* * *
«Не мир, но меч»…
А ведь важно еще – с какой интонацией это сказано!
Может быть, с отчаянием?
«Я-то верил, что несу мир, а, оказывается, меч!..» Стоит лишь человеку обратиться от буквы к духу, пробудиться от тупого послушания принятостям к собственному уму и совести, как и – нет для него больше того человеческого стада, в котором он был бы всегда своим, даже естественно любящей родни, бывает, не остается – «враги человеку – домашние его»!..
* * *
За то, на что нельзя обижаться, наказывают несправедливостью.
Если тебя не хотят обидеть, а тебе обидно – либо терпи, либо уходи.
На глупого невозможно обидеться, на злого – обижаться глупо, на умного и доброго – обижаться нельзя.
Виноваты всегда мы сами, а обидчики только нас наказывают.
Каждый сам себя накажет, правда, выводов не сделает.
* * *
Старые прощенные обиды подобны тайным порокам – не исчезают, а только лишь дремлют. Чтобы, конечно, в недобрый час проснуться.
Забытые обиды – это забытые по темным чуланам бочки с порохом.
* * *
Не отказывай себе в том, в чем тебе успешно откажут другие.
* * *
Если ждать очереди, она не дойдет.
* * *
Кому кататься, кому саночки возить.
* * *
И истина относительна, и ложь какие-то основания может иметь. Но то, что между ними будто бы нет разницы – это ложь.
Всей истины мы не знаем – но мы покорно принимаем ее, какой она нам кажется; ложь – придумываем, какой она нам нравится.
«Все может быть, кроме того, чего быть не может». – Истина может оказаться самой невероятной! Единственное, что невозможно, это что истиной станет ложь.
Истина относительна, но ложь абсолютна.
* * *
Пессимист больше любит истину, оптимист – себя.
* * *
«Бритва Оккама» предполагает: все в этом немыслимо сложном мире устроено, тем не менее, наипростейшим из возможных способом.
Хорошая теория от пустой фантазии отличается именно тем, что «не умножает сущностей без необходимости».
«Не умножай сущности без необходимости»: смотри проще. Так вернее не ошибешься.
А умножает сущности без необходимости, проще говоря: возбуждает ненужную фантазию – надежда.
«Бритва Оккама» призвана отсечь, главным образом, все то, во что тебе больше всего хотелось бы верить… «Бритва Оккама» должна резать по живому.
Те «сущности», в которых, чтобы объяснить бытие, «нет необходимости», – они-то и суть самые для тебя необходимые. Так их и узнаешь.
«Бритва Оккама». – В научных вопросах наиболее вероятны простейшие решения. А в вопросах человеческих отношений – самые разочаровывающие.
* * *
Лучше вечный мучительный вопрос, чем очевидный жестокий ответ.
* * *
Нет уж – писатель – не бесстрастен! Но он страстен не так, как один из участников рисуемой им ситуации, а как все и каждый из ее участников.
Писатель – за правду, да, за правду! Но не за правду этих или тех, пожалуй, и не за свою собственную – а за правду для всех.
Писатель – не судья, он – прокурор и адвокат.
* * *
«Ничего не поделаешь!» То есть: все пропало, и осталось лишь выбирать, «быть или не быть». Ну, а быть – значит выносить многое невыносимое, как ни в чем ни бывало.
* * *
Задача или стиль могут потребовать от художника сымитировать даже собственное неумение. Нынешняя эпоха, эпоха самодовлеющего пиара, в этом отношении более придирчива: она требует от своих художников неумения самого настоящего, неподдельного, причем по степени и некритичности к себе граничащего с идиотизмом.
«Уметь рисовать» – значит уметь изобразить похоже. То есть создать на плоскости образ какого-либо предмета так, чтобы другим его можно было с приятностью для себя идентифицировать, и более – чтобы образ как-то характеризовал этот предмет. Много этого или мало?.. Можно согласиться с тем, что задача искусства этим не исчерпывается или даже с тем, что она может быть вообще иной. Но, безусловно, это «умение рисовать» – как умение музыканта сыграть именно то, что прописано в нотах или что хочет – условие, без которого вообще нельзя говорить о художнике. Ибо, даже если он желает передать на бумаге самые отвлеченные ощущения, мы не сможем ему поверить в том, что он действительно передает эти ощущения – а за него не работает случай.
* * *
«Просят все, но дают только тем, кто так просит, будто маму перед смертью кличет» (Ю. Поляков), – такая вот реплика на Булгаковское (тоже не слишком гордое) «никогда ничего не просите, сами предложат и сами все дадут». – И причем, заметьте, столь жалобно просят не какого-нибудь куска хлеба – тут можно даже и достоинство сохранить – а «славы, денег и чинов»! Солидного места в обществе…
* * *
Необходимое и главное: это разные вещи. Например, материальное – это необходимое, духовное – это главное. Необходимое необходимо для главного, только не каждому дано это чувствовать.
Если необходимое необходимо для главного, то необходимого бывает и достаточно. Если главного нет, то необходимому не оказывается ограничений.
* * *
Стать лучше нельзя, можно только притвориться лучшим. Однако, если притворяешься без корыстного умысла – ты уже совсем не плох!
* * *
Судьба, правда, это характер, но она смелее.
* * *
Худший враг правды – не ложь, а равнодушие.
…В частности – правды исторической. Например, если вы говорите, что Сталин – чудовище, потому что губил ни в чем не повинных людей, то ведь его поклонники вам возражают, в общем, не в том смысле, что это по их мнению клевета и он никого не губил, а – как будто – «ну, губил, ну и что? А зато…»
Если бы у них возникала простая реакция сострадания, вы бы их легко убедили и правда восторжествовала бы. Фактов более чем достаточно. Но такой реакции у них нет – ваши факты им, как об стенку горох, и ваши крайние аргументы для них не аргументы вовсе, – вот правда и никнет, не достигнув цели…
Массы волнует не правда, их волнуют интересы. Интересы обиженных нуждаются, в большей мере, в правде, обижающих – больше во лжи. А когда эпоха меняется и вместе с нею интересы сторон исчезают, то забываются и ложь, и правда. Чистая правда могла бы в свой час восторжествовать, но именно в этот свой долгожданный час она становится никому уже не интересна.
Суд современников пристрастен? Но можно ли считать пристрастностью, если, скажем, люди страстно не желают, чтобы их ни за что убивали? А будущие историки, которым, за недостатком сострадательности, за них уже будет не больно, они – будут судить вернее?..
Хоть некоторые из современников судят справедливо. Пристрастен как раз суд истории: будто не какие-то новые страсти заставляют к ней обращаться?
* * *
Пристрастие ошибается в чем-то, равнодушие ошибается во всем.
* * *
Интеллигенция так азартно травит существующие власти (и азарт этот заставляет ее забывать и о приличиях, и о справедливости, и даже об элементарном политическом расчете) – будто ждала от них наступления рая, и рай этот был ими коварно украден.
Никакая власть не может дать гражданам счастья, ибо это от нее не зависит, зато легко может причинять им несчастья; иначе говоря, власть не может быть очень хорошей, но может быть очень плохой. Да и осуществляется она по необходимости людьми, имеющими как минимум один ужасный моральный порок: желающими властвовать. Но ведь и без власти общество обходиться не в состоянии! – Посему, если власть хотя бы терпима, то уж и хороша.
* * *
Человеку пишущему дано очень наглядно наблюдать и свой рост, и свою деградацию. В первый период, перечитывая себя нескольких лет давности, он ужасается своей прежней глупости, во второй – удивляется своему прежнему уму.
* * *
Юнец либо чувствует себя исключительным, либо ужасно страдает от какого-нибудь обычного или выдуманного недостатка, который только, видимо, и мешает ему таковым стать.
* * *
Каждое я – случай особенный, и другого такого нет. Но в этом оно совершенно не отличается от других.
* * *
Смолоду постигаешь: «ЕСТЬ ПРАВИЛО…» А дальнейшая жизнь учит только: «…И ТЫ НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ».