Здравый смысл (общепринятый и/или общезначимый)

– система представлений и ценностей, несущих функцию «общего языка» (основы взаимопонимания и гаранта возможности самой жизни социума), – опирающаяся на общепринятость и/или общезначимость.

Подчеркиваю – функцию общего языка способны нести оба принципа, но это и все – едва ли не все – что есть у этих принципов общего! Отсюда и поразительная противоречивость в понимании и характеристиках здравого смысла; буквально всякое его описание – «два в одном», и здесь я попытаюсь разложить эту смесь обратно на две, разлить их по своим двум флаконам. Какая в том нужда? – Не говоря уж о том, что вообще понимание для «животного разумного» самоценно, – расставание с первобытной психологией означает, как мы увидим, и настоятельную необходимость выбирать между здравым смыслом и здравым смыслом, а потому и так важно их отличать.

Итак, один здравый смысл и другой, в две колонки –

как представления и ценности ОБЩЕПРИНЯТЫЕ	как представления и ценности ОБЩЕЗНАЧИМЫЕ
На чем основывается сам этот общепринятый здравый смысл? На одной лишь необходимости в том, что бы он существовал, – чтобы существовал общий язык. Понимать слова и расценивать поступки мы должны по мере возможности так же, в том же смысле, как их понимает и расценивает всякий другой, – чтобы они вообще что-нибудь значили. Предмет, вызываемый в нашем воображении звуками «стол», можно было бы вызывать в нем и при помощи других звуков, а тот договор о минимуме доброжелательства, что скрепляется рукопожатием, вполне можно оформить и потиранием носов, и т.д. – но в каждом сообществе всем его членам должно быть известно, что именно безусловно означают условные знаки: они должны быть в нем общеприняты. Принят или хотя бы известен в обществе должен быть и сам стол (можно ведь пользоваться и циновками), должна быть в нем понятна и необходимость самого доброжелательства. В конце концов, сумма общепринятостей образует некую подразумеваемую каждым (и охватываемую каждым лишь в меру своих способностей), сколь угодно примитивную, но в практическом плане завершенную картину мира, во многом характерную лишь для данного сообщества. Способность ориентироваться на нее, как и ее саму, называют в нем здравым смыслом. Единственное обоснование этой картины мира – ее способность служить языком сообщества, помогая ему выживать, а теоретический вопрос о более фундаментальных основаниях наших принятостей, если вообще может быть поставлен – выходит за ее пределы: именно за пределы здравого смысла.	На чем основывается сам этот общезначимый здравый смысл? На объективности, которая составляет собственную необходимость, и потому непременно входит, хоть в какой-то мере, в наш столь необходимый нам общий язык. Объективность ставит границы, конечно же, и самой общепринятости. Если назвать стол можно бесчисленным количеством комбинаций букв, то использовать его лучше всего по назначению; рукопожатие каждое сообщество вольно заменить всяким другим жестом, но только не затрещиной. В конце концов, выявленное нами общезначимое способно составить и составляет картину мира, – картину, служащую общим языком всего человечества вне рамок отдельных сообществ. Чувство этого безусловного языка, стоящего за его условными и ограниченными принятостью знаками, сознание самой его возможности, всего, что этот язык способно пополнить и развить – вот то, что называется здравым смыслом. Так называется и сама общезначимая картина мира, – точнее, так называется все достоверно установленное общезначимое, коль скоро оно обладает для нас какой-то важностью, противостоит чему- то субъективному или же, все равно, общепринятому. Ибо сама общезначимая картина мира, в отличие от общепринятой, в принципе незавершима – она не исчерпывается практикой, а теория не может отмахнуться ни от одного вопроса или противоречия; и в этом одна из характернейших и существеннейших черт этой картины. Зато в прояснении ее состоит подлинный прогресс человечества, и это прояснение – собственное дело нашего здравого смысла.
Понятное можно определить, как могущее быть сообщенным, – вписывающееся в рамки общих представлений, или sensus communis. За пределами этих рамок ничто для нас смысла не имеет, как не имеет смысла – глупо – и пытаться расширять их. (Рамки эти меняет только сама «жизнь», практическая необходимость, и причем для нас не заметно. А кроме «жизни» нас ведь ничего не интересует.)	Понятное можно определить, как могущее быть сообщенным, – изложенным на общем говорящему и слушающему языке, или sensus communis. Хотя некие общие представления составляют элемент всякого языка, сам язык способен вмещать в себя и представления еще не бывалые. Понятное, нашими усилиями, непрерывно расширяет рамки sensus communis – всегда оставаясь в этих рамках.
Подчеркну, что здравый смысл – в первую очередь достояние сообщества, данного определенного социума. Потому даже в том, в чем наш здравый смысл не отличается от здравого смысла каких- нибудь «варваров» или «немцев» (говорящих для нас непонятно, «бар-бар», и значит безъязыких, «немых») – он все-таки наш особенный. Ибо родился не от общей всем объективности, а от, хоть и вынужденной с этой объективностью считаться, но все же исключительно «нашенской» общепринятости.	Очевидно, что здравый смысл есть явление общечеловеческое, а если кроме человека существуют во вселенной и еще разумные существа, то и общее с этими существами. Даже в том, в чем «здравые смыслы» народов между собою разнятся, есть и кое-что всеобщее и разумное: то именно, что, всякая «игра» определяется наличием «правил», разумно – само это наличие. Сама общепринятость рождается от объективной потребности в ней и в этом плане общезначима.
Есть в общепринятости и своя общезначимость: скажем, даже если было бы точно доказано, что именно левостороннее движение разумней – в высшей степени было бы неразумно водителю перейти на левостороннее движение в одиночку. Общепринятость оправдана самой общепринятостью, и чувствует это, а когда дурная общепринятость заводит всех скопом в тупик – воспринимает это не как свою вину, а как катаклизм...	Общезначимость не может не претендовать на общепринятость, последняя составляет ее долг, и ей еще надо учиться признавать какое-то право за общепринятостью как таковой: так сказать, не переходить на левостороннее движение в одиночку, даже обнаружив, что в принципе оно было бы разумней. Общезначимость оправдана самой общезначимостью, и знает это, как и то, что победа в конце концов должна остаться за нею.
«Мир стоит» на возможности коммуникации, то есть на общепринятом; раскапывать, на чем стоит само общепринятое – подкапываться под основы.	«Мир стоит» на возможности коммуникации, а саму коммуникацию во всем, в чем только возможно, следует основывать на общезначимом – безусловном.
Общепринятые мнения и вкусы не складываются из чьих-то личных независимых мнений и вкусов, ибо «как все» составляет долг для каждого; традиция дает нам набор готовых «вечных» ценностей, а реклама и клака непосредственно созидают общие мнения и вкусы, которые затем уже становятся мнениями и вкусами каждого... Первый урок жизненного опыта здравомысленного – преодоление искушения искать в ценностях и мнениях их обоснований, – знание, что общепринятость сама свое достаточное основание.	Общепринятые мнения и вкусы, с точки зрения неискушенного здравого смысла, – это в основном личные, самостоятельно сложившиеся мнения и вкусы разных людей, оказавшиеся в большинстве, и, стало быть, по самой меньшей мере не случайные... Традиции и того больше – это ценности, к которым приходит большинство уже многие поколения... Первый урок жизненного опыта, дающийся здравомысленному с трудом, – это знание, что общее мнение не складывается из личных, и почти никогда не выше обоснованного частного.
...Еще об основаниях. – Для нас важно то – так сказать – что земля покоится на трех китах, для кого-то другого – на слонах или черепахах, ну, а на чем держатся сами наши киты или чьи-то черепахи – глупо спрашивать. И все же, если настаивать на ответе, мы его получим – и ответ принципиальный. Отрицание возможности обосновать эту картину мира, общепринятый здравый смысл – при том, что и в нем самом его основания не проглядываются – означает, что основания эти должны быть для здравого смысла необсуждаемы, защищены от критического осмысления, поставлены выше рассудка, – одним словом, должны быть сакральны. Пусть в разных сообществах здравый смысл принимает во многом разные формы, – сами формы, в которые выливается общепринятый в данном сообществе здравый смысл, составляют собственную священную суть; здравый смысл – сама неизменность, незыблемость, священные устои общества; он есть религиозный ритуал или его прямое продолжение, – обычай, традиция.	Если идея о каких- нибудь китах или черепахах, на коих покоится мир, помогает нам жить, то известной объективностью располагает и она, но встает вопрос еще чудеснейший – вопрос, в чем плавают они сами. Вообще, если настаивать на окончательных ответах – нам придется дополнить картину мира представлениями, ни обосновать, ни опровергнуть которые объективно мы не сможем. Это будут представления метафизические или религиозные, только метафизика эта не захочет власти, не будет идеологией, а религия не составит вероисповедания; представления у каждого личные, наверняка в чем-то и общечеловеческие, но не групповые, не этнические и даже не строго христианские, буддийские и т.п.; представления не противоречащие здравому смыслу и не диктующиеся им. – Поиски же достоверных и общезначимых, собственно «здравомысленных» оснований картины мира – наука. Мало-помалу наука, этот настоящий цвет здравого смысла, отнимает у веры, обычая, традиции область безусловного.
Здравый смысл – сумма данностей и признание этих данностей, причем не объективное принимается за данное, а данное за объективное. Одно из знаменитых правил здравого смысла – «не изобретать велосипедов», – личное должно отступить перед всем, в чем только заявила себя общепринятость.	Здравый смысл никогда и ни в чем не дан нам вполне; объективное больше данного и тем более для ума неисчерпаемо, потому и здравый смысл во всем – всегда на большую часть искомое. А личность начинается с «изобретания велосипедов», – общепринятость ей ничего еще не говорит.
Здравый смысл сориентирован на сакральное, святое, – это и значит: на незыблемость и данность. Смиряться с данностью здравомысленно, – как вообще здравомыслен принцип «себе дороже».	Здравый смысл сориентирован на истину, – объективное и потому безусловное, но никогда до конца уму не явленное, не данность. Смиряться с объективностью здравомысленно, только вот принятость еще далеко не объективность...
Можно ли назвать здравый смысл – обиходным, обыденным смыслом? Да, конечно. Это не отрицает его сакральности, ибо обиход, рутина – и есть место традиции, сакрального. Обыденное сознание теоретически безосновно – значит, должно быть сакрализовано. Не обиход вытекает из сакрального, а сакральное из обихода, оно обиходом востребовано; не обиход из здравого смысла, а здравый смысл из обихода.	Можно ли назвать здравый смысл – смыслом обиходным, обыденным? Отчасти, да. Обиходное есть доказавшее свою жизнеспособность, и потому какой-то здравый смысл в себе содержит. Но лишь разум может судить, что в обиходе поистине здраво. Уж ясно, не разум вытекает из обиходного, а обиходное постольку и живо, поскольку разумно; и не здравый смысл надо основывать на обиходе, а обиход на здравом смысле.
...Но есть и еще кое-что. За сакральным, божественным незадумывающегося (или, что то же, здравомысленного) человека легко проглядываются его элементарные потребности, проще говоря – корысть. В самом своем возвышенном, в отношении к своему господу Богу, он предстает вечно клянущимся в верности и притом выпрашивающим снисхождения, а то и каких- то преимуществ, рабом; и добро свое он делает в лучшем случае лишь «ради Бога» – пытается стать угодным... Корыстное, как «личное», осуждается, и в то же время выглядывает отовсюду...	...Но надо сказать и вот что. Наиболее простые, «обиходные» ценности и суть очевиднейшим образом общезначимые. Идейные люди и люди безыдейные, здравые и безрассудные, какие угодно – жить и стремиться к счастью хотят все и имеют на то право. Святыня, лишившая бы их этого права, – лжесвятыня. «Хлебом единым» наши потребности далеко не исчерпываются, но если чьи-то идеи лишают всех хлеба – они должны быть безоговорочно отвергнуты. Базовые ценности естественно приоритетны, и в этом смысле «свят» сам обиход, «свята» сама «корысть»...
...Впрочем, даже корысть, сами потребности у здравомысленного – будто бы только форма общепринятости! Ему нужно не просто благополучия, а того, что благополучием считается, «престижа» – чего-то не вполне материального. Даже здесь своему «нравится» он предпочитает «должное».	Кров и пища – это не корысть, это потребность. Потребности у всех общие: просто материальные. А вся та корысть, что сверх – у каждого своя. Здравомысленный рад благополучию, но ни в грош не ставит то, что благополучием только считается, – «престиж» ради престижа...
Здравый смысл – критерий; он как бы знает уже и то, чего еще не знает, причем, абсолютно. Двигаться к истине «асимптотически» он не станет – ему заранее ведомо, что остановится там, где заявит о себе общепринятость, – в последней и вся абсолютная истина.	Здравый смысл – критерий; готовых истин он не предлагает, но лишь знает, какие требования он выдвинет к тому, что будет претендовать на звание истины. Кажется, первое из этих требований – если истина и будет абсолютной, то лишь в строго обусловленных границах...
Здравым смыслом в нашем осмыслении мира все исчерпывается, хотя не укладывается в него по сути ничего – ибо он представляет собою воззрение хоть и беспредельно несовершенное, но законченное, за пределами которого знать ничего не хочет; воззрение это и есть его критерий истины. – Зато может существовать «чудо» – это статья особая. Ведь и само общепринятое уму не постижимо – скорее чудо, чем естество.	Здравым смыслом в нашем осмыслении мира ничего не исчерпывается, хотя уложиться в него должно все – ведь как воззрение он принципиально незавершен, неисчерпаем, а как критерий он не отвергает принципиально ничего, что может само о себе заявить. Сам мир для здравого смысла – никогда до конца не постижимое чудо, которое постигается, однако, шаг за шагом, ибо в нет в божьем мире ничего, кроме только естественного.
...А как относится здравый смысл к чудесам типа каких-нибудь манифестаций паранормального, или возможности из положения звезд в момент твоего рождения вычислить твои характер и судьбу, и т.д.? – Вообще, «верить» на языке здравого смысла – не совсем то, что «верить в истинность, объективность»; скорее, это «разделять (принятый в твоей среде) образ жизни»; суеверие от веры в этом не отличается, так что, если большинство будто бы верит – будто бы верит и здравомысленный. Это игры всерьез...	Все в мире удивительно, само естество – чудо, – а «чудеса» типа паранормальных явлений, вызывания духов, астропрогнозов и т.д. можно было бы определить, как противоречащее естеству, то есть то в мире, что противоречит само себе: что, попросту говоря, глупо. – Вообще, «верить» с точки зрения элементарного здравого смысла – это «верить в истинность, в объективность»; объективное же себя доказывает само и веры не требует. Ничего, ясно, не значит тут и расположение большинства. Игры – играми, факты – фактами.
Общепринятое может быть и вполне безосновно, оно – свято, – а значит, пусть себе это будет и ложь – то будет ложь святая. Чудеса – вот тоже, кажется, такая святая ложь; раз нужно верить, что они были – значит, они были. Святое выше рассудка, значит, выше истины, выше факта.	«Ложь во спасение» оправдана этическим здравым смыслом, если спасаемое свято (жизнь, любовь); даже если зло, причиняемое отказом от лжи, явно превосходит зло самой этой лжи. Но, конечно же, то, что может быть построено исключительно на лжи – спасать не стоит.
Общепринятый здравый смысл данного народа есть в определенном смысле его культура, его национальная физиономия. Культура должна «сохраняться», держаться испытанного и привычного, будто бы бывшего «от века», исконно, всегда. Как и вообще здравый смысл, культура – традиция. Культура, традиция по существу национальны, а значит, по существу национальна и религия. Национальна нравственность.	Общезначимый здравый смысл – подлинная культура, то, что возвышает отдельные народы до общечеловеческого. К самой сути культуры относится – расти, накапливать опыт, все более полно раскрывая в человеке его разумное существо. Традиция должна смениться, в конце концов, культурным (адекватным, то есть здравым) отношением к миру, а религия позабыть о национальностях. Космополитична, ясно, и нравственность.
Этика здравого смысла (а он, безусловно, включает в себя этику) – нравственность (именно от «нравы» – общепринятое); это устои, обычаи, традиции. Добро – послушание этим традициям, «угодное Богу». Пафос этой этики – необсуждаемость, категоричность; ее истоки – сакральное, святое; ее облик – уверенность, праведность, формализм; ее цели – не сам ближний, а правильность, «нельзя» и «так надо», – «табу» и «долг».	Этика здравого смысла (а он, безусловно, определяет и этику) – эмпатия, сострадательность, объективность (справедливость), – в общем, простая человечность. Добро – просто в том, чтобы помочь кому-то жить не за счет кого-то другого. Пафос этой этики – мысль, сомнение, неуспокоенность; ее цель и истоки – сам ближний. И нет ей других правил, кроме того «золотого»: помни, что ты – то же, что и всякий другой, да ставь себя на его место!
Подлинное добро – общепринятое: правила поведения, общие для всех, а значит и для тебя и для другого. Вообще, доброе каждый понимает по своему, и потому главное – не добро (доброта), а долг. Доброта – так, простая человечность, этика же должна быть выше человека – свята, сакральна.	Подлинное добро – общезначимое: то самое по отношению к другому, чего желал бы и по отношению к себе. Долг, с точки зрения здравого смысла, может состоять только в реальном добре, и только требования доброты могут составлять наш настоящий долг. Сакральность этики уступает место «простой» человечности.
Кстати, этика здравого смысла, как и он сам – именно то, что враги здравомыслия этого рода окрестили «конформизмом». (Приверженцы называют это нравственными устоями.) Конформизм же требует от человека максимума, для него ничто не «личное дело», он посягает даже на вкусы, сами наши «нравится» или «не нравится» подчиняет нравственности, вообще эстетическое включает в сферу этического. Вся эта этика, конформизм – некая установленная обычаем условность, возведенная в ранг священного безусловного. Уже потому то в подлинной этике, что в ней есть действительно безусловного – я имею в виду обычную сострадательность, жалость – «здравомысленной» этикой скорее презираемо. А если случится, что жалость конформизму в чем-то помешает – то и прямо ненавидимо...	Здравый смысл не составляет законченного мировоззрения и уже потому не конформизм; то же и этика здравого смысла, человечность. Она – компромиссный этический минимум. Да будет мир, полагает здравомыслие, остальное – личное дело каждого, так сказать, дело вкуса, а о вкусах не спорят; нравится, не нравится – скорее вопрос эстетики, чем этики. Безусловно лишь безусловное: основа всех ценностей – жизнь, а зло – то, что ей вредит. Значит, безусловно этично лишь сострадание (из чего, впрочем, не следует, что состраданием к одним мы можем наносить вред другим). А все условное, всякий этический конформизм, заслуживает снисхождения, но лишь покуда не идет вразрез с безусловным, – тут оно даже не презираемо должно быть, а прямо ненавидимо.
Совершенно порвать с «общезначимым смыслом» (рассудком), должна этика: ведь согласно здравому смыслу, думать значит смышлять, хитрить, – рассудок может быть употребляем лишь в корысть, во зло...	Общепринятость бывает куда хуже слепой корысти. Совершенно порвать с «общим смыслом» и стать здравым смыслом (рассудком), научиться думать, в самую первую очередь должна этика.
Право с точки зрения здравого смысла – это право обычая, принятости (по сути всегда – то самое обычайное право). Над обычаем имеет власть, и то несколько стесненную, только сама власть, – подчинение силе здравомысленно и само есть обычай. Право – это заведенный в данном обществе (скрепляемый силой обычая и поддерживаемый силой власти порядок), – порядок, который призван судить нас, но никогда не мы его.	Подлинное право с точки зрения здравого смысла – это право естественное: гарантирующее каждому общезначимое (жизнь, свободу распоряжаться собой и всем добытым не во вред такой же свободе ближнего), остальное предоставляя его совести. Обычай, власть могут лишь способствовать этому праву или, увы, нарушать его. Всякий порядок вправе судить нас, лишь поскольку сам он выдерживает наш собственный суд.
Здравый смысл консервативен: принятость выше разумения, но если и разумению не позволено на нее посягать, то чему тогда и позволено? (Разве что власти.)	Здравый смысл либерален: разумное выше принятого, а это освобождает индивида и дает ему право критики, нововведений и т.д. (На то и хорошая власть.)
Ценности здравого смысла – или просто цены, дороговизна как знак благополучия, или – святыни. Святыня есть самоценное как необсуждаемое, поставленное выше оценок и самого разумения, то есть – располагающее невидимой и непостижимой, но неодолимой сакральной силой. Да и за всякой силой, как за необоримой данностью, стоит уже для здравого смысла какая-то святость. Так, силой можно и крестить (сделать верующим, приобщить к какой-нибудь православной или мусульманской святыне), – противоречия со здравым смыслом тут никакого нет, ведь сила сама себя доказывает, подчинение силе вполне благоразумно и составляет основу убеждений. А если сила, поддерживающая данную святыню, почему-либо иссякнет – без борьбы сгинет в здравомысленных людях и вера в нее, сама старая святыня, – пусть только новая сумеет за себя постоять...	Ценности здравого смысла – если не просто цены, справедливо признаваемые нами за всем материальным, полезным, то – самоценное: ценимое, уважаемое нами безотносительно к тому, что оно может для нас значить в смысле пользы. Таково – самоценно – все живое: всякая жизнь, и все, во что вложена жизнь, и все, без чего жизнь нельзя помыслить; это человек, это личность, это и зверь и растение, и дом, и картина, и воспоминания... Ценность – это признанное здравым смыслом и душою всякое живое бытие, безотносительно к нашему личному бытию; ценности, таким образом, вполне объективны, и самое нелепое, что только можно предпринять – это пытаться силой внедрить их в нас или силой в нас их уничтожить. Так, «крестить» кого-то, воевать за веру и т.п. – если не просто насильничать, прикрываясь лицемерием, – то уж, ясно, полностью утратить всякий здравый смысл.
Общепринятое не волнуют противоречия, которые может найти в нем рассудок (долой рассудок!), зато оно в принципе противоречит всякому чужому общепринятому – даже в том, в чем с точки зрения рассудка от него не отличается. Общепринятое, почва для согласия «наших», лишь укрепляется представлением о коренном несогласии с «чужими». Общепринятое – это наш язык, наш sensus communis; языков много, но наш только один... Согласия не ищут – в нем или пребывают, или же сильные приводят к нему слабых. Компромисс – у слабых хитрость, у сильных трусость. То же и гуманизм...	Разум не противоречит ничему, что само себе не противоречит. Потому, в частности, разум – почва для согласия, если только настоящей целью оппонентов не является само несогласие и справедливость хоть что-нибудь для них значит. Разум – это общий язык; наш отчасти данный в принятости, в большей степени замутняемый ею, и главным образом искомый sensus communis. Одно и то же: «искать компромисс» (точки соприкосновения), и «становиться на почву разума»; «общий язык» и « sensus communis». Одно и то же: гуманизм, разум, здравый смысл.
Общепринятое в нашей социальной среде – вся возможная база для «консенсуса»; согласие вне его – сговор. Нет ценностей, кроме общепринятых, соответственно и достойных социумов, кроме нашего. Так, русское – значит духовное (хотя умом этого никак не понять, но в это надо верить), – западное – «гнилое»...	«Консенсус»: установленный «sensus communis». Признание базовых, то есть общих для всех, ценностей в качестве непреложных. «Сначала будем людьми, – выражал эту мысль Торо, – а американцами потом, в удобное для всех время». Также, конечно, и русскими, православными, католиками, атеистами и т.д.
Чем больше ценностей, тем, ясно, лучше; и должны быть эти ценности ненарушимы. Значит, если у кого-то ценности другие, то люди эти либо враги нам, либо – чужаки (то есть те же враги, но в отношении которых боевых действий в данное время не ведется). Компромисс – «сделка с совестью». Здравый смысл – святая нетерпимость.	Есть минимум ценностей базовых, которые должны оставаться ненарушимыми; это – ценности жизни и добрососедства (жизни совместной). Все прочие – святое личное дело каждого. Компромисс – максимальный учет каждого с его собственными ценностями – прямое требование совести. Здравый смысл – это терпимость и есть.
Если ты заведомо согласен с общепринятым вероучением, не слишком вникать в его детали – лишь дополнительное свидетельство твоей лояльности, благочестия. «Святая простота». Чувствовать себя исключительно православным независимо от того, можешь ли разъяснить, чем православие отличается от других исповеданий и даже независимо от того, что знаешь или думаешь о Христе – ничто в этом здравому смыслу не противоречит. Верующим и православным можно сделать и новорожденного, «крестив» его... Ибо вера – дело общее, а твои представления – дело личное, по сути неважное. Вероисповедание и есть вера. Так же точно, обряд и есть культ. Последовательное подчинение общепринятости делает внутреннее, личностное, содержание поступков в принципе несущественным, и в форме, соблюдении форм, и выражается все должное благочестие. Обрядоверие и есть вера.	Если ты верующий, то уж, ясно, с осведомленности в том, во что именно ты веришь – только и могла твоя вера начаться; этого требует логика, а благочестие требует расширять и углублять эту осведомленность. Быть верующим, не зная, во что – либо лицемерие, либо идиотизм; а уж крещение младенцев – прямое глумление над здравым смыслом. Возможно, различия между православием и католичеством очень существенны; соответственно, вы можете чувствовать себя православным или католиком. (Но едва ли один верующий из ста слышал о «филиокве»...) В любом случае верит человек в то, во что ему лично верится, и вероисповедание веры еще не составляет. Так же точно, отдает лицемерием или идиотизмом, глумится над здравым смыслом обрядоверие; будто поглощение куличей или мацы может определить мировоззрение...
Общепринятая религиозность никогда не согласится с тем, что добрых дел достаточно, чтобы быть угодными Богу: это было бы разумно, а надо – сверхразумно. Бог, дух социальности, важнее отдельного человека, и служить должно ему непосредственно.	«В пределах только разума», сиречь, здравого смысла – «иллюзией религии и лжеслужением» является уже «все то, что мы считаем возможным сделать, сверх доброго образа жизни, чтобы стать угодными Богу» (Кант); вся религиозная практика!
Здравый смысл религиозен, даже если воинствующе атеистичен. В том и другом случае это опора на трансцендентные собственному уму человека, именно, общепринятые идеи и ценности. В конце концов, иным простым и здравомысленным людям не претило, в наши недавние времена, одновременно вступать в известную атеистическую партию и тайком крестить детей, – собственного убеждения, своей головы ведь равно не было ни в первом, ни во втором. Единственное, что здравым смыслом проклято – это вольнодумие, как разрешение каждой личности идти к общезначимому самостоятельно.	Здравый смысл вольнодумен, даже если религиозен. Но даже если он атеистичен, его атеизм не составляет (как в марксизме) ничего похожего на религию. Понять это надо так: здравый смысл не идеологичен. Каждая личность ищет общезначимое самостоятельно, а значит, где оно установлено быть не может, вправе полагать его, никому не навязывая, и в Боге и в материи. В том и в другом случае он опирается исключительно на собственный ум (верящего или не верящего), и ни религия, ни атеизм здравомысленного никому не воспрещают сомневаться. Единственное, что со здравым смыслом несовместимо – догма.
...Повторяю – здравый смысл есть религия, послушание превосходящему ум индивида принципу общепринятого. Индивидуальность – сумма отклонений от нормы, или идеала; личность – отдельность, грех, субъект так называемых «личных» (корыстных) интересов. Здравый смысл – это коллективизм.	Здравый смысл есть «вера в разум» или «в человека», – гуманизм. Общезначимое не нуждается в послушании, оно – не зависящее, конечно, ни от чего общепринятого – основание свободы и достоинства индивида, сознавшей себя личности. Здравый смысл, как гуманизм, есть персоноцентризм.
...Это социальная сторона в нас. Покуда разум не в силах убедить индивида в необходимости считаться с другими людьми, выручает это внеразумное, внеиндивидуальное.	...Это разумная сторона в нас. Разумом востребован индивид, его «своя голова», только разум и способен вполне убедить нас в равноправии других индивидов с нами.
Здравый смысл, как сказано, коллективист. Мыслить – значит хотеть быть «умнее всех» (все уже все решили или решат). Здравомысленный, как мы видим, индивидуально скромен, но коллективно, передо всяким зарвавшимся индивидом – горд.	Здравый смысл, конечно же, индивидуалист: невозможно мыслить иначе, как своей головой. Гордость?.. Но здравомысленный готов отречься от всякой веры при появлении истины, и потому никакая вера не ставит его на пьедестал; скорее, он – скромен.
Здравый смысл не материалист и не атеист, напротив: всякое подчинение, в данном случае подчинение общепринятому, прагматично-религиозно. Но своим умом здравомысленный остерегается тревожить высшие сферы, – в своем ограниченном прагматизме он слегка похож на материалиста и атеиста...	Здравый смысл не материалист и не атеист, – но он не привлекает высшие силы в качестве deux ex machina для разъяснения того, что в данное время рационально еще не объяснено, тем паче для того, что может быть объяснено рационально. Рационализм, впрочем, слегка похож на материализм и атеизм.
...Итак, если продумать философию здравого смысла за него (философия – дело вообще не здравое), то получим прагматизм: истина есть то, что работает, некий план действий, как-то обеспечивающий возможность нашего общего выживания и благополучия. Сам прагматизм – антифилософия, и совершенно иррациональная: не просто отрицание способности разума к восприятию независящего от наших интересов, но отрицание самой объективности, самой истины. «За пределами практики, моего кругозора, нет ничего»: иррационализм, да с уклоном в чертовщину...	...Итак, философия здравого смысла – рационализм: готовность признавать общезначимым только доказуемое и доказанное, во всем прочем предоставляя дополнять картину мира чувству и уму каждого. – Самый здравый вопрос в любой ситуации – вопрос об истине, об объективном; пусть для кого-то благополучие и важнее, но ведь и благополучия на счет истины не получится. Другое дело та здравая рационалистическая максима – «не будем, по возможности, полагаться в своей практике на суждения о том, что лежит за пределами нашего кругозора».
...Но, что характерно. Гносеология прагматизма – такая этика: «истина – разновидность благого» (Джемс). Но в самой этике здравый смысл перестает быть и прагматиком: истинное здесь уже не «разновидность благого» – наоборот, благое – разновидность «истинного», т.е. правильного, общепринятого.	...Но, что чрезвычайно важно. В сфере этической благое и есть истинное! Ибо эта сфера и есть законная сфера практического, истина здесь – не Бог, не идея, не принцип, но всего лишь найденный вернейший способ попросту облегчить кому- то жизнь. Это не прагматизм, это – сам здравый смысл.
Здравый смысл как разновидность иррационализма: «все постижимо», ибо – «и постигать тут нечего». «Все в мире превосходит наше понимание, но настоящий, здравый ум в другом – не понять, а приспособиться»...	Здравый смысл как рационализм: не «все постижимо» (как это доказать?), а – «вероятно, есть многое в мире, что превосходит нашу способность понимания, но опираться мы можем лишь на эту свою способность».
Здравый смысл не знает категорий «объективное», «субъективное». Объективное для него – это общепринятое, – такое коллективное субъективное...	Здравый смысл – здоровый рассудок, – то есть такой, в отличие от помутившегося, что различает объективное от субъективного. Общепринятое для него – скорее субъективное.
...Между прочим: экстравертивен. Замещение субъективного и объективного общепринятым – и есть экстравертивность.	...Интровертивен. Интроверт – тот, в ком субъективное с объективным всегда один на один, без посредства общепринятого.
Самая нездравая идея, к какой только может прийти человек – это идея объективного, то есть вещей самих по себе, вне нас и не для нас; какое нам до них дело? Этический здравый смысл, по сути – вариант солипсизма. Личная заинтересованность за пределами личных интересов – что может быть нелепее!	Наверное, самая нездравая идея (с точки зрения здравого смысла), какую только сумело породить человечество – это солипсизм. Отрицать объективность в принципе, существование вещей самих по себе, вне и не для нас – а с тем, конечно, и идею общезначимого – значит ощутить галлюцинацией сам универсум!
Здравый смысл изначально настроен против «умствований», «абстракций», «теорий», – он уже все себе объяснил и ни в чем таком не нуждается, ничто из этого не способно здравомысленного «далеко завести» и потому не требует сноровки отступать от этого, «обращаться к здравому смыслу». Ибо за пределами здравого смысла – лишь область пустого, никчемного, нелепого. Здравый смысл – и есть то, что называется «предрассудками». Т.е. традициями...	«Обратиться к здравому смыслу»: когда самые, может быть, дорогие нам теории перестали объяснять новые факты, или требуют все новых теорий для собственного обоснования – уметь отринуть их все, отступить на исходную позицию мышления, формулируемую примерно как – «что мы имеем, все-таки, самоочевидного и бесспорного?». «Обратиться к здравому смыслу» – отречься от предвзятых мнений, пристрастий, – т.н. «предрассудков» (в широком смысле).
Просвещение – зарвавшийся рассудок, обезумевшая гордыня твари. «Собственное мнение» – чудачество или глупость, «ставить себя на место другого» – не годится, ибо дело не в тебе и не в другом, а в Богом положенных заповедях, «согласие с собой» – бред самовозвеличения. Совершеннолетний – тот, кто, может, и испытал на себе это искушение разумом, но полностью в себе его изжил.	Здравый смысл и Просвещение. – «Иметь собственное мнение», «мысленно ставить себя на место другого», «всегда мыслить в согласии с самим собой» (по Канту, принципы, составляющие суть Просвещения и отражающие совершеннолетие человечества) – ведь это: личность, человечность, логика. Все составляющие гуманизма и здравого смысла соответственно.
Личность есть или корысть («личные интересы») или сумма отклонений от нормы, чудачество («ни на что не похожее»). – Что касается личности в положительном смысле, это – «крупная личность», «большой (в общепринятой иерархии) человек».	Открытие идеи суверенной личности – заслуга здравого смысла: личное в нас может одержать верх над общепринятым, лишь оперевшись на общезначимое. – Достоинство личности, как суверена, абсолютно, – личность не может быть большей или меньшей.
Наука – пример того, как человеческий разум теряет здравый смысл. Что нам за дело до катетов и гипотенуз, разновидностей букашек? До того, есть ли жизнь на Марсе? «Казалось бы, для того, чтобы признать важность занятия тем, что называется наукой, надо доказать, что эти занятия полезны. Люди же науки обыкновенно утверждают, что так как мы занимаемся известными предметами, то занятия эти наверное когда-нибудь будут полезны.» «Совы видят в темноте, но слепнут при солнечном свете. То же бывает и с людьми учеными. Они знают много ненужных научных пустяков, но ничего не знают и не могут знать о самом нужном для жизни: о том, как надо человеку жить на свете.» «Нет людей с более запутанными понятиями о религии, о нравственности, о жизни, чем люди науки...» (Л. Толстой.) Ярчайший и бесспорнейший пример утраты наукой здравого смысла – геометрия Лобачевского. Опыт, накапливаемый наукой – не нужен (ну, если не совсем, то на 99%). А нужен опыт в правильной, общинной жизни, – как «sensus communis».	Научное мировоззрение – это мировоззрение здравого смысла. Как и сама наука – «продолжение здравого смысла» (С. Капица). «Только утонченный и до предела рафинированный здравый смысл, применяемый в областях, недоступных непосредственному человеческому восприятию» (А. Свердлов). Еще одна цитата: «общаясь с А.Н., я впервые понял, что наука не терпит зауми, впервые почувствовал здравый смысл в науке – способность видеть вещи в их простоте и очевидности» (один ученый о другом – Г.И. Абелев о А.Н. Белозерском). Удивлюсь, если хоть один настоящий ученый мыслит иначе. Не покидает границ здравого смысла и геометрия Лобачевского, если только не покидает своих собственных границ, – то есть, если не пытаться ее применять в смысле обиходном. Формализация результатов познания (то есть обеспечение возможности их точной передачи и воспроизведения, становление непреложного опыта, – что и называется научностью) – ведь это перевод их на универсальный язык. – Наука есть в полнейшем и глубочайшем смысле – «sensus communis».
...Впрочем, можно мириться и с наукой, если она обрела свои социальные институты – и представляет собою способ устроиться в жизни (более общего смысла чего-либо в жизни здравый смысл и не ведает). Бессмысленное тогда обретает вдруг «научный интерес»...	...Впрочем (что верно и в критике науки Толстым), святое право науки на бесполезность вытесняется ложным (конечно же) правом ее на бессмысленность. Становление социального института науки способствует тому, что научный интерес заменяется карьерным...
что – искусство? – Как и все на свете, оно должно быть зачем-то нужно: видимо, для того, чтобы развлекать и воспитывать. Художник, располагая трибуной, поставляет ценностные ориентиры для индивидов, а общество («народ», которому «принадлежит искусство») ориентирует самого художника.	Искусство, как способ осмысления мира, человеку нужно – само по себе. На этом, кстати, базируется и свобода художника. Он ориентируется лишь на то общезначимое, которое находит в себе, и общепринятым не связан, – а потому, в конце концов, по-настоящему интересен и по- настоящему воспитывает.
Здравый смысл учит не доверять логике, тем паче философии. Им противопоставлена «реальность» (условия выживания), данная, впрочем, не столько «в ощущениях», сколько в сложившихся, принятых мнениях о ней. Если угодно называть эти мнения философией – то верить надо именно (этой) философии. Да и что, собственно, может логика (то есть рассуждения)? «Сколько голов, столько умов», а нам нужно общие всем ориентиры – и чтобы уж не задумываться. Теоретических проблем здравомысленный перед собою не ставит, а проблемам этическим логика скорее противопоказана. Нравственность основывается на принятости и держится верой, тогда как на логике может быть основана лишь корысть. Действительно: если добро – это понятная польза кому-то, то почему этот кто- то – не я?.. Разумным бывает лишь эгоизм... Не разумное нужно нам, а сверхразумное: вера и здравый смысл. Управа на саму логику, если она чем-то мешает...	Здравый смысл говорит (во весь голос): не надо изобретать философии там, где достаточно простой логики и глаз, и (втихомолку): мало проку изобретать ее там, где ни то, ни другое ничего уже не могут. Логика, собственно, ничего не утверждает, это только искусство обращаться с некоторыми данными истинами, не перевирая их и не приписывая им того, чего они не содержат. Удивительное же состоит в том, что для решения большинства наших проблем – теоретических и этических в особенности – ее оказывается достаточно. Здравый смысл, можно сказать еще – это неизменная простая логика, как философия. То есть оказывающаяся философией в мире, где каждая философия желает выступать на счет логики, попирая её. Сверхразумное: почему бы и нет? Но сначала – все возможное разумное. Здравый смысл как необходимое условие. Всякий «высший смысл» имеет право быть, лишь если полностью удовлетворен смысл здравый.
Теория «разумного эгоизма»? – То-то и оно, что разум и есть эгоизм, разум – грех. А здравый смысл – это нравственность.	Теория «разумного эгоизма». – Даже эгоизм, набираясь здравого смысла – разума – начинает вести себя, как человечность...
Вообще, – продолжая речь о логике, – всякая логика – «железная», и, пусть даже она не совершает никаких ошибок, ей приходится противопоставлять здравый смысл, «знание жизни». Для осмысления жизнь слишком сложна, – значит, нужно быть проще. Во всем практическом (а прочее – мираж), здравый смысл есть нечто принципиально иное, чем даже здравый рассудок. Жизнь для ума неисчерпаема, и здравый смысл – необходимые шоры, позволяющие идти по ней прямо. Рассудок все только бесконечно усложняет. Взять социальную сферу: послушать умников – того нельзя, сего нельзя. А здравый смысл знает – на то и власть, чтобы ей было можно: отнимать, делить, запрещать...	«Железная логика» – это логика, решившаяся учитывать что-то одно и напрочь отметать все другое. Это паранойя. Здоровая логика – отнюдь не «железная», а живая; это здравый смысл; понимание сложности жизни, учет и неучитываемого также. Во всем, что касается живого, здравый смысл есть нечто иное, большее, чем просто подвижный рассудок. Жизнь есть неисчерпаемость, и здравый смысл – памятование об этом. Неучитываемое неизбежно, но может заключать в себе самую суть. Таким образом, чисто рассудочные решения суть именно не разумные, а примитивизирующие; в социальной же сфере они всегда логикой вещей означают насилие. Примеры слишком известны.
Диалектика – бред. То есть в жизни, пожалуй, все – диалектика, борьба противоречий и даже их мирное сосуществование, – но нам-то как раз нужен не «диалектический», а нормальный метод, нужен житейский здравый смысл, – то есть простые правила жизни, позволившие бы игнорировать всю эту диалектику, избавляющие от необходимости что-то в этой жизни понимать.	Диалектика – это здравое видение многогранности явлений, не задурманенное такой привлекательной, для наших жаждущих простоты умов, однозначностью установившихся понятий. Разумеется, диалектика не «метод» в обычном смысле этого слова («чем можно вооружить профана, и он сможет добиваться нужных результатов»); «диалектический метод» – утеря здравого смысла.
Здравый смысл несгибаем, непробиваем; если та линия, которую гнет здравый смысл, заведет его в непроходимые дебри логической непоследовательности, он пересечет их, даже не заметив. Бессмысленно требовать от здравого смысла логики («элементарной»), – его логика иная: чтобы понять его, надо скорее искать под ним какие-то личные или групповые интересы, – и если эти интересы могут быть обоснованы лишь абсурдно, здравый смысл явит из себя абсурд.	Последовательность – прямое требование здравого смысла. Но еще чаще здравый смысл проявляется как спасительная непоследовательность; в царстве убеждений, принципов, партий, идей как непоследовательность, если не как предательство, выглядит и элементарная логика! – Если же логика попирается, она явится под личиной абсурда. Вот – юмор. Вот, может быть, «женская логика», – если это не просто субъективность, а противопоставление логике «железной».
...Потому-то здравому смыслу, насколько только возможно, следует воздерживаться от умозаключений. – Как-то жительницам одного вполне нетронутого цивилизацией среднеазиатского селения предлагали, в порядке эксперимента, по две посылки очевиднейших силлогизмов и просили вывести заключения. И вот, объявив: «хлопок, как вы знаете, не переносит влажной погоды; в Англии постоянно дождливо», – на вопрос – «как вы думаете, растет ли в Англии хлопок?» – они неизменно получали обескураживающе здравомысленный ответ: «не знаю, я там не была»... Впрочем, посмеяться тут можно и над экспериментаторами. Ведь, правда, жизнь сложна – вдруг да существуют особые сорта хлопка? А иначе, чего было и спрашивать?..	Здравый смысл в том, чтобы знать, что умозаключения, силлогизмы, ничего не привносят в ту сумму фактических сведений, которой мы располагали исходно. Дедукция – только разжеванная индукция («сколько вокруг людей живых-здоровых, но бессмертных до сих пор не встречалось; если только Кай не небожитель, надо думать, придет и его час»). Силлогизму можно верить постольку, поскольку можно верить его посылкам, умозаключения только развеивают нашу собственную глупость, неспособность видеть очевидное сразу, – главное остается за индукциями. – Итак здравый смысл берет от логики все и притом не ждет от нее слишком многого, не воздерживается от умозаключений, а чует их границы.
Последовательность в идеях, «прожекты» – верит здравый смысл – даже если сами идеи нам будто и нравятся, обязательно приведет к чему-то такому, что нам уже никак не понравится. Вот, гуманизм. Если кодекс данного здравого смысла не приемлет коммунизма, он не поколеблется обвинить в коммунистических зверствах сам гуманизм, как готовность обустроить земную жизнь человека независимо от Бога; если, напротив, коммунизм в данный здравый смысл укладывается, гуманизм, как проповедь личностной человеческой автономии, будет виноват во всех издержках либерализма. Принцип исключения крайностей значит: а) общепринятость сама составляет свой закон – и должны быть отброшены всякая логика и всякий принцип, как только они начинают с ней расходиться; б) общепринятые правила бесспорны, но общепринятость сама ограничена общепринятостью, теплохладность здравомысленна, и это тоже надо уметь чувствовать. Чтобы не оказываться, по временам, без вины виноватым.	Последовательное добро есть добро и ничего кроме. Так и последовательный гуманизм не может вести ни к чему иному, кроме как к последовательному же гуманизму: этот «прожект», этот принцип не знает крайностей, поскольку, строго говоря, не есть принцип. Не то, что предпосылается каждой живой ситуации, а то, что должно себя в каждой из них отыскать. Исключение крайностей, по пунктам: а) базовые ценности во всех случаях должны быть предпочтены; б) ни одно, самое бесспорное моральное правило не должно проводиться до противоречия с самим собой. (Например, исходя из заповеди «не лги», Кант совершил именно то, что называется крайностью: предлагал не лгать даже и бандиту, если в вашем доме укрывается намеченная им невинная жертва, а тот догадается да спросит. Легко видеть, что здесь этот частный принцип входит в антагонизм с базовым «не убий», как, впрочем, и с самим собой: разве предательство – не худшая ложь?)
...Еще о том же. Принципов и целей высших, чем общепринятость, нет и быть не может. Общепринятость сама вырабатывает свои идеалы, и даже энтузиазму – об этом уже говорилось – инстинкт самосохранения все- таки положил некую общепринятую меру. «Вдарь грудью раз и два, но не до бесчувствия». Если положено, чтобы у ксендза не было жен, а только экономки – жена ксендза назовется экономкой, – и т.д. (Надо заметить, что здесь общепринятый здравый смысл вполне совпадает с общезначимым.)	...И еще об этом. Принципы и цели, которые мы ощущаем высшими, не могут противоречить базовым ценностям даже тогда, когда это касается лишь нас самих. Без фальши здесь не обойдется. То есть, к примеру: «дух» не может желать «умертвить плоть»; не духовнее ли было бы употребить свои силы кому-нибудь во благо?.. (Народ понимает этот подвиг аскетизма вполне разумно, – именно так: «заставь дурака Богу молиться, он себе лоб разобьет». Латинская поговорка, кажется, о том же: «в здоровом теле – здоровый дух».)
Различают рассудок и разум. Рассудок – это логика с ее однозначными суждениями, которые для жизни не годятся, а под разумом понимают разумность, благоразумие, – дающий меру самой логике здравый смысл. Зато, естественный враг здравого смысла – самонадеянный разум.	Философы различают рассудок и разум. Рассудок, как будто, то же, что здравый смысл, а вот разум есть нечто высшее. – Но я бы сказал и так: разум есть рассудок, доросший до здравого смысла! Здравый смысл – это не что иное, как автономный разум.
Думать – глупо. Ничто на земле нами не началось и нами не кончится, – все нужное для жизни нам следует просто знать. Умозаключения, как говорилось, – это «абстракции», – им здравый принципиально не доверяет. Общепринятое дано в готовых формулах, а всего прочего не вычислишь, это – «как Бог даст».	«Знает» все дурак, – и, «что ни сделает дурак, все он сделает не так». Знания в принципе неприменимы – необходимости думать ничто не заменяет. Готовые формулы – что называется «абстракции», – к ним здравый смысл относится с настороженностью. Своих умозаключений ничто не заменит, а где они не властны, там судья – только опыт.
Здравый смысл – этакое «неученое знание».	Здравый смысл – то самое «ученое незнание».
О критерии простоты. – Вообще, принятость, т.е. сакральность, гипотез здравого смысла исключает все другие критерии, – саму возможность их выбирать, предпочитать одну гипотезу другой. – Отличаются ли гипотезы здравого смысла простотой – трудно сказать. Защищенные от критического осмысления, они по определению примитивны; примитивное же – это, конечно, простое, да только такое простое, что, начни разбираться, откроешь даже не сложность, а путаницу из путаниц.	Критерий простоты – самый здравомысленный из критериев (принципов предпочтения гипотез, покуда истина ни одной из них окончательно не явлена). В общем, из двух гипотез здравый смысл инстинктивно предпочитает простейшую («сущности не следует умножать без необходимости»). Пока работает простое объяснение, нет нужды в сложном. Если уму приходится опираться на всего лишь возможное, предполагаемое, – лучше, чтобы оно было сведено к минимуму.
Здравый смысл – в «простом». В смысле – в привычном, ибо понятное с точки зрения здравого смысла – это привычное и есть; по мере привыкания все становится простым безо всякого уразумения. Кроме того, начала привычного сакральны – тут понимание даже и грех, ибо чревато критицизмом. А здравость свою все нам привычное доказало уже тем, что стало нормой (норма – самый распространенный случай). Общепринятое есть предельно привычное и в этом смысле самое понятное, простое. – «Гениальное просто» – значит, наверное, следующее: «за пределами привычного не признаем и гениального!».	Здравый смысл – в «простом». В смысле – в понятном. Разумеется, путь к пониманию может быть очень непрост, и – в чем тонкость – понимание вообще уводит нас глубже привычного, этого признанного царства нормального здравого смысла. Но и саму норму здравый смысл рассматривает как то, что здраво, а не то, что привычно. Вообще, основания привычного – всегда самая большая загадка; за привычным общепринятого может быть и пустота, за привычным природы – ее чудо. – И максима «гениальное просто» означает – гениальное всегда переворашивает привычное («простое»), оставаясь здравым («простым»).
Здравый смысл определяется нормой, – типовым случаем. Служит норма здоровью или таит в себе порок, зародыш гибели – не нашего ума дело.	Норма определяется здравым смыслом: это исправность (в вещи, в механизме), здоровье (в организме, в живом), адекватность (в поведении).
Здравый (здоровый) – нормальный, то есть такой, как обычно, как у всех. Мыслям и идеям предпочтительнее обычаи. Что касается последних, то, если за здоровые принимать лишь те из них, которые не ведут общество к вырождению или к гибели, то сколь часто именно «норма» и «все» оказываются нездоровы... Но – как сказал поэт – «какое может быть крушенье, если столько в поезде народу!»...	Здравый (здоровый) – адекватный. В адекватности и норма. – Здравы те обычаи, что не ведут обывателя к гибели или вырождению (увы, есть и такие); здравы те мысли, которые не противоречат очевидности – то есть реальности и самим себе; те идеи, что не требуют для своего осуществления жертв, ради сомнительного еще возможного не превращают в ад настоящее...
не на ту реальность, которую являет собой общепринятость, а на реальность саму по себе – пытаться быть более здравым, чем нужно – уже не норма, уже – чудачество. Чудачить же вместе со всеми – это уж не чудачество, а мода, стиль, comme il faut...	Ориентироваться не на псевдореальность общепринятого, а на саму реальность – норма, – но, как сказал С. Моэм, «норма – это то, что встречается лишь изредка». Со званием чудака здравомысленному приходится мириться. Самое презираемое толпою чудачество – быть более здравым, чем это принято...
Здравый смысл насмешлив. Насмешка – это отторжение всего ненормативного, в тех случаях, когда за ним склонны угадывать не своеволие, не силу, а слабость, неспособность стать с нормой вровень. Все, что выходит за рамки общепринятого, если не возмутительно, то – презираемо, – смешно.	Один из синонимов здравого смысла – чувство юмора (например в выражении «юмор потерять»). – Здравый смысл, как говорилось, знает о существовании неучитываемого, а юмор прямо выходит в его сферу, – сферу подсознательного как сферу того, в чем мы себе отчета давать и не решаемся.
Юмора здравый смысл не знает, – только, так сказать, сатиру: насмешку. Смешная ситуация – это стыдная, унизительная ситуация, так что оценить ситуацию, в которой находишься сам, как смешную, фактически посмеяться над самим собой (в чем и состоит юмор) – значит сдаться окончательно, значит – признать собственное ничтожество. Остроумное? Это, наверное, розыгрыш: поставить другого в дурацкое положение. Например, сделать вдруг явной чью-то жалкость, которую тот сам скрывает от себя. («Какое красивое на вас платье, наверное, дорогое?» – если платье явно «вынесенное», для бедных...) Как острота – это хамство в шутку (вроде как щелчок – удар в шутку)...	«Отнестись к чему-то с юмором» – значит и подняться над ситуацией, которая могла бы полностью засосать в себя и лишить возможности трезвого взгляда; это – величие души и торжество здравого смысла. Посмеяться над собой – значит найти в себе себя более достойного. Юмор – это и веселый бунт загнанного в подсознание, признанного почему-либо беззаконным здравого естества. Остроумное (например, в выражении «остроумное решение») – это неожиданное и весьма эффективное применение простого рассудка. Как остроумное в смысле «острота» – это неожиданное и весьма эффективное применение того здравого смысла, что живет в нас рассудку вопреки.
Здравый смысл может устареть, ведь и традиции меняются (именно так) – что называется «веком» или «современностью». – Загнанный, устаревший здравый смысл – это тупое упрямство, косность.	Загнанный здравый смысл – загнанный в подсознание разум (возможно, стало быть, и такое) – проявляется как лукавство или хитринка (из разговора с В.А. Кувакиным), как юмор.
Здравый смысл и в том, между прочим, чтобы знать, что всего учесть невозможно и не нужно пытаться (ведь всего не учитывает и общепринятое); неучитываемого, считай, нет, – так что типовое, оно же общепринятое, решение любой жизненной проблемы и есть оптимальное.	Здравый смысл и в том – что очень важно – чтобы знать, что ни в одной жизненной ситуации всего учесть немыслимо, и непременно учитывать возможность чего-то неучитываемого, неучтенного. Не быть слишком прямолинейным, не слишком полагаться на типовые решения...
Здравый смысл – шоры, способность закрывать глаза на «лишнее»: что не вписывается в принятое или обычное. Чего мы не можем объяснить, чему не можем помочь...	Здравый смысл – неизменная зрячесть. Способность видеть и те факты, которых мы не в силах объяснить, сочувствовать и тому, чему не можем помочь...
Здравый смысл – чувство значимости общего правила, которое не должно отступать перед многозначностью конкретных ситуаций (всего ведь не учтешь!). Так, «око за око»: в общем справедливо, а в конкретных обстоятельствах, начни только разбираться, можно голову сломать. Формализм облегчает жизнь всем, кроме только тех, кто от него страдает, и должен быть принят за явление здравое. Гносеология здравого смысла догматична, этика – нормативна.	Здравый смысл – чувство значимости конкретного случая, к которому применяется правило, ибо именно им определяются границы применимости любого правила. Особо это касается моральных вопросов, где частности не вытекают из общих принципов, а предстоят, противостоят им; где всякий случай – частный. Здравый смысл не подминает под принципы жизнь, он – сознательное и инстинктивное неприятие формализма. Гносеология его антидогматична, этика – ситуативна.
...Итак, повторяясь: здравый смысл как инстинкт общепринятого – пиетет перед установившимся, неприязнь к крайностям как к излишней последовательности, страсть к простым – типовым – решениям...	...Итак, повторяясь: здравый смысл как чутье на общезначимое – уважение к установленному факту, неприязнь к крайностям как к алогизмам, сознание того, что «истина конкретна»...
Здравый смысл – квинтэссенция опытности. Опытность здесь – сложившаяся традиция, практический жизненный навык данного народа, передаваемый в поколениях навыком же. Навык – постижение мира практически, минуя осмысление. Формулы здравого смысла – самые мудрые – не мысли, а констатации и нормы. Ибо осмысление может быть и ложным, а практика не ошибается.	Здравый смысл – квинтэссенция опыта, плюс то чувство, которое помогает различать опыт истинный. А истинный опыт – тот, что может быть накоплен и передаваем другим в силу своей установленной (осмысленной) общезначимости. Формулы здравого смысла – если не апелляции к очевидности, то вопросы. Ибо практика права лишь в собственных пределах, которые еще нуждаются в осмыслении.
Практика – это коллективная практика, коллективный опыт, – так что для индивида – это постижение на деле общепринятого во всем, притирание индивида к социуму, как первейшей для него «объективной реальности» в мире. Практика – царство здравого смысла.	Практика – это личная практика, то есть столкновение с индивида с объективностью, которой и поверяются предвзятые, личные или коллективные, воззрения о ней; как обращение к общезначимому, практика справедливо считается царством здравого смысла.
Опыт определяется задачами. «Пошлый опыт, – ругаются умники, – ум глупцов»; но доказательства превосходства своего ума перед умом «шибко умных» эти глупцы (то есть люди здравомысленные) получают неизменно, ибо, не зная более высоких целей, чем благополучие, только и видят, как умники этих целей не достигают и как легко их заткнуть тут за пояс.	Опыт определяется задачами. «Ум глупцов» – «пошлый опыт»; покуда пошлость царствует, а выживать как-то надо, приходится набираться этого жалкого опыта и умным. И все же человек никогда не станет достаточно силен в том, что для него не самое главное. – Познание и добро, как общезначимое, приносят свой – непреходящий – опыт, заслуживающий того, чтобы за него и страдать.
Мышление способно лишь сделать понятное (привычное) непонятным. Что нужно человеку – это выживать, причем с максимальными удобствами. Нужна практика. А теория? – Лишь постольку, поскольку она востребована самой практикой.	Мышление раскрывает либо чудо, либо безосновность (глупость) привычного. Что нужно человеку в жизни, чтобы не прожить зря – это осмыслить ее, и главное, стало быть – теория; сама практика учит нас этой теории, и тем, в конце концов, и ценна...
Здравый смысл полагает глупостью неспособность или нежелание оставаться в пределах общепринятого, – то есть для него и ум (теоретический) – уже глупость. (Думать – глупо.) И даже ум в особенности, ибо неспособности еще можно как-то помочь, а нежелание, в данном случае, неисправимо.	Здравый смысл полагает исключительной глупостью неспособность или нежелание считаться с общезначимым, коль скоро оно уже явлено. То есть, такой глупостью кажется ему именно тот практический «здравый смысл», который за пределами принятой житейской практики не верит уже ни во что.
О том, чего нельзя проверить, не надо и думать. Но авторитет может об этом что-то утверждать.	О том, чего нельзя проверить, нельзя ничего утверждать, даже и авторитету; но думать об этом – позволено как раз всякому.
Подлинный ум – это способность ориентироваться в реальности, важнейшую часть которой составляет общепринятость, в том, что касается лично тебя, – ориентироваться в ней с точки зрения своей выгоды. Нет ничего глупее, ничего более далекого от здравого смысла, чем умствования вне этих пределов.	Ум – понимание реальности за пределами касающегося тебя лично или не касающегося, принятого или не принятого. Глупость – это явная или скрытая незаинтересованность говорящего в том, о чем он взялся мыслить, – неспособность всерьез заинтересоваться чем- либо за пределами своей выгоды.
Здравый смысл как житейская мудрость: «помни – каждый преследует лишь собственные интересы».	Здравый смысл как житейская мудрость: «помни – каждый вправе на свои собственные интересы».
«Умный слишком» – выражение из лексикона здравого смысла. Ума у человека должно быть ровно столько, сколько требует ситуация, в которой он очутился, и в которой он должен – не прогадать и не показаться нелепым; столько, чтобы постигать во всем общепринятое и на нем останавливаться.	Можно, конечно, быть умным невпопад, но это и значит – не слишком. Чем умнее ты в каждой ситуации, тем адекватнее ей (на танцах самое умное – танцевать, в строю – маршировать, и т.д.). Но человек все-таки больше всякой ситуации, он может ее и не принять, ибо он, слава Богу – «умный слишком»!
Что такое резонерство? Готовность подводить подо все разумные основания, забывая, что их на самом деле не существует. Здравый смысл же во всем ориентируется, не рассуждая: как есть, так и должно быть. – Так что больше всего этот термин подходит тому, другому «здравому смыслу» – ссылающемуся на какое- то «общезначимое», судящему жизнь его мерками. Резонер – это «умный слишком».	Что такое резонерство? Готовность все в живой жизни, состоящей для нас на большую часть из неучитываемого и неисследимого, измерить плоскими мерками общепринятых ценностей и правил. – Если тот, другой, общепринятый «здравый смысл» вдруг начнет рассуждать – что, как и ему самому известно, ему категорически противопоказано – получится это самое резонерство.
Здравый смысл принципиально необосновываем, – такой вот «безотчетный рассудок». Не называть же «чувством» то, чему непосредственность и искренность скорее противопоказаны. Рассудок этот – конечно, не способность рассуждать, а способность «не забываться» – помнить о мере и стандартах и предпочитать их, во всем, как собственным душевным порывам, так даже и разделяемым принципам и убеждениям (пусть и положено их разделять). – Когда «слишком много умных разводится», вся надежда – на здравомысленных.	«Безотчетный здравый смысл», иначе, «безотчетный рассудок»: вещь поистине удивительная, но притом настолько обычная, что, кажется, именно такая его разновидность и подразумевается всего чаще под здравым смыслом вообще. – Человек в наше время считает своим долгом жить принципами и убеждениями – иные верят, что так на самом деле и живут, но – к счастью! – многим удается притом сохранять и здравый смысл. Когда от идейных людей жить становится невозможно, надежда – на здравомысленных.
Самые вредные дураки – конечно, «умники». Ибо над «сердцем» (первым душевным импульсом) общепринятое, через стадный инстинкт, еще имеет какую-то власть, над разумом же – никакой.	Самые безнадежные дураки «живут умом» и как раз не «сердцем»; это значит, что непосредственного душевного импульса они не чуют, и голос здравого рассудка не доносится до них даже из подсознания, из «сердца».
Здравый смысл как характер. – Это своего рода неконфликтность, как искренняя готовность и умение не отделять личное от общепринятого, во всем стоять на этой, по-своему примиряющей, «реальной» почве. Это нелюбовь к особому риску – оно и понятно, поскольку формировать общепринятость должен, в первую очередь, случай типовой, – на него и надо рассчитывать. Это чувство ценности наличного, того, что «все действительное» (как принятое) «разумно»; впрочем, «рыбка ищет, где глубже, человек – где лучше», приоритет корыстных соображений перед всеми прочими общепринят, – так что, избегая риска, можно и поискать «от добра добра». Важно и характерно то, что общепринятое и/или корысть для здравомысленного заменяют и факты, и логику. Ведь самостоятельной ценности эти последние для него не имеют, и потому настаивать на них в пику общепринятым представлениям – значит только лишь «ссориться со своими хлебом и маслом»; «хлеб и масло» вмещают в себя всю непреложность факта и составляют самую верную логику нашего поведения, коль скоро общепринятое не потребует от нас чего-то иного. – В морали, целей от средств здравомысленный не отличает, – он знает только «средства» – принятые формы поведения. Дико – смешно и одновременно опасно – если человек начинает сам формулировать какие-то моральные цели, но, конечно, вдесятеро нелепо, если и эти цели его поступками не достигаются (случай Дон- Кихота). Итак, общепринятость есть главная человеческая реальность. «С волками выть – по волчьи выть», и т.д.	Здравый смысл как черта характера – чувство реальности (объективно общезначимого). Умение стоять на почве реального и, так сказать, не конфликтовать с ним. – «Реальное» же – это, между прочим, «наиболее вероятное»; действительно, здравый смысл не любитель особого риска, как расчета на маловероятное. Затем, «реальное» – это наличное; здравый смысл знает ему цену и «от добра добра не ищет» – не меняет его на призрачное. Но главное, «чувство реального» – это а) сознание непреложности факта и б) способность видеть все непреложно следующее из факта без опоры на опыт. Пункт (а) значит, что здравомысленный всегда готов уступить свою самую дорогую идею открывшемуся факту, а также никогда не возводит в абсолют ничего, что не факт. Пункт (б) приравнивает здравый смысл к логике. И верно, здравомысленный в самой своей этике логичен: всякая добрая реальная цель вполне определяет выбираемые им реальные (доступные и адекватные) средства, за исключением средств, делающих саму реальность ужасной, – как и благороднейшие средства (поступки) для него мало значат, если реально не ведут к предполагаемой доброй цели (случай Дон-Кихота). Возвращаясь к неконфликтности здравомысленного, заметим в очередной раз, что сама общепринятость составляет некую «искусственную» человеческую реальность; и если антагонизма между «искусственной» и «реальной» реальностью здравый смысл не видит, то признает и эту «искусственную». «По-волчьи выть», даже живя с волками, он не сочтет за необходимость, а вот «дразнить гусей» зря не станет.
Еще о неконфликтности. Худой мир все-таки лучше доброй ссоры (особо, если победа над другой стороной нелегка), – все свои принципы лучше отложить ради одного, – ради общепринятости. Личное и вообще малого стоит, если только не говорить о личном интересе, который, опять же, легче достигается в условиях мира. Торжество здравого смысла – единомыслие.	Еще о неконфликтности. Мир в принципе лучше ссоры (даже если можно победить другого и таким образом прийти к миру), – сложить знамена лучше, чем их поднять, и в поведении депутатов в думских курилках и буфетах (где они, как говорят, вполне дружелюбны несмотря на различия в идеях) – заря настоящей этики будущего, терпимой к разномыслию, – торжества здравого смысла.
Здравый смысл – умеренность. – Уже простая последовательность может завести нас «слишком далеко», «довести до абсурда» – обнаружить в самой общепринятости ее внутренние противоречия. Аксиомы общепринятого – здравый смысл, а уже теоремы из них вполне могут оказаться заумью или «крайностью». Ради здравого смысла надо уметь вовремя отступиться и от логики, и от самого добра, и от красоты, – тому, другому и третьему предпочесть общепринятое.	Здравый смысл – чувство меры. – Искушенное в общезначимом мышление знает, что истину, не переврав, до абсурда не доведешь, – но что достоверное достоверно лишь в строго определенном отношении, в своих пределах, о которых надо иметь четкие представления и никогда не забывать; последовательность, превратившаяся в алогизм – вот – крайность. В логике оставаться логичным, в добре – добрым, в стиле – красивым и т.д., – вот – здравый смысл как чувство меры.
За пределами здравого смысла находятся – красота вопреки моде; достоинство вопреки представлениям о чести; добро, перешагивающее представления о долге; истина вопреки святой вере...	За пределами здравого смысла находятся – мода вопреки красоте; представления о чести, недостойные разумного человека; чувство долга, подвигающее на зло; вера, противоречащая элементарной истине...
Вообще, пафос здравого смысла – наше умение себя сдерживать, ограничивать, оставаться в положенной сфере, – сфере общепринятого. Всякие суждения вне этой сферы тут же превращаются в болтовню, а поступки – в преступления или чудачество. Принятая здравым смыслом догма, идеология, и есть вся истина, принятый образ жизни – «нравы» – вся нравственность.	Вообще, пафос здравого смысла – наше умение себя сдерживать, ограничивать, оставаться в своих суждениях и поступках в сфере общезначимого. То есть: предположения не выдавать за истины, а свое особенное понимание блага не выдавать за общеобязательное понимание. Самые красивые гипотезы в качестве истин – мертвящие догмы, навязываемое добро – тирания.
Здравомыслие – сдержанность, глубокое недоверие к непосредственности, искренности. Пусть в своей приверженности общепринятому человек готов идти до конца, а все же подлинное переживание, дай ему волю проявиться, в общепринятость никогда не впишется. Личность – грех, искренность – глупость. Здравомыслие у искренности – как дрессировщик у зверя в клетке, – совсем уж ручных зверей не бывает...	Здравомыслие – сдержанность: способность, при всем доверии к первому душевному импульсу, дождаться и последующих. Это – искренность, но большая только непосредственности, – вся искренность, ее максимум. Вопрос о здравом смысле в чем угодно мы задаем только себе, – это тот же вопрос об искренности. В общем, это две стороны одного и того же, только искренность – скорее процесс, здравый смысл – плод.
Один из синонимов здравого смысла – благоразумие. Это умеренность даже и в своих добрых проявлениях, способность не давать добру в себе проявляться за счет личного благополучия. Разум, конечно, выходит далеко за рамки корысти, и потому здравому смыслу непонятен – не благоразумен, не здрав.	Среди синонимов здравого смысла – и сам разум. Ограничить умственную, да и практическую деятельность узкой задачей благополучия – значит не оправдать назначение человека как существа разумного, от природы имеющего более широкие горизонты, и тем самым поступить, конечно, даже и не здраво.
Порядочность – это когда личные интересы (а других установок, кроме корысти, у личности нет) удовлетворяются человеком только в принятом в его обществе порядке; впрочем, оно только благоразумно. А благоразумие – это здравый смысл и есть.	Люди порядочные легко могут оказаться не в ладу с порядками, их личные установки, расходясь с принятыми, разойтись с их личными интересами. То есть, между здравым смыслом и благоразумием вполне может пролегать пропасть.
Здравомысленный хорошо ориентируется в прейскурантах, но так как особых, персональных задач он перед собою не ставит, они у него общие, такие, какими им положено быть, – то, соответственно, перед ним не встает вопрос и о стоимости «свеч». Жизнь для него – не игра, а ритуал, которым и определена его роль; «всяк сверчок знай свой шесток».	Здравомыслие – это, кроме всего прочего, точное чувство цены, которой может быть оплачена каждая твоя цель, чтобы «сделка» не утратила смысла; чувство, каких «свеч» стоит любая твоя «игра». Отсюда, это и способность соразмерять свои силы с задачами, которые себе ставишь. Умение не посягать на невозможное.
Чему можно подчиняться и ради чего? Только силе и только из корысти (все иные варианты предполагают собственную волю). Здравый смысл, благоразумие – осторожная корыстность.	Вредить себе понапрасну, конечно, не здраво, свою ценность имеет и материальное, – но многое в мире дороже личного благополучия; нужно быть пьяным корыстью, чтобы этого не чувствовать.
Подчинение силе – здравомысленно, значит, сакрально. Сила сама заключает в себе правду, «всякая власть от Бога».	Признание объективности – сам здравый смысл. «Не в силе Бог, а в правде» – правду силой победить невозможно.
...Итак здравый смысл, в сущности – это готовность подчиниться силе (которую воплощает, в отсутствие прямого принуждения, общепринятость). Потому и сомнения – вопрос не теории, а так понимаемой морали: это ослушание. Вера (как верность) вправе предъявлять требования к теории, к самой истине; верят в то, во что надо верить. Говорят, например, что «вера – это поступок» (а отнюдь не просто представляющаяся вероятной гипотеза). – Впрочем, фанатизм даже в любви к господствующей силе не совсем здрав, – нельзя быть принятым больше, чем это принято.	Здравый смысл – полная готовность подчиниться истине при полной ясности в отношении того, что вся истина никому не открыта. Ни сила, ни мнение над истиной не властны, этические требования к теории бессмысленны и потому исключаются; как бы ни был лоялен здравый смысл к религии (или другой господствующей идеологии), для всякого правоверного он – вольнодумие. Любовь к истине – скорее скептицизм, чем фанатизм, соответственно схож со скептицизмом сам здравый смысл; это скептицизм, меру которому указывает здравость.
Сомнение (воздержание от суждения) предписано во всем, где принятого мнения нет. Здравый смысл – убежденная ограниченность.	Сомнение правомерно везде, где оно возможно. Здравый смысл – это границы нашей самоуверенности.
Здравый смысл есть свобода от необходимости в собственном мнении, которое ведь надо аргументировать, логически утрясать, и – тем самым – непоколебимость. «Ваша точка зрения истинна для вас (вашего сообщества), наша – для нас (нашего сообщества). Арбитра в виде каких-то общезначимых истин нет, потому и спора нет – покуда каждый на своей территории». Такой вот «перспективизм». Но если спор – война между сообществами – возникнет, правоту установит сила.	Здравый смысл – единственная концепция, примиряющая свободу мнений и собственную непоколебимость. «Ваша точка зрения истинна, коль скоро позволяет что-то в этом мире разглядеть и притом не противоречит фактам да самой себе, то есть здравому смыслу; но в той же мере, при тех же условиях истинна и всякая другая». В сфере установленного споры кончаются, в сфере не могущего быть установленным – бессмысленны. Здравый смысл – это «здравый перспективизм».
Здравый смысл поневоле склоняется к «концепции двух истин», – истины знания и истины веры; коль скоро без знания человеку уже слишком трудно обходиться, а оно начинает вере противоречить, здравый смысл, с его презрением к последовательности, смиряется с возможностью двух противоречащих друг другу и равно общепринятых истин...	Здравый смысл – такая «концепция двух истин»: истины знания, как однозначно установленного достоверного, объективного и универсального, и истины веры, как субъективно значимого положения, которое не может быть ни доказано, ни опровергнуто. Истина знания, «физика», общезначима, истина веры, «метафизика», всегда только лична.
Здравый смысл – догматик, но и своего рода «скептик»: ориентируясь на незыблемое для него вероучение общепринятости, он вынужден быть скептически настроен по отношению к самому разуму.	Здравый смысл – скептик: сомнение позволено и даже предписано везде, где оно только возможно. Но если установленная достоверность кому-то невыносима, такому он покажется и «догматиком»...
Догматизм, фанатизм? – Видимо, это вера в разум, – в логику и факты. «Суха теория, а древо жизни пышно зеленеет». А вот то, что называют догматизмом умники, есть на самом деле столь необходимая человеку вера: мнений-то может быть по каждому вопросу пропасть, «сколько голов, столько умов», но социуму нужно остановиться на каком-то одном – sensus communis, – для жизни необходима определенность. Здравый смысл – своего рода вероучение, догма: пусть положения этой догмы в основном и не проявлены до конца, сомнения в них тем не менее исключаются, – здравомысленный согласен с ними со всеми, еще не зная, в чем.	Догматизм – иное название веры; это сакрализация неких теоретических положений. Поскольку эти теоретические положения не пересекаются с практикой или логикой (недоказуемы), они насилуют только души, – души тех, кому по вкусу какие-то иные недоказуемости; поскольку же многообразие фактов не исчерпывается теорией или, того хуже, опрокидывает ее, – догма насилует – отрицает – сам разум. Сомнения для догматика – только искушения, с которыми следует бороться; бороться в конце концов приходится с логикой и фактами. Последовательный догматизм называется фанатизмом... Очевидно, здравый смысл – антипод догматизма и фанатизма.
Общество стоит на идеологии (религия, традиция – ее изначальные варианты); здравый смысл не столько в том, чтобы идеология была здравой, сколько в том, чтобы она вообще была. – Идеологии суть кодексы власти и держатся властью; власть должна себя проявлять, и самое нелепое – «laissez faire, laissez aller»...	«Живи и дай жить другим», включая экономическое приложение этого принципа «laissez faire, laissez aller» («только не вмешивайтесь») – в этом вся демократия: безыдеологическое общество, или, если хотите, общество, идеологией которого является исключительно здравый смысл.
Идеалы – это то, что общество предлагает индивиду в качестве смысла его жизни, и обоснование чему знает лишь оно само; это дело не личное. Это некие общепринятые ориентиры, к которым нам предлагается тянуться, хотя и позволено, по слабости нашей, никогда вполне не достигать. Среднего человека это устраивает, человека идейного, правильного – нет, и он находится в состоянии вечной борьбы с другими и с собой – борьбы за идеалы. Со средним человеком остается здравый смысл, как умеренность, и, держась от идейных на некоторой дистанции, врагом идеалов он себя так же не чувствует. Достижимы они или не достижимы, хороши или плохи – главное, чтобы они были. Идеалы были и при Сталине, как его ни ругай, а вот сейчас их нет...	«Идеалы» – это, видимо, сумма всего хорошего, какое человек только может себе вообразить; ясно, каждый видит их по-своему, если вообще видит, так что они – нечто у каждого сугубо личное. Идеалы – это, во всяком случае, то, что предположительно лучше общепринятого. Должен ли хороший человек иметь идеалы? Он их безусловно имеет, поскольку общепринятое во многом дурно; иначе б он не был хорошим человеком, даже и средним человеком. Навязывать свои идеалы всем другим, впрочем, не здраво, от этого человека должны удержать терпимость, чувство меры и сознание, что идеальное не может быть требуемым и в этом смысле даже недостижимо. Кроме того, лучше не иметь четко обозначенных идеалов, чем иметь идеалы ложные.
...Вообще, идейность – это приверженность идеологии, предлагаемой властью; и хотя любая реальная власть для здравого смысла «от Бога», но сам здравый смысл уже составляет некую принятую и органичную обывателю идеологию, так что находится к идейности в определенной лояльной оппозиции, называемой иначе инертностью.	Идейность – идеологизированность – прямая оппозиция здравому смыслу. Идеологии – кодексы власти, а власть может и должна быть судима, во всяком случае, Бог над нею и подменять его собою она не вправе. Не может власть указать, что истина и что нет, – это дело мышления каждого, и потому здравый смысл – уже не благонадежен.
...Смысл жизни? Здравый смысл имеет ответ, – ответ, как и положено, сугубо практический, и состоит он в том, что это не частного ума дело. Зачем – это знает наше социальное целое, а мы существуем для этого целого и больше этого знать нам не дано; наша забота – помнить лишь, на каждый день и каждую жизненную пору, что полагается исполнить. Отвечают не мыслью, а делом. «Зачем» – вздор, – есть только «надо» (принято). Близок конец жизни – что ж, в деревнях чуть не по сию пору начинают строгать себе гробы... Умер другой, – что для него можно сделать? Памятник...	...Смысл жизни? Здравый смысл, кажется, предлагает изъять из этого вопроса – сколь оно ни горько – подспудное «какая мне будет за все это награда», как явно фантастическое. И тогда вопрос можно поставить так: что в нашей жизни есть общезначимого? Ответы на этот вопрос вполне умопостигаемы. Конечно же, общезначима (безусловно ценна) сама наша жизнь, – ну, а за ее пределами? Если в буквальное бессмертие нам не верится? – Общезначимо то, что с нами жизнь не кончается, – так послужим же ей. – Умер другой, – что осталось? Его жизнь в нас, – память...
Здравый смысл – это иметь ровно столько смысла, сколько его идет во здравие. В этом и истина. Дать себя мучить вечным проблемам – дело по меньшей мере не здравое; вечными проблемами не занимаются, ими болеют...	Истина вполне может оказаться и горькой, а вечные проблемы скорее терзают, чем составляют приятный труд для ума. Здравый смысл – в том, чтобы отдавая себе в этом ясный отчет, не отворачиваться от них...
Не годятся для жизни никакие твои теории и никакие твои принципы, – уже тем, что они твои; от всего, что тебе кажется верным или добрым, следует немедленно отказаться, как только скажет свое слово (или ты, наконец, расслышишь) общепринятое. Мораль сама знает, чего от тебя хочет; где бессильны твои представления о добре, выручает общепринятый здравый смысл. Укажет абсолютным ценностям меру, оправдает целью средства...	Быть умнее своих теорий, лучше собственных принципов (первая наука доброго человека) помогает нам именно он, – здравый смысл. Жизнь не только искушает нашу мораль – это бы еще ничего, – она шантажирует ее, ставит нас в ситуации морально неразрешимые. Так вот, где бессильна прописная мораль, там выручает мораль здравого смысла. Укажет абсолютным ценностям меру, оправдает, если невозможно иначе, целью средства...
«Убеждения – это совесть разума» (как сказал Шамфор, – писатель, впрочем, в описываемом понимании далеко не здравомысленный). Здравый смысл судит примерно так же: разум сам по себе совести не имеет, его следует обуздывать; только узда – не какие-то личные убеждения, а сам здравый смысл.	Убеждения – своего рода нравственный долг, которым, как считается, всякому достойному человеку следует обязывать свой разум... Но разум несет ответственность только перед собою, то есть, перед истиной, и эта собственная неподатливая совесть разума называется – здравый смысл.

На первую страницу

Сайт управляется системой uCoz