СЛОВАРЬ

ГАРАНТИЯ

– именование единственной и главной нашей мечты: возможности ручаться за будущее. Разные способы такого ручательства.

• ...Да, о чем бы нам ни мечталось – от удачного брака до бессмертия, – все упирается в «гарантии».

• «Поручителю – горе». Поручившемуся за другого, поручившемуся за себя, и вообще, всякому уверовавшему в какую-то прочность.

• Даже прошлое, и то не вполне гарантировано: не мы его переврем – так оно нам соврет, подсказав не годный к случаю опыт.

ГАРМОНИЯ

– цельность, – качество, которым целое отличается от суммы своих частей; согласие частей целого, радующее само по себе. Красота, безотносительно ко вкусам; выдержанный вкус, стиль, безотносительно к красоте;
– почувствованный дух чего-либо; ощущаемый смысл (в собственном смысле слова - «эстетический смысл»);
– социальная: то же, что «порядок» – в разных смыслах этого слова.

• ...А что такое любое наше понятие, как не сумма некоторых составляющих, интересующая нас, как целое – т.е., как гармония? Так что, если для чувства гармония – еще только задача, цель душевной работы, то для мысли она – и задача, конечно, тоже, но и – исходное, инструмент.
Уже просто назвать, дать явлению имя – значит заявить: есть некая цельность, есть дух и есть смысл. Значит – постулировать гармонию. Гармония – «за скобками» любого акта сознания.

• Гармоничное – это целесообразное; это последовательное, разумное, исполненное смысла; это сама мысль; это всякий значимый образ; это обретенный покой, душевное равновесие; это – все, что нам нужно.

• Гармония – «форма» любого «содержания». А может быть, и «содержание» любого «содержания», – его суть.

• Художник знает, что «форма» – это «содержание»: ибо настоящее содержание, что бы ни изображалось и о чем бы ни шла речь, это – только она, – гармония.

• Вся наша внутренняя жизнь состоит в выработке гармонии: в том и состоит, в чем состоит работа искусства.

• Эстетическое познание – постижение гармонии во впечатлениях. Научное – постижение гармонии в событиях, независимо от впечатлений, которые они на нас производят.

• «Эстетический критерий истины», в научных гипотезах: это, выражаясь точно, не о красоте – это о гармонии.

• Беды разрушают, пробивают нашу моральную душевную ткань, гармонию; если они связаны с состраданием, мы не смеем залечивать раны...

• Судьба: усмотренная в жизненных перипетиях гармония. Возможно, это проекция вовне той гармонии, в которую мы их переплавляем в себе. А может, так переплавляя впечатления, мы только постигаем, в меру сил, их действительную гармонию?..

• ...Ведь бывает и чувство, что ты ведом, направляем, что судьба творится сейчас и не оставит потом, – что за этой переполненностью гармонией, – опьянение ей? – Опьянение – слово здесь не случайное; слишком трезвого, и правда, душевный лад покидает каждое новое мгновение.

• Значение «цели». – Гармонию настоящему моменту придает, для многих – вектор: привычка организовывать настоящее в пред-стоящее, начало какого-то привлекательного будущего. Но может быть, вектор – всего лишь суррогат гармонии. А подлинную гармонию представляет удовлетворенность настоящим, – счастье.

• Настоящее можно делать гармоничным двумя способами: непрерывно преобразуя его в будущее, или, иначе, действуя; «останавливая мгновения», давая им завершаться в целое, – осмысляя. – Считают себя счастливыми – и те, кто много и свободно работает, и те, кто умеет ничего не делать – вершить «труд мудреца».

• Счастье – скорее, гармония, чем восторг или что-нибудь в этом роде; гармония с собой. Скорее, значит, безмятежность.

• ...Дать времени обогнать себя, оказаться будто в его «прошлом», – в котором, как известно, все «мило» (все, кроме непереносимого). «Что пройдет, то будет – гармонично.»

• Сколько ни «мерь», «отрезать» все равно придется наугад, зато потом обязательно «семь раз отмерь»: чтобы ничто не оставалось бессмысленным.

• О социальном. – Мыслят гармонию здесь, как хорошо отлаженную иерархию. Но человеку-то, существу разумному, скорее пристало понимать гармонию как то, что может обходиться без насилия – без иерархий.

• Что иерархия – это гармония, – довольно тонкая подтасовка. Гармония – та действительно всегда демонстрирует какую-то иерархию, – но не наоборот.

ГЕДОНИЗМ

– готовность себя ублажать каким угодно способом; идея, что цель и единственная ценность жизни – наслаждения (что удовольствие – не награда за достигнутую цель, а сама цель);
– готовность радоваться; признание, что наслаждения – ценность.

• «Цель жизни – удовольствие». – Чего ни доказать, конечно же, ни опровергнуть. Ибо, даже если ради своей цели придется идти на смерть – осуществленное желание есть то же, что желание удовлетворенное. Во всяком случае, противоположная идея, что цель жизни в мучениях (нельзя сказать, что подобной, хоть и косвенно, никто никогда не выдвигал) – просто абсурд.

• «Кто сказал, что жизнь – для того, чтобы доставлять нам наслаждение? А может, она – испытание?..» – Очень, надо сказать, утешающая мысль: утешающая, то есть придающая сил и тем одним помогающая снова находить в жизни радость. Вполне, стало быть, гедонистическая.

• В той мере, в какой гедонизм сам себя не опровергает, он – мудрость.

• То, что называют обычно наслаждениями – уж слишком ненадежно, для цели-то... Сейчас радость, потом, глядишь, – раскаяние... Вот если бы определить гедонизм, как полагание цели жизни – в наслаждениях надежных! Тогда осталось бы рассудить, что вообще есть надежного; безусловно, человечность оказалась бы безусловно необходимой; и – я думаю – все стали бы гедонистами. – Но истый гедонизм будто бы говорит: надежного нет ничего; так что хватайтесь за наслаждения, любые...

• (Определим ценность, как наслаждение надежное.)

• Стоит различать гедонизм пессимистический, истеричный, эту философию пира во время чумы, – и гедонизм-здравость. «Однова живём»: это ж, как произнести! Один раз: и в разнос? Или, наоборот, со вкусом и смыслом?

• Если человек тратит деньги на прихоти – может, он просто не рабствует деньгам? Если он доставляет себе не задевающие других радости – может, он только не глуп, – «глупец» ведь, как сказал еще Демокрит, «хочет долгой жизни и не получает от нее удовольствия»?..

• Смысл жизни – в осмыслении ее. А цель – в той радости, которую это осмысление, будь оно приятным или даже весьма горьким, нам все-таки доставляет. – Ведь тоже – гедонизм!

ГЕНИЙ

(не очень внятное слово, соответственно и определение)

– частица раскованного, бодрствующего духа в человеке; свобода, счастливо предоставленная в человеке духу. Человек, исполненный этого духа.

• «Гений» и «дух» – собственно, одно и то же. – Когда говорят о ком-то, что он гений, говорят этим, что он – сам дух своего дела.

• «Искра Божья»: очень похоже. Талант – это искрит гений, божество, а гений – это сам огонь. (К проблеме «гения и таланта».)

• Гений есть в каждом. Точнее, в каждом он спит, – оттого-то не каждый – гений.

• С талантом у человека – отношения, чаще, напряженные: слишком уж творческий дух своеволен, а человек инертен, корыстен, слаб... Гению же в человеке уже не с чем воевать – дух одержал победу, полонил всё – здесь царит гармония.

ГЕНОЦИД

(этим словом можно оперировать, подобно тому как можно оперировать каким-нибудь «миллионом световых лет», – но только не понять...)

– уничтожение какой-либо человеческой общности (народа, национальности, класса) путем уничтожения относящихся к ней индивидов. –

Войны преследуют цель уничтожения общности, а иногда и цель геноцида.
Считать, что индивид может быть виноват виной своей общности, без собственной вины – значит быть принципиально согласным с геноцидом.

«ГЕНЫ»

– неподвластное переделке, независящее от воспитания; материал для воспитания. То же, что «натура» или «природа».

• Судьба состоит из случайностей, и мы сами из них состоим: из случайно смешавшихся в нас генов. – С генов начинается судьба – и, кажется, к ним же и сводится...

• Характер – в генах. Судьба – в характере.

• Приобретенное не наследуется. Так что «в гены» ничего не «въедается» – самое первое, что мы приобретаем извне, «впитывается с молоком матери». И даже до теории относительности додумались, выходит – дети каменного века.

• Велика способность человека к обучению, и ничтожна – к воспитанию: какая дистанция между техническим прогрессом и моральным! – Первое, значит, в генах, второе – против них.
Впрочем, если бы генам действительно можно было серьезно противопоставить воспитание, еще неизвестно, просуществовало бы человечество до настоящего момента. Ибо никак нельзя гарантировать воспитание самих воспитателей.

• В каком-то колене все мы родня. Мой родственник был в той толпе, что наблюдала за распятием. Другой в это время погибал на кресте...

ГЕРОИЗМ

– вершина моральности, – самопожертвование во имя принципа; вершина человечности, – самопожертвование за других

(обычно стараюсь избегать этого, но здесь не удержусь и сошлюсь на статью настоящего Словаря, – именно «Нравственность и человечность»).

• В отличие от морали, человечность не выдвигает принципов, требующих человеческих жертв. И потому, хоть весьма способна на подвиг и человечность – героев рождает больше мораль.

• Личный героизм – выше массового, да и удивительнее его. «Личное мужество», – говорится; подчеркивается способность решиться на что-то в одиночку.

• Героизм – высшая разновидность чудачества. Нестандартного поведения...

• Настоящий герой – человек, восходящий на плаху ради других; выходит, ради палачей и зевак...

• Верх героизма – принести себя в жертву тому, что само погибает.

• Самое высокое – и самое ужасное о человечестве может поведать его героизм: то, что человек может оценить выше собственной жизни. Кульминация духовного – или бездушия; разума – или абсурда; личности – или толпизма... (Оборона рейхстага...)

• В подвиге, личность жертвует собой: на это способна только личность! – А коллективистская мораль загодя истребляет в человеке личность, чтобы облегчить ей эту жертву, подвиг. Чтобы лишь в подвиге – самоубийстве – личность смогла себя обрести.

• Шагистика, ритуальное действо: «тебя нет! нет! нет!..» Внушение чувства, что, лишь отдавая себя на алтарь Мы, только себя и обретаешь.

• Тоталитаризм, обесценивая личность, показывает примеры – самых высот героизма и самых низин подлости. Одни жертвуют собой, другие себя проституируют, – а известны и такие чудеса: то и другое – один человек!

ГИБКОСТЬ

– способность приноравливаться;
– способность приноравливаться, оставаясь собой. (И даже: проявление воли хитростью.)

• По-своему гибок умный, по-своему гибок ничтожный. То глупость претендует на принципиальность, то беспринципность – на мудрость...

• Гибкость: способность приноравливать совесть?.. Способность приноравливать ум?.. Способность приноравливать свои интересы – к интересам ближнего?.. Это последнее – уж сама мораль! – А вот еще – великая способность – преодолеть собственную жесткость, стать добрей собственных принципов...

• Не знаю, стоит ли называть гибкостью – способность входить в положение другого. Но, правда, эта процедура требует умения с чем-то в другом смиряться, – не только воображения, но и компромисса, – значит, действительно, и гибкости.

• Гибкость – способность к компромиссу. И та же проблема: компромисс – наша сделка с совестью? Или, напротив, совесть, умерившая наши амбиции?

• Хорошо уметь быть гибким, плохо не уметь таким не быть.

• Итак. – Гибкость – ничтожество, и гибкость – великодушие; гибкость – пустота, и гибкость – богатство; гибкость – глупость, и гибкость – мудрость; гибкость – бессовестность и бесстыдство, и гибкость – сама совесть...

ГИПНОЗ

– замещение воли (в т.ч. вкладывание кем-то своей воли в кого-то другого); замещение мнений, представлений, отношения – вытеснение личности из личности.

• Нет ничего удивительнее гипноза. И однако, что только ни гипнотизирует человека – сила, красота, тайна, чужая страсть, своя страсть, всякая определенность, общее мнение, собственная деятельность... Вытеснение личности из личности – чудо, но самое пошлое из чудес...

• Социализированное в душе действует автоматически. Человек социальный кажется одаренному личностью индивидууму лунатиком, а социальное бытие – гипнотическим сном, от которого надлежит как можно полнее проснуться, чтобы не проспать бытия настоящего.

• (Быть: быть собою. Быть собою: бодрствовать.)

• Торо: «я еще не встречал человека, который вполне проснулся бы. А если бы встретил, как бы взглянул ему в глаза?» (Относительность нашей свободы от гипноза.)

• Гипноз и сон. – Когда волей принуждают себя к какому-то определенному отношению к вещам, навязывают себе принимаемые за должные мнения и вкусы – это не слишком эффективно, а то и, что называется, контрпродуктивно: чревато лишь постоянным раздором с собой. Вернее действует самогипноз: когда воля не борется, а отрекается от себя, – отрекается в пользу этих мнений и вкусов. То есть, сначала отказ от бодрствования, усыпление, – сон; а затем уже начинает бодрствовать – царствовать – то, чему хотят вручить царство.

• Даже если гипнотизирует сила, она делает это не насильственно: не против, а помимо воли.

• ...Вот ведь и вере учат – так же: сначала смирись, откажись от себя – от воли, – и тогда тебя осенит – желаемое. Культ – «гипносистема». – Как бы это научиться слышать Бога – без культа?..

• Самогипноз деятельностью: когда верят чему-то, потому что этому служат.

• Сознательное – лишь «корка», поверхность; ум и талант – способность этой поверхности черпать непосредственно из той глубины, что под нею; вдохновение – медитация, способность в собственной глубине находить универсум. – Другое дело самогипноз. Здесь от страха перед этой своей глубиной впускают в нее чужую волю, чужое сознание; отказываются от своего плоского – в пользу чужого плоского. Самогипноз – бегство в бездарность.

• (Особый вид поверхностности: когда всё – в сознании.)

• Фашизм, коммунизм: массовый гипноз. Только не такой, когда личность гипнотизирует массу, а, наоборот, когда масса гипнотизирует личности. Гитлеры же и Сталины – только катализаторы этого процесса, создатели для него условий.

• Личность – то же, что талант: талант бодрствования. Способность не давать усыплять себя чужому – и пробуждать в себе свое.
(Так, тоталитаризм победил, когда уже никто не замечает до смешного бездарных его проявлений: усыпил личность.)

• Факт, что нынешние душевнобольные так часто подозревают вершащийся над ними гипноз, проливает свет на природу душевных болезней: то, что их мучит – это слишком острое ощущение неподконтрольности происходящего в душе, независимости и власти подсознательного. (Раньше место гипнотизёра занимали, кажется, «бесы».) Закономерно, что душевные болезни часто поражают талантливых, – богатых подсознательным.

• «Чудак»: самый мягкий диагноз, которым коллектив награждает неподвластного своему гипнозу, – личность.

ГИПОТЕЗА

– предположение; предположение, как план исследования;
– то же, что модель.

• Гипотеза: что надеются доказать или опровергнуть, – в отличие от точек зрения, которые – от недоказуемого и неопровержимого. – Однако гипотеза, до поры, может служить точкой зрения, а точка зрения в некотором смысле – не больше, чем гипотеза.

• «On s'engage, et puis on voit». «Надо ввязаться, а там будет видно». Гипотеза, эта «пробная идея» или «разведка мыслью», именно помогает ввязаться.

• Гипотеза – «догма», предназначенная для испытания: практика показывает, что испытания приносят результаты более существенные, чем ожидалось в гипотезе – если гипотеза по существу. – Выдвигайте гипотезы, опровержение которых окажется не менее значимо, чем подтверждение.

• Гипотезы дилетантов, и в этом их отличительный признак, выглядят интересней самой реальности, да только реальность интересней самых профессиональных гипотез. (Так завышенные надежды обещают одни разочарования, а здравые – преподносят и сюрпризы.)

• «Опыта ничто не заменяет»; поэтому даже самая проверенная истина для думающего – только гипотеза, положение, в котором надлежит удостовериться лично; поэтому же для него ни одна гипотеза не подменит собой истину, не станет догмой.

• Гипотеза плюс эксперимент – высшее достижение метода проб и ошибок.

ГЛУБИНА

– охота и умение доискиваться до смысла, – обратное поверхностности;
– обратное «широте», – склонность скорее осмысливать попавшее в поле зрения, чем увеличивать это поле;
– обратное рассудочности, – связь ума и чувства.

• Понять смысл – понять связи. Так что глубокое понимание чего угодно – нащупанные пути к пониманию и многого другого. В строгом смысле, не истина (как сказал Гете), а глубина – это плодотворность.

• Глубокий ум не может быть узок – узким, как заметил Вовенарг, бывает ум последовательный: не тот, что прозревает, а тот, что лишь развивает свои идеи, – от А только к В и С.

• Заблуждаться – то есть, буквально, заходить куда-то далеко в ложном направлении – свойственно не глубоким, а последовательным: пригодным к ходьбе лишь по прямой. – Хотя и заблуждения тоже могут быть глубокими – и тоже по-своему весьма плодотворными: способными порождать новые заблуждения.

• ...А путают глубину с последовательностью – очевидно, по общему противопоставлению их поверхностности, – неспособности ни оглянуться к истокам (глубина), ни заглядывать в следствия (последовательность).

• Умный широк, потому что глубок. Докопаться до смысла – значит обнаружить корни явлений, кажущихся на поверхности не связанными, далеко друг от друга отстоящими. «Отрасли знания» у глубокого ума в руках, потому что сам он – у корней всякого знания.

• Поскольку заблуждению нельзя бывает отказать в глубине, постольку, можно думать, оно пародирует какую-то истину.

• Особенно редко – если судить по их плодотворности – бывают глубокими «высокие» суждения.

• Глубина на практике – здравость. Но практикой глубина принципиально не исчерпывается, и потому смотрится, скорее, как ее естественный враг. – На самом-то деле, подлинная глубина не только не расстается со здравостью, а, напротив, предъявляет к ней особые счеты. Союз глубины и здравости – мудрость.

• Противопоставление рассудочности – глубине, а не только чувствительности – на мой взгляд, глубокое!

• Осмыслить – глубоко почувствовать; глубоко почувствовать – уже как-то осмыслить. Так что рассудочность куда ближе к поверхностности, чем эмоциональность. – А иной вдруг покажется глубоким – потому лишь, что не умеет ничего в себе осмыслить: не рассуждает! Чувствует!

• Глубокий человек – тот, кто не умещается весь на поверхности своего сознания. Если судить со стороны и по первому впечатлению – это человек, непредсказуемый явно не по глупости. И еще: чья глубина интересна, а не только неприглядна или опасна.

ГЛУМЛЕНИЕ

– видимо, «глупление» – выставление чего-либо в глупом виде, – издевательство; особо: издевательство над святынями.

• «Святыни», значит, всего уязвимей для «глумления» – обвинения в глупости.

• ...С другой стороны, в дурацком виде можно выставить всё что угодно, – все дело в том, перед кем.

ГЛУПОСТЬ

в самом общем, кажется, виде –

– некий разлад с существом всякого дела, которым занимаются, – неспособность видеть существенное; неспособность воодушевляться существенным – и, может быть, способность воодушевляться несущественным.

Можно предложить и такую ее классификацию –

– неспособность ориентироваться (верно оценивать конкретные ситуации с точки зрения преследуемых в них личных целей);
– неспособность понимать (сознавать значение ситуаций и целей независимо друг от друга, то есть видеть сами по себе истину и истинные ценности);
– привычка непонимания, ставшая ориентиром (жизненным правилом, по-своему облегчающим существование).

Последнее – категория уже мировоззренческая. Тут глупость, в двух противоположных вариантах –

– отсутствие мировоззрения;
– выраженное мировоззрение, искажающее восприятие; замещающее логику.

• Глупость – примерно то же, что бездарность. (Как бездарность, так и глупость – от чуждого амплуа, – равнодушия к существу дела; как та, так и другая – могут быть по недостатку природных данных, но не суть сам этот недостаток, – и т.д.)

• Вопрос, выдающий в умном человеке – его ум, а в глупом – всю его глупость. – Этот вопрос: «ну и что?» (не вижу существенного).

• Быть умным – значит мыслить по-существу. – Зачем, спрашивается, иначе и мыслить? Что же, собственно, заставляет быть глупым? – Всякое не свое дело. Дураков плодят умные профессии.

• В том, в чем мы формальны, мы глупы, – по определению. Раз форма – не суть.

• «Своего ума не вложишь». А все-таки: несамостоятельный ум – такой, что сам мало способен видеть существенное, зато способен им воодушевляться через кого-то другого, – становится, через другого, умом. – Умный от всего набирается ума, глупый – глупости, а несамостоятельный – как повезет.

• «Способность воодушевляться несущественным». – Кому не свойственна такая штука, как азарт – увлечение самим увлечением, – воспринимает его проявления в других, как припадки.

• Глупость в серьезнейшем деле и серьезнейшем расположении – будто несерьезна. «Серьезная несерьезность». Или, уж не знаю, «несерьезная серьезность»...

• Глупость, эта серьезность не по существу – отсутствие юмора – по существу несерьезность.

• Самые обескураживающие пародии – те, что делаются без умысла. (Глупое подражание находит, в оригинале, себе родственное...)

• ...Скорее моральный изъян, чем интеллектуальный. – Сколько способных дураков! И сколько от них зла!

• Эгоцентризм – большая глупость! Такая большая, что едва ли не исчерпывает ее всю, так что глупость будто и есть – эгоцентризм. Действительно – забывать или не желать верить, что объективное объективно – значит плевать на самое существо любого дела, быть в нем дураком.

• Глупому эгоизм не дает разглядеть собственных интересов. «Только мне» никогда так не выгодно, как «обоюдно». А по-настоящему хорошо понять собственные интересы – не быть глупым – считай, не быть и эгоистичным!

• Глупость – питательная среда зла, если не само зло.

• Глупость как отсутствие мировоззрения, – собственного взгляда на вещи. – Эта ее разновидность особенно заметна, когда отсутствующий собственный взгляд замещается чужими, да, естественно, взаимоисключающими.

• ...Глупость, как отсутствие собственного взгляда на вещи, в ком бы такой взгляд ни замечала, считает его глупостью. Взгляды, с ее точки зрения – дело общественное, привилегия лидеров или вопрос моды, а ум – осведомленность.

• Способность понимать – за счет способности ориентироваться, и наоборот; способность к мировоззрению – за счет способности понимать, и наоборот... «На каждого мудреца довольно глупости».

• Умнейшие люди – из тех «дураков», чья глупость – только неспособность ориентироваться. С одной стороны, у них собственные ориентиры – а относительно общих они грешат, – с другой – найти смысл происходящего значит для них больше, чем что-нибудь выгадать в нем, – и проигрывают. – Их, жалея, мягче называют «чудаками».

• Как «истина – конкретна», так и ум – точная ориентация. Само понимание – способ сориентироваться в мире. – Но – но! – что называть «миром»... И для чего – ориентироваться...

• ...У нас-то другие задачи. С их точки зрения, мы хотим несущественного, – мы глупы. – Мы не против иной раз иметь и то, что составляет их главную цель, – «хорошо жить», например, – но для нас это не суть, и в их мире мы, понятно, бестолковы. Опять же – глупы...

• Глупость-мировоззрение – реакция приспособительная. Своего рода ум. («Такой ум», – говорит Ф.Искандер.) Упрощенная картина мира удобнее полной – «умножающий знание умножает скорбь»...

• ...Ум, весь перешедший в мировоззрение – пахнет глупостью.

• Есть глупость, вся погруженная в реальность – которую, конечно, понимает по-своему, т.е. глупо. – А есть и другая, что вся в себе, – интровертивная, что ли... Это уж такая мудрость!

• ...Так что не исключено, что «глупость» и «глубина» – слова однокоренные. Погруженность, в которую образы внешнего мира доходят через систему кривых зеркал. – Есть дураки, которые больше всего в том и дураки, во что больше всего погружены. И дураки, которые таковы во всем – ибо целиком погружены во что-то свое, особенное, чему нет названия.

• Погруженного в себя мудреца от погруженного в себя глупца отличить можно лишь по критерию правды, – существует она для него, или нет. – Зачем глупому правда – его глупость – его истина!

• От глупости – разве что неприятности, зато «от ума» – «горе»!

• Ум, собственно, не представлял бы загадки – да представляет загадку глупость. И это касается не только глупых. – Все, что с таким трудом поняли для нас умнейшие люди – в конце концов, сводится к очевидностям; так что им мешало, и что нам мешало понимать это без труда? Раскусив очередную проблему, чему мы удивляемся – разве своему уму? – Нет, скорее своей прежней бестолочи. А ум – это только ясность.
Итак, решая любую загадку, ту самую загадку мы и решаем – загадку глупости.

ГНЕВ

(оказывается, однокоренное с «гной»)

– злоба; справедливая злоба...

• ...А то еще – злоба «праведная»: «гнев праведный».

• «Пылает гневом» или «пышет злобой» – вопрос серьезный, – вопрос о справедливости.

ГНОСЕОЛОГИЯ

– наши различные представления о том, что такое истина, – что вообще познаваемо, и что это значит – познаваемо. «Попытки разобраться в том, что познает познание».

• Пилат: «что есть истина?» – Когда истина неудобна, ударяются в «гносеологию». (Не слишком важное замечание. А впрочем...)

• Всякое знание – удачно заменило вопрос об истине вообще каким-то одним ее критерием, – вопросом об истине в частности. (В качестве истины – неопровержимость; очевидность; полезность и т.д.)

• Поскольку гносеология может считаться наукой, постольку каждая наука и есть своя собственная гносеология. По мере же отвоевания самостоятельности, гносеология сливается с онтологией. – Вот, наука свое слово сказала, вопрос решен, но истина, чувствуется, не исчерпана, главное в ответ не уместилось – само бытие. А задаться вопросом – «как познается бытие?» – значит попытаться его определить, отвечать уже на вопрос – «что такое бытие?».

• Тайну познания составляет не незнаемое, а бытие.

«ГНОСТИЦИЗМ»

(здесь, конечно, в кавычках – в сугубо специфическом смысле. «Убеждение в том, что все познаваемо». Это убеждение обычно называют рационализмом – но, с моей точки зрения, совершенно несправедливо, ведь само оно и вполне недоказуемо и даже не вполне понятно, – иррационально)

– убеждение в адекватности познания и его принципиальной способности исчерпывать свой объект;
– вера, что мир не сложнее наших представлений о нем.

Или:

– убеждение, что тайны доступны познанию, – что они могут быть нам открыты; что мы можем им стать причастны; что мы можем стать им причастны мистически (собственно гностицизм, без кавычек);
– вера, что тайн нет.

• ...А что такое «адекватность» (познания)? Одно и то же мы видим и слышим – познаем зрением и слухом – сколь угодно адекватно и притом весьма неодинаково. И что такое – «исчерпать» (объект познания)? Даже если увидишь все и услышишь все, это все не будет одним и тем же – не будет «всем», то есть не будет исчерпывающим. – Так что здравый «гностицизм» вполне равен здравому «агностицизму».

• (Понять что-либо «адекватно»: адекватно нашему способу понимания.)

• Почему бы нашему познанию мира не быть объективным? Разве мы сами – не какая-то вполне объективная его, мира, сторона? Или кто-то нас дурачит, вводит в заблуждения?.. – Но что части никогда не поглотить целое, что познающий и познаваемое никогда не сольются, что различные отношения бытия еще не делают понятным и неудивительным сам факт этого бытия – вот тот барьер, который уму никогда не преодолеть.

• Все, безусловно, познаваемо, только – как? – За границами познаваемого ничего нет – территории познаваемого и непознаваемого в точности совпадают.

• Идея, что к истине приближаются лишь «асимптотически» – уже не вполне «гностицистическая», т.к. указывает на принципиальную несводимость познаваемого к познанию.

• «В такой плоскости», «в таком разрезе». – Так нам дается объемное – в проекциях и сечениях, – и воистину «плоским» предстает «гностицизм», который об этом забывает.

• Иррационалист – тот, кто чувствует лишние измерения, сверх тех, что доступны всем; но ведь вполне иррациональны и те, кто верит, что пространство умещается в плоскость, – «гностики».

• «Гностицизм» в своем лучшем смысле – рабочая гипотеза познания («допустим, что это познаваемо»; «допустим, что в этом есть смысл»). В отличие от того «агностицизма», обычной рабочей гипотезы мышления, обслуживающего какие-то инстинкты, прихоти, страсти («умом этого не понять, зато нам, избранным, истина дана в откровении»; «что есть истина – никто не знает, и потому никто не смеет меня судить», – едва, кстати, не одно и то же...).

• «Гностицизм» – такой познавательный оптимизм. Или, всего лишь, самоуверенность.

• Кто не способен видеть непонятное – тот, известно, «понимает все»: «гностик».

• ...Эти «гностики» являют собой еще одну тайну: тайну сознания, для которого нет тайн. (Чем меньше, собственно, сознания, тем больше этого «гностицизма», – что должен бы являть собою, по идее, апофеоз сознательности!) Нет тайн для растения – разве что, вероятно, когда ему приходится засыхать... И человека-то волнует – не тайна жизни, а тайна ее конца. – Что – жизнь! Что – природа! Что – космос!..

• И атеизм, и религиозность могут обвинить друг друга в самом плоском «гностицизме», и притом претендовать на «гностицизм» – самый глубокий.

• А: «я верю в истину – да и как можно в нее не верить?» – Б: «но если бы ты действительно верил в нее, то имел бы к ней больше уважения – знал бы, что уразумению она не доступна.» – А: «так мыслить, значит от нее отрекаться: ведь только в уразумении нечто и может стать – истиной.» – Б: «напротив, – отрекаешься от нее именно ты – раз свое жалкое разумение выдаешь за истину!» – А: «не выдаю. К истине разумение идет, как к пределу...» – Б: «ага. Истина, по- твоему, в уразумении, но там же ее, во всей полноте, и нет, выходит, что объективно ее не существует?» – А: «истина во всей своей полноте – это бытие, то есть, именно, объективное существование. А нам оно дается лишь в уразумении», – и т.д.

ГОРДОСТЬ

(видимо, «отгороженность»)

– в обществах с коллективистскими тенденциями – уже чувство собственного достоинства; «гордыня»;
– культ собственного достоинства, не позволяющий им поступаться в глазах общества; то же, что честь; то же, что благородство;
– понимание собственного достоинства, или достоинств, как основания для превосходства над кем-то, – гордыня, чванство; то же, что высокомерие.

• «Чего бы от меня ни домогались, я останусь тем, что я есть.» – Независимость – это гордость. Но еще справедливая.

• Личное достоинство, не забывающее себя в общих целях и идеалах – назовут не гордостью даже, а – «гордыней»!

• ...А вообще, сама гордость – вещь не слишком гордая: достоинство, но в чьем-то мнении, в установленном кем-то масштабе. (Достоинство же, не пекущееся о мнении и абсолютное – опять- таки, «гордыня».)

• Гордость - поза достоинства.

• Скромность, как и гордость, – это чувство собственного достоинства, но не заботящееся о месте в чужих глазах, а потому неудобное, своенравное... Конечно же, она – «паче гордости».

• Гордость и есть тот рычаг, ухватившись за который, манипулируют гордыми.

• Самая подлая гордыня, лишь только пропорциональная месту в иерархии – воспринимается в ней как достоинство и скромность. Зато – все, что может говорить в человеке о его личном достоинстве, даже его личная скромность – клеймится в иерархиях, как гордыня. – Что понимать под достоинством...

• «Своя гордость»: свое представление о том, чем ценна личность. Несовместимое, между прочим, с идеей достоинства личности, ее самоценности: всякая личность ценна всем, что в ней есть. – Однако и подлинное достоинство в человеке, в котором не ожидают его встретить, также называют – «своя гордость».

• Личность уважаема не «за что»-нибудь, – или за то и всего лишь за то, что она – личность. Так должно быть. Но (есть и такой вариант) всего лишь за то, что «я – это я», проявлять к себе нежность – не смешно ли? Или, тем паче, этим гордиться?..

• Если быть точным, молодым бывает свойственна не гордость, а самомнение, – скорее гордыня.

• «Тебе-то чем гордиться?» – «Тем же, чем должен гордиться и ты», – мог бы ответить на такой выпад гордый, – но тогда это была бы уж не гордость, а достоинство. – Достоинство абсолютно, но таково оно в каждом.

• «Гордиться заслугами» – если не просто радоваться удачам, то, на основании каких-то заслуг, ждать от других, чтобы они тешили твою гордыню. Но, кстати: ни одно настоящее достижение – насколько я могу о том судить – не наполняет достигшего гордыней, – он-то знает, чего оно ему стоило; не способствует гордыне и удачная мысль – не только что «гениальное», но и вообще все верное по-своему «просто».

• «Гордиться положением» – тоже не гордость, а гордыня. Гордость горда только тем достоинством, которое не имеет степеней.

• Заносчивость – воспаляемость гордости.

• Национальная гордость. – Всякая коллективная гордость удержу не знает. Идея, что можно гордиться не своим достоинством и даже не своими заслугами – если уж не кажется человеку сомнительной, то, ясно, способна завести далеко: гордись себе без малейшего зазрения совести, ведь «не собой» – это даже «скромно»!

• Кому личная гордость не позволит низости, вполне может позволить жестокость. А вот «национальная гордость», кроме жестокости, вполне допускает и низость, – никакой социум достоинства не имеет, только лишь гордыню.

• Гордость и предательство – особая тема. – Вы не способны на предательство хотя бы из гордости. А «гордые» иначе – они из гордости предают: чтобы не «остаться в дураках».

• На тему «быть и иметь». – «Я не гордый»: «могу удовольствоваться не лучшим». Выходит, «гордость» – стремление захватывать лучшее?..

• Гордость без благородства – порок.

• Боюсь, что гордость всегда – на пути к гордыне.

ГОРДЫНЯ

– то же, что высокомерие,

а в ложном, но весьма обычном восприятии –

– то же, что (на самом деле) гордость; то даже, что чувство собственного достоинства.

Вообще это слово – из лексикона религиозного, и изначально значит –

– осуждаемое мнение, что собственный разум может избавить человека от потребности в Боге-наставнике.

Это последнее называют атеизмом. А есть ещё гордыня фарисейства –

– мнение, что какое-то твоё особое отношение к Богу даёт тебе право выступать в роли наставника, от имени Бога.

• ...На мой взгляд, «самому не плошать» в вопросах морали – «своё суждение иметь» – наша прямая обязанность, неукоснительное исполнение которой – сама скромность.

• Религиозное сознание, как всякое авторитарное, полагает гордыней – личность.

• «Человек – тварь, а не творец.» – Нам воспрещают не чванство, а именно личность, которая – творец. Чванство-то не особо и воспрещают – сознай себя тварью, и будешь, ни больше ни меньше, как угоден Богу! Но не лучше ли быть скромным творцом, чем нескромной тварью?

• Если я верю в Бога-наставника и притом сам сужу о своей правоте и праведности, тем паче о чужой – ясно, что я сужу и за Бога; и это, точно, очень неприличная гордыня. (Гордыня – порок праведников.) Если же в Бога-наставника я не верю, я должен, опираясь на собственное разумение, судить о хорошем и плохом – и это отнюдь не гордыня, – я ведь не выдаю этот свой суд за Божий.

ГОРЕ

(похоже на «гора»: гора навалилась. Но, конечно, от «горечь» – горячее, жгучее)

– то же, что несчастье, – переживаемое несчастье. Вынужденная психическая болезнь (то есть «больная» ситуация, такая, в которой страдает именно здоровая психика) – состояние полной невозможности смириться с фактом, который нельзя устранить, – собственно, невозможности смириться с жизнью.

• ...Отвращение к жизни, как симптом.

• Есть только одно горе – кого-то, близкого, смерть. Все прочее – неприятности.

• ...Не «утрата», а – «рана». Не то, что можно вырвать из сердца или с чем смириться, а то, что должно зажить.

• Позавидуешь – собственнику (верно об этом писал Льюис)... Даже смерти для него – только «потери». И разве нет такого имущества, на которое нельзя было бы, потеряв, плюнуть!

• Горе эгоиста, хоть бы он с него и умер – только большая досада.

• ... «Утешиться» невозможно, нет. Но все в конце концов утихает. Вот если б – не «утешение», от слова «утеха», «потеха», – а – «утишение»...

• Утешения – необходимые бестактности.

• Утешения скорее оскорбляют, чем утешают; оскорбляют поверхностностью. Но и без них нельзя, они – поплавки на поверхности той пучины, которую разверзает под горюющим его горе. – «Взгляни на все так же идиотски-легкомысленно, как смотрю я, пока со мной ничего не случилось, – к чему ведь, раньше или позже, должен вернуться и ты...»

• Неприятности уравновешиваются удачами, горе от них – только обостряется. Утихающее горе дает себя знать, под конец, в моменты, когда можно бы ощущать счастье.

• ...Начнет притупляться, когда ушедший уйдет из привычек. Вот только, вместе с привычкой, не похоронить память...

ГОСУДАРСТВО

— самая выраженная из существующих на земле человеческих иерархий (сообществ, структурированных единой сакрализуемой властью): приведшая к повиновению своих подданных и находящаяся в состоянии войны со всем остальным человечеством. (Охрана границ — война в состоянии «глухой защиты», дипломатия — война хитростью.) В географическом смысле, государство — это территория власти,

идол власти в его «священных рубежах». А народ — это его так называемое «население».

• ...Покорение властью «своих» называется внутренним суверенитетом, перманентная война с «чужими» — суверенитетом внешним.

• Конечно, так же как человек все-таки не остался в своем первозданном виде, «животным общественным», но лишь кое-где сохранился таким и при известных провоцирующих обстоятельствах деградирует до него, — не остались такими и все государства; в одних государствах, тоталитарных, всё — государственное, как было при фараонах и даже больше того, — всё, включая наши души; в других, демократических, что-то перепадает и на долю естественного — личного — права. Но мы здесь говорим о государстве по сути — по его собственной сути.

• Границы государства на столько-то распространяются вширь, и на столько-то – внутрь: внутрь нашей личности. А заветной его потребностью является империализм: расширение границ...

• «Я – государство, – государь сам себе, или иначе, личность»: вот – право. Государство мыслит себя иначе, а именно: «государство – это я», – твое я... Здесь личность – не ты, не он, не она; личность – только само государство.

• «Государство и право». Говорили бы лучше – «государство и закон», ведь власть и право – скорее, антагонисты. – «Насилие и право». Право выговаривает себе в системе государственного насилия место, чем-то поступаясь, зато и приобретая себе защиту от всякого насилия несистематического. Право столковывается с государством о законе.

• «Правовое государство» — государство, обузданное правом, отчасти сдавшее свои собственные позиции. «Ein Führer, ein Reich, ein Volk» — вот формула примитивнейшего, сиречь, идеального государства. «Православие, самодержавие, народность» — эта же формула (тут дело не в хронологии и не в том, какие бедствия реально причинила первая формула или вторая), всосавшая в себя ещё и религиозность, претендующая на души без остатка: тоталитарный идеал, к чести для выдвинувших его не бывший ими до конца воплощенный. Сменив православие на другую идеологию — замена по сути не столь принципиальная — идеал был-таки претворен в жизнь большевиками и даже снискал некоторую симпатию отлученных от родного государства православных государственников (Бердяев, «евразийство»), – точно так же, как ныне у коммунистов в полном доверии «православие»...

• Отделение церкви (или любой другой идеологии) от государства звучит для государственников не иначе, как «отделение от государства — нравственности»! Правда, Христос так учил, что «Богу — Богово, кесарю — кесарево», что царство его «не от мира сего» и прочее, был, словом, за раздельное их существование, но более удобным оказался Павел с его «нет власти, аще не от Бога»...

ГРАЖДАНИН

– подданный, – подвластный такому-то государству;
– полноправный член правового общества.

• С тех времен, когда права могли быть лишь у подданных, у граждан, – лицо, права которого признаны, называют «гражданином». Вообще же естественное право, права человека не имеют гражданства.

ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ

– степень, в какой общее – в масштабах государства – благо является личным делом (а не только делом власти, которой можно, если надо, и противостоять). То же, что правосознание – главным образом как долг перед чужими правами, вообще перед правопорядком в государстве;
– степень, в какой святыня (идол) государства имеет власть над личностью. То же, что патриотизм – как долг перед государством, интересам которого – так понимаемым – приносят в жертву свое и чужое право;
– приверженность власти, верноподданничество.

• Правовая гражданственность: если надо, в одиночку – против общего мнения и против власти. Коллективистская: с общественным мнением – против каждого в отдельности и, бывает, против власти. И верноподданническая: с властью – против всех и каждого.

• (Между прочим: против власти – «против ветра», то есть, против всех. Как правило.)

• Самую последовательную верноподданническую гражданственность проявляет – доносчик. – Но настоящий правопорядок не культивирует доносительства, даже в ущерб защите самого правопорядка, – отношения граждан с правом, в принципе, индивидуальны.

• Каждое понимание гражданственности гордится и собственным «гражданским мужеством». – Есть мужество – диссидента. Есть мужество – народного витии. Есть мужество полицейского, – а также и доносчика...

«ГРАМОТНОСТЬ»

– критический минимум профессионализма.

• «Грамотность» является у нас похвалой: человек занимается каким-то делом не только потому, что кто-то ему поручил, а у него хватило легкомыслия не отказаться, – нет, еще и потому, что он действительно имеет представление, как это дело делается!

ГРЕХ

если вина – это зло, которое мы должны исправить в содеянном, то грех – это зло, которое мы должны исправить в себе (еще и в себе). Нечто большее фактического зла, просто – вины. Итак, грех –

– вина, как вина перед Богом. (Или, в переносном «светском» смысле, перед совестью; в общем, перед тем, что мы полагаем в своей душе высшим и что одними считается, а другими традиционно именуется Богом).

И это понимают – а точнее, чувствуют – двояко, непримиримо-противоположно. Смысл первый и лучший –

– вина как вина перед Богом – лучше сказать, вина плюс вина перед Богом. То есть момент абсолютности и неформализуемости во всякой вине, невозможности адекватно измерить ее причиненным кому-то вредом и несводимости ее к нарушению каких-либо моральных правил, заповедей;

как малая лепта может оказаться огромным добром, так непростительным грехом может оказаться мелкий проступок и даже формальное отсутствие всякого проступка, – это знает лишь Бог (совесть). Так именно понимал грех Христос.
Грех в другом, архаично-религиозном или фарисейском смысле –

– вина как вина перед Богом – главным образом или даже исключительно перед Богом. То есть, ослушание Бога, данных им моральных правил (заповедей), ввиду коего не имеет значения ни фактический размер вины, реальный вред от проступка, ни внутренний смысл совершенного отступления от правил (пусть и ради добра), – формализм абсолютный.

• «Кто Богу не грешен...» – Для Бога, как и для совести, всякая вина становится еще и «метафизической» – неюридической; грех больше вины на метафизическую вину. Причем последняя может быть и без вины.

• Вина, как вина перед Богом, или грех: ясно, что такая вина неформализуема. Бог, совесть, знает и видит все, и потому каждый не совсем пропащий человек может когда-то почувствовать – «человеческим установлениям я неподсуден, но – Божьим!.. Но – перед собою!..» – И однако, именно превращение «вины» только лишь в «грех» чревато самым отвратительным формализмом. Фарисей, человек пропащий, чувствует так: «дело не в человеке, перед которым я виноват, дело – в моих отношениях с Богом!..»

• Можно быть не виноватым и тем не менее грешным. А можно быть безгрешным и тем не менее виноватым. – Пример? – Авраам и Исаак, удайся Аврааму его дикий подвиг...

• Грех или вина, как только вина перед Богом, пахнет ханжеством или, скорее, есть само ханжество. Даже если заменить «Бога» – на «совесть», и всякую вину рассматривать, как только счеты с нею, с совестью – этот дух ханжества не испарится. Ибо вина – и как раз в первую очередь – счеты с тем, перед кем виноват. С Богом, с совестью – уже во вторую очередь; сначала надо думать о вине, потом о грехе. «...Пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой»...

• Удобно вообразить, что вина – это только ущерб: возместил ущерб, и чист... Удобно и вообразить, напротив, что вина – это только грех, – долг Богу или своей душе. Тут и возмещать ничего не надо! Так удобно для себя мыслил блаженный Августин, бросив, ради Бога, на произвол судьбы жену... Гамлет, ради мести и святых угрызений растоптавший Офелию...

• Грехи – «замаливают». – Вы ждете, что грешник как-то загладит свои грехи? А он распорядился умнее: раскаялся, «искупил» их!
...Увы, в половине случаев нам остается наши грехи – только замаливать. Но в случаях не столь тяжких – когда вина поправима – никакие молитвы не помогут!

• Бог видит все – даже то, надо думать, когда ты пытаешься воздать причитающееся – не ему...

• «Первородный грех» – это свобода воли. (Свобода, – ведь не будь ее у нас, нельзя было бы и говорить ни о каких грехах.)

• «Познание добра и зла», ведь это – свобода: свобода самостоятельно о них судить. «Первородный грех» – повинность добра... Господи, но как же косно об этом судят! Тобою наложенный долг добра – рассматривают, как проклятье! Да за одно это мы уж заслуживаем потопа.

• Называют «грехом» и склонность грешить определенным образом, – порок. «Семь смертных грехов»: гордыня, алчность, вожделение, зависть, чревоугодие, гнев, леность. В других редакциях – еще и уныние...
Любопытно, что ни один из этих «смертных» грехов не кажется особо страшным. – Объясняют, впрочем, что перечень этот, изначально – для монастырских общин, – то есть это те грехи, которые всего вернее могут развалить коллектив. Если так, их никак не следовало бы возводить в смертные грехи вообще. – А в сущности, смертный грех только один: жестокость. И ни один другой грех, может быть, не является грехом вовсе, если в него, хоть краем, но не входит этот!

ГРОТЕСК

– соединение несоединимого, затейливость, причудливость, которыми хотят поразить; явное преувеличение;
– обнаруженная в привычном парадоксальность (кажущаяся несовместимость частей, странность, причудливость...). Утрированная суть искусства, – разоблачение привычного.

• ...Если же в привычном разглядели тайну – это уже не гротеск, а философия. «От смешного до значительного»...

• Гротеск, фантастическое сочетание привычного. – А может, само привычное – это привычное сочетание фантастического!
Или гротеск, как просто преувеличение. – Но если достаточно нечто преувеличить, чтобы оно стало невероятным? Это ли не странно?.. Реальность: чудо, к которому привыкли.

• Ничего не надо придумывать, – надо только высвободить явление из материи обычного, и окажется, что в нем совмещалось несовместимое – получишь гротеск. – Ничего не надо преувеличивать, достаточно подчеркнуть, приглядеться, чтобы оказалось: фантастика!

• ...К тому же: «нет среди нас здравого, нет ни одного» – ещё верней, чем «праведного».

• «Притянуть за уши» – натяжка – гротеск. – И другой вариант: «за ушко на солнышко», – вытащить на Божий свет. Гротеск без всяких натяжек.

• За знакомой стороной – противоположная, – парадокс. А сколько есть нелепого, чему мы перестали удивляться! И разве обыденное не таит под собою самых непостижимых тайн? – Итак, если талант – в том, чтобы заглядывать глубже других, глубже привычного, всякое талантливое произведение обнаружит парадокс, странность или чудесное, всякое – какой-то гротеск.

• Сочиненный, надуманный гротеск – сама бездарность, увиденный, понятый – сам талант.
...Теперь, когда это последнее установлено, нужно сказать и кое-что против. Вспомнить то эстетизирующее чванство, что радо видеть в чужой жизни одну нелепицу и балаган, созданные ему на потеху, – если оно не представляет, не чувствует, не понимает всей её серьёзности, то, конечно, само в том и виновато.

ГРУБОСТЬ

в этическом плане:

– неразвитость (в смысле «непривитость»), – «неотесанность», отсутствие выучки этикету, не исключающее ни доброты, ни даже вежливости, деликатности или такта;
– обратное вежливости, деликатности или такту, вплоть до утраты самой доброты – неспособность щадить личность другого в ее частных проявлениях;
– резкость, – нежелание ее щадить (оправданное или нет).

В интеллектуальном плане:

– неразвитость, – мышление даже и верное, но слишком общее, приблизительное;
– обратное уму, неспособность улавливать существенное – из-за неразличения его частных проявлений;
– резкость, – нежелание поступаться сутью, как она видится, ради принятостей, добрых отношений, пристрастий, даже неоткрытых еще возможностей, могущих пролить на дело новый свет, – и т.п.

И все то же – в плане эстетическом:

– неразвитость вкуса, простой вкус; обратное восприимчивости, отсутствие чутья к деталям, тонкостям, вообще к тому, «как»; напротив – резко выраженное чутье, неумеренная индивидуальность.

• Иногда меня упрекают в недостатке примеров, – так приведу примеры этих трех непохожих видов грубости (неразвитости, порока, резкости). – Вот, у человека в руках зубило, и он только то им и делает, на что оно годится; эта грубость – неразвитость, но не порок. Или же у него в руках зубило, а он пытается разобрать им компьютер; или, простите, вытащить камень из чьей-то почки; или влезть в душу. Тут грубость – глупость, грубость – бездарность, грубость – жестокость... А вот у кого-то в руках – скальпель, штука сама по себе опасная. Все дело в том, у кого в руках!

ГРУППА

– часть общества со своей ролью в нем;
– общество со сложившимися личными отношениями, – распределившее роли.

• Группа вырабатывает лицо, шаржируя лица.

• Самая жесткая «группа» – самая маленькая: пара. «Одна сатана.» «Женишься – переменишься.» Проблема брака – проблема соответствия: одного человека другому, или, что то же, собственного лица тому лицу, которым наделяет его этот «сатана».

• «Побыть одному»: побыть собой, вне ролей. Для кого-то и значит – быть. – «Побыть вместе», «побыть в обществе»: побыть кем-то, в предложенной этим обществом роли. – Для кого-то и значит – быть...

• «Вечно тот же», да вдруг, оказывается, не везде тот же. – И чем различнее человек в разных группах, тем одинаковее и площе для каждой из них, – видимо, по закону сохранения материи. Ведь подлинное лицо только раскалывается на роли, а не обогащается ими.

• Внутри малых групп – «дифференцированный конформизм», – т.е., предполагающий некое разнообразие ролей, этих квази-личностей, – точнее – их типологию.

• Слишком большое общество уже не распределяет индивидуальных ролей. Толпа – «группа», в которой на всех – одна роль.

ГРУСТЬ

– всякая печаль; печаль, приходящая в гармонию;
– переживание духовного урока печали.

• Воспоминания, если только не страшны – милы, т.е. гармоничны, и грустны. – Всякое воспоминание – печально, оно – об утраченном. И всякое, хоть в какой-то степени, есть переживание духовного урока того утраченного.

«ГРЯЗЬ»

– зло, которого стыдятся (угрызения совести – это другое, не то, что стыд); эстетический критерий аморального.

• ...Которого стыдятся, – в отличие от зла, которому ужасаются. Т.е., стыдятся особенно – далеко не худшего зла. И чести вредит – далеко не худшее зло...

• «Как не стыдно?» – Что не совестно, выходит, понять легче – это ж не себе человек вредит! – но потрясает, что даже и не стыдно: не боится запачкаться.

• Видимо, и совесть и стыд у большинства – из области «выглядеть в глазах», – и выглядеть страшным, конечно, в эпоху естественного отбора предпочтительней, чем выглядеть противным, «грязным». – Потому «стыдно» – хуже, чем «совестно»...

• ...Впрочем, не будем учить скунса жизни: с точки зрения выживания быть в достаточной степени отталкивающим – уже целесообразно. И потому не-боязнь стать кому-то противным – открыто своекорыстным, при случае, или даже открыто подлым – одно из первых требований «житейской мудрости».

• «Смешное», «жалкое» в глазах толпы – уже «грязь», и грязь наиболее презираемая, ведь смешной или жалкий, в отличие от подлого, даже не опасны. Не опасен и добрый, – так что добра здесь будут стыдиться едва ли не чаще, чем зла.

• Верный признак, что твоё добро наивысшего свойства: не гордость испытал, а преодолел неловкость.

• Кто не боится грязи, способен, скорее всего, и на самое бесспорное зло. Но настоящий моральный подвиг – когда в то, что толпа сочтет грязью, окунется человек – ради совести.

• Про революцию говорили, да с пафосом, что ее «не делают в белых перчатках». Воспринимали кровь, как только – грязь...

• Человек отличается от животного тем, что знает стыд – отличает «чистое» от «грязного». И все же человечнее – измерять зло только злом. Без эстетического критерия.

ГУМАНИЗМ

– утверждение прав и достоинства человеческого естества; то же, что человечность; то же, что «вера в человека»; что «вера в разум»; культ человека.

Все эти вещи могут пониматься по-разному, и настолько, что от первого из приведенных определений до последнего мы незаметно перелетаем – на бумаге – через настоящую пропасть. В жизни же этот шаг от гуманизма до гуманизма – разница между милосердием и благословением геноцида. Так что разовьем наши определения. Итак, гуманизм (подлинный!) –

– всякое мировоззрение (жизненная позиция), исходящее из признания абсолютного достоинства человеческого естества (природы), – то есть:
а) признание человеческого достоинства каждого уже как живого существа – имеющего свойственные всему живому и в частности виду homo потребности, способного, как все живое, страдать, и – тем самым и независимо ни от чего иного, вопреки, может быть, идеалам или даже самим божьим заповедям – заслуживающего сочувствия и сострадания; что называется гуманность, или человечность;
б) признание личного достоинства каждого человека как существа по самой своей природе разумного – homo sapiens, – способного опираться на собственный разум и потому самостоятельного, свободного; признание ценности разума вообще («вера в разум») и ценности свободы («вера в человека», в его способность обретать себя подлинного, совершенствоваться, именно через свободу – а не, скажем, через послушание Господу);
в) признание гражданского достоинства личности как той неотъемлемой сферы, в которой властен, свободен каждый человек, хотя и зависящий по необходимости да и по природе (как «zoon politikon») от социума, – иначе говоря, признание неотъемлемых естественных прав человека в социуме и перед социумом; то же, что в истинном смысле слова правосознание.

А чем различаются гуманизм «религиозный» и «светский»? –

– Гуманизм религиозный обосновывает абсолютное достоинство человека, достоинство естества, его божественным происхождением («образ и подобие божье»). Вообще, абсолютное достоинство – абсолютная ценность – есть по определению святыня, категория будто бы религиозная.
Гуманизм секулярный (светский) из идеи абсолютного достоинства человека попросту исходит. (Всякая жизнь ощущает свою абсолютную ценность как данность, факт.)

Это различие должно рассматриваться как сугубо теоретическое, то есть такое, в котором ни правота, ни даже точный смысл утверждений сторон не могут быть установлены однозначно и потому являются делом предпочтений каждой. А за сим, по сути, различий между этими двумя родами гуманизма уже не должно оставаться. Если только не называть гуманизмом все, что само захочет себя так называть (хотя и одно такое желание что-нибудь да значит)...
Далее. Если естество (нечто общее всем и в сущности всем понятное) для гуманизма приоритетно, то, значит, гуманизм есть та почва, на которой могут прийти к согласию каждый с каждым при всех их различиях, если только искренне того пожелают; итак, гуманизм –

– компромиссный теоретический, этический и правовой минимум, гарантирующий разным людям (исповедующим разные ценности) базовые ценности жизни и добрососедства при свободе во всем, что их не исключает.

Действительно, гуманизм – это «всякое мировоззрение и т.д.», как мы сказали вначале; то есть гуманизм составляет мировоззрение лишь как определенный «мировоззренческий минимум», предоставляющий его «максимум» естественному праву – свободе и разуму – каждого. Мировоззрение целиком – дело сугубо личное. Когда же какое-либо законченное мировоззрение вменяют индивидам в их общественный долг (на что обычно претендуют религия или определенного рода атеизм, религия коммунизма или государства) – мы имеем дело с тем, что называется идеологией. И если архаичный способ существования социума – именно идеологический, религиозный или квазирелигиозный, – то гуманизм в этом плане, напротив, исчерпывающе определяется как –

– теоретическая, этическая и правовая альтернатива идеологии (как принципа организации социума). Устроение человеческих отношений на основе компромиссного минимума общих позиций, оставляющее их полноту личному разумению и свободе каждого.
Теория. – Можно сказать, что гносеология гуманизма – это рационализм, – но рационализм исключительно как компромиссный метафизический минимум, без которого немыслимым станет взаимопонимание людей вообще, общий язык; иначе говоря, рационализм как здравый смысл, признание общезначимым в сфере познания лишь того, что убеждает в своем существовании независимо от наших чаяний и пристрастий – а именно лишь фактов и логики. Отсюда – естественное союзничество гуманизма с наукой, его «вера в разум». Эта вера состоит еще и в том, что вопросы мировоззрения перестают быть делом послушания, как в идеологии, но препоручаются самой личности, ее разумению. Любой проект осмысления мира вне пределов доступного здравому смыслу и науке совершенно законен, но лишь как дело личной метафизики каждого. Рационализм как «метафизическая терпимость», обоснование терпимости этической.
Этика. – Можно было бы сказать, эта этика гуманизма – опять же терпимость, компромиссный этический минимум: признание каждым индивидом общих всем простых ценностей жизни и, постольку, добрососедства в качестве если не высших для себя, то непреложных в отношении к другим; как таких, которыми невозможно жертвовать никаким иным этическим ценностям или идеалам – ни патриотическим, ни религиозным, ни каким- либо еще... Но этика, по природе своей, есть дело совести и потому – требование не минимума, а максимума. Что до этического максимума гуманизма, то это – максимум той же терпимости: сострадательность ко всякому, вопреки любым возможным различиям, разногласиям, верам. Это и безусловное предпочтение духа моральных правил, сострадательности, их букве, самим правилам, – отвержение всякого формализма, фарисейства. В общем, этика гуманизма, весь ее максимум – человечность.
Право. – Правосознание, или сознание компромиссного этического минимума и только его одного как непреложного закона для себя, для других в твоем государстве и для самого государства, – то есть сознание того, что обязательным может быть лишь тот закон и законной может считаться лишь та власть, что кодифицируют и гарантируют естественное право каждого в условиях общежития. Все прочее – дело этики, того этического максимума, что диктует каждому лишь одна его совесть. «Свобода совести»; так называемое неидеологическое государство.

Еще одно, довольно очевидное. Если «вера в разум» – убеждение в праве и долге каждого индивида мыслить, а терпимость, свобода совести – вообще признание права индивида быть тем, что он есть, то гуманизм, безо всяких натяжек –

– то же, что «персоноцентризм».

Вот, повторяю, то понимание гуманизма, которое я считаю подлинным.
Но именуют гуманизмом и нечто иное. Так, «человеческое естество» может безосновательно отождествляться лишь с одной его стороной, так называемыми материальными потребностями, и гуманизм начинает выглядеть утилитаризмом, материализмом; или же за определяющую может приниматься социальная сторона человеческого естества – самое, может быть, страшное заблуждение, обесценивающее личность и с нею самое жизнь, – так гуманизм превращается в коммунизм, всегда неразлучный с геноцидом; «вера в разум» может легко заблуждаться относительно его реальных достижений, а рационализм возомнить себя полной и «единственно правильной» метафизикой, обязанной истреблять все прочие, – вот вам убежденный примитивизм, редукционизм; «вера в человека» способна родить идею «сверхчеловека», поставив отдельного человека на место Бога, – обожествить тирана...
Сущность всех этих заблуждений едва ли не одна и та же, не случайно они и встречаются в одной компании (коммунизм, редуктивистский материализм, вождизм, геноцид). Эта сущность – превращение гуманизма, альтернативы идеологии, именно в идеологию, квазирелигию.
Вообще, как выше уже говорилось, понятие «абсолютное достоинство», из коего исходит гуманизм как идея абсолютного достоинства человека, есть то же, что «абсолютная ценность», то есть – буквально – святыня. Не совсем неверно, поэтому, назвать гуманизм и «культом человека». Однако, действительно принимая культовые, коллективистски-религиозные или квазирелигиозные, идеологические формы, гуманизм превращается в полную противоположность тому, что есть гуманизм подлинный, и этот дикий «культ человека» –

– религия человека без Бога: культ «сверхчеловека», – выдающейся персоны, олицетворяющей для масс необходимое им божество (на практике – вождизм); культ социального в человеке (коммунизм); культ материальных потребностей человека (теоретически воплощаемый в материализме); то, другое и третье вместе, в разных пропорциях. –

Ницше или/и Маркс... Сталин в качестве сверхчеловека во главе материалистического (атеистического и блюдущего материальное равенство подданных) государства...
И, кажется, последнее. Говорят еще о гуманизме «коммюнотарном». Здесь слово «коммунистический» получает иную транскрипцию с тем, чтобы его не путали с «большевистский» (вспоминается «социализм с человеческим лицом»). Но так или иначе, «коммюнотарный» – надо полагать – значит исходящий из верховенства социальной стороны естества над его индивидуальной стороной. Стало быть – идеология, то есть коллективное обязательное мировоззрение, данное индивиду в догмах (сакрализованных, защищенных от его критики, положениях); стало быть – власть, без которой всякая идеология неминуемо станет частным делом каждого и с тем перестанет быть идеологией; стало быть – не свобода, в которой каждый сам выберет себе цели по вкусу, а определенная общая цель, определенный проект человеческого счастья... Как хотите, но –

– любая частная идея, в чем именно должно состоять благополучие человека, претендующая на роль идеологии или ставшая идеологией реально (то есть ставшая общеобязательной, поддержанной социумом, его властью) –

есть проект тирании или сама тирания, и притом тотальная, то есть покусившаяся на власть не над поступками только, а над самою внутренней жизнью людей, над сферой их желаний, – над их душами. Всякий «коммюнотарный гуманизм», как бы ни был привлекателен в теории (то есть в фантазии), на практике (то есть в реальности или по логике вещей) – тоталитаризм.

• ...Итак, что понимать под естеством, да еще в самом естестве – чему отдавать предпочтение. – И гуманизм, утверждение прав естества – будет сообразно с этим – и восстанием плоти против духа; и восстанием разума против культа; и восстанием личности против стада, – что уже значит – духа против варварства с его культами, которые ведь принижают дух куда ниже, чем может принизить его просто здоровая плоть...

• (Идеальное бывает куда приземленней реального, и дух ниже естества, – о чем не стоит забывать.)

• Инстинкт в естестве, и разум в естестве; и стадное, значит, и личностное... Вот уже и два гуманизма, оспаривающих друг у друга честь так называться, – условно говоря, коммунистический и правовой. Первый составляет культ, коллективное верование, – ему, бывает, и Бог не нужен. Второй, который я считаю подлинным, культа не составляет – вообще: ни собственного, ни Бога.

• Культ – это коллективная вера; личная-то вера – личное дело, дело личности, – на страже которой и стоит гуманизм. Подлинный гуманизм освобождает веру от культа.
Утверждение прав стадного естества вынуждает принять и культ. «Вера в человека». Если эта вера бывает опасной, как утверждают верующие в Бога, или в церковь, то именно потому, что она – вера, как культ, а не потому, что она – гуманизм.

• «Вера в человека»: в «сверхчеловека»?
Естество-то, как естество – это как раз то самое, что не культ. Так что подлинный гуманизм, утверждая права естества, не приписывает человеку ни качеств, ни полномочий всевышнего.

• «Культ человека» необходимо – «культ счастья», – а это уж психология – как сказать? – психология саранчи... Да, признать право естества – это и признать право на счастье. Гуманизм здесь дает формулу простую, как А=А: «желание естественного счастья естественно» (как той самой «птице» – «полёт»), – не меньше, но и не больше того. Культ счастья – культ! – к настоящему гуманизму отношения уже не имеет.

• Идея счастья, как предела блаженства – происхождения, видимо, религиозного. Гуманизм понимает его иначе. – «Ваш гуманизм говорит все время о счастье, но не в силах его дать!» – Он говорит о другом счастье: не о рае... О том, на которое каждый – в силах, и которое никому не позволено – отнимать.

• Право на счастье: из разряда естественных прав. А на рай – какое у нас право? – Традиционная религия предлагает человеку поступиться естественным правом, ради того, на что и права-то не может быть!
(Вообще, многое прояснится, если отдать себе отчет: споры о том, для счастья человек живёт или для чего другого – больше забота тех, кто определяет это за других; тут речь, скажем, о праве государственных мужей посылать испытания целым народам, – почитайте хоть Леонтьева. Если людей намереваются использовать как средство, ясно, следует насколько можно убедить их в том, что они сами по себе отнюдь не цель, живут не для себя.)

• «Все для человека»?.. – Не все, и человечность хорошо это знает. Кое-что ценно и само по себе. И нет ни у кого права на блаженство на земле, – это тоже правда; необходимы и испытания. И вот, кто-то из весьма религиозных освящает уже – войну... – Только счастье, на самом деле – не блаженное, а всего лишь адекватное естеству существование, на что у каждого имеется неотъемлемое право; и первая ценность сама по себе – всякая жизнь...

• «Гуманизм – в том, чтобы признавать права всего существующего в ущерб человеку», – как-то похоже выразился религиозный философ (Честертон); что называется, хотел проклясть, но благословил. Если гуманизм сам по себе способен сдержать человеческую хищность, положить пределы нашему эгоизму даже в отношении себе не подобных – зверя ли, растения, природы – это многого стоит; свидетельство его истины. Это вам не религия, интерполяция самого эгоизма.

• Иные считают, что гуманизм, эта способность обходиться и в счастье и в добре без Бога, – гордыня. Но гуманист видит свое достоинство в скромности. Даже, я полагаю, перед Богом. Благодари, надейся, но ничего не требуй, а что считаешь добром, делай бескорыстно.

• Разум – способность видеть естество вещей. Пользуясь разумом, мы только помогаем собственному естеству, которое, иначе, хваталось бы за первое «хочется» и сталкивалось бы с последствиями, каких ему уже вовсе не хотелось бы; так оно и с эгоистической, и с альтруистической сторонами естества. (С умом пользоваться, с умом и помогать; наши цели и наша мораль – всё, чем живем.) Выходит, отстаивать права естества – отстаивать права разума.

• «Только естественно», «только разумно» – синонимы.

• ...А может ли естество разуму противоречить? Скажем: «естественно пожалеть, но разумнее поступить без жалости»? – Здесь разумное путают с целесообразным, что далеко не одно и то же; цели-то могут быть самыми разными, в том числе и такими, что требуют трупов, а разум – один... Или же, напротив, хотят сказать, что всякий раз кроме первого импульса непосредственной жалости следует учитывать еще и всю ту жалость, которую тебе доведется испытать, если ничего кроме нее не пожелаешь учитывать? Что жалость, скорее, следует на разум множить?..
(Кстати: целесообразность – это разумное лишь в некотором отношении. Если же целесообразность будет целесообразной действительно во всех отношениях, она будет и вполне разумной, и доброй, и ни в чем не потревожит естество.)
Хочется кое-что сказать и в защиту того непосредственного импульса сочувствия, который мы рекомендовали дополнять учетом всех обстоятельств. Штука в том, что непосредственное, как-никак, достоверно, а во всем прочем рассудку легко ошибиться, так что первый импульс может оказываться и мудрее...

• Позвольте и мне такой афоризм: «всё естественное разумно, и всё разумное естественно».

• Т.к. разумение может быть лишь собственным, отстаивать разум – значит отстаивать личность; разум – лишь естество; отстаивать право и достоинство человеческого естества – отстаивать право и достоинство личности.

• Гуманизм, в актуальнейшем его понимании, призван защитить личность – от чего? – От идеологии: любых коллективных воззрений. Защитить индивидуальное естество от стадного естества.

• ...Итак, утверждая личность, гуманизм становится на стороне разума – против коллективистских (стадных) инстинктов. – Те, кто стадному в себе могут противопоставить только эгоистическое, а не личное, – те видят в борьбе за разум подкоп под саму нравственность. «Вы не за «наше»? Значит, каждый за свое?!» Гуманность у нравственности на подозрении.

• ...Впрочем, в идеале, человечность и вправду должна заменить собою нравственность.

• Гуманизм – не «за нас», и не за то, чтобы «каждый за себя», а за «каждого из нас». (Лец: «...предостерегали: асоциален. Познакомились. Очень человечен.»)

• «Животное» в человеке – бывает и зверь, и очень страшный. «Животное общественное» в человеке – бывает и скот, и очень стадный. – Да, человек тоже – животное. Но пусть уж, хотя бы, «животное разумное»!

• Гуманизм утверждает разумное естество личности в противовес эгоистическому естеству и стадному естеству.

• Чей-то «рационализм» может быть и бесчеловечен, но человечность именно рационалистична, – разумна. – Требования собственного естества чувствуешь острее, – но разум подсказывает, что у других и то же естество, и такое же право ему следовать; итак, разум, утверждая права естества, призывает: «поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали», – призывает: «...как самого себя»... – Разум – гуманист.

• ...Какое отношение эти «Декамероны» и «Гаргантюа» имеют к гуманизму? – Странные гуманисты, будто задавшиеся целью обосновать то положение своих противников, что естество – скотство. Этакая истерика, закатываемая низшим – всему его превосходящему. «Да, вот я такое ...! И ещё хуже!»

• Науки – «гуманитарные». – Действительно, вся достойная этого звания духовная деятельность людей чревата гуманизмом. Но своей литературы у гуманизма пока ещё слишком мало.

• ...Питать культ, конечно, тоже – в человеческом естестве. Как даже и такая известная страсть, как страсть бороться со своим естеством. Из естества нельзя выпрыгнуть, как нельзя вылезть из кожи! – Утверждать естество, значит – это искать в нем мира с самим собою.

• Если бы требовалось подобрать гуманизму девиз, им стало бы – «познай самого себя». Помири разум и природу, эти два своих естества; стань тем, что ты есть – стань вполне человеком.

• Человечность – знак гармонии естества с самим собою.

• Отрицать естество – это и есть насилие. Причем совершенно неважно, во имя чего его отрицать. Так что наши мировоззрения можно было бы поделить на два основных класса: гуманистические и насильственные, авторитарные.
(Но разве не может быть гуманной сила, то есть власть, и соответственно считаться гуманизмом – иной авторитаризм? – Гуманизм власти в том, чтобы быть минимальной: лишь гарантировать ясные всем требования закона. А авторитаризм может быть гуманен постольку, поскольку может избавлять от авторитаризма худшего, чем сам... Это – вещи, оправданные необходимостью, но, так сказать, не сама правда.)

• Природа человека, в своем абсолютном достоинстве, вечна и неизменна; мыслить иначе – значит принципиально соглашаться с насилием (пытающимся что-то в ней переделывать). – Но, естественно возразить, разве сама природа не может изменяться к лучшему? Не из обезьяны ли возник и сам человек? Ответ прост: ничто не может запретить природе меняться, если она меняется, но ничто и не смеет ей указывать, – пусть меняется так, как ей свойственно, по природе.
Если быть точным, тезис о вечности и неизменности человеческой природы, отстаиваемый гуманизмом, значит следующее. Природа человека не то чтобы буквально вечна и неизменна (это скорее метафора, наглядное изображение идеи), но – в определенном смысле – и больше того: она абсолютна для нас, как абсолютная ценность, как святыня. Практически это означает, что она приоритетна. То есть, скажем, мы можем радеть о счастье человека, исходя из требований его природы, но не о переделке его природы, исходя из представлений о том, что должно составить его счастье.

• ...Итак, «естество» для гуманиста – это разумный мир с самим собою, а сам гуманизм – это ненасилие, мир вообще.

• Право – это формализованный гуманизм, но сам гуманизм – это нечто в принципе неформальное: призван смягчать даже право.
Вот – смысл всяких «социальных защит». – Так что социальные меры – конечно, гуманизм, а вот сам социализм – его антипод: отрицание даже формального гуманизма, права.

• Терпимость – идея, более общее название которой – гуманизм.

• Гуманизм: кто вправду не с ним, тот, конечно, против него, – но только в существование таких людей не стоит верить только по их идеям и высказываниям; значит, хоть и не с ним, может, и не против... Сам Христос относительно тех, «кто не с нами», не имел определенного мнения.

• Ничто в гуманизме не «приводит к отрицанию человека», как бы ни пытались доказать этот тезис, – не приводит, хотя бы потому, что подлинный гуманизм вообще не имеет целью кого-нибудь куда-нибудь вести. Выстраивает и ведет людей не гуманизм, а идеология, альтернативой которой гуманизм и является. Идея – не идеология – гуманизма в том как раз, что нет идей, которым следовало бы жертвовать человечностью; гуманизм – именно то, что при всех ситуациях и вопреки всем мыслимым принципам остается на стороне человека.

• «Абстрактный гуманизм»? – Тут имелся в виду гуманизм конкретный: неизменно верный конкретному человеку. Так что этот термин больше подошел бы тем, как раз, кто пустил его в оборот – кто готов был жертвовать конкретным человеком ради абстракций исторической необходимости, прогресса...

ГУМАННОСТЬ

– синоним мягкости (как готовности подсластить крутые меры); и даже – максимально смягченная жестокость, –

в каковом смысле, увы, нам остается быть гуманными к животным. Или, – другой пример, – гильотина: тоже ведь достижение гуманности – своего времени конечно – на поприще палачества...
Но из-за этого пошлого смысла слова проглядывает все-таки его подлинный смысл, а именно –

– бескорыстный и ничем не обосновываемый мотив, противостоящий всякого рода жестокости; особо – жестокости, санкционированной обстоятельствами, правом или даже моралью;
– то же, что человечность.

• Это точно: за тем в нас, что пытается удержать нашу первобытную нравственность от праведного зла, стоит действительно она, от слова человек, – гуманность.

• «Гуманность до добра не доводит»? – Так ведь «от добра добра не ищут»! Гуманность ничем не следует обосновывать, – ей ни к чему служить никакому добру, она сама – добро; ей ни к чему быть разумной, она сама – дух, противостоящий в нас зверю, – разум.

• «Человечный» человек – значит «добрый», «понимающий» и т.д.; будто уж столько добрых людей, чтобы видеть в том их родовое свойство?.. Но все согласны, стало быть, в пункте, что человек таким может быть в степени большей, чем всякая другая божья тварь, а потому, видимо – к тому и предназначен.

• Отвращение к жестокости – гуманность. Да и вообще – гуманизм. Больше того – сама этика, какой она должна быть!

• О гуманности судебных наказаний. – Законы, выражаясь точно, должны быть в первую очередь не «гуманны», а «гуманистичны», – соответствовать духу права и потому – гуманизма: исходить из идей неприкосновенности достоинства и святости жизни. А уже сверх того – поскольку установлено, что преступность может сдержать никак не суровость, а только неотвратимость наказания – весьма желательно, чтобы законы были и гуманны, – то есть мягки.

• «Сочувствие – душа, справедливость – логика человечности.»
Если гуманность должна превосходить справедливость, эта формула укажет, в каком направлении: вглубь.

• Неизменная мягкость не всегда адекватна, как все неизменное, и сильно отдает равнодушием, – штукой, весьма далекой от гуманности. Скажем так: гуманность – адекватное поведение доброго и справедливого человека.