Честь и мораль

Александр Круглов (Абелев). Афоризмы, мысли, эссе

Эссе входит в книгу «Словарь. Психология и характерология понятий»

На главную страницу | Словарь по буквам | Избранные эссе из Словаря | Эссе по темам | Словник от А до Я | Приобрести Словарь | Гостевая книга

Честь и мораль

Честь	Мораль
Честь, по определению Г.И. Абелева* – «этика группы». (В этом аспекте мы и будем говорить здесь о чести.)	Если честь – «этика группы» (кодекс правил и ценностей, отличающий данную группу людей от всех остальных), то – в категориях чести – сама этика (мораль), так сказать, определяется честью принадлежности человечеству вообще; это ценности и установки общечеловеческие.
То есть это твоё место в обществе, – причитающийся этому месту почёт (синоним чести) и определённые обязанности (кодекс чести, та самая этика группы). «Положение обязывает» – почёт предполагает свои обязанности (долг чести), а обязанности почётны (дают право на честь). Честь есть служение. Своя честь у сановника (жалованная государем «часть»), своя – у ремесленника, своя – даже у вора («вора в законе»). Сознание своей чести – гордость (этимологически – отгороженность от других), – привилегия, которой надо дорожить.	Если почёт бывает отмерен, соответствует месту индивида в обществе, и именно сравнительная степень почёта и составляет, собственно, называемое почётом, – то титул человека – абсолютен. Это уж не честь как «часть», а честь как своя «полная мера» – иначе это называется достоинство. Достоинство равно в каждом, оно не зависит ни от места в иерархиях, ни от принадлежности к тем или иным группам, и его никто не может быть лишён. Чувство собственного достоинства – это чувство своей духовной автономии; не привилегированности, а полноправности и ответственности.
Есть смысл различать честь иерархическую и честь корпоративную. Но различаются они не стопроцентно. Всякое место человека в иерархии, хоть иногда и определяется лишь фактом рождения (аристократия), непременно предполагает свой кодекс чести (моральных обязанностей), а принадлежность ко всякой корпорации как честь предполагает не только кодекс трудовых обязанностей, но и особое отношение к ним: исправлять обязанности худо – хотя бы и обязанности лакея – значит ронять своё достоинство (честь), то есть кодекс обязанностей есть, в корпорациях, и кодекс чести, моральный кодекс.	Корпоративная честь, с точки зрения общечеловеческой этики, – только «мундир», иерархическая и того хуже: «ливрея». Кстати: существуют и другие «этики», кроме общечеловеческой. Все их, кажется, можно поделить на авторитарные и нормативные. Что ж, любая авторитарная, иерархическая этика и любая нормативная этика – это, в известном смысле, тоже только «этики групп» – «кодексы чести». В первом случае всякий твой долг определяет, для всех «таких как ты», некая персонифицированная власть (Бога, вождя), во втором – некая невидимая сакральная инстанция (заповеди, традиции); формулировать свой долг в каждой ситуации своим умом, как нечто объективное и умопостижимое, в таких этиках невозможно и недозволительно, а этим и отвергается сама возможность одной этики на всех.
Кодексы чести определяются задачами корпорации или верховной властью, вершиной иерархии. Это ясно. Чем выше почёт – выше честь – тем строже и кодекс чести. Исторически, высшие чины в иерархии платят за честь, как бы порой далека она ни была от идеалов человечности, и жизнью, тогда как те, кто им подчиняется, по-своему остаются гораздо свободнее, а уж самые низшие – «подлые» – по собственной воле могут заботиться только о личном выживании и благополучии, о «брюхе», и принудить их к обязанностям перед обществом (например пахать или воевать) можно только силой власти, пряником и кнутом. (Отсюда – «подлец»: человек без всякой чести и потому внутренне абсолютный эгоист, руководствующийся только корыстью и страхом.)	Какие же обязанности предполагаются этим абсолютным титулом – званием человека разумного, способного сознавать равноценность каждой личности, понимать чужие нужды и соответственно планировать свои действия?.. Каким должен быть «кодекс общечеловеческой чести» – «моральный кодекс»? Ответ в следующем. Ясно, что в каждом следует чтить этот высший титул, который носишь и сам, следовательно, «поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали», «принимай другого человека только как цель («люби как самого себя»), и никогда как средство»… Что важно понять: как достоинство абсолютно, «предельно», так и моральные требования по-своему больше, чем просто «строги» – они неформальны: не могут быть исчерпаны каким-то раз навсегда данным «кодексом». Самое снисходительное к человеческим слабостям учение (христианское, оно же гуманистическое) есть одновременно и самое требовательное. Это то и значит, что оно неформально. По существу не формализуемы и сами приведённые выше максимы. Вот и настоящий ответ на наш вопрос: он был, что называется, некорректен; точного кодекса человечности составить нельзя, таковой увяз бы в бесконечной казуистике – частных случаях.
Трудно представить кодекс чести («этику группы»), полностью порвавшую бы со здравым смыслом и общечеловеческими ценностями. В этом случае оно бы не могло и нести своей функции – ничем бы не служило самой «группе», социуму. И всё же честь, во многом, непременно условна: уже потому, что группа выделяет себя из человечества по каким- то особым, не обязательным для всех, признакам. Любые её требования – «долг чести», определяемый кодексом чести – непременно должны быть более или менее формализованы, «фарисеизированы», о них не нужно и думать – но необходимо их твёрдо знать. Ибо вывести условности умом, тем паче сердцем, не всегда и возможно. Долг отправляют, как отправляют культ – нечто непостижимое уму, – и часто скрепя сердце.	Общечеловеческая этика по существу своему безусловна. Это значит, повторю, что её невозможно свести к каким-то договорным правилам общежития, как невозможно свести к Моисеевым заповедям или к сложившимся традициям и нравам (собственно нравственности); её нельзя формализовать, нельзя составить априорный «моральный кодекс». Она ориентирована на «плоды добрые», а не на правильное поведение (фарисейскую праведность). Она, пожалуй, знает цену и условностям, ориентирующим нормам: знает, что «при прочих равных» их лучше не нарушать (чтобы не «соблазнять» неразумных), но что цена эта отнюдь не абсолютна, и любую условность, любое готовое правило следует отбросить, если они начинают противоречить своему собственному истинному назначению – реальному добру. А в чём состоит это последнее – определяет сердце (эмпатия) и ум. Вопреки сердцу и уму не может быть никакого долга.
Поэтому, кстати, «этика группы» (честь) срастается с этикетом, их грань едва различима. То есть, неразличима грань чести и снобизма. Воровать – значит ронять честь, не принять вызов на дуэль – ронять честь, и одеваться неподобающе – ронять честь же. Если вас обвиняют в воровстве, то вас не пригласят на приём к королеве, а если вы съедите на этом приёме ломтик лимона из своего стакана с чаем – то тоже больше не пригласят.	Поэтому, кстати, подлинной этике мало что делать с этикетом. Если «этика группы» – честь, и хоть как-то может быть уважаема, то «этикет группы» – снобизм, и заслуживает только презрения. Ведь ничему, с точки зрения человечности, не под силу сделать «безобразие» – «приличием», а добро – некрасивым или смешным. Что же касается тех случаев, когда этикет служит поводом кого-то унизить или совершить злое дело – то тут он ей прямо отвратителен.
Нарушение чести умаляет тебя перед группой, в чужих глазах (членов твоего социума); оно – стыдно.	Нарушение подлинной этики делает тебя недостойным в своих собственных глазах, а только этот суд и имеет для тебя, обладателя высшего титула, значение; ты отрицаешь сам себя, не можешь с собой смириться; это – совесть.
Честь – публична, её акции – демонстративны. Так оно и бывает во всём, что формально. Ибо формальное есть не то, что ты чувствуешь, и даже не то, что есть на самом деле, а то, что может быть однозначно воспринято всеми – то есть посторонними, публикой. То, что считается (социумом) задевающим честь, то её и задевает (хотя бы и вовсе по существу не задевало или вызывало только презрение); то, что полагается в этом случае предпринимать, то и надо предпринять (хотя бы оно было глупо или даже преступно).	Подлинно моральное чувство интимно. В подлинной этике мы ни перед кем не отчитываемся, кроме как перед собою (или, если угодно, Богом), поэтому бессмысленно и поминать о формальностях. Неважно, что как выглядит, неважно, что чем считается, неважно мнение публики, – важно лишь то, что есть на самом деле. (Скажем, брошенная перчатка – это только лишь перчатка, которую бросил, скорее всего, дурак – и так далее.) Хорошо то, от чего действительно хорошо кому-то (а не то, что сделано по признанным всеми моральным правилам); плохо – то, от чего кому-то плохо (хотя бы оно и было сделано с соблюдением всеми признанных законов и приличий)…
Долг, по моему убеждению, – это категория скорее чести (чем общечеловеческой этики, или человечности). Ибо только честь имеет строгий кодекс и заранее знает, в чём будет состоять долг в той или иной ситуации. В чём будет состоять добро, знать заранее нельзя, но честь о том принципиально не задумывается.	Подлинная этика, таким образом, «ситуативна» – то есть не признаёт типовых ситуаций, в которых годились бы готовые рецепты поведения, определяемые, a priori, как «долг». Иначе говоря, нет долга тех или иных поступков, а есть лишь самый общий долг добра – учёта другого человека (да и вообще живого существа – но это тема отдельная). И познаётся добро «по плодам добрым» (то есть ориентировано на добрые плоды и не сеет по пути к ним плоды злые).
В обычном случае люди стремятся отдать чести всё, чего она от них требует, а человечности – что останется, и это иной раз заводит их в тяжёлые конфликты с человечностью. Всем слишком хорошо известны ситуации, когда люди совершают худшие злодеяния, как свой нравственный долг (точнее, в нашей терминологии, как долг чести); как говорил военный теоретик Клаузевиц, если бы не твёрдые понятия чести, никакую армию нельзя было бы отличить от своры худших бандитов…	…Но нельзя ли «надстроить» кодекс чести над общечеловеческой этикой (сначала, так сказать, Богу – Богово, а потом и кесарю – кесарево, и всё полной мерой)? Или всякий подобный кодекс всегда будет ей, этике, в чём-то противоречить? Я думаю, что поскольку требования чести вообще касаются этической стороны, постольку они, как минимум, способны завести человека с нею в какое-то противоречие. Так, очевидно, что невозможно идеально мирное сосуществование между этикой и иерархической честью (властью): последняя по определению несимметрична, противоречит «золотому правилу». Во многом противоречит общей этике «корпоративная честь» вероисповеданий, ибо они требуют от людей многого такого, чего не вправе требовать человек от человека, и притом претендуют на абсолютную истинность; противоречит ей и корпоративная честь таких «групп», как политические партии (группировки, направленные на обретение власти) или, тем более, как «воры в законе» и т.д. …
…Здесь интересно, однако, то, что хотя всякая честь и не является по существу общечеловеческой этикой и входит с нею в конфликты, она и не является чем-то ей прямо противоположным, никогда не может вполне от неё оторваться. Так, никакая честь невозможна без честности – соблюдения правил всякой «игры», в которую вступаешь по доброй воле (в данном случае кодекса чести). Невозможна честь и без ограничения эгоизма (на языке чести это называется благородством). Твоя честь есть твоё участие в твоём социуме, служащее, так или иначе, возможности существования этого социума; но бескорыстная заинтересованность в благополучии других – это и твоя истинная моральность. Даже в случае самого явной направленности «этики группы» (например «воров в законе») против общечеловеческой этики она, эта честь или этика группы, отнюдь не отрицает общечеловеческую этику вообще, а лишь произвольно ограничивает сферу её действия своими рамками: если подлецы останутся и друг с другом подлецами, то не смогут организовать и жизнеспособной группы. Поддерживается мораль в преступной среде более жёсткими санкциями за её несоблюдение (но это уже не входит в предмет нашего рассмотрения).	…И всё же именно к этому – к тому, чтобы всякая частная честь лишь «надстраивалась» над общечеловеческой этикой, так, чтобы каждый сначала был человеком, а потом уже аристократом, верующим, русским, либералом и т.д. – и надо стремиться. Сама честь, всякая, включает в себя честность (непременное соблюдение принятых тобою условий) и ограничение эгоизма, – к этим её столпам, общим с общечеловеческой этикой, и следует апеллировать, заключая компромисс между общечеловеческой этикой и всякой (почти всякой) частной честью. Правовое плюралистическое общество – общежитие, в котором сумели договориться о мире и несогласные – результат именно такого компромисса. Казалось бы, совесть не может поступаться ничем. Однако компромисс необходим и потому возможен – на юридической основе: право формально, в души не влезает – оставляет свободу совести. Чем-то минимальным (точнее, тем, что не может быть формализовано законом и потому предоставлено на усмотрение каждого) поступается человечность, чем-то необходимым и достаточным для возможности общежития поступается, со своей стороны, всякая частная честь. Нельзя заключить компромисса с «ворами в законе», но можно заключить его и с верующими (поскольку те того пожелают и сдержат свои притязания на обязательность для всех), и, разумеется, с представителями разных других мировоззрений, на тех же условиях. На личном уровне всё, что не человечность – то против неё, но на уровне социальном всё, что прямо не против человечности – то за неё. Вообще, компромисс – не только сдача моральных позиций, но и собственное требование морали. Каждому дороги его ценности, и это можно по человечески понять, даже не разделяя их; да и никто не владеет всей истиной – так что попускать то, с чем лично и не согласен, кроме очевидного зла, должен уметь всякий добрый человек. Это – «терпимость».
…И всё же долг чести, с точки зрения чести, остаётся всегда выше этики. Это значит, что он может потребовать как самопожертвования, так и самого непростительного преступления. (Одновременно того и другого требует такой феномен чести, как уже упоминавшаяся здесь дуэль.) Компромисс – только сдача позиций, только предательство…	…Если из всего сказанного нужна ещё «мораль», вот она: человечность выше любого «долга чести», как она выше вообще всякого установленного долга. Это значит, что она может потребовать иногда большего, чем может потребовать любое моральное правило, большего даже, чем сама справедливость (то есть может потребовать самопожертвования); может потребовать и нарушения правил (о чём уже говорилось), – вынудить, так сказать, на доброе преступление. Может человечность пойти и на компромиссы, как это делает терпимость, в случае, когда бескомпромиссность по отношению к заблуждающимся сама будет означать бесчеловечность…

Примечание

* Г.И. Абелев. О достоинстве в жизни и науке. На сайте: Гарри Абелев. Очерки научной жизни. Назад

Близко к теме:

Честь и достоинство | Что такое достоинство? | Долг и совесть | Нравственность и человечность

Сайт управляется системой uCoz