добровольные взаимные обязательства. Но деспот не может быть никому и ничем обязан, он не терпит никаких ограничений своей воли (деспотизм и есть страсть свою волю навязывать, ломать и убивать всякую чужую волю). Само предположение добровольности самоограничения лишь возмущает деспота – оно кажется ему ловушкой, сетями, в которую хотят уловить его Я, желающее только властвовать. «Мы заодно? – как бы не так!» И вот он рвет эти сети со всею возможной страстью. Не рассчитывайте на него, ни в чем на него не полагайтесь – это может оказаться опаснее, чем если б вы плели против него заговоры! – Так страсть власти, самоутверждения, «Machtswille», рождает страсть предательства. В предательстве проявляется неудовлетворенное властолюбие, а дорвавшееся до своей цели властолюбие всегда предает. Иногда, кстати, абсолютная власть прибавляет к своей жестокости еще и упоение предательством – так, иной убийца, осуществитель предельной, какая только может быть, власти над другой жизнью, любит поиграть со своей жертвой в кошки-мышки, давая-отнимая у нее надежду (внушая и обманывая доверие). В общем, сам деспотизм уже предполагает предательство.

Замечу, что, если в каком-нибудь акте предательства прямого деспотизма или самоутверждения все-таки не видится, то его так и не называют, – как например в случае необязательности, неисполнения добровольных обязательств, вообще-то уже имеющем признаки предательства – обмана доверия; или, как говорилось, в предательских проявлениях малодушия.

Повторю, всякий социум, всякая связка людей друг с другом, вольная и невольная, подразумевает некие взаимные обязательства, которые предатель сладострастно рушит – и чувствует себя триумфатором. Тут надо оговориться, что в тоталитарных обществах уже самые законные проявления личности с ее естественной автономией выглядят предательством, – но не все сообщества тоталитарные. Большинство справедливые. Человек вообще не живет вне каких-либо социальных связей; это связи по интересам, по деловым задачам («разделение труда»), по выпавшей именно этим группам людей моральной ответственности за что-либо (например общности, именуемые семьей или родиной). Есть еще, как я бы назвал это, социум тонущей шлюпки – здесь даже идеально посторонние друг другу, случайно оказавшиеся вместе люди подчиняют все свои силы задаче общего выживания, так что даже спастись каким-то образом в одиночку, лишив остальных, в своем лице, работника в общем святом деле спасения и не подвергнув себя общему риску гибели – предательство или почти предательство. Кроме того, есть общности, где и сам «тоталитаризм», точнее коммунизм, уместен – это семья. Представьте себе «независимого супруга» – это будет либо не супруг, либо капризник, либо семейный тиран. Вот почему выраженный в том или ином человеке, уже на обиходном и рефлекторном уровне, индивидуализм, уже отдает предательством или деспотизмом, или тем и другим вместе. Неизменно сохранять гордую личную независимость, находясь в связке с другими – значит уже предавать, или шантажировать общей ответственностью, или прямо помыкать. – А предательство самое определенное (о чем уже упомянуто выше), такое, которое чаще всего и называют предательством – это, естественно принадлежа к одной из конкурирующих между собою общностей, действовать, обманывая ее доверие, в интересах другой. Например, выдавать военные тайны (ведь, даже если ты не согласен со своей страной в этой войне, выдача ее тайн поведет к гибели своих, тех, которые в ней и не виноваты). – И это тоже, я полагаю, никогда не обходится без тайного стимула самоутверждения.

Рассмотрим разновидности настоящего, злостного предательства.

1) Неблагодарность

Неблагодарность есть не простое отсутствие видимых знаков благодарности или отплаты, а особого рода мстительность, страсть возмещать добро злом.

Как таковая, неблагодарность есть некая, не всегда даже легкая, разновидность предательства. От того, кому делаешь добро из добрых чувств, зла не ждешь: тут естественно ожидать отношений доверия. Но деспот в нас, как сказано, ощущает среду доверия как навязанные обязательства, стеснительную для своей воли, жаждущей власти, и стремится разорвать эти путы. То, что иногда непрошенные благодеяния действительно оказываются с целью что-то выманить взамен, дела не меняет – искренние бескорыстные благодеяния, коль скоро деспот почует в них эти свойства, раздражают его еще больше, поскольку обязывают доверием в особенности, «берут за душу». Да еще, может быть, возбуждают в нем комплекс неполноценности, поскольку демонстрируют в других душевное достоинство, которого сам он вероятнее всего лишен. Потому-то «ни одно доброе дело не остается безнаказанным» – ни с тайным расчетом, ни тем более без оного – доброе дело должно быть, конечно, даже не просто проигнорировано, а отмщено, отплачено злом*.

2) Доносительство

Зачем Иуда совершил свой исторический подвиг предательства? А затем, что моральное обязательство, возложенное на себя учениками Христа, было абсолютно и стало ему абсолютно же невыносимо. Сребреников в качестве гонорара было не так и много, дело явно было не в них. Через предательство он становился выше самых великих обязательств – выскользнул из-под самой гнетущей для него, именно моральной власти, восстановил и навязал свою свободу, встал над самою совестью, доказал хоть одномоментную, но невероятную, величайшую личную власть.

«Доносчику – первый кнут». То есть, симпатии никакой доносчик не вызывает. А ведь доносчик может говорить и правду, и как правило, на этом основании, даже выдает доносительство за принципиальность. Но сам донос как таковой в большинстве случаев есть величайшая неправда – обман какого-то сложившегося доверия, без коего у доносчика не было бы и ценной для заинтересованных лиц информации. И нужно посмотреть – доносит ли доносчик из чувства долга перед более широким и добрым сообществом, чем то, которое выдает ему на расправу, и доносит ли тогда, когда иного способа остановить зло не существует, – или же из предательской страсти самой по себе.

3) Шпионаж

Двойная жизнь разведчика – я, понятно, могу судить о сем предмете лишь по детективам – нормальному человеку должна быть мучительна. Но, видимо, она мучительна не для властолюбивого, ведь, втираясь в доверие, он прибирает себе не ограниченную формальную, а бесконечную тайную, я бы сказал интимную власть над атакуемой стороной. Еще, можно представить, что, завоевывая доверие во вражеском стане, разведчик основную часть рабочего времени эффективно действует против своих – и если ему все эта деятельность приходится по душе, то он, видимо, чувствует себя выше и той и другой стороны, та и другая оказываются в его руках. Какой стимул для мании величия – этой психологической тени деспотизма! Он никому не принадлежит, он – один, сам по себе и надо всеми! Чью сторону принимать, свою или чужую, оказывается не так уж и важно – оттого так часто разведчики перевербовываются. Можно вспомнить пример героического нациста Отто Скорцени, которого с такой легкостью даже не купила, а чуть ли не просто пригласила израильская разведка. Словом, тут стимул – самоутверждение, тайная личная власть, которая проявляется в предательстве.

4) Чванство склонно к особого рода предательству

Ошибается тот, кто думает, что предательство – дело негордое. Такое предубеждение возникло видимо из-за того, что в большинстве случаев акты предательства готовятся и совершаются тайно; однако скрытность определяется тут всего лишь, так сказать, технологией производства. Есть вид предательства не просто гордый, а демонстративный и нескрываемо чванливый.

В предательстве всегда присутствует мотив самоутверждения. Тут это не прямое насилие, а упоение своим предполагаемым превосходством. Чванство само по себе имеет отношение к страсти предательства. Ведь перед теми, кого вполне презираешь, как будто не может быть и полноценных моральных обязательств – их всегда можно проигнорировать, предать любое естественное меж людьми доверие, поскольку на другом конце моральной связи будто и нет достойного такой связи субъекта. И, главное, в этом случае акты низости не роняют, что слышится уже в самой лексике, а возвышают чванливого. Попрание естественных моральных отношений становится страстью. Можно быть исключительно верным в узкой доверительной среде «рукопожатных» и пропорционально подлым в отношении всех бесчисленных не входящих в круг «совков» – перед ними нет ни стыда ни совести, таковым можно, как это делают известные «пуськи» и им подобные, хоть гениталии демонстрировать. Презрение вообще бесстыдно и бессовестно. Это нам с вами кажется, что, наплевав на совесть и стыд, можно стать только ниже этих свойств; снобы, напротив, чувствуют себя выше... Так, культ достоинства (по-украински «гидности») – это, по идее, должен быть и культ прав человека, но, конечно, если этот человек не определен как «вата», в отношении коей никакое преступление не преступление.

При подобном настрое – предательством, понятно, будут и бравировать.

Предатель – во всех сторонних глазах дрянь, но у него свой секрет: в акте предательства он чувствует себя выше тех, кого предает. – Связь предательского менталитета с гордыней, с несусветно завышенной самооценкой мы в России можем наблюдать в национальных масштабах. Действительно: кто у нас пытается представить генерала-предателя Власова, заставившего своих убивать своих, «борцом со сталинизмом» (очевидно за гитлеризм)? Кто исходит желчью каждую годовщину Победы? Кто остервенело поддерживал и воспевал чеченских террористов? Кто требует предать крымских россиян необандеровской Украине, уже отменившей статус русского языка и творящей дикие преступления над «колорадами»? Кто призывает захлопнуть дверь перед Донбассом?.. – отнюдь не какие-нибудь опустившиеся бедолаги из подворотен, которые за укол продадут маму с папой – а предельно гордая собой самоназванная «элита». И именно по причине этой гордости. Перед теми, кого за людей не считаешь, никаких естественных обязательств, которых нельзя было бы порвать, нет – и это надо не скрывать, а всячески демонстрировать.

5) Перебежничество

Самый мягкий случай «перебежничества» – эмиграция. (У меня перед взором не немудрящие арабские беженцы**, а «беженцы» российские.) Если кто попросту перебрался на более сладкую жизнь, это не слишком красиво, но и не преступно. Что тут скажешь? – «это его право», или «ну и тьфу на него». Раз там ему лучше, то здесь он и не нужен. Не все люди столь и нуждаются в особо сытных харчах (на языке эмигрантов «достойном вознаграждении») – ну а они значит нуждаются, и это тот случай, когда «если очень хочется, то можно». Пусть не твои предки создали все это благополучие, которым ты хочешь пользоваться – валяй, однако, если там не против тебя принять и здесь никого этим явно не предаешь. Тут, правда, может мерещиться что-то от ситуации тонущей шлюпки, которую я упомянул выше – хвататься одному за трос проходящего лайнера, спускаемый лишь для тех, кто там на лайнере понравится чистой публике, довольно-таки морально-сомнительно, – но это образ слишком, может быть, общий и не всегда приложимый. Бывают и особые обстоятельства, оправдывающие эмиграцию, например любовь или какие-то творческие планы, требующие особых условий. Что до такого мотива к отъезду, как «голос крови», мистические духовные связи с «исторической родиной» (например уезжающих в Израиль), то я в возможность таковых связей, честно говоря, не верю. Но я здесь вообще не о том.

«Моя страна неправа, но это моя страна». Киплинг, автор этого афоризма, вроде действительно был империалистом, но афоризмы живут сами по себе и каждый вправе прикладывать их к собственному контексту. – И вот, получается в том числе следующее. «Пусть моя страна неправа, но все ли позволено в отношении собственной страны в борьбе с этой ее неправотой?» ***

Это особенно актуально в случае перебежничества.

Речь идет о ситуации, когда бегут, чтобы бороться. То есть перебегают к противной стороне, чтобы бороться с собственной.

Так вот, из гитлеровской Германии следовало, конечно, бежать, в том числе чтобы бороться с такой Германией. Но, сколько я знаю, никто из немецких «перебежчиков» не радовался бомбежкам гражданского населения Мюнхена или Дрездена. И не стал бы подсказывать демократам-террористам, куда жахнуть побольнее, чтобы погубить побольше детей и женщин, да поразрушительнее для культурных шедевров.

В общем – и беги и борись, если этого требует совесть; но, коль скоро этого акта действительно требует совесть, а не что-то ей противоположное, удержись от предательства. На практике грань, конечно, тонка, но в принципе все ясно.

6) Оставление в беде

Эта «к предательству таинственная страсть» – та самая выраженная "Machtswille", один из афоризмов которой – «падающего толкни» (еще подтолкни). Тут, с одной стороны, предатель в нас, как тайный властолюбец, боится ассоциироваться даже на подсознательном уровне со слабостью и поражением, запускается в нем архаичный инстинкт страха «заразиться» несчастливостью; с другой стороны он ощущает, как усиливается естественная необходимость в его сочувствии другу, попавшему в беду, и растет гнет морального обязательства, которого он не терпит; одно помножается на другое, и так массовое бегство друзей от попавших в беду приобретает неизбежность закона природы.

7) Сепаратизм как предательство

Мазепа служил царю, Дудаев – советской власти, и в удобный момент оказались вооруженными предателями. Тут предательство – просто явные и последовательные шаги властолюбия. Сначала – занять максимально высокое место в иерархии, потом, когда окажется возможным – выскочить на самый верх в созданной под себя самого другой, отдельной иерархии.

Притом, конечно, сам по себе «сепаратизм» еще не значит предательство, это слово морально нейтральное. Все зависит от ситуации – кто отделяется, от кого, почему и как. Например, если в своей стране (причем стране-сепаратисте) оказывается невозможным не лицезреть монументов Бандере с Шухевичем, и нельзя сохранить для детей и внуков родной язык, то думать о самоопределении есть долг совести.

8) Деспотизм

Нет деспотизма без обмана доверия. Деспот – не тот, кто осуществляет хоть самую жесткую власть, не тот, скажем, кто слишком сурово наказывает за реальные преступления или даже расправляется за персональную неверность, а тот, кто творит расправу вовсе без преступления, осуществляет насилие именно над ни в чем не провинившимися и притом, в особенности, над вполне доверившимися лично ему людьми. Обман доверия – экстаз властолюбия. Так, Сталин не был бы Сталиным, то есть деспотом, если б не направил свои репрессии в том числе, если не первую очередь, именно на самых правоверных коммунистов и беззаветных сталинцев. Напрасно верный большевик Бухарин, отправляясь на расстрел, просил жену заучить жену послание потомкам, в котором в числе прочего клялся, что ничего и в мыслях не имел против Сталина – Сталин в том, я уверен, и не сомневался. Это-то и послужило вождю особым предательским искушением.

Я думаю, да и жизнь это показывает, что властолюбец в слабой позиции (не облеченный властью) – как минимум интриган, то есть уже наполовину предатель, и склонен к предательству безусловному. Действительно: когда происходят смены режимов, у власти оказываются, как выясняется со временем, именно головокружительные предатели, двойники Азефа – агенты да стукачи. Тут можно привести примеры большевистских тиранов, заметавших следы в архивах царской охранки; разных там Прунскене и Грибаускайте, агентов КГБ; знаменитого лидера «Солидарности», сексота и президента польского... Не чист был и властитель умов Солженицын...

Практический вывод. – Пусть никто не надеется, что какое-нибудь благое (или, все равно, неблагое) общее начинание обойдется без предателей. В самый критический для дела момент они выплывут – только момента и ждут****. Если не будет компрометирующих фактов, которые они смогут передать конкурентам или недоброжелателям, они их выдумают, будут клеветать. Потому что предательство – не столько трусость или корысть, сколько вполне себе самостоятельная порочная страсть, некоторое ответвление деспотической страсти.

Приложение: о предательстве из малодушия

Предательство из малодушия – это предательство собственных убеждений, своих представлений о требованиях совести.

Если человек кого-то выдал под пыткой – то здесь лучше вообще воздержаться от всякого суда. Но предают люди и не в столь экстремальных случаях, стало быть, находят это для себя возможным.

Вообще предательство – это, согласно нашему определению, обман какого-то святого доверия. В том числе, как в данном случае, и доверия себе самому. Чтобы уважать себя, нужно иметь право себе доверять, а для этого надо никогда не обманывать истину в себе, оставаться, как пишет Ильин, цельным – во всем, в чем только властен, быть верным тому, что сам считаешь правильным. Иными словами, быть верным своим убеждениям. Что значит еще – быть верным истине, как ее понимаешь.

Тут, именно, надо иметь в виду, что убеждения – это лишь наши представления об истине, но не она сама. Значит, если измена убеждениям под давлением конъюнктуры – это предательство истины и совести, то скорректировать или вовсе изменить сами убеждения под давлением фактов – сама верность истине и прямой нравственный долг. Это главное.

Здесь часто возникает, на практике, одна коллизия. Убеждения могут и порой даже должны меняться, но как быть с товарищами по прежним убеждениям? – Практически можно себе посоветовать: не подменять убеждение партийностью (не входить в партии даже единомышленников), тогда и сама коллизия не возникнет. А если какая-то нечаянная партийность все-таки имела место – именно и только не предавать. То есть всеми силами избегать случаев, когда бывшие однопартийцы могли бы на вас в чем-то рассчитывать, а получать неожиданный для них результат, подвох. Надо заранее объясниться и сделать так, если уж ваши аргументы за изменение позиций на них не повлияют, чтобы – не рассчитывали.

Примечания

* Забавное и столь же отвратительное зрелище рефлекторной неблагодарности – свойства воспринимать всякое благожелательное движение навстречу к себе как оскорбительное и возмутительное посягательство на себя – показала украинская наводчица Савченко. Видео встречи в аэропорту помилованной Путиным фашистки с ее восторженными почитателями, так добивавшимися ее освобождения, достойно учебников по психологии. Посмотрите его без звука: вы не усомнитесь в том, что оскал и все ее жесты выражают не что иное, как мстительную злобу или отражение агрессии; если бы не видеть лиц в толпе, меняющих выражение восторженности на растерянность, можно было бы подумать, что эта толпа глумящихся насильников окружила ее с целью над ней надругаться или даже убить – героиня торжества вертится вокруг своей оси и что-то с явной ненавистью безостановочно выкрикивает, как будто занимает «круговую оборону» против врагов, сжимающих кольцо и готовых напасть на нее сзади, и пытается проклясть каждого персонально; включите звук и услышите – «назло вам я выжила!», «не прикасайтесь к мне!» и т.д.

** Впрочем, и эти беженцы достаточно интересные. Сначала они бегут, спасая жизнь, и оказываются аж в какой-нибудь Франции, где не только нет бомбежек, но и кормят неплохо; а потом с тем же остервенением ломятся из Франции в Англию, где кормят еще лучше. От горячего сочувствия переходишь к недоумению.

*** Например: позволено или нет призывать другие страны к действиям против собственной страны, если считаешь ее (ее власть) неправой?

В свое время я вполне боготворил Сахарова, да и сейчас, не сомневаясь в необходимости ухода от социалистического тоталитаризма, верю в чистоту его намерений и общую правоту. Но его готовность призывать кары на свою страну коробила меня, как и многих, уже и тогда. Ведь, главное, страдать от них должны были и те у нас, кто политики не делает. От ощущения душка предательства отделаться было трудно.

Нынешняя оппозиция подхватила эту традицию и довела ее до полной определенности, в любом конфликте нашего государства с кем бы то ни было занимая противоположную сторону. (Полезно посмотреть на эту тему, например, «Биохимию предательства» К. Семина, 2014.) Душок порой превращается в смрад. Ибо с концом тоталитаризма в нашей стране, с которым якобы боролись наши зарубежные наставники, борьба с Россией почему-то – слишком ясно, почему – не закончилась, и оголились их геополитические, проще говоря корыстные интересы (потакать коим уже предательство). Взять хотя бы стравливание западом Украины и России, выращивание нелепого украинского национализма. «Незалежность», «европейский выбор», «демократия», «либерализм»?.. Но независимость УкрССР была уже давно подарена ей Ельциным; в ЕС никто на самом деле не собирался ее принимать; русский язык на Украине не «имперский», а литературный; гитлеровские холуи Бандера с Шухевичем не демократы и не либералы; крымский референдум есть чистый случай реализованного права на самоопределение, и т.д. Зачем Западу понадобилась украинская свара с Россией, угадать несложно – подлость и политика вообще синонимы. Ему, если будет выгодно, то и Бандера, и Парубий с Тягныбоком сойдут за демократов. Но что воспламеняет отечественную-то «проукраинскую» оппозицию, если не одержимость предательским недугом?.. На этом фоне столь презираемый той же оппозицией Павлик Морозов, предавший родство (выдавший властям отца, между прочим, бросившего семью), и есть только Павлик – ребенок.

Скажут, может быть, что человек не выбирает места своего рождения и потому вроде бы никакой ответственности перед ним не несет – а нет ответственности, значит нет и предательства. Занимаешь ту сторону, которая нравится. Но это лишь кажется логичным, на самом же деле в корне неправильно. Родина – вообще ближние, которых не выбираем – первая и самая естественная точка приложения личной ответственности, для всякого, кому только вообще свойственно это чувство. Твой ближний – твой ближайший долг; твой долг «там, где ты стоишь». Связь с ближними и родиной не избираема и не случайна, а моральна – поскольку мораль и есть поставленная внешним миром задача, а не та задача, которую мы вольны ставить или не ставить перед собою сами, брать на себя или отказываться от нее, когда надоест или станет слишком накладной. Да, бывает, что и родина, родня, сойдет вдруг с ума. И нести ответственность за нее – не значит разделять ее заблуждения и пороки. Вполне возможно и законно, что вы вдруг окажетесь во всем со своей родиной не согласны, и, желая наставить ее на путь истинный, будете драться за свои взгляды. Но вот привлекать к этой борьбе внешние силы – тривиальное предательство. Если приходится драться с братом, это уже печально, даже если справедливо, но звать на подмогу бугая-соседа – в любом случае подло. Или, если вашего брата подозревают в преступлении – то вас даже официально не заставляют свидетельствовать против него, потому что не хотят сделать из вас подлеца... предатель, однако, выскочит сам и будет поддерживать любые обвинительные версии (ну, например, что «бук», сбивший над Донецком малазийский боинг, был якобы наш...).

Еще по поводу «бука». – Мораль, безусловно, одна на всех – своих и чужих. Кто бы ни выпустил убийственную ракету, с украинской стороны или «пророссийской», тот должен быть наказан, и этого, разумеется, должны желать обе стороны. Но в настоящий момент мы имеем лишь предположения о том или другом, а не достаточные доказательства, иначе и споров бы не было. Если признания фактов требует объективность – то выбор версий законно диктуется субъективными предпочтениями. Тут каждый защищает то, что ему хочется защитить, и по тому, что именно человек защищает, видно то, чего ему лично хочется. Вот тут категория «свои» имеет безусловное моральное измерение. Хотеть расправы предпочтительно близким, еще не удостоверившись в их вине – значит определенно хотеть зла, – моральное уродство. Практически это значит, что отстаивать неблагоприятные для «своих» версии может и должна всегда лишь противоположная сторона (тем более что, говоря о стороне украинской, могущественных покровителей у нее предостаточно и в услугах какого-нибудь «Эха Москвы» она не нуждается). Иное поведение имеет ментальность предательства.

Далее. В принципе я согласен с тем, что государственность вообще не так важна, как права человека. Если уж совершенно точно человеку жизни не будет, пока более передовые страны не раздерут его страну на части, то, может быть, следует благословить и это. Правда, передовым странам придется эту плохую страну брать измором (морить ее подданных), провоцировать и субсидировать в ней гражданские конфликты, при возможности и бомбить. А тут снова встанет вопрос о правах человека. Так, если за какие-нибудь непонятные сверхправа геев и лесбиянок в твоем государстве надо пожертвовать правом граждан на жизнь, то тогда государственность важнее... (Да и где же, если взглянуть на реалии, в результате активности США торжествуют хоть какие-нибудь «права человека»?..)

**** Трудно обойти вниманием характерные в этом отношении допинговые скандалы, кипящие в эти дни. – Вообще, тот факт, что спортивные игры – какие-нибудь страсти по надутому шару, загнанному в те или другие ворота – могут считаться вопросом государственного и патриотического значения, кажется мне идиотизмом. Но, раз уж эти вещи такое значение реально приобрели, потрясают предательские шоу, в которых те самые наши спортсмены и спортивные функционеры, которые якобы сами применяли или якобы сами изготавливали допинг, сбежали к стороне-сопернику и там дают признательно-обвинительные показания. Если они лгут, дело простое: мерзавцы зарабатывают, как могут. Но допустим, что они не лгут. Какой любопытный поступок! Сначала они участвуют в обмане конкурирующей стороны – а коллективный обман есть дело, требующее даже особого доверия среди участников обмана, – а потом обманывают еще и само это доверие, то есть доводят предательство до апогея. Каковы бы ни были их гонорары, главный мотив вполне бескорыстен: это предательство как страсть.

Май 2016

На следующую страницу
На предыдущую страницу
См. еще: Что такое снобизм?
На главную страницу